ЧАРЫ КРОВИ И РОЗ. Другая история Белль

      Лето пробежало быстро. В двадцатых числах июня Белль дописала и отправила своё эссе, а Фредерику по рекомендации шефа Гринуа предложили место энтреметье́ с перспективой карьерного роста в парижском ресторане с двумя звёздами Мишлена. Только приступать нужно было срочно. Белль сначала эгоистично испугалась его скорого отъезда – привыкла, что Фредерик всегда рядом, но потом поняла: так будет лучше для них обоих. Теперь у неё появится время разобраться в самой себе без его успокаивающего присутствия, а у него – шанс сделать шаг навстречу мечте – открыть на Элфине ресторан.       Вечер двадцать третьего июня Аннабелль и Фредерик провели, обсуждая отъезд Фредерика и дальнейшие планы, а уже двадцать пятого он отплыл на утреннем пароме. С того дня они созванивались каждый день, хотя разговаривали обычно недолго – минут по пятнадцать: у обоих был плотный график.       Видеосеансы со Сьюзен проходили с переменным успехом: Белль то чувствовала себя совершившей открытие в самой себе и эйфорию по этому поводу, то плакала прямо во время разговора, то с раздражением думала, что напрасно тратит время (хотя это случалось всё реже). Однако в целом Аннабелль ощущала: она начинает лучше себя понимать и принимать.              Был конец июля, Белль много занималась и засыпала, едва коснувшись головой подушки. Спала она обычно крепко до самого утра. И вот с двадцать восьмого на двадцать девятое июля Белль проснулась посреди ночи вся в слезах, захлёбываясь в рыданиях, отбиваясь изо всех сил от мягко сжимающей её в своих объятьях Дреа.       – Тихо, тихо… – шептала она, укутывая Белль своей лесной аурой, делясь силой. – Ты в безопасности, всё хорошо…       Белль перестала бить Дреа и вытерла слёзы.       – Что происходит?.. – растерянно проговорила Белль. – Как вы здесь оказались? – спросила она, ощутив ещё и Эллиаса.       – Виктория нас позвала, – ответил из темноты Эллиас.       – Ты долго не могла проснуться, она испугалась за тебя, – ответила Дреа. – Ты просила не трогать тебя… – добавила она чуть позже. – Просила отпустить.       Белль догадалась, какую сцену она пережила во сне. Варгисы, вероятно, тоже поняли.       – Вики слышала?.. – спросила Белль.       – Скорее всего, – ответила Дреа. – Но не думаю, что она поняла… в чём дело.       Аннабелль кивнула и спросила:       – Она спит?       – Белль? – открылась дверь, и в комнату вошла Вики. Голос у неё был спокойный: беременность хорошо сказывалась на её самочувствии. – Ты как?       – Хорошо, – ответила Белль. – Спасибо, что позвала Дреа и Эллиаса. Они помогли.       – Я рада, что тебе лучше, сестрёнка, – улыбнулась в темноте Вики и предложила: – Пойдёмте пить чай или кофе. Всё равно уже начало шестого.       Варгисы согласились, Белль тоже: всё равно уже не уснуть.              Ближе к обеду Аннабелль написала Сьюзен, спросила, когда у неё будет время поговорить. Вскоре Сьюзен ответила: через два часа у неё есть окошко.       Когда они созвонились, Белль рассказала о произошедшем ночью.       – И ты совершенно не помнишь, что тебе снилось? – спросила Сьюзен.       Белль покачала головой.       – А ощущения запомнила какие-нибудь?       – Похоже… на отголоски страха.       – А есть догадки, что тебе снилось?       Белль кивнула.       – Судя по тому, что я просила отпустить меня и не трогать… Мне снилось, когда Адам первый раз… – она осеклась. – Или в другой раз… – она задумалась.       – И как ты думаешь, почему тебе это снится, но ты не запоминаешь?       Белль помолчала.       – Возможно, внутри я всё ещё боюсь… вдруг со мной это может произойти снова, – ответила она. – Хотя это странно. Я своими глазами видела его смерть. И… ведь я его простила. По-настоящему. Я помню, как плакала после того, как огласили приговор на Суде. И на казни. И после…       – Ты действительно простила его? – спросила Сьюзен после того, как заставила Белль взглянуть на себя.       Белль задумалась, прислушиваясь к себе.       – Да, – ответила она. И спросила, задумавшись: – Ты думаешь, я обманываю саму себя?..       – Нет, не думаю, – покачала головой Сьюзен и помолчала. – Скажи, а простила ли ты себя? – внимательно глядя на Белль, задала она новый вопрос.       Та растерялась.       – Ты ведь сама говорила: я не должна винить себя… – проговорила она.       – Это так. Но, возможно, ты не винишь себя, находясь в сознании, а бессознательно всё ещё испытываешь вину. Такое бывает из-за серьёзной психологической травмы.       Аннабелль задумалась.       – Я читала о подобном, – сказала она. – В таких случаях может помочь гипноз. Но… ведь я ничего не забыла, я всё прекрасно помню.       – У тебя всё сложнее, ведь ты фейри, – ответила Сьюзен. – В тяжёлый момент ты вытеснила эмоции, чтобы ничего не чувствовать. Вычеркнула их из себя. В том числе и чувство вины. Женщины, подвергшиеся насилию, часто винят себя в случившемся. Очень важно избавляться от этого чувства.       Белль задумалась.       – Раньше… – проговорила она, – я и правда винила себя, сейчас… просто не думаю об этом.       – Скажи, а в чём по твоему мнению была твоя вина? – осторожно спросила Сьюзен.       – Я нашла пророчество, в котором говорилось о белой розе, что вырастет в сердце-пустыне и станет красной, – начала Белль. – Я подумала: это метафора о любви, которая появится в сердце, до этого не знавшей любви. Мне пришло в голову, может, речь идёт не о сердце фейри, которая должна снять проклятие, а о сердце самого Адама? Может, фейри должна вырастить в его сердце эту любовь как розу? И я постаралась сделать так, чтобы Адам влюбился в меня, – она вздохнула. – Это было жестоко. Сама ведь я не влюбилась в него. Но по-другому проклятие бы не разрушилось. Я узнала об этом позже. Чары могло разрушить лишь разбитое сердце Адама. Это было условие Айрин Бёрд.       – Видишь ли, – помолчав, произнесла Сьюзен, – даже если бы ты обещала Адаму быть с ним, а потом передумала, он не имел права тебя заставлять.       – Я ему ничего такого не обещала, – возразила Белль. – Я только обещала постараться снять проклятие.       – И это обещание ты выполнила, – заметила Сьюзен. – Представь, если бы на месте Адама был кто-то другой. К примеру, Эллиас. Ты влюбила его в себя, разрушила проклятие, а потом сказала, что хочешь вернуться домой. Что бы он сделал?       – Отпустил бы меня, – ответила Белль.       – А если б это был кто-то другой из варгисов или людей?       Аннабелль покачала головой.       – Но ведь речь идёт об Адаме… – неуверенно проговорила она.       – Слово «нет» для всех имеет одинаковый смысл, – безапелляционно возразила Сьюзен. – И если после твоего отказа он не остановился, то это его вина, а не твоя.       Белль кивнула. «Когда чары пали, – прозвучал в памяти голос Адама, – всё, чего я хотел, всё, что было мне нужно, всё, что имело смысл, было заключено в тебе». Как бы повернулась судьба, если бы Адам тогда сдержался?..       – Теперь, когда Адам мёртв, – продолжила тем временем Сьюзен, – может ли кто-нибудь так же, как он, подчинить тебя себе, причинить тебе боль?       Аннабелль задумалась.       – Нет, – твёрдо ответила она. – Варгисы не станут, а люди, даже если захотят, не смогут.       – Зная это, можешь ли ты ощутить себя в безопасности?       – Думаю, да.       – Ты вытеснила чувство вины и страх из сознания в бессознательное. Теперь они дают о себе знать во сне или в стрессовых ситуациях. Вспомни, как у тебя вернулись эмоции, – попросила Сьюзен.       Белль прикусила губу. За эти два месяца она так и не решилась рассказать о том чудесном вечере с Фредериком, который должен был стать лучшим в её жизни, но обернулся катастрофой.       – Если ты не готова, – мягко добавила Сьюзен, вновь нарушив тишину, – то не надо рассказывать.       – Нет, я расскажу, – решилась Белль.       Она начала, слёзы подступали к горлу, но она заплакала, лишь закончив говорить.       – Понимаешь, я всё испортила!.. – проговорила Белль, подавляя всхлипы. – Это был такой вечер!.. Закат, дом мечты, Фредерик рядом… Он сказал, что любит меня, а я…       Когда Аннабелль немного успокоилась, Сьюзен спросила:       – Что ты почувствовала, когда он сказал, что любит тебя?       – Его любовь, его нежность, заботу, его желание, чтобы я была счастлива…       – А ещё?       – А ещё… ужас, – помолчав, ответила Белль, – отвращение… ненависть к себе. Потому что… – перед её мысленным взором вновь встала картинка: разорванное жёлтое платье и Адам, склонившийся над ней с глазами дикими и голодными точно у зверя. А потом… – Адам сказал мне «Я тебя люблю» после того, как…       – Я сочувствую тебе, – помолчав, проговорила Сьюзен. – В психологии есть такое понятие как триггер. Это стимул, который против нашей воли вызывает у нас реакцию – эмоциональную или поведенческую. Твой триггер – это слова «Я тебя люблю».              После сеанса со Сьюзен Аннабелль вышла в сад прогуляться. Она шагала по знакомым дорожкам и вспоминала прошедший разговор. Слова – это ведь действительно магия – иногда злая, иногда добрая. Белль не хотелось думать о злой магии, и она стала думать о добре, приходящем через слова. Какую лёгкость она ощутила, когда поделилась своими чувствами со Сьюзен, а та ей объяснила, что они значат и почему возникли!.. Невысказанное точит душу изнутри, но стоит облечь в слова смутные страхи и тревоги, и они становятся понятными, а значит, не такими пугающими и волнующими.              Прошло несколько дней. Третье августа Аннабелль с утра до вечера просидела за учебниками. Когда мягкие лучи закатного солнца вызолотили сад, сердце кольнула болезненная мысль: «А ведь сегодня Адаму могло исполниться сто восемьдесят восемь лет». Белль встала из-за стола и подошла к окну. «Или, если вычесть годы проклятия, – пронеслось у неё в голове, – двадцать семь».              Август пролетел как один день – в подготовке к экзаменам, в беседах со Сьюзен по видеосвязи, в семейных посиделках и прогулках и разговорах с Фредериком по вечерам.       В двадцатых числах Белль начала готовиться к переезду в город своей мечты.              Эллиас и Дреа решили поехать в Нью-Йорк вместе с Белль. «Мы не можем отпустить тебя одну, – сказала Дреа, мягко коснувшись руки Белль. – Варгисы в долгу перед тобой. И не забывай: мы твои друзья». «Тебе понадобится охрана в Нью-Йорке, – поддержал Эллиас. – Ты всё ещё последняя фейри». Белль согласилась, а когда она в разговоре с мистером Купером упомянула об этом, он связался с секретарём короля, и Его величество официально назначил супругов Холтов телохранителями Белль, обеспечив их некоторыми полномочиями и зарплатой, от которой варгисы тут же отказались. Но королевский секретарь был непреклонен: «Как вы сможете гарантировать безопасность мисс Тэйлор, если будете нуждаться в деньгах и постоянно отлучаться на работу?»              ***       Самолёт приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди в начале восьмого. Около часа заняла поездка на такси. Потом Холты и Аннабелль заселились на Восьмой Восточной улице в небольшие двухкомнатные апартаменты на семнадцатом этаже. Окна выходили не на Эмпайр-стейт-билдинг, а в противоположную сторону, зато из них было видно Вашингтон-Сквер-парк и корпуса Нью-Йоркского университета. Через час все трое пошли ужинать во французский ресторан неподалёку. Они шагали под сенью каштанов, уже порыжевших к осени, и с лица Белль не сходила счастливая улыбка. Бесчисленные ночные огни и неоновые вывески, несмолкаемый рёв автомобилей, шум тысяч людских голосов оглушали и дезориентировали Белль, создавая ощущение, будто она в другом измерении.              Вернувшись из ресторана, Белль открыла чемодан, чтобы достать ночную рубашку. И вдруг увидела среди вещей свой шёлковый лавандовый шейный платок. Тот самый платок. Она не понимала, как он тут оказался. Наверное, случайно затерялся среди прочей одежды… Белль смотрела на платок, но будто сквозь него. Перед ней возникло посеревшее лицо Адама в капельках испарины, ей виделись грубые стены камеры, она ощутила в лёгких разъедающий запах химической аконитовой эссенции… Белль поднесла к лицу платок и заплакала. Слёзы тихо катились по лицу, она беззвучно всхлипывала, боясь разбудить Эллиаса и Дреа – ей не хотелось, чтобы они помешали. Аннабелль не думала, что было бы с ней и её близкими, останься Адам в живых, она лишь сожалела о его смерти. Он умер, и этого никак не исправить. И мысль, что она могла его спасти, но даже как следует не попыталась, пронзила сердце. Смерть – единственное, чего нельзя исправить.       В тот вечер она уснула в слезах, прижимая платок к лицу, стыдясь саму себя и не в силах что-то с собой сделать.              «Я могу позволить себе горевать об Адаме и не стыдиться этого, – сказала она самой себе наутро, вспомнив наставления Сьюзен. – Я сожалею о нём, потому что он умер. Если бы он был жив…» Белль задумалась: она не знала, что было бы, если бы он остался жив. Раньше – знала, но теперь всё изменилось. Ведь Белль больше не нужно было бояться.       Немного позже листая ленту новостей, она наткнулась на очередное «разоблачение» Адама Спенсера. Подобными «разоблачениями» пестрели многие СМИ всё лето. Белль стало противно. Эти же журналисты восхваляли Адама, когда это было модно, а теперь мода изменилась, они дружно поливали его имя грязью.       А потом написала Сьюзен и сообщила, что переехала в Нью-Йорк, чрезвычайно обрадовав этим Белль. Сеансы по видео хороши, но не заменят живой встречи. Правда Сьюзен не удалось снять офис на Манхэттене, поэтому Белль вместе с Эллиасом поехали после полудня в Бронкс. Дреа осталась разбирать вещи и готовить ужин.       Сначала Белль была в восторге от метро: всё казалось таким необычным, бурлящим незнакомой энергией. Но вскоре грязь, толкотня, шум, чужие эмоции стали пугать, всё слилось воедино: пытающиеся перекричать шум пассажиры, скрежет поездов, оборванные бездомные, укладывающиеся спать на картонках по углам, жуткая вонь, стук капель в тоннеле, а ещё крысы – Белль слышала топот их маленьких ножек, их копошение и писк, ощущала запах помоев, ржавчины и тухлой воды.       Белль очнулась, когда Эллиас, обнимая, выводил её на поверхность. Она поняла, что кричит, и замолчала.       – Поедем на такси, – сказал Эллиас, доставая телефон.       Белль кивнула. Ей очень хотелось прокатиться в метро, но видимо, не судьба. К тому же, Сьюзен упоминала: в составе вагонов есть чугун, богатый на железо.              – Вы уже были в Центральном парке? – спросила Сьюзен, когда Белль устроилась в сиреневом кресле напротив.       Офис Сьюзен изобиловал светлым деревом и комнатными растениями. Сквозь большое окно, прикрытое тонкими жалюзи, проникало много света, мебель была пастельных оттенков.       – Ещё нет, – ответила Белль. – Пойдём после ужина.       Сьюзен улыбнулась. Белль нравились искорки, загоравшиеся в серых глазах собеседницы, когда та улыбалась, и мягкая аура осинового леса в тёплый октябрьский день, и короткая стрижка чёрных волос, которая, открывая лицо и шею, добавляла образу выразительность. И было в чертах Сьюзен нечто невероятно знакомое, но всё ещё ускользающее от понимания Белль.       Вдруг Аннабелль увидела у Сьюзен под ключицей краешек татуировки, выглядывавшей из-за воротника сизой – в тон глазам – рубашки. Интересно, как Сьюзен сделала, чтобы татуировка не исчезала из-за регенерации? И Белль решила спросить:       – Сьюзен, твоё тату…       Та просияла:       – О, ты заметила? Это моя гордость! – она отодвинула воротник рубашки, продемонстрировав надпись, сделанную готическим шрифтом. – Нравится? – улыбнулась Сьюзен.       «Vincit qui se vincit, – прочитала Белль. – Побеждает тот, кто побеждает себя».       – Это же девиз Спенсеров!.. – удивилась она.       – Да, – улыбнулась Сьюзен. – Это мне на память о доме и детстве. Моя первая татуировка. Сделала почти сто лет назад.       – А почему она не исчезает? – спросила Белль.       – Это специальная технология, очень древняя, – ответила Сьюзен. – Могу поделиться контактом мастера.       – Нет, спасибо, – Белль покачала головой. – Но почему в память о доме… именно эта фраза? – спросила она.       Сьюзен вздохнула.       – Это… длинная история. Расскажу как-нибудь в другой раз, – она снова улыбнулась.              Для начала Белль поделилась со Сьюзен произошедшим в метро. Белль нужно было время, чтобы настроиться на рассказ о минувшей ночи. Когда Белль была готова, она начала, в задумчивости подбирая слова:       – Вчера вечером среди прочих вещей я неожиданно нашла свой платок, который напомнил мне об Адаме. И я заплакала, – Белль взглянула на Сьюзен. – Мне стало так жаль, что он умер! Одновременно мне было стыдно, что я плачу по нему, но я ничего не могла с собой поделать. Я просто плакала и плакала, пока не уснула. В обнимку с этим платком. Я не хотела, чтобы Эллиас и Дреа услышали меня и пришли утешать. Мне хотелось грустить по Адаму и плакать из-за того, что он умер. Наутро я убедила себя, что могу плакать по нему и сожалеть о его смерти. Потому что он умер, и это уже не исправить. Это меня немного успокоило.       Сьюзен слушала с глубоким вниманием. И помолчав, спросила:       – Хочешь чая или кофе?       Белль попросила зелёного чая. Пока чайник закипал, Сьюзен проговорила:       – Испытывать такие противоречивые чувства – это нормально, Белль. Ты не должна стыдиться никаких своих чувств. Адам сделал много ужасного, но, если ты плачешь по нему, значит, было в нём и что-то хорошее, – она помолчала. – Прости, мне трудно говорить об Адаме. Я не слепая и не идиотка и знаю: он совершил много плохого – пожалуй, лишь его собственная кровь могла это искупить. – Она вновь смолкла. – Знаешь, почему я не приехала на Элфин, когда начался судебный процесс? – Сьюзен взглянула на Белль, та отрицательно качнула головой. – Я читала статьи в «Торнфилд ньюз» о ходе Суда и знала обо всех предъявленных ему обвинениях. Уверена, они были справедливы. Я много общалась с варгисами в те майские дни, Эллиас рассказал мне о последних годах перед проклятием, когда в замке поселились ведьмы. Но для меня… – её голос прервался, – для меня Адам в тайном уголке души оставался тем, кто вступился за меня, когда надо мной издевались почти все дети в округе. Мне было пять, и мама говорила не обращать внимания на обидчиков, просто избегать с ними встречи. Я знаю, ей тоже было больно, что меня дразнят, хотя тогда я этого не понимала. У меня не было отца – для детей в то время это был отличный повод дразнить и смеяться. Я не помню, что именно в то утро Адам им сказал, от чего они разбежались. Но я помню, как он встал передо мной на одно колено и сказал: «Ты отважнее и сильней, чем они все. Помни об этом, ведь ты волчица. Помни об этом, когда вырастишь, и будь благороднее, чем они». Эти слова я запомнила на всю жизнь. Потом я вообразила: он заступился за меня, потому что он мой отец, – Сьюзен грустно улыбнулась. – Я сама в это поверила и убеждала всех вокруг. Ты бы знала, как младшие варгисы мне завидовали!.. Мне очень хотелось, чтобы у меня был отец, как у всех нормальных детей...       Сьюзен, задумавшись, смолкла, и Аннабелль, заворожённая рассказом, спросила:       – А что было дальше?..       – Через несколько дней он пришёл и спросил, не обижают ли меня? – продолжила Сьюзен задумчиво. – Меня не обижали. Он сказал: я должна уметь постоять за себя, а хулиганы как злые собаки – нападают, если их бояться. И я научилась не бояться, проходя мимо своих обидчиков. Я научилась представлять себя волчицей – волки сильнее собак. Это тоже он сказал мне. Потом он стал собирать всех варгисов, чтобы праздновать первые обращения. Мама сначала не хотела меня отпускать, но он её убедил. Он умел убеждать, – Сьюзен улыбнулась. – Когда я пошла в школу, он всегда спрашивал, как дела с учёбой и много раз помогал мне с домашними заданиями. До сих пор помню, как он мне объяснил времена глаголов. Мне сразу стало всё понятно! А мой школьный учитель орал на меня, потому что я в них постоянно путалась, и не мог нормально объяснить. – Сьюзен вновь помолчала, очевидно, погрузившись в воспоминания. – Помню тот последний октябрь тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого… Скоро должно было наступить полнолуние и мой первый оборот. Первые обороты чаще всего случались именно в полнолуния. Я ужасно волновалась. Приехала в Волчий Клык на выходные. Мне хотелось поговорить с Адамом, но я уже не могла так запросто прийти к нему. Мне было пятнадцать и, наверное, я была немного влюблена в него. У него тогда только родился сын, Уолтер, и он был совершенно счастлив. Знаю, та наша встреча произошла незадолго до того, как он заставил варгисов убить ведьм во время их шабаша в Багровой бухте. Теперь я это знаю. Но не помню этого. Я помню, как он сам нашёл меня и спросил, как я себя чувствую перед первым оборотом? Я высказала терзавшую меня мысль: а если я не смогу обернуться?.. Он предложил мне сесть на скамейку под дубом во дворе и сказал убеждённо, что я обязательно обернусь, ведь во мне много волчьей магии, и у меня мощная аура. Я поверила, но всё-таки вновь спросила: а если не получится? Ведь такое бывает. Он сказал: Волчий Клык – твой дом, и даже если не получится обернуться, тут всегда будут тебе рады, и никто не осудит. Я сказала: а если надо мной будут смеяться, что я ненастоящая волчица? Он серьёзно взглянул на меня и спросил: «Сьюзи, ты знаешь, кто главный в стае?» Я ответила: «Ты». Он улыбнулся. «Как ты думаешь, я позволю хоть кому-нибудь смеяться над тобой?» «Нет», – смущённо, но будучи совершенно в этом уверенной, ответила я. Он снова улыбнулся и сказал: «Я очень горжусь тобой, Сьюзен. Ты выросла настоящей волчицей». Это был последний раз, когда я его видела, – Сьюзен отвернулась. – Потом наступило проклятие, и все, кто смог, уехали с Элфина, другие ушли в Лэитель. Взрослые варгисы вскоре поняли, что не могут покинуть остров ни одним из способов. Наступило полнолуние, я не обернулась. Меня это не удивило и не расстроило. Моё сердце было разбито нашим спешным уездом с Элфина. Лишь спустя несколько лет я задалась целью обернуться, но, конечно, у меня ничего не вышло. Я обернулась благодаря тебе, Белль, – Сьюзен встретилась с Белль глазами. – В тот день, двадцать восьмого апреля, я проснулась посреди ночи от странного ощущения. Будто я стала самой собой. Спустя столько лет я ощутила себя цельной. Я поднялась с постели, тихо оделась, села в машину и поехала в лес. По пустым дорогам до него ехать было минут сорок. Оставив машину, я разделась и пошла в темноте между высоких клёнов вперёд. Позвала волчицу, дремавшую во мне столько лет, и она откликнулась. Помню, как я бежала по лесу, ощущая силу своего нового звериного тела и всё могущество своих предков и всего рода. Это самое прекрасное, что со мной случалось, Белль, – по её лицу покатились слёзы. – Я знаю, что ты слишком дорого заплатила за это и…       Сьюзен осеклась, поспешно вытерла слёзы и быстро проговорила:       – Прости, Белль! – в её глазах были смятение и вина. – Я не должна была тебе об этом рассказывать! Это очень непрофессионально и…       – Почему?.. – не поняла Белль. – Спасибо тебе большое за этот рассказ! Я рада узнать о твоём прошлом. И услышать хорошее об Адаме важно для меня. О нём сейчас ни от кого доброго слова не дождёшься…       – Да, я понимаю и чувствую то же самое… – кивнула Сьюзен. Она была расстроенной, смущённой, встревоженной. – Но дело не в этом. Я нарушила профессиональную этику, поделившись с тобой личным. Я никогда не допускала подобного. Мне… – она сглотнула, – стоит передать тебя другому специалисту.       Белль не поверила услышанному. Слова Сьюзен были точно удар под дых.       – Нет! – горячо возразила она. – Пожалуйста, Сьюзен! Мне не нужен другой специалист, ты помогаешь мне…       К горлу подступили слёзы: Сьюзен не может её бросить!.. Так нечестно! Только всё стало налаживаться, стало легче, и вот… Это несправедливо!..       Вдруг Белль услышала голос Сьюзен, звучавший будто издалека.       – Всё в порядке, Белль… Я не оставлю тебя… – повторял он негромко, успокаивающе, и тепло октябрьского залитого солнечным светом осинового леса окутало Белль, разливаясь тихим ясным покоем в мыслях и чувствах.       Аннабелль почувствовала, что руки Сьюзен обнимают её, вдохнула мягкий древесно-пряный запах и открыла глаза.       – Я не оставлю тебя, – повторила Сьюзен, встретившись с Белль взглядом. – Я поступила неэтично и по-хорошему должна отказаться от сеансов с тобой. Но ты фейри, и терапия со специалистом-человеком или не принесёт никакого результата, или обернётся катастрофой. К сожалению, прецеденты уже были.       Белль отстранилась.       – Сьюзен, если тебе… – смолкла на секунду она, подбирая подходящее слово, – некомфортно, мы не обязаны продолжать терапию. – Белль вздохнула и взглянула на Сьюзен. – Но я не хочу терять дружбу с тобой.       Сьюзен кивнула и не ответила, задумавшись. Прошло несколько минут прежде, чем она проговорила:       – Мы живём в мире людей и привыкли определять себя их законами. Но мы – не они. У нас есть магия, мы живём дольше и нас мало. Слишком мало, чтобы пытаться впихнуть наши отношения друг с другом в профессиональные или любые другие рамки, созданные людьми.       Белль улыбнулась, встретившись с ней взглядом.       – Ты фейри и моя сестра, – улыбнувшись в ответ, продолжила Сьюзен. – Может, я ошибаюсь и пожалею потом об этом, но сейчас я чувствую: ты нуждаешься во мне не только как в специалисте, но и как в сестре. И я нуждаюсь в тебе, Белль. Я и не думала, насколько мне было важно поговорить об Адаме без осуждения, вспомнить хорошее о нём – то, что я годами стыдливо прятала глубоко внутри.       Белль потянулась к Сьюзен и крепко обняла. Как же хорошо ощущать: ты не одна.              Аннабелль навсегда запомнила этот первый живой сеанс со Сьюзен в её нью-йоркском офисе. Они плакали и обнимались, пили чай и снова говорили. Вспомнили Сильви и Колдера, и Белль рассказала о встрече с ними полгода назад, об их походе в Волчий Клык и поделилась со Сьюзен их контактами.       Но вскоре время их сеанса закончилось, и Сьюзен взяла с Белль обещание звонить по любому поводу в любое время суток.       Пока Аннабелль ехала в такси рядом с Эллиасом, она вспоминала разговор со Сьюзен, надеясь и веря: они приняли верное решение.              ***       В Центральный парк варгисы и Белль добрались лишь на следующее утро, потому что вечером, после ужина, Белль, переполненная впечатлениями от разговора со Сьюзен, едва не уснула прямо за столом.       Каменный массив небоскрёбов возвышался над кронами деревьев, уже кое-где тронутых нетерпеливой кистью осени. Водохранилище Жаклин Кеннеди пестрило ныряющими утками, а по берегам собрались желающие покрошить им хлеба. Прогулявшись по парку, варгисы и Белль устроились на пикник: достали пледы, сэндвичи и лимонад. Вокруг было полно людей, расположившихся на траве: кто читал, кто работал на ноутбуке, кто дремал, греясь в лучах утреннего солнышка, многие тоже ели или пили. Белль по-прежнему ловила на себе много взглядов, но они были непродолжительными. Её никто не оскорблял, не говорил пошлых комплиментов и не пытался обнять или ещё как-то прикоснуться. И за это Белль всей душой была благодарна варгисам.       Белль сделала несколько кадров пикника, а Эллиас сфотографировал её с книжкой и со стаканчиком лимонада. Белль послала несколько кадров Фредерику. «Тебе привет из Центрального парка!» – написала она и подумала: без него её мечта о Нью-Йорке исполнилась будто не до конца. Но не стала писать об этом, как не стала упоминать, что скучает. Ей нужно это время вдали от него, чтобы научиться самостоятельно справляться со своими эмоциями. Аннабелль дала себе время до Рождества. На Рождество она полетит домой, Фредерик тоже приедет, и вот тогда… Аннабелль поняла, что улыбается, но не стала прогонять улыбку с лица. Иногда можно позволить себе помечтать – ведь именно мечты вдохновляют жить и радоваться жизни.       – Аннабелль, – негромко окликнул Эллиас. – Гастон хочет с тобой поговорить. Он проездом в Нью-Йорке.       Белль просияла:       – Конечно! Буду рада его увидеть.       Эллиас напечатал что-то в телефоне и сказал чуть позже:       – Он скоро подойдёт.              Аннабелль увидела Гастона через четверть часа. Он был одет по-летнему: в лёгких тёмных брюках, красной спортивной безрукавке и солнцезащитных вайфаерах. Чем ближе он подходил, тем отчётливее Белль ощущала: он изменился. Например, запыхался и немного вспотел от быстрой ходьбы. Белль почувствовала: он волнуется и смущается, глядя на неё, и, вскочив, пошла навстречу, желая убедиться в своей счастливой догадке.       – Ты… – проговорила Белль, подходя к Гастону вплотную, – ты человек! Я так рада!..       Гастон растерянно и смущённо улыбался, и Белль, схватив его за руку, повлекла к Эллиасу и Дреа.       – Он человек! – радостно сообщила она им. По их лицам Белль поняла: они знают.       – Я встречался с Гастоном утром, – ответил Эллиас. – Хотел убедиться, что тебе безопасно будет с ним увидеться.       Белль кивнула. Усадив Гастона рядом с собой, подала ему стакан с лимонадом и спросила в нетерпении:       – Как это случилось? Как ты снова стал человеком?       – После нашей с тобой последней встречи, – начал Гастон, отпив лимонада, – мой голод стал быстро усиливаться и вскоре стал нестерпимым. Я боялся, что не смогу сдерживаться и нападу на кого-нибудь. Особенно я боялся снова напасть на тебя. Спенсер тогда в Мэрии мне все кости переломал, а ты порезала себе руку… Ну в общем, – он снова сделал глоток лимонада. – С каждым днём мне становилось всё хуже, а кровь животных больше не утоляла жажду. Тогда я уехал с Элфина. Несколько дней пожил в Сент-Джасте, но боялся сорваться и вернуться на Элфин, поэтому отправился дальше. Я вообще перестал питаться: от крови животных становилось только хуже. Днём и ночью я бродил по вересковым пустошам без цели и хотел одного: пусть всё скорее закончится. Прошло много времени, мне казалось, лет сто, но на самом деле всего лишь два с половиной месяца. Однажды ночью я брёл среди камней и вдруг упал. Упал и потерял сознание. Сначала я лежал в темноте, больше ничего не было. А потом на меня пролился свет. И говоря «пролился», и имею в виду, что он был как вода. Я весь промок. Насквозь. И не только моя одежда, которая за время моих скитаний стала лохмотьями. Нет, моё тело тоже, оно стало как губка. Я весь промок, а эта вода была как свет. И она светилась сквозь меня. И тогда голос – женский голос – спросил, хочу ли я снова стать человеком. Я растерялся и смог выдавить из себя только: «Да, мэм». Тогда та невидимая девушка обещала исполнить моё желание, ведь она видела моё сердце и мои поступки. И свет вошёл в меня и впитался в моё тело. Он стал частью меня. После этого я проснулся и понял, что хочу пить. Воды. Я двадцать лет не хотел воды, и тут на тебе. Я нашёл родник и напился. И я почувствовал: вода ледяная и у неё есть вкус – слегка земляной. И мне стало холодно. Я пошёл в ближайшую деревню, И там, к моему удивлению, меня накормили и уложили спать. Я ел и спал, как обычный человек. А потом пошёл искать банкомат. Мне снова нужны были деньги. Когда я был вампиром, я часто ни за что не платил: было проще внушить людям, чтобы они дали мне желаемое. Потом я поехал в Лондон, а оттуда в США. А когда узнал, что ты в Нью-Йорке, захотел тебя увидеть.       Аннабелль, Эллиас и Дреа сидели в задумчивости, глубоко поражённые рассказом Гастона. Все трое сразу поняли, кто сделал Гастона человеком.       – Я должен был с тобой встретиться, Белль, – продолжил Гастон, помолчав. – Та девушка просила передать тебе: она очень любит тебя и придёт так скоро, как сможет. Она сказала: ей очень жаль, но она не в праве преступить собственные законы.       По лицу Белль текли слёзы. Наконец-то она поняла, почему та зеленоглазая девочка из снов казалась такой родной. Сердце прожгло калёным железом, когда Белль осознала, почему Лита не может прийти к ней теперь. Значит, не только из-за тьмы Адама Заповедник не открылся тогда…       – Спасибо, Гастон, – тихо проговорила Белль и вытерла мокрые щёки. – И я очень рада, что ты снова человек, – добавила она, улыбнувшись.       – Я тоже рад, – ответил Гастон. – Теперь я могу сидеть с тобой рядом без желания вонзиться зубами в твою шею.       Аннабелль улыбнулась сквозь слёзы.       – Налить тебе ещё лимонада? – предложила она, вновь вытерев мокрое лицо.       И они ещё выпили лимонада, а потом Гастон рассказал, что собирается в Новый Орлеан. Пока он не знает, чем будет заниматься и кем работать, когда закончатся деньги, но ему нравится его новая жизнь.       Весь вечер после этой встречи Белль думала о Лите. Значит, однажды они обязательно встретятся вновь – слова Гастона были почти обещанием.              ***       А следующие четыре дня Белль сдавала экзамены: сначала английский, потом литературу, затем историю и биологию.       На третий день, в аудитории, где Белль готовилась к ответу перед комиссией в пять человек, она поймала себя на мысли: не сдать экзамен, конечно, страшно, но ещё хуже – сдать его, но не благодаря своим знаниям, а невольно использовав чары фейри.       В день экзамена по биологии (результаты экзаменов ещё были неизвестны – их должны были огласить завтра) Белль вместе с Дреа поехали к Сьюзен на сеанс.       Когда Белль поделилась своими опасениями насчёт чар, Сьюзен произнесла:       – Фейри часто беспокоит этот вопрос. Они думают: а вдруг всё, чего я достиг, получено не из-за моего упорного труда, а из-за чар?.. Действительно ли я совершил это открытие, изменившее мир? Это произведение, так высоко оценённое критиками, по-настоящему хорошее? Я в самом деле сыграл эту роль так, что люди испытали катарсис?.. Или я заставил людей поверить в мой талант, а сам гроша ломанного не стою?       Сьюзен помолчала и продолжила:       – К сожалению, у меня нет ответа на эти вопросы. Тебе нужно самой решить это для себя, – она улыбнулась.       Белль вспомнилась Аннабель Диана. Интересно, испытывала ли она подобные чувства, выходя на сцену?..       – Ты не знаешь, – спросила она, – Аннабель Эддингтон не беспокоили такие мысли? Она ведь была актрисой.       Сьюзен ответила после непродолжительной паузы:       – Когда она обратилась ко мне… вернее, – поправилась она, – когда Эйдан привёл её ко мне, её мучало совсем иное.       – Смерть Элли, – кивнула Белль.       – Да. Аннабель Эддингтон так и не смогла себя простить, что Элли погибла… Точнее, не захотела себя простить. Ей казалось, если она вернётся к обычной жизни, то предаст память подруги. Потом Аннабель Эддингтон исчезла. Не предупредила ни Эйдана, ни меня – никого.       – Она уехала на Элфин, – ответила Белль. – И там умерла. Я видела её призрак.       Сьюзен кивнула. Очевидно, она уже знала об этом.       – Эйдан – сын Эмбер? – уточнила Белль.       – Да. Сейчас он в Заповеднике, насколько мне известно.              Белль смотрела в окно такси на ночные огни города и думала, как ей самой ответить себе на вопрос: кто она такая без её магии? Как бы люди оценивали её, будь она не последней фейри, а самой обычной дочерью Евы? Фредерик сказал, что ему хочется быть с ней не из-за её красоты. Это звучало вдохновляюще. Но если магия – это не только её красота? Может быть, Адам прав, и дети Лилит не должны судить себя по людям... Наверное, Сьюзен тоже так считала и поэтому поступилась профессиональными принципами. Но правильно ли это? У Белль по-прежнему не было ответов на эти вопросы. Как и на самый важный из них: что будет, если она поцелует Фредерика?..              ***       На следующий день Белль узнала: она поступила. И даже набрала высший балл по английскому и истории. По биологии сказалось, что несколько тем она впопыхах изучила довольно поверхностно, а на экзамене по литературе в одном вопросе ей попалось творчество Хемингуэя, а Белль успела прочитать у него лишь «Старик и море».       Ко второму сентября для Белль составили индивидуальное расписание, и она приступила к занятиям: ей предстояли четыре года бакалавриата параллельно по двум направлениям – «Антропология» и «Археология».       В сентябре, когда шли вводные лекции, учёба давалась легко, а вот с середины октября лекций стало больше и количество материала для самостоятельного изучения тоже увеличилось, поэтому Белль пришлось прекратить поездки в Бронкс, сведя сеансы со Сьюзен до получасовой беседы по видеосвязи раз в неделю по воскресеньям, и даже урезать сон. В ноябре, когда в университет приехал знаменитый доктор философии со своим курсом «Философия и логика», Аннабелль стала посещать его лекции тоже.       Учёба так затянула Белль, что она даже перестала успевать созваниваться с близкими каждый день, как раньше. Свой день рождения она посчитала недостаточно важным событием для того, чтобы оторваться от учебников, и Дреа с трудом сумела её уговорить всё-таки надеть платье и пойти в ресторан, где для них уже был забронирован столик. «Не каждый день исполняется двадцать лет», – мягко укорила её Дреа. Белль мрачно подумала: если бы ей исполнялось сто двадцать лет, вот тогда это был бы повод для праздника.       Варгисы и Белль шли по аллее облетевших каштанов, и вдруг Белль уловила слабый аромат цветенья. Она подняла голову и увидела десятки распустившихся соцветий-пирамидок, нежных, бледно-кремовых, с розоватыми пятнышками. Посреди мрачного ноября – и вдруг цветущие каштаны. Аннабелль знала: так иногда бывает, но на душе стало светлее, будто далёкий тёплый май будущего коснулся её сердца.              Пятнадцатого декабря Эллиас и Дреа за ужином в очередной раз напомнили: пора начать собирать вещи – ведь скоро Рождество и поездка домой. Белль задумалась: неужели уже середина декабря? Сердце охватила глухая тоска: три с половиной месяца назад у неё было куда более ясное представление о том, ради чего она будет изучать антропологию и археологию. Она собиралась изучать детей Лилит – их местонахождение, миграции, взаимоотношения с людьми, расовые особенности, культуру и быт в разные эпохи. Но сейчас Белль отчётливо поняла: все её представления были наивны и до нелепости поверхностны. Она не знает вообще ничего, не имеет ни малейшего понятия, как подступиться к созданию новой науки. Её знания – крохотная молекула воды в мировом океане – их слишком мало, чтобы от них был хоть какой-то прок.       Она проплакала почти всю ночь, уснув лишь под утро, а следующий день вновь встретил её штормовым океаном новой информации, в котором она тонула без шанса на спасение.       До поездки домой оставалось восемь дней.              ***       Предрождественский Торнфилд встретил Белль приглушённым светом ранних зимних сумерек. Знакомые улицы были укрыты белым воздушным покрывалом, деревья укутаны в прозрачную вуаль. Всё так чисто, так первозданно!..       Аннабелль вышла из такси у дома Уайтов, попрощалась с Холтами, отказавшись от помощи Эллиаса с чемоданом, и замерла посреди белого безмолвия. Такси уехало, Белль запрокинула голову к небу и прислушалась. Было тихо-тихо, точно снег приглушал звуки, а цвета обращал в белый. С неба летели крохотные кружевные снежинки, ложились на лицо колючими прохладными пушинками и таяли на коже. Белль подумала, как было бы хорошо навсегда остаться здесь, среди этой белой тишины. Грязная нью-йоркская зима показалась ей вдруг такой далёкой, будто увиденной во сне. Улыбнувшись, Белль вошла в дом.       Через полминуты её уже обнимали Вики, Генри и племянники, помогали снять припорошённые снегом пальто, шарф и шляпку. Когда все сели ужинать, позвонил Фредерик и сказал: его рейс Лондон – Сент-Джаст из-за снегопада окончательно перенесли на утро, и он собирается приехать на поезде.       – Лучше иди в гостиницу и поспи, – посоветовала Вики. На седьмом месяце беременности она стала более уверенной, но свою позицию выражала по-прежнему мягким тоном. – Поездом ты приедешь тогда же, когда прилетишь утренним рейсом, только ещё устанешь в дороге.       – Нет, я выиграю три с половиной часа, – возразил Фредерик.       Все засмеялись, и в конце концов Фредерик согласился подождать утра.       Завтра был сочельник, и Аннабелль очень надеялась: Фредерик успеет добраться до Торнфилда к завтрашнему вечеру.       Она ждала встречи с ним и боялась её. В последние полтора месяца они редко созванивались, лишь обменивались короткими сообщениями, и теперь Белль не знала, что будет чувствовать при встрече. Даже сейчас, когда Генри включил на телефоне громкую связь, она смогла лишь сказать слова приветствия и поддержать идею Вики подождать самолёт, а не мучить себя ночной дорогой на поезде с пересадками. Белль корила себя, что постоянно переносила звонки и была слишком зациклена на учёбе.              На следующий день, когда закатное солнце окрасило заснеженные улицы Торнфилда в алый, а мороз стал неуловимо усиливаться, Белль услышала, как к дому Уайтов подъехала машина. С колотящимся сердцем она обулась, накинула пальто и выбежала через парадную дверь.       Она увидела его сбоку – в тёмно-зелёном длинном пальто с поднятым воротником он походил на стройную пихту в волшебном лесу. Фредерик достал из багажника чемодан, кивнул таксисту и, когда машина стала отъезжать, увидел Белль. Он отпустил чемодан и бросился навстречу. Белль сделала несколько шагов и оказалась в его объятьях. И она тут же поняла: все переживания были напрасны, всё хорошо, даже лучше – замечательно!       – Я так соскучился… – прошептал Фредерик, прижимая Белль к себе.       – Я тоже… – ответила Белль, зажмурившись и уткнувшись ему в шею.              Это было лучшее Рождество… Белль сидела рядом с Фредериком, опустив голову ему на плечо и ощущая на талии его руку. С лица Белль не сходила счастливая улыбка, а внутри сиял тихий свет. Она впитывала в себя каждую деталь этого восхитительного вечера: запах хвои и мандаринов, вкус шоколадного пудинга, грога, шелест снежинок за окном, голоса Вики и Генри, обменивающихся редкими репликами, треск огня, падающего оранжеватыми отблесками на лица Марка и Алекса, которые съев свои порции, расположились у камина.       Сегодня они праздновали Рождество вшестером. В прошлые годы Вики всегда приглашала мисс Уэлш, но в этом году не стала: Белль была всё ещё не готова видеть крёстную в семейном кругу.              Праздники проходили точно в сказочном сне. На следующий день в гости пришли Аарон и Джеймс со своими девушками, и от Белль не скрылось: Бет и Мэри-Энн смотрят на неё с опаской. Аннабелль могла их понять, поэтому она приветливо поговорила с обеими гостьями и, аккуратно направив разговор в нужное русло, к слову упомянула, что в её семье все однолюбы, а сама она влюбилась в Фредерика, когда ей было шестнадцать. Её слова, помноженные на обаяние фейри, произвели нужный эффект: обе девушки вздохнули с облегчением, расслабились, и беседа стала куда веселее и непринуждённее.       А вечером в гости заглянули мистер Купер и преподобный Мэтью Ричардсон. Мистер Купер, который ещё осенью сложил с себя полномочия мэра и вместе с миссис Марч стал заниматься организацией праздников, выразил сожаление, что Белль не было на Рождественском балу, но он понимает её желание провести праздник в близком кругу. А ещё он сообщил: в этом году из-за организационных накладок Ледовый бал пришлось перенести на день позже. «Может, заглянешь к нам? – спросил мистер Купер. – Хотя бы неофициально». Белль переглянулась с Фредериком и ответила: возможно, они придут.              Следующий день был днём рождения Фредерика, и он решил провести его на лыжах. Помимо Генри, Вики и Белль были приглашены только Аарон с Бет и Джеймс с Мэри-Эн. Вики сомневалась, но потом решила прокатиться вместе со всеми несколько раз.       Весь день было облачно, иногда срывался мелкий снег, а сквозь тучи порой проглядывали тонкие лучи солнца. Катание было великолепным, несмотря на количество людей. Несколько раз все не спеша прокатились по трассам, после чего Вики устала, что в её положении было неудивительно, и они с Генри пошли отдохнуть и перекусить в ресторан на верхней станции канатной дороги. Все остальные продолжили катание, и Белль каждому дала по паре советов насчёт техники.       Когда они в шестой раз поднялись на самый верх, Белль торжественно объявила:       – А теперь с вашего позволения я похищаю именинника. Увидимся через три часа на обеде.       Она улыбнулась Фредерику, и они помчались вниз. Белль лишь сейчас наконец ощутила радость от катания: скорость, прыжки на буграх и агрессивные короткие повороты будоражили кровь. Когда Фредерик и Белль спустились к сервисному центру и пошли к шкафчикам сменить лыжи на фрирайдовые, Фредерик сказал:       – Спасибо тебе, – он взглянул на Белль и тепло улыбнулся ей. – Сам бы я не решился уйти от остальных.       – В этом и смысл похищения, – улыбнулась в ответ Белль.              Пихтовый лес встретил их царственной тишиной. Лишь иногда с тяжёлых лап падали шапки снега, да подавала голос редкая птица. Белль, ловко петляя среди деревьев, вела Фредерика знакомым маршрутом всё ниже и ниже, иногда оборачиваясь – убедиться, что он справляется. Наконец, лес закончился и у ног раскинулся крутой почти нетронутый склон. Лишь несколько лыжников и сноубордист успели скатиться здесь с утра.       – Вон там отличный дроп, – Белль указала палкой на укрытый толстым слоем снега каменный выступ.       – С твоего позволения я прыгать не буду, – отозвался Фредерик, оценивая длину прыжка и, возможно, вспоминая, что всего полгода назад он не мог ходить. – Но с удовольствием посмотрю, как прыгаешь ты. Я подожду тебя вон там, внизу, – он показал на склон чуть правее уступа.              …Широкие лыжи плавными дугами рассекали пухлый снег, такой лёгкий, будто сотканный из облаков; снеговая подушка мягко пружинила под ногами, заставляя сердце замирать от счастья. Белль казалось, будто она парит. Позволяя телу наращивать всё бо́льшую скорость, Аннабелль наконец оттолкнулась лыжами от уступа и прыгнула вперёд и вверх – как будто умела летать. Короткий миг в невесомости, переворот – и плавное приземление на снежную перину.       – Так хорошо!.. – выдохнула Белль с колотящимся от восторга и затяжного прыжка сердцем, когда Фредерик подъехал к ней.       – Когда ты научилась так прыгать? – восхищённо спросил Фредерик.       – Капкейк научил, – ответила Белль. – И этот дроп показал. Поехали?.. – и Белль первой нырнула в кулуар.              Три часа пролетели незаметно, и Фредерик с Аннабелль едва не опоздали на обед. А после к ним присоединились остальные, и все снова катались вместе. Погода немного переменилось: стало ветренее и холоднее, – но катание было по-прежнему приятным.              Вечером они продолжили праздновать – на этот раз уже в «Королевской пристани», куда приехали родители Фредерика и Виктор Уайт. Белль чувствовала, что Джозеф и Кэтрин Уайт хорошо к ней относятся, и теперь окончательно в этом убедилась, случайно услышав часть разговора Джозефа с женой. Он был убеждён: если пара не поженилась в первый год-другой, то какой смысл в таких отношениях? «Значит, Камилла была не той девушкой. Ведь он так и не сделал ей предложение, как собирался», – заключил Джозеф и выразил надежду: в этот раз сын мешкать не будет. Кэтрин в этом не сомневалась. Она была благодарна Белль за спасение сына и уверена: Фредерик так быстро выздоровел лишь благодаря фейри. Горькая мысль кольнула Белль: он ведь и в больнице оказался из-за неё. И следом пришла вторая: они с Фредериком столько всего пережили, а она до сих пор не сказала ему самое важное. Придвинувшись к Фредерику, Белль приблизила губы к самому его уху и, обжигая горячим дыханием, шепнула:       – Я люблю тебя.       Эти слова застали его врасплох. Он удивился, смутился – Белль видела это по его лицу, она ощущала это ярко, однозначно: ведь, растерявшись, он перестал контролировать себя, и Белль почувствовала, как вслед за удивлением и смущеньем её окутывает его теплом, нежностью, любовью…       – Я тоже тебя люблю… – шепнул в ответ он, обнимая её – бережно, почти робко, будто она хрустальная.              Двадцать восьмое декабря был днём накануне отъезда Фредерика: утром тридцатого ему нужно было быть на работе в Париже.       На рассвете Аннабелль и Фредерик собрали еду, заварили в термос кофе и отправились в Сумеречный лес – Белль хотела наконец повидать дриад: они пригласили заглянуть к ним ещё полгода назад, в Багровой бухте.       Берёзовая роща сменилась осиновой, буковый лес – пихтовым. Сквозь тяжёлые ветви реликтовых деревьев, густо обсыпанных снегом, кое-где пробивались редкие лучи солнца, рисуя на снегу и тёмных ветках тонкие золотые узоры. То и дело раздавалась коротенькая песенка синички. Белль радовалась, что Фредерику пришла в голову идея пойти в ски-турных лыжах, иначе они бы выбились из сил через полчаса в этих сугробах. Фредерик тропил лыжню бо́льшую часть пути, и Белль лишь спустя два часа уговорила его поменяться.       Аннабелль шла впереди всего минут двадцать, как вдруг услышала впереди тихое нежное пение. Обернувшись, сделала Фредерику жест прислушаться. Через несколько минут они вышли на маленькую полянку. Там в луче солнца они увидели со спины нимфу с длинными тёмно-изумрудными волосами. Она сидела на большом камне, поросшим кукушкиным льном, и пела. Её волосы струились до самой земли, а одежда была из мха и пихтовых иголочек. Снег вокруг растаял и повсюду будто весной распустились подснежники. Пение оборвалось.       – Долго же ты к нам добиралась, сестра, – с упрёком произнесла Аренира и обернулась. – Добро пожаловать, сын Адама и Евы, – поприветствовала она Фредерика.              Сначала все трое чувствовали себя немного некомфортно, особенно Аренира, которая за полтора столетия отвыкла от общества. Но потом Фредерик предложил ей миндальное печенье, и дриада, поколебавшись, приняла его, скорее из вежливости. Но стоило ей откусить кусочек, и на лице появилось выражение удивления и удовольствия:       – Как же я соскучилась по человеческой еде!.. – в изумлении проговорила Аренира.       За едой общение стало куда живее и непринуждённее, а ещё чуть позже к пикнику присоединились Денира и Ренара. Младшие дриады тоже были в восторге от выпечки. Сначала Фредерик в ответ на вопросы дриад рассказывал, что нового произошло в мире за последние полтора века, потом Белль расспрашивала нимф об их новой жизни после проклятия. Когда еда закончилась, а солнце стало потихоньку клониться к западу, Фредерик и Аннабелль сердечно распрощались с дриадами и пошли домой.              Искупавшись и пообедав, они незаметно задремали на диване в гостиной. А проснувшись, стали собираться на Ледовый бал. Генри и Вики, вновь договорившись с няней, чтобы та присмотрела за детьми, решили присоединиться.              Они немного опоздали: гигантский каток на площади Перемирия уже сиял огнями и был полон людей. Из колонок на фонарях лилась музыка – вальсы, минуэты, кадрили. Группа фигуристов, которую несколько лет возглавляла Белль, работала слаженно: то выступала с номерами, то рассеивалась по катку и каждый из участников коллектива находил себе пару в толпе желающих.              Вики всё-таки не стала обувать коньки: в них она себя чувствовала не так уверенно, как на лыжах, и они с Генри остались сидеть на трибунах, пить чай и наблюдать за танцами. Аннабелль и Фредерик, переобувшись, заскользили по льду. Белль тут же увидела мистера Купера и поехала с ним поздороваться. Они крепко обнялись.       – Рад тебя видеть, – сердечно произнёс мистер Купер.       – Всё так красиво, – сказала Аннабелль. – Мне очень нравится. Особенно освещение. Свет будто хрустальный, – она огляделась с улыбкой.       Мистер Купер просиял:       – Мы перенесли бал, разбираясь с этим оборудованием. Приятно, что ты оценила.       – Конечно, – улыбнулась Белль.              Вечер прошёл великолепно. Аннабелль уговорила Фредерика на вальс, который он не танцевал со школы, а на льду – так вообще ни разу, а потом – и на кадриль.       – Но я не умею танцевать кадриль! – попытался возразить он. – Тем более – Ледовую.       – Я фейри, – ответила Белль со смехом. – Даже Гидеон умел танцевать со мной. Пойдём, у тебя получится, – она потянула его за руку, он всё-таки уступил, и они заняли позиции в кругу танцующих.       Разумеется, все взгляды были прикованы к их паре. Прежде Белль раздражало такое внимание, но сейчас ей было всё равно, кто на неё смотрит, сама она смотрела лишь на сосредоточенное лицо Фредерика.       – У тебя отлично получается, – улыбнулась она ему.              Генри и Вики уехали с бала немного раньше: нужно было успеть вернуться домой к девяти и уложить детей. А Фредерик и Аннабелль остались ещё покататься. Они собрались домой ближе к десяти и решили не вызывать такси, а пройтись пешком. Ночь на удивление была тёплой. Срывался лёгкий снежок, освещаемые оранжевым светом фонарей улицы были почти безлюдны и тихи. Фредерик и Аннабелль свернули на аллею каштанов, усыпанных снегом точно цветами. Они прошли несколько шагов, как вдруг Фредерик остановился. Белль тоже. Она слышала его участившееся сердцебиение, вызванное вовсе не ходьбой, ведь они шли медленно. Он повернулся к ней и проговорил:       – Аннабелль, – голос его звучал тихо, Белль слышала и чувствовала: Фредерик волнуется. – Можно… тебя поцеловать?..       Позже Белль часто вспоминала этот момент, пытаясь понять, что на неё нашло, но в ту секунду она ощущала лишь горькую захлёстывающую разум обиду. Ну почему, почему он постоянно спрашивает, можно или нет?! Она ведь сказала, что любит его! Неужели он до сих пор так боится поцеловать её, и поэтому спрашивает, надеясь услышать отказ?.. Эта догадка ударом под дых выбила дыхание, и слова острыми ножами сорвались с губ раньше, чем она успела обдумать их:       – Нет!! Не спрашивай и не получишь отказа!       Белль опрометью бросилась вперёд, не слушая его уговоров, объяснений, просьб о прощении. Белль прибежала к Уайтам на несколько минут раньше, чем он, и, сказав Вики: пусть её никто не беспокоит, она очень устала, – закрыла свою комнату изнутри и сразу пошла в душ. Белль слышала, как Фредерик стучал в дверь, просил открыть и поговорить с ним, говорил что-то ещё – она не стала слушать.       Она сидела в ванной, обхватив колени руками, и злые слёзы текли по щекам. Такой волшебный был вечер, всего несколько слов – и он испорчен!.. «Можно»! Да что за слово такое?.. Ей так хотелось, чтобы он просто привлёк её за талию и поцеловал – не спрашивая, безо всяких слов!       Она вспомнила: за всё лето он ни разу не попытался её поцеловать. «Может, он не хочет меня целовать?.. – подумала она. – Может, он так боится, что мой поцелуй подчинит его, и никогда не поцелует меня?.. – стало стыло и тоскливо от этой мысли, и кожа Белль покрылась ледяными мурашками. – Но ведь когда любишь, готов рисковать!.. – и тут страшная догадка пронзила её сердце. – А если он… на самом деле… меня… не любит?..»       Внутри всё сковало мертвенным холодом, тело онемело, воздух замер в лёгких, сердце пропустило удар. Белль вспомнила, как мастерски он скрывал свои чувства, прикрываясь тем, будто защищает её. Он говорил, что любил Камиллу. Так почему же он не сделал ей предложение? Они были вместе столько лет!       А умеет ли он вообще любить?.. Белль всегда была уверена, что да. Особенно в тот памятный день пятнадцатого мая на качелях перед его домом. Но он… так умело скрывает свои чувства, вдруг он умеет и подделывать их тоже?.. Может быть, она в самом деле недооценивала его?.. Тут Белль вспомнила, что она – последняя фейри. Кто знает, для каких целей ему понадобилась её любовь?..       И вдруг ей стало стыдно за свои мысли. Это же Фредерик! Он не может быть таким подлым!.. Если он способен на подобное, то она не хочет больше жить. Какой смысл в такой жизни?.. Вновь слёзы побежали по лицу, в глазах до рези защипало, Белль всхлипнула и расплакалась в голос.       Она плакала долго и безудержно, но, к сожалению, вскоре слёзы кончились. Белль вновь включила воду, постояла под душем, подставляя струям заплаканное лицо и согреваясь, и затем вышла из ванной. Одевшись в пижаму, она захотела выйти к Фредерику (она слышала его голос, он был в гостиной), попросить прощения, что так убежала, захотела обнять его, но злые мысли всё ещё шевелились внутри, и Белль осталась в своей комнате, злясь на него, на себя и наказывая их обоих.       Она решила проснуться пораньше и проводить его на паро́м, но, когда открыла глаза, было уже девять утра. Фредерик ушёл в начале седьмого, чтобы успеть на первый рейс.       Поколебавшись несколько минут, Аннабелль набрала его номер: автоответчик. «Вы позвонили Фредерику Уайту, – прозвучал в трубке его голос, такой спокойный и родной. – Вы можете оставить сообщение или перезвонить позже». Она быстро нажала отбой. Приятное ощущение, вызванное его голосом, разбилось о мысль: значит, он решил так наказать её и выключил телефон, чтобы она понервничала?! Это жестоко!       Белль вышла на кухню и спросила Вики, приняв самый равнодушный вид:       – Не знаешь, почему Фредерик отключил телефон?       Вики посмотрела на часы.       – Так он в самолёте, – удивлённо взглянула она на сестру. – В чём дело, Фиалка? – и встревоженно подошла к Белль. – Вы поссорились?       Аннабелль не ответила. Она злилась на себя, что не подумала про самолёт и опять несправедливо обвинила Фредерика. Вместо ответа она снова спросила, скрестив руки на груди:       – Почему он за столько лет не сделал Камилле предложение? Он ведь говорил, что любит её.       – Причём тут это? – спросила Вики в изумлении. – Причём тут Камилла? – она помолчала, и, не дождавшись ответа от сестры, продолжила более холодным и отстранённым тоном: – И он сделал ей предложение. Спустя полгода, как они начали встречаться. Она ответила «нет».       Аннабелль стояла, оцепенев: слова Вики поразили её. Она вспомнила рассказ Камиллы в тот день, двадцать седьмого октября, после кладбища, когда Камилла подвозила Белль домой. Камилла тогда сказала, что всегда хотела от Фредерика детей. У Белль голова шла кругом.       – Но почему? – вырвалось у неё.       – Она ответила ему что-то вроде: «Кто вступает в брак в двадцать?», – Вики пожала плечом и насыпала заварку в чайник. – Он не расстался с ней тогда, потому что любил, а её устраивало просто встречаться. – Вики сняла кипящий чайник и взглянула на сестру. – Знаешь сколько раз я выслушивала от неё, какая она дура, что не сказала тогда «да»? А он больше не стал повторять. – Вики залила заварку кипятком. – Я убеждала её поговорить с ним, может, сделать ему предложение самой, в наше время это нормально. Но она решила: молча обижаться и надеяться на новое предложение будет лучше. Я хотела обсудить это с Фредериком, но Генри убедил меня: лучше не вмешиваться. Но это всё в прошлом, – Вики помешала заварку ложкой и посмотрела на Белль в упор. В её взгляде был упрёк. – Сейчас я сержусь на тебя, свою сестру. Что такого произошло, из-за чего ты не могла выйти и поговорить с ним? Он просидел в гостиной всю ночь, ждал, что ты выйдешь.       Раскалённое остриё ненависти к самой себе пронзило Белль сердце. Солёная горечь защипала глаза.       – Он хотел меня поцеловать… – проговорила она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.       – А ты… не хотела? – спросила Вики удивлённо.       – Хотела! Очень. Но… В общем я убежала, – она всхлипнула. – Я злилась на него, навыдумывала всякого…       – Ничего не понимаю… – проговорила Вики. – А ну-ка иди сюда, – она мягко обняла сестру, и Белль прижалась к ней, ощущая светлую энергию новой жизни, слыша сердцебиение Вики и растущей у неё в животе девочки. – Может, тебе поговорить со Сьюзен? – предложила Вики, ласково гладя сестру по голове.       Белль ухватилась за эту идею с энтузиазмом. И немедленно пошла включать компьютер. Она подумала о разнице в часовых поясах и что в Нью-Йорке сейчас нет и пяти утра только тогда, когда Сьюзен ответила на звонок.       – Доброе утро, Белль, – бодро поздоровалась она.       Белль видела, что Сьюзен в халатике на крохотной кухоньке своей съёмной квартиры разговаривает с ней по видео с телефона, а не с компьютера, как обычно.       – Рассказывай, как дела, – улыбнулась Сьюзен. – Буквально пару дней назад думала: пора бы нам созвониться.       – Прости, пожалуйста, не хотела тебя будить, – торопливо проговорила Белль. – Мне очень неловко.       – Когда я говорила, что ты можешь звонить мне в любое время суток, я именно это и имела в виду, – мягко напомнила Сьюзен. – До сих пор ты не пользовалась этим правом, а сегодня случилось явно что-то серьёзное. Я лишь с твоего позволения поставлю кофе.       – Конечно, – кивнула Белль, наблюдая за ловкими движениями Сьюзен и собираясь с мыслями.       Сьюзен поставила телефон на стол, налила себе кофе и уселась перед камерой с чашкой. Белль к этому времени успела обдумать свою речь. Более того, она начала понимать, почему так повела себя с Фредериком вчера вечером.       – Фредерик вчера попросил разрешения поцеловать меня, – начала Белль. – А я разозлилась на него и убежала.       Сьюзен слушала с глубочайшим вниманием, не задавая вопросов.       – Я хотела, чтобы он просто взял и поцеловал меня без спроса. Мне было обидно, что он спрашивает. Мне показалось, будто он не хочет меня целовать и боится моего поцелуя, ведь я фейри. Я не вышла к нему, когда он просил меня поговорить с ним. Я очень обидела его, Сьюзен, – голос Белль дрогнул, и она замолчала на полминуты. – Но сейчас я поняла. Меня ведь никто по-настоящему не целовал, кроме Адама. Я целовала многих, но это были поцелуи-приказы, я ничего не чувствовала. Ничего такого, что обычно чувствуют при настоящих поцелуях. Получается, я знаю лишь поцелуи Адама. А он никогда не спрашивал разрешения, он делал всё, как хотел и когда хотел. Как бы странно это ни звучало, но, вероятно, это отпечаталось внутри меня, и почему-то бессознательно я решила: именно так и правильно. Я сама не понимала этого и, возможно, я ошибаюсь… – Белль смолкла, задумавшись. – А Фредерик… – продолжила она чуть позже, – он ведь знает, что я пережила насилие, и поэтому всегда спрашивает разрешения прикоснуться ко мне… Как я могла так ужасно думать о нём!.. – проговорила она совсем тихо, чувствуя мучительный стыд за свои ночные и утренние мысли, и замолчала.       Сьюзен, убедившись, что Аннабелль договорила, серьёзно произнесла:       – Ты пришла к верным выводам, Белль. Не кори себя, – мягко добавила она. – А порадуйся, что ты стала лучше понимать себя. Но, конечно, важно попросить у Фредерика прощения. Ты извинишься перед ним, и я уверена: он простит тебя, – добавила она.       Белль кивнула. Осознав свою ошибку, она теперь могла думать лишь о том, как поскорее попросить у Фредерика прощения и всё исправить. Она проговорила со Сьюзен ещё с четверть часа именно об этом. Сьюзен была убеждена: Белль найдёт нужные слова и сумеет всё наладить.       Закончив разговор со Сьюзен, Белль стала ждать заветного сообщения, что абонент вновь появился в сети. Вики напомнила Белль: между рейсами Сент-Джаст – Лондон и Лондон – Париж совсем короткий промежуток, поэтому, возможно, Фредерик включит телефон лишь в Париже.       Не в силах усидеть дома, Аннабелль вышла на воздух пройтись. Шёл небольшой снежок, и дорожки в саду снова замело. «Вот почему в жизни не бывает, как в сказках? – с досадой думала Белль, шагая среди сугробов. – Приключения закончились, фея-крёстная махнула волшебной палочкой – и всё: жили они долго и счастливо?.. – Белль остановилась возле скамьи под липой. – Может, – подумала она, – потому что моя фея-крёстная оказалась банши, а я далека от тех героинь, которым достаётся всё и сразу лишь за доброту и хорошее поведение?..»       Белль села на скамью. Здесь полгода назад её крёстная рассказала, как долгие годы ненавидела её. «Аннабель Джейн была доброй и хорошей, – подумала Белль. – Была ли она счастливей, чем я? У меня есть мои родные и вся жизнь впереди. А Джейн умерла в одиночестве…» – в задумчивости Белль стала катать снежок в руках. Неподалёку раздалось приглушённый топот ног Марка и Алекса, и вскоре оба племянника показались около дома.       – Белль! – позвал Марк, оглядываясь по сторонам.       – Белль! – вторил брату Алекс.       – Я здесь! – откликнулась Аннабелль. – Идите сюда! – и пошла племянникам навстречу. – Будем лепить снеговика!       Снеговик был почти готов, Марк старательно выкладывал ему рот из камешков, когда в кармане у Белль негромко звякнул телефон. Она быстро сняла облепленные снегом тяжёлые перчатки и достала мобильный. Эта было оно, долгожданное сообщение! Неужели эти мучительно долгие три часа закончились?..       – Мальчики, – сказала Белль племянникам, – я буду рядом, на лавочке. Мне нужно поговорить.       Она села на скамью под липой и набрала номер Фредерика. Короткие гудки! Кто-то успел позвонить ему раньше, чем она! «В настоящий момент абонент разговаривает, – проговорил в трубке скучный механический голос. – Пожалуйста, оста…»       – Аннабелль?.. – раздался в трубке голос Фредерика.       Стало больно, когда она услышала неуверенные, вопросительные нотки в его тоне. Слёзы подобрались к горлу. Она заговорила быстро, точно боялась: он не захочет слушать и положит трубку.       – Пожалуйста, пожалуйста, прости меня!.. Я очень виновата перед тобой!.. Я думала, ты не хочешь меня целовать, что ты боишься… У меня в голове всё было вверх дном… – она остановилась, переводя дыхание.       – Если бы я не хотел тебя поцеловать, то не стал бы спрашивать, – резонно возразил Фредерик.       – Я знаю! – горячо воскликнула Белль. – Теперь я это понимаю… – Дыхание у неё вновь прервалось.       Наступила пауза. Сердце Аннабелль сжалось. Он так и не сказал, что простил её!       – Я хочу поцеловать тебя с шестнадцатого июня, того самого дня на кладбище, – вскоре негромко нарушил тишину Фредерик.       В сердце Белль вновь расцвела надежда, он ведь сказал «хочу», а не «хотел»! По щекам скользнули капельки слёз.       – Для себя я ещё год назад решил, – продолжил Фредерик, – если твой поцелуй случайно зачарует меня… то и пусть, – его голос улыбнулся.       Аннабелль замерла, широко распахнув глаза. Эти слова она никогда не надеялась услышать от него. Сердце затопило ласковым теплом рассветного солнца. Она хотела поблагодарить Фредерика за доверие, сказать: она никогда не обманет его!.. Но все слова вдруг спутались в голове, вытесненные другим желанием. Ей стало мало слышать один лишь его голос, ей так захотелось оказаться рядом, обнять его крепко-крепко…       – Включи, пожалуйста, камеру, я хочу увидеть тебя, – попросила она чуть прерывающимся от волнения голосом и, отодвинув руку с телефоном, первая переключилась на видеозвонок.       Вскоре она увидела его. Он сидел на заднем сидении машины, кажется, такси. Белль вдруг вспомнила свои жестокие несправедливые слова, сказанные ему вчера, свои ужасные мысли, и ей стало мучительно стыдно. Как она могла!..       – Мне так жаль, что я вчера… – начала она, слёзы не дали ей договорить.       – Пожалуйста, не плачь, – проговорил Фредерик взволнованно, торопливо, быстрее, чем обычно. – Я был готов к отказу, и… тебе не за что тут извиняться. Но мне… – он помолчал, точно не знал, как выразить охватившие его чувства, и Белль стало ещё горше на душе, – было больно, – продолжил он, – что ты не вышла и не поговорила со мной. Разговаривать – это важно, – произнёс он, глядя ей в глаза.       Она торопливо кивнула, по щеке вновь стекла слеза.       – Я обещаю! – произнесла Белль с горячностью. – Теперь я всегда… – она сбилась и не договорила.       Фредерик смотрел на неё, не отрываясь. Наконец он произнёс:       – Я не сержусь и не обижаюсь на тебя. Но если тебе нужно моё прощение…       Белль торопливо кивнула.       – …то я прощаю тебя, – закончил он.       – Спасибо! – горячо проговорила она. – Мне это нужно!       Он помолчал, раздумывая о чём-то. Потом спросил:       – Можешь сделать кое-что для меня?..       – Конечно! – ответила Белль, радуясь возможности хотя бы отчасти искупить свою вину. – Всё, что угодно!       – В гостиной, на книжном шкафу лежит лист гипсокартона, – начал он, а Белль в недоумении пыталась понять, к чему он клонит. – Я вчера начал собирать пазл, но не успел. Закончи его за меня, пожалуйста.       Белль была удивлена его просьбой, но ответила:       – Я всё сделаю! И пришлю тебе фотографию, – и она улыбнулась сквозь слёзы, вновь затуманившие взгляд.       Он хотел сказать что-то ещё, и на его лице вновь отразилась мучительная борьба.       – Пожалуйста, не плачь, Белль! – быстро, умоляюще начал он. – Мне невыносимо видеть, как ты плачешь, а я не могу даже обнять тебя… – он смолк и на секунду отвернулся к окну. – Мне пора выходить, – вновь взглянув на Белль, сказал он. – Пожалуйста, запомни: разговаривать – это важно.       Аннабелль кивнула, они торопливо попрощались и одновременно нажали отбой.              Пообедав, Белль помогла Вики убрать со стола и пошла в гостиную – выполнять обещание. Ей нравилось собирать пазлы. Она представила: ещё вчера вечером она могла бы сидеть рядом с Фредериком и вместе с ним искать фрагменты с мачтами и парусами, волнами и облаками! Может быть, если бы она вышла к нему поговорить, он бы сумел найти слова, которые убедили бы её, что она ошибается. Да, разговаривать – это важно.       Вскоре к Белль присоединились Генри и Вики.       – Фредерик же вчера собирал этот пазл, – сказал Генри, усаживаясь рядом.       – Он попросил меня закончить, – ответила Белль, улыбнувшись.       – Он с детства ненавидел бросать дела посередине, – хмыкнул Генри, соединяя два кусочка пазла.       – Да ты такой же, – усмехнувшись, заметила Вики.       Вечером, когда пазл был почти собран, позвонил Фредерик и последний фрагмент Белль присоединила к мозаике уже в его присутствии.       – Готово! – сказала она, победно улыбаясь.       Трёхмачтовый фрегат трепетал светлыми парусами, волны бились о его деревянный корпус, снасти поскрипывали.       – Мы повесим его в детской, – любуясь картиной, сказала Вики.       Все согласились с ней.              ***       После нового года Аннабелль с Эллиасом и Дреа вернулась в Нью-Йорк. Учёба вновь стала занимать всё время Белль, но теперь она больше не пренебрегала общением: дважды в неделю созванивалась с Вики, Генри и племянниками, а с Фредериком – через день. Белль даже чаще стала звонить матери, но та постоянно была в делах. Также Белль продолжала поддерживать связь с мистером Купером и Кевином. Кевин на лондонской выставке молодых скульпторов Европы в конце января представил гигантскую масштабную скульптуру «Нимфа Семирамида разрушает сады царя Навуходоносора». Он позвонил Белль в день открытия выставки и показал всё в деталях. В чертах легендарной дриады отчётливо угадывалась Камилла. Отметив это, Белль скоро увидела и саму Камиллу, которая с бокалом белого игристого присоединилась к звонку. Поздоровавшись с Белль, Камилла игриво посетовала: вечно Кевин изображает её в виде всяких роковых и вспыльчивых женщин. «Признай уже, тебе это нравится», – ответил Кевин, шутливо пихнув её. Камилла рассмеялась. Аннабелль чувствовала себя странно: это был первый раз, когда она разговаривала с Камиллой спустя почти полтора года, а та вела себя так, будто Белль – просто подруга Кевина.       А третьего февраля Вики родила девочку. Белль была счастлива, когда узнала: малышку решили назвать Джейн. Белль казалось, будто в имени племянницы будет жить для неё частичка памяти об Аннабель Джейн.              ***       В начале апреля Кевин приехал в Нью-Йорк со своей новой скульптурой на выставку в манхэттенский «Музей современного искусства». Критики высоко оценили работу, но Белль, которая за все годы общения с Кевином так и не успела полюбить абстракционизм, не поняла ничего в этом нагромождении из стекла, камней и дерева. Но она была рада за Кевина и рада увидеть его.       Белль продолжала свои сеансы со Сьюзен: они помогали ей бороться со стрессом и самоедством, оказавшемся весьма свойственным ей. В один из сеансов (это случилось семнадцатого апреля) Белль осторожно спросила, знает ли Сьюзен теперь, кто её настоящий отец?       Сьюзен кивнула. Помолчала задумчиво и ответила:       – Да. Мама сказала перед смертью. Коул Вольфген.       – Ты имеешь в виду шерифа Вольфгена?.. – потрясённо проговорила Белль. И как она сразу не догадалась: Сьюзен напомнила его с первой же минуты!       – Шерифа, – подтвердила та. – Он был женат и любил жену. А с моей мамой… он был всего один раз. Когда она забеременела, то не стала ему говорить.       – А сейчас… он знает, что ты его дочь?       Сьюзен покачала головой.       – К чему ворошить прошлое? – проговорила она с грустью.       – Вся его семья умерла, думаешь ему не будет приятно узнать, что у него есть дочь? – возразила Белль, ласково коснувшись руки Сьюзен. – Ты же просто его копия!       Сьюзен задумалась.       – Ты права, – помолчав, решительно сказала она. – У тебя есть его номер телефона?       Белль прислала контакт шерифа, и Сьюзен обещала позже рассказать о беседе с отцом. Аннабелль подумала: ей тоже не помешает пообщаться с родителями. С обоими. Разговоры с матерью были всегда краткими, чаще они обменивались сообщениями. Но в этот день (вернее, в Линденшире был вечер, а в Нью-Йорке ещё день), вернувшись с сеанса домой, Белль позвонила матери по видеосвязи и попросила отца подойти тоже. Отец, которого Белль не видела с того злополучного дня Суда, нехотя присоединился.       Аннабелль немного рассказала про свою учёбу, спросила, как у родителей дела с фермой, мама отвечала, постепенно становясь разговорчивее. Джон Тэйлор в разговор, не вступал, но, к удивлению Белль, из комнаты не уходил. Аннабелль была благодарна ему и за это. И она сказала:       – Я знаю, вы мечтали не о такой дочери, как я. Знаю, что невольно стала для вас разочарованием. Но я больше не злюсь на вас за то, что вы ждали, чтобы я была кем-то другим. Вы дали мне жизнь, и в ней много прекрасного и много тех, кто любит меня и кого люблю я. И я благодарна вам за это, – и Белль улыбнулась родителям. И вдруг заметила: по гладко выбритым щекам отца струятся слёзы. Её отец плакал! Она не знала, что и думать.       – П-прости меня, – проговорил он. Его трясло. Он прижал ладонь к губам, сдерживая всхлип. София Тэйлор смотрела на мужа в изумлении: она совсем не ожидала от него подобного поведения. Джон Тэйлор отнял ладонь от губ и проговорил, глядя на Белль: – Прости меня… дочка.       Слёзы хлынули из глаз Белль. Отец никогда не называл её дочкой! Даже когда был жив дедушка. Джон Тэйлор вообще избегал хоть как-то называть Белль, обходясь местоимениями «эта» или «она».       – Папа… – проговорила Аннабелль. – Папа!.. Я прощаю тебя.       Он кивнул, вскочил со своего места и выбежал из комнаты.       София Тэйлор выглядела совершенно растерянной. Она проводила мужа взглядом, потом посмотрела на дочь и снова вслед мужу.       – Иди к нему, – улыбнулась Белль маме, и та благодарно кивнула. Белль нажала отбой.       Отношения родителей всегда были для неё загадкой. Они никогда не проявляли друг к другу любовь и нежность открыто, как это делали мистер Купер со своей женой или родители Фредерика, но Белль всегда чувствовала: её сдержанная мать и холодный отец любят друг друга. Если бы мама не любила отца, она бы не вытерпела его отчуждённого отношения к младшей дочери. И как же любил Джон Тэйлор свою жену, раз столько лет терпел нелюбимого и пугающего его ребёнка!..              Ближе к вечеру раздался звонок Сьюзен.       – Знаешь, что он сказал, услышав, что я его дочь? – возбуждённо начала она. – «Я знал». Когда я только родилась, он спрашивал у моей мамы, не его ли я дочь? Но мама сказала, что нет. Я считала, это была случайная связь, но оказывается, он и мама в юности любили друг друга и хотели пожениться, но мамины родители были против, потому что Коул был варгисом. Маму выдали замуж и увезли с Элфина, а когда через двадцать два года её муж умер, и она вернулась домой, Коул уже был женат. Детей у него, как и у мамы, не было. Спустя год после возвращения мамы на остров они всё-таки поддались чувствам, и в результате родилась я. А через четыре года у отца и его жены родился Гай. Он был человеком. Никогда не думала, что Гай – мой брат, – проговорила Сьюзен задумчиво. – Так жаль, что он уже умер… – она помолчала. – Возможно, скоро я тоже поеду на Элфин, – её голос улыбнулся. – Отец пригласил. Ох, как мне нравится, как это звучит!..       – Я так рада за тебя! – искренне проговорила Белль. – Когда собираешься поехать?       – В конце июня, – ответила Сьюзен.       Белль поддержала эту идею и предложила полететь вместе. О своём разговоре с родителями и о том, что Джон Тэйлор впервые назвал её дочкой и попросил прощения, Белль рассказала лишь через два дня, на сеансе. Она радовалась за подругу и не хотела оттягивать на себя внимание. Белль была счастлива одной мыслью: в этот день они обе обрели отцов.              ***       Было двадцать второе мая, и Белль отсчитывала дни до отъезда домой – оставалось чуть больше месяца. Эллиас ещё в начале мая (как только стали известны даты экзаменов Белль) купил билеты на двадцать девятое июня. Сьюзен тоже летела с ними. Белль заметила: подруга потихоньку сворачивает практику в офисе и собирается полностью переходить на удалённые сеансы. Переехав с мамой много лет назад в США, Сьюзен ездила на Элфин всего лишь три раза, и каждая поездка сильно её расстраивала. Но в этот раз Сьюзен верила: всё будет иначе, ведь теперь она едет к отцу.       Аннабелль тоже с нетерпением ждала поездки домой: она соскучилась по Вики, Генри и племянникам, ей хотелось подержать на руках малышку Джейн. А ещё Белль собиралась наконец навестить родителей в Линденшире, куда не ездила больше двух лет. После того разговора, в котором отец попросил у неё прощения, отношения Белль с родителями стали постепенно налаживаться.       Но, разумеется, главной причиной, почему Аннабелль хотела поскорее вернуться в Торнфилд, был Фредерик. Его контракт с парижским рестораном должен был скоро закончиться, и Фредерик собирался приехать на Элфин даже раньше Белль. Он планировал вновь заняться домом: зимой строительные работы приостановились.              Тонкие лучи закатного солнца пронзали город, отражаясь в окнах небоскрёбов, разливаясь янтарным мёдом на кроны деревьев, дороги, машины, пешеходов. Белль услышала тихий голос певчего дрозда. Шум города с его гудками автомобилей, рёвом моторов, грохотом, скрежетом, криками исчез, осталась лишь эта хрупкая птичья песня, льющаяся откуда-то из крон цветущих каштанов. Аннабелль остановилась посреди аллеи и, запрокинув голову, закрыла глаза. Весь мир исчез, осталась лишь эта весенняя песня, благоухание каштанов и мягкие ауры остановившихся рядом Эллиаса и Дреа.       – Я вас так люблю! – охваченная неясным самой себе восторгом, предвкушением чего-то волшебного, проговорила Белль и, повернувшись к варгисам, обняла обоих.              Они пришли в свой любимый французский ресторанчик. Дреа настояла: им всем необходимо было выбраться из дома и развеяться. Но на самом деле она имела в виду Белль: та в последнее время снова слишком много времени просиживала за учебниками.       Из колонок приглушённо лились французские хиты прошлого столетия; люди за соседними столиками негромко разговаривали, постукивая столовыми приборами; Белль снова и снова прокручивала в голове несколько фраз, которые не успела записать, потому что Дреа велела ей одеваться. Последние два месяца Аннабелль работала над статьёй на стыке физиологии и расоведения, проводя сравнительную характеристику работы органов чувств людей, варгисов и фейри. На прошлой неделе Белль закончила ряд экспериментов, в которых приняло участие двадцать пять человек, пять варгисов (включая Эллиаса, Дреа и Сьюзен); за фейри была лишь сама Белль. Гипотезу ей помог сформировать профессор Квеберт, чьи лекции по физиологии она посещала; он же помог придумать несколько экспериментов. Что у варгисов и фейри органы чувств развиты в несколько раз лучше, чем у людей, не стало ни для кого новостью, но Белль была удивлена, когда в ходе экспериментов обнаружилось: у всех варгисов слух и обоняние развиты несколько лучше, чем у неё, а вот вкусовые и тактильные рецепторы фейри превышали по чувствительности рецепторы варгисов. Также оказалось, что, вероятно, у фейри, есть ещё один орган чувств, отсутствующий не только у людей, но и варгисов. Обнаружилось это случайно. Белль работала за компьютером в наушниках в аудитории вместе с остальными студентами, когда одна из девушек случайно прищемила молнией толстовки кожу на шее. Она сдержалась и не вскрикнула, но Белль сразу подняла голову и, обернувшись, нашла взглядом именно её и спросила, не нужна ли ей помощь. Это увидел профессор Квеберт. Опросив обеих, он придумал ряд новых экспериментов –проверить появившуюся у него гипотезу. Белль надевали шумоизолирующие наушники, завязывали глаза и закрывали лицо кислородной маской, отрезав доступ к органам обоняния и вкуса. У человека вызывали разные эмоции: его смешили, злили, пугали или заставляли грустить, иногда причиняли лёгкую боль, и Белль всегда безошибочно определяла, что чувствует человек, и потом находила именно этого человека в толпе других людей. Вспомнив об этом сейчас, Аннабелль задумалась, было ли такое считывание эмоций уникальной способностью фейри или подобное свойственно нимфам, сиренам, банши, драконам, кентаврам и единорогам? Белль особенно интересовали последние.       – Ваш заказ, Аннабелль, – сказала официантка, поставив перед ней тарелку.       – Благодарю, Кэрол, – улыбнулась Белль, достала блокнот и сделала пометку насчёт других детей Литы, подчеркнув слово «единороги».       – А ну хватит работать! – заметив блокнот, сказала Дреа. – Ешь, пока не остыло.       Белль убрала блокнот и принялась за еду. «День рождения у Джо девятого декабря, – подумала она, отломив вилкой кусочек лососёвого стейка, – это значит, что банши смогут открыть Заповедник не раньше, чем через шесть с половиной лет…» – она отправила в рот кусочек стейка, который оказался особенно вкусным. Белль уже год не ела мясо, поэтому чаще всего заказывала в ресторанах рыбу. Лососёвый стейк на гриле с розмарином, сбрызнутый лимонным соком, был одним из её любимых блюд в этом ресторане. Но сегодня его вкус оказался особенно гармоничным и сбалансированным, а сам стейк сочным, идеальной прожарки и нежнейшей текстуры. Далеко не всем удавалось приготовить такое простое на первый взгляд блюдо настолько правильно и вкусно. Когда Белль доела стейк и вытерла губы салфеткой, она была уверена: сегодня лосося готовил не шеф Майклсон. Более того…       – Или я схожу с ума, – в задумчивости медленно проговорила она, положив салфетку на стол, – или этот стейк готовил Фредерик.       Она считала ответ в эмоциях варгисов, на их лицах и вдруг ощутила присутствие Фредерика. Обернувшись, она увидела его в белом кителе, вышедшего из коридора, ведущего в кухню.       – Сюрприз! – немного вразнобой и с лёгкой неловкостью в голосах произнесли Эллиас и Дреа.       Белль вскочила с кресла. Она могла бы испытывать сейчас много эмоций, но все они блекли в сиянии одной самой главной, и имя ей было – счастье.       Белль не помнила, как сделала эти несколько шагов, отделявших её от Фредерика. Будто став совсем невесомой, она привстала на цыпочки, обвила его шею руками, ощутила его руки на своей спине… Фредерик склонился ниже к ней, она зажмурилась, запуская пальцы в его волосы, прижимаясь щекой к его щеке. Белль слышала, как колотятся их сердца, она почувствовала, как его рука скользнула вверх по её волосам, нырнула в водопад кудрей чуть ниже затылка, вызвав мириады мурашек.       – Милая… – проговорил Фредерик едва слышно. – Моя милая…       Несколько минут спустя они приходили в себя, переполненные радостью встречи. А потом Фредерику нужно было возвращаться на кухню. Белль смогла лишь сказать: «Я так рада, что ты здесь!» Вопросы о том, когда он приехал и на сколько, даже не мелькнули у неё в голове, важно было только здесь и сейчас, ведь «здесь и сейчас» для неё в этот миг превратились в твёрдое и уверенное «всегда».       – Пойдёшь со мной на свидание? – спросил Фредерик.       – Да! – ответила она, едва он успел договорить.       – Через двадцать минут, – сказал он, улыбаясь.       Она кивнула, отпуская его руку.              Белль вернулась к варгисам, села в кресло, но всё ещё была не в силах говорить. Двадцать минут! Всего двадцать минут, и она снова его увидит!.. – эта мысль наполняла её невыразимым счастьем.              …Вечерний Манхэттен проплывал за окнами автомобиля, сияя огнями. Впереди негромко обменивались редкими фразами Эллиас и Дреа; из стереосистемы приглушённо звучали старинные английские баллады, из-за чего казалось, будто играет элфинская радиостанция «Зелёные рукава». На заднем сидении Аннабелль прильнула к Фредерику, чувствуя щекой мягкий кашемир его тёмно-зелёного джемпера, ощущая тепло его тела и его руку, обнимавшую её. Другой рукой он нашёл ладонь Белль, и их пальцы переплелись.       Аннабелль была готова ехать рядом с ним до конца времён.              Но они ехали недолго, и вскоре Эллиас остановил машину на парковке. Когда Фредерик помог Белль выйти из машины, она увидела: они в автокинотеатре. Впереди под открытым небом был огромный экран, на котором под хиты двадцатого века проигрывалась нарезка из старых фильмов; вокруг стояли машины, на крышах некоторых сидели люди; другие, расстелив одеяла, расположились в открытых багажниках пакапов. Аппетитно пахло попкорном, ягодной газировкой и горячими пончиками. Люди готовились смотреть фильм, многие обсуждали недавно вышедший финал трилогии «Дюна», другие говорили о научной фантастике и космоопере, третьи – о франшизе «Светлячок», и Белль была счастлива ощущать такое единение: здесь явно собрались не случайные люди.       – Мы будем в кафе, – сказал Эллиас, показав на горящую жёлтым и красным вывеску «У Мэри» через дорогу.       Белль кивнула. Эллиас отдал Фредерику ключи и ушёл вместе с Дреа.       Фредерик вытащил из багажника пледы и корзинку с едой.       – Мы же будем на крыше? – уточнила Белль. Она была в полном восторге от кинотеатра и от майского тёплого вечера, звучащего смехом и знакомыми песнями, пахнущего молодой зеленью и попкорном.       – Да, – улыбнулся Фредерик.              Они сидели на крыше, укутавшись в плед, грея пальцы о стаканчики с горячим какао. Белль ещё по обрывкам разговоров догадалась, что это будет за фильм – «Команда «Серенити» – второй сиквел культового «Светлячка», сериала, с которого началась её любовь к научной фантастике и космическим приключениям; сериала, который показал ей Фредерик – так давно, будто это случилось в прошлой жизни.       Они смотрели фильм, иногда тихонько обмениваясь комментариями, ели вкусности, и Белль даже не заметила, как промелькнули полтора часа.       Когда фильм закончился и все стали разъезжаться, Аннабелль и Фредерик остались сидеть на крыше. Обнявшись, они глядели, как плывут одна за другой строчки титров.       Парковка совсем опустела, финальная песня сменилась фоновой музыкой. Фредерик спрыгнул с крыши и помог Белль спуститься: его сильные руки подхватили её и бережно опустили на асфальт. Сердце Белль затрепетало словно птичка. Едва дыша, она привстала на цыпочки, мягко обхватила лицо Фредерика ладонями... Он склонился к ней, и тогда… она его поцеловала. Поцелуй был совсем невесомым – едва ощутимое короткое касание губ к губам… Но она решилась на него! Вся дрожа, Белль опустила руки. Ей казалось, будто сейчас за такую дерзость на неё обрушится кара небесная, но вместо этого…       Вместо этого Фредерик вновь склонился над ней, привлёк к себе, Аннабелль потянулась к нему, и его губы нашли её. Она ответила на поцелуй, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Фредерик прижал её к себе, не давая упасть. Она обняла его за шею, а его пальцы нырнули в облако её волос, скользнули выше, и каждое их прикосновение отзывалось в ней острым и нежным фриссоном. В голове у неё не было ни одной мысли, а всё тело казалось сотканным из рассветов, сияния звёзд и разрядов молний.              Когда они, обнявшись, ехали обратно, Белль вдруг отчётливо ощутила: наконец-то всё в порядке, так, как нужно. Она приподняла голову и встретилась взглядом с Фредериком. Он прижал её ближе к себе и улыбнулся: теперь он тоже это знал.                            

Конец