ЧАРЫ КРОВИ И РОЗ. Другая история Белль

      Когда в девять утра Аннабелль подошла к «Клеверу и фиалке», Колдер и Сильви уже ждали её.       Осеннее солнце медленно поднималось из-за вершины Джоэля; украшенный к Хэллоуину Торнфилд потихоньку просыпался. Лёгкий ветерок шевелил длинные простыни приведений и широкие сети паучьих паутин, раскачивал гирлянды, задувал в зубастые улыбки тыквенных Джеков. Белль могла бы любить канун Дня Всех Святых, если бы не чувство тревоги и ощущение подкрадывающейся беды, которые поселялись в душе незадолго перед каждым Хэллоуином. Вместе с весельем горожан Белль будто ощущала злую ухмылку Х’гивхаты, наблюдавшей за нарядившимся Торнфилдом.              Аннабелль, Сильви и Колдер шагали по улице Кентавров, огибающей справа квартал Пророчеств и ведущей к подножию Маунт-Белл.       – Скажите, вы уже знаете что-нибудь об истории Элфина? – спросила Белль, повернувшись к близнецам.       – Что-то знаем, – ответил Колдер с сомнением.       – Но лучше расскажите нам всё с самого начала, – улыбнулась Сильви.       Белль тоже улыбнулась:       – Значит, с самого начала?       Близнецы синхронно, как это умеют делать близнецы, кивнули.       И Аннабелль начала свой рассказ:       – В день шестой сотворил Господь Адама из глины, а Лилит – из сияния звёзд, дуновения ветра, аромата цветов и лёгкости полёта бабочки. Невесомая, светлая, нежная, она была весёлой, любознательной и немного капризной как ребёнок. Адама она едва заметила и улетела исследовать райский сад. Тогда сотворил Господь Еву из ребра Адама, чтобы та понимала мужчину. Как бы ни была любознательна Лилит, а к древу познания добра и зла она даже не приближалась: ведь повсюду и без этого было столько всего интересного! Вскоре соблазнённые Змеем и нарушившие Господень запрет Адам и Ева были изгнаны из райского сада. Лилит с болью в сердце наблюдала за наполненной страданиями земной жизнью детей Адама и Евы. Особенно она сочувствовала тяжёлой женской доле.       Земные столетия сменяли друг друга, и однажды настала пора Лилит узнать радость творения. Сошла она на Землю и создала морских дев с прекрасными голосами, лукавых детей цветов, хранительниц лесов, озёр и полей, мудрых и могучих полулюдей-полуконей, сильных и яростных людей-волков и извергающих пламя летающих ящеров. Вернулась Лилит в райский сад отдохнуть от трудов. Но время на Земле летело так быстро, и когда взглянула Лилит на детей своих, то увидела, что люди убили почти их всех, принеся в жертву во славу своим богам или чтобы забрать у них магическую силу.       Надолго тогда отвернулась от Земли Лилит. И лишь спустя тысячу лет после наступления эры христианства решилась вновь творить. В этот раз она поступила мудрее. Создала остров, защищённый от людских взглядов, а вместо Авалона, куда могли попасть не только её создания, но и люди, сотворила место, куда не сможет войти ни один человек. Так появились Элфин и Лэите́ль, который люди называют Заповедником. Лет через двести человечество всё-таки узнало о магическом острове, но сирены – морские девы с прелестными голосами и острыми зубами – подпускали к берегам земли Лилит лишь чистых помыслами людей. На суше варгисы и драконы всегда были готовы защитить своих братьев и сестёр, а единороги могли исцелить любые раны и даже смертельную болезнь. Фейри и нимфы заботились о том, чтобы на острове всё цвело и плодоносило. Банши предсказывали будущее, кентавры толковали их пророчества и читали о судьбах вселенной на языке звёзд и планет.       Люди никогда не задерживались на острове дольше нескольких лет. Если одному из варгисов или фейри случалось полюбить человека, то влюблённые уезжали на большую землю вместе. Другие дети Лилит не решались на подобное, да и к людям относились более настороженно.       Близнецы слушали с большим вниманием и искренним увлечением, хоть Белль и ощущала их тревожное напряжение, причину которого она не могла пока понять.       – В конце восемнадцатого века, – продолжила Белль, – на остров приехал Уильям Тэйлор. Он и первородная фейри Амире́ль полюбили друг друга. Но вместо того, чтоб увезти возлюбленную с острова, Уильям попросил у остальных фейри позволения остаться на острове, и те, видя счастье сестры, разрешили.       – Уильям Тэйлор – ваш предок? – спросил Колдер.       – Да, – ответила Белль. – Поэтому в том, что люди вытеснили детей Лилит с Элфина, есть вина моего предка. Думаю, если бы он знал, что почти всех его потомков люди отравят спустя двести лет, он бы хорошо подумал прежде чем основывать Линденшир.       – А Торнфилд появился позже, – задумчиво произнёс Колдер.       – Да, в 1801 году. Сначала это была рыбацкая деревушка. У неё не было даже названия. К 1803 году в деревне уже жило девять семей. Люди сдружились с варгисами, ведь территория нынешнего Торнфилда – это охотничьи угодья потомков Грегора Ришты.       – Вы знаете про Грегора Ришту? – искренне восхитилась Сильви.       Брат незаметно пихнул её локтем в бок, хотя сам (Белль это почувствовала) был удивлён не меньше.       – Я удивлена, что вы знаете о нём, – улыбнулась Белль. – Мне кажется, за пределами Элфина мало кто помнит о прародителе варгисов. Сейчас даже святого Элреда не все знают, – с грустью добавила она. – А ведь благодаря ему люди выжили на острове. В конце весны 1803 года нимфы устроили на Элфине засуху, в начале июня вся скотина полегла от рутовой лихорадки, а сирены отозвали всех рыб в море, сломали лодки и устроили такой шторм, что с острова было невозможно уехать. Людям было нечего есть, и они приготовились к смерти. Тогда святой Элред вышел к деревне с чашей молока. Вы видели когда-нибудь его изображение? – спросила Белль.       Близнецы кивнули.       – Святой Элред выглядел на первый взгляд пугающе, – продолжила Белль. – У него была волчья голова и человеческое тело. Он был высокий, больше семи футов ростом, худой, ходил босиком и носил красно-зелёные одежды. Когда он принёс в деревню молоко, мужчины были у моря, снова и снова забрасывая сети в воду; женщины с детьми попрятались по домам. И только миссис Купер со своими ослабевшими от голода трёхлетним сынишкой и пятилетней дочерью никуда не убежала. Святой поднёс им молока, и они утолили голод. Вскоре убедившись, что с миссис Купер и её детьми всё в порядке, из домов вышли и другие семьи. С того дня святой Элред приносил молоко трижды в день. Он кормил семьи, пока не договорился с сиренами, чтобы они успокоили море, и с нимфами, чтобы те прекратили засуху вокруг человеческой деревни.       – Святому Элреду служили три оленихи, – сказала Сильви, улыбаясь. – Они давали молоко, которое не заканчивалось.       Белль в изумлении взглянула на девушку: об оленихах ей в детстве рассказывал дедушка, но она и подумать не могла, что об этом знает кто-то за пределами Элфина. Сильви сразу смутилась, будто сказала лишнее.       – Вы так много знаете об Элфине – это так здорово!.. – проговорила Белль. – Легенду об оленихах я слышала от дедушки, когда была маленькой. – Ей хотелось спросить, откуда близнецам известно об этой истории, но она попросила: – Я была бы рада услышать, как эту историю рассказывали вам.       Сильви расцвела в улыбке:       – Конечно!.. Первая олениха была золотой как мёд. Она приходила утром. Другая – белая как снег. Она приходила в полдень. А третья – серая, цвета сумерек, и приходила вечером. Говорят, оленихи паслись в Лэителе и приходили на зов святого.       Близнецы явно что-то скрывали: они знали об Элфине куда больше, чем должны, будучи обычными туристами. Кроме того, в сердце Белль продолжало зреть ощущение, что Сильви и Колдер не люди.       Во время всего разговора Белль чувствовала напряжение Колдера: кажется, он считал, что сестра говорит много лишнего.       – Это правда, что Драконья гора – спящий вулкан? – нарушил тишину Колдер, очевидно желая перевести тему.       Все трое взглянули на припорошённую снегом вершину Драконьей горы.       – Да, – ответила Белль. – Но никакой сейсмической активности нет уже лет пятьсот.       – А летом лавина сошла не из-за вулкана? – быстро спросил парень.       – Может быть, – не стала отрицать Белль. – Вулканологи так пока до нас не доехали. Элфин – заповедная зона, чтобы проводить какие-то исследования, нужно разрешение от короля.       – Что будет, если Драконья гора начнёт извергаться? – спросил Колдер, глядя на Белль. От этого взгляда у неё вновь промелькнула мысль, что он может быть варгисом.       – По пророчествам банши есть два исхода, – ответила Белль, – либо на Элфин вернётся магия и драконы, спящие в Драконьей горе, либо, – она помолчала, глядя на снежную вершину Драконьей горы, – Торнфилд зальёт лавой, а затем весь остров после сильных землетрясений уйдёт под воду.       Брат и сестра синхронно переглянулись.       – Я слышал, что магия ушла с острова из-за проклятия, – осторожно произнёс Колдер.       Белль подумала, что, кажется, он прекрасно осведомлён о проклятии, но почему-то скрывает это.       – Да, – ответила она. – Айрин Бёрд прокляла не только герцога Спенсера и варгисов, но и весь остров. Мой дедушка говорил, что раньше на Элфине сам воздух был пропитан магией. Люди медленнее старели и почти не болели. Дети Лилит возвращались из Заповедника, когда хотели, а ещё, говорят, – она помолчала и улыбнулась, – на Элфине можно было встретить саму Лилит.       Брат и сестра слушали Белль, затаив дыхание. Когда она вновь и вновь упоминала имя Лилит, то ощущала, как её окутывает их радостью, и от этого на душе разливались тепло и свет, точно Сильви и Колдер были не двумя незнакомцами, а вновь обретёнными любимыми родственниками.       – Мы хотели вам сказать… – тихо произнесла Сильви, – мы с братом варгисы. Родились на Элфине, ещё до проклятия.       Сердце Белль подпрыгнуло от восторга и радости. Они и правда варгисы! А ощущает она их так необычно, потому что…       – Вы никогда не оборачивались?.. – тихо спросила Аннабелль.       Близнецы кивнули.       – Нам было по одиннадцать, – сказал Колдер.       – После проклятия наш папа, – продолжила Сильви, – он был человек, – пояснила она, – увёз нас в Лондон, а затем в Уорикшир, к Арденскому лесу.       Белль кивнула и осторожно спросила, уже зная ответ, который разбивал ей сердце:       – А ваша мама..?       – По-прежнему где-то здесь, – ответил Колдер.       – Мы чувствуем её с тех пор, как приехали на остров, – добавила Сильви.       – Или нам кажется, что чувствуем, – поправил её брат.       Белль окутало вуалью грусти. Печаль близнецов по матери была приглушённая, тихая, точно туман над рекой, который вот-вот рассеется с восходом солнца.       Остановившись, Аннабелль повернулась к близнецам и убеждённо произнесла:       – Вы обязательно встретитесь с вашей мамой и расскажите обо всём, что она пропустила за эти полтора века, – Белль улыбнулась. – А она научит вас охотиться.       – Правда?.. – тихо проговорила Сильви. В её янтарных глазах стояли слёзы.       – Правда, – ответила Белль, ощутив, как её мягко подхватила волна надежды и счастья. – И может быть, даже раньше, чем вы думаете.       – Можно вас обнять, мисс Тэйлор? – спросила Сильви. Голос её дрожал, а щёки блестели от слёз.       – Конечно, можно! – ответила Белль, и Сильви крепко обняла её. – Зовите меня Белль, – добавила она, чувствуя, как щекам стало горячо и влажно от слёз.              – Почему вы раньше не сказали, что вы варгисы? – спросила Белль немного позже.       Они к тому времени покинули Торнфилд, и идущая траверсом грунтовая дорога стала круче взбираться вверх по склону Маунт-Белл.       – Мы ведь… ненастоящие варгисы, – тихо ответила Сильви.       – А я ненастоящая фейри, – с горечью произнесла Белль. Потом она бодро улыбнулась близнецам: – Будем держаться вместе.       Сильви улыбнулась в ответ и кивнула, а Колдер сказал:       – Вы – последняя фейри, Белль. Более настоящей нет.       Аннабелль нечего было возразить.              Вскоре они поднялись ещё выше и остановились, глядя на раскинувшийся внизу Торнфилд.       – Значит, вы не взрослеете из-за проклятия? – тихо спросила Белль, вспомнив шерифа Вольфгена, сержанта МакЭлвина и других варгисов из полиции. Получается, им всем уже почти по двести лет?..       – Да, – ответил Колдер. – Мы очень медленно изменяемся физически, это почти незаметно. Наш отец состарился и умер спустя тридцать восемь лет после того, как мы покинули Элфин. А мы по-прежнему выглядели как одиннадцатилетки, – в его голосе прозвучала досада.       – Как думаешь, – спросила Сильви у брата, – Сьюзи сильно изменилась за эти годы?       – Сьюзи? – переспросила Белль. – Она тоже варгис?       – Да, – ответила Сильви. – Ей было пятнадцать, все ждали её первого оборота. Но наступило проклятие, и она не успела… Варгисы всегда празднуют… праздновали, – быстро поправилась она, – первое обращение нового члена стаи, – она улыбнулась. – Жгли костры, готовили еду, пели и танцевали всю ночь. Поздравляли семью нового варгиса и его самого, конечно.       – Это ещё что… – подхватил Колдер с завистью и грустью. – На свою первую охоту новообращённый шёл вслед за сэром Адамом…       Белль знала, что праздновать первое обращение стали именно при Адаме Спенсере. Именно тогда быть варгисом стало значить принадлежать к элите. Почти каждый ребёнок в Торнфилде тогда мечтал стать варгисом. Но варгисом можно было только родиться.       – А где сейчас Сьюзи? – спросила Белль, чтобы отвлечь близнецов. – Вы её видели после того, как уехали с Элфина?       – Нет, – покачала головой Сильви. – У неё мама была человеком. Они уехали ещё раньше, чем мы. Вроде бы в Америку. Но я искала Сьюзен Мейр в интернете, но так и не нашла. Наверное, она сменила фамилию или… – Сильви не договорила, но Белль поняла её опасения. Столько лет прошло: конечно, Сьюзен могла быть давно мертва.       – А её отец?.. – спросила Белль.       – Он был варгисом. Больше ничего о нём не известно, – ответила Сильви. – Может, он умер, а, может, у него была другая семья, – предположила она и улыбнулась, что-то вспомнив. – Когда Сьюзи была младше, она всем говорила, что её папа – сэр Адам.       – Ага, – хмыкнул Колдер. – Помнишь, мы сначала ей верили и жутко завидовали? – повернулся он к сестре.       Та кивнула.       – Хотя это технически было невозможно, – продолжил Колдер. – Слишком маленькая разница в возрасте.       Белль посчитала в уме: когда Сьюзи родилась, Адаму было одиннадцать, и спросила:       – А другие варгисы, не элфинские, – осторожно начала Белль. – Вы встречали их?       – Да, – ответила Сильви. – На них проклятие повлияло не так сильно.       – Но всё-таки повлияло? – удивилась Аннабелль.       – Они умирают, не доживая даже до пятидесяти, – проговорил Колдер. – И у них почти не рождаются дети.       – Может быть, это происходит в целом из-за угасания магии в мире? – осторожно предположила Белль. Ей не верилось, что ошибка одного варгиса могла так серьёзно повлиять на всех ему подобных.       – А из-за чего магия угасает? – спросил Колдер.       – Думаете, из-за проклятия?..       – Другого объяснения нет. – Колдер остановился и огляделся. – На какой мы сейчас высоте?       – Примерно восемьсот метров, – ответила Аннабелль и подумала, можно ли снять проклятие с того, кто неизвестно где? Впрочем, не стоило списывать со счетов Восточное крыло, которое постоянно реставрируют.              Был почти полдень, когда путники поднялись на Волчий перевал, откуда на северо-западе открывался вид на тёмные шпили Волчьего Клыка, а на юго-востоке, внизу, пестрел Торнфилд. По блакитным пастбищам небес пронеслась длинная вереница белоснежных барашков, и Белль с грустью вспомнила Линденшир, детство и – Мышку, свою серую в яблоках кобылу с ласковым и весёлым нравом.       – Какой ветер!– запрокинув голову и придерживая капюшон, сказала Сильви.       – Да, – ответил Колдер и повернулся в сторону замка. – Кажется, там идёт дождь.       Белль взглянула на чёрные тучи над Волчьим Клыком и серую завесу дождя вокруг.       – Да, – ответила она. – Из-за проклятия над замком всегда пасмурно и всегда осадки – дождь или снег.       – И как же замок не сгнил и не рухнул от такой влажности? – Колдер взглянул на Белль в упор, будто подозревал, что она обладает какой-то секретной информацией.       – Наверное, чары не дают замку разрушиться, – ответила Белль. Ведь законам физики может противостоять только магия. – Давайте немного перекусим и пойдём вниз, – предложила она.              Тропа была широкой, вытоптанной тысячами ног, и идти по ней можно было втроём в один ряд.       Белль глядела на простиравшуюся внизу долину Ришты. Сколько же всего повидали эти места! Суровые горы в седых шапках снега, тёмный массив Орлиных скал, укутанный пеленой тумана, и облетевший остов рощи Праотцов казались молчаливыми свидетелями былого величия Элфина. Глядя на этот пейзаж, было так легко представить и самого Грегора Ришту в ипостаси гигантского чёрного волка, ведущего за собой стаю на охоту, и драконов, танцующих над скалистыми горами, и скачущих во весь опор кентавров и мирно пасущихся у озера Лионелля единорогов. Мрачный пейзаж сразу окрасился в воображении Белль в светлые тона, стоило ей вспомнить о единорогах. Сейчас они в Лэителе. Как и кентавры. И первородные фейри. И дедушка. И святой Элред. Хотя насчёт последнего у Белль были сомнения. Не мог же тот, кто так радел за дружбу людей и детей Лилит, бросить Адама, своего давнего подопечного, на растерзание служительницам Х’гивхаты и позволить ему натравливать людей на фейри и тем более убивать?       – Вы помните святого Элреда? – спросила Аннабелль у близнецов. – Я вам таким поучающим тоном про него рассказывала, а ведь вы, наверное, знали его лично, – произнесла она, улыбнувшись.       – Знали, – ответила Сильви, и лицо её озарилось задумчивой улыбкой. – Мы его называли дядюшка Элред, – немного смутившись, призналась она и, задумчиво улыбнувшись, повернулась к брату: – Помнишь, как мы собирали орехи возле рощи Праотцов, и он вынес нам в подоле несколько горстей орехов?       Тот кивнул.       – Он был такой грустный… – проговорила Сильви. – А мы так невежливо схватили у него орехи и начали колоть…       – Ты додумываешь, – грубовато возразил Колдер. – Потому что знаешь, что это была наша последняя встреча.       – Ничего я не додумываю! – горячо и с обидой в голосе запротестовала Сильви. – Я помню!       Колдер нахмурился:       – Верь, если тебе так хочется, – пробормотал он себе под нос.       – Как вы думаете, где он сейчас? – спросила Аннабелль.       – В Лэителе – где же ещё, – мрачно ответил Колдер. – Если бы он не бросил Элфин, ведьмы бы не сделали то… – он смолк на секунду, – что сделали.       – Неужели он оставил Адама Спенсера на растерзание ведьмам?.. – Белль не хотелось в это верить.       – Когда он внезапно объявил, что уходит в Лэитель, – грустно произнесла Сильви, – многие решили: это сэр Адам заставил его уйти.       – Но как?.. – вырвалось у Белль.       – Никто не знает, – хмуро ответил Колдер. – Нас вообще на то собрание не пустили.       – Нам было по десять! – возразила его сестра.       Аннабелль помолчала, размышляя. Значит, святой Элред ушёл в Заповедник за год до проклятия, и дальше всё пошло не так. Может, Адам и правда его заставил уйти, а может, он ушёл сам, решив, что Адама уже не спасти.       – В Торнфилде до сих пор точно не знают, где святой Элред, – задумчиво проговорила Белль. – Считается, что он в Заповеднике, – она помолчала. – Варгисы после проклятия стали неразговорчивыми. Шериф Вольфген ни разу ничего не сказал про святого Элреда, всегда уходил от темы.       – Он и до проклятия был такой, – хмыкнул Колдер.       – Ну нет, – уверенно возразила его сестра. – Раньше он даже смеялся, хоть и редко, а в этот раз едва улыбнулся, когда мы зашли к нему поздороваться.       – Ему было весело, только когда он порол нас с Гаем, – мрачно ответил Колдер.       – Потому что вы воровали с кухни еду, – заметила Сильви. – И Гаю всегда доставалось больше, – добавила она.       – Почему? – спросила Белль.       – Гай был сыном дяди Вольфа.       – И сейчас он… – Аннабелль неопределённо кивнула куда-то в сторону рощи Праотцов.       – Нет, он был человеком, – ответила Сильви. – Наверное, умер много лет назад.       Белль вспомнила суровый взгляд шерифа Вольфгена, от которого ей всегда было не по себе, и ей второй раз (после того злополучного эксперимента с аконитом) стало жаль старого варгиса: многие годы ему приходилось наблюдать, как родной сын сначала взрослел, а потом начал стареть и наконец умер… Нелегко пережить такое.       – А у мистера Вольфгена были ещё дети? – спросила Аннабелль.       – Нет, – ответила Сильви, покачав головой.              Когда они спустились в долину Ришты, начал накрапывать мелкий дождь, и вскоре Аннабелль распорядилась надеть дождевики. Через четверть часа дождь усилился и по небу пронеслись раскаты грома. Поднялся ветер, и мелкие капли дождя заставляли всех щуриться и натягивать капюшоны пониже.       В начале второго путники подошли к расположенному на возвышении тёмному бастиону Волчьего Клыка, окружённому давно высохшим и поросшим ивняком рвом, и ступили на длинный каменный мост, ведущий к высоким воротам замка. Над башнями с острыми шпилями сверкнула молния и вскоре раздался оглушительный раскат грома, точно ударило совсем рядом.       Когда они пересекли мост, тяжёлые ворота распахнулись перед ними, впуская во внутренний двор замка, поросшего побуревшей травой. С правой стороны, возле башен Восточного крыла раскинул ветви гигантский мёртвый дуб, который в 1856 году посадил Адам Спенсер. Дуб вырос в огромное дерево за несколько лет и высох тридцать первого октября 1864 года – в день, когда на остров обрушилось проклятие. Говорят, рядом с дубом расположена крипта, построенная более пятисот лет назад. Белль давно мечтала побывать в крипте, но туда не пускали даже гидов, так что многие считали существование крипты мифом, а другие предполагали, что она давно разрушена.       Навстречу им вышел Когвилл – дворецкий замка, высокий и худой как жердь, одетый в неизменный коричневый фрак с галстуком-бабочкой.       – Добро пожаловать в Волчий Клык, – сдержанно поприветствовал он. – Прошу следовать за мной, – и повёл гостей через двор в Западное крыло, которое делилось на две части: жилая часть с номерами для гостей, где было электричество и все удобства, и музейная часть с комнатами, в которых был воссоздан облик внутреннего убранства замка шестидесятых годов девятнадцатого века.       Два года назад замок в очередной раз отремонтировали и снаружи, и внутри. В Западном крыле помимо нескольких стандартных современных номеров появилось шесть апартаментов, обставленных в соответствии с эпохами правления шести монархов: уолтерианская спальня в средневековом стиле, как дань уважения первому Пендрагону, прибывшему прямиком из мира замков и турниров; александрийская – в стиле французского рококо, обрётшего вторую жизнь в 1860-х годах, эдгарианская – в японском стиле, популярном в восьмидесятые годы XIX века; уильямианская – в стиле немецкой эклектики, господствовавшей в архитектуре на рубеже XIX-XX веков; питерианская – в русском, а гарольдианская – в испанском стилях. Пендрагоны, женясь на принцессах из других стран, привносили в английскую культуру элементы культуры, родной для их жён, и больше всего это отразилось именно в архитектуре и интерьерах.       В Торнфилде тоже был дом эдгарианской эпохи, больше напоминающий японскую пагоду; уолторианский особняк, массивный с высокими стенами, точь-в-точь средневековый замок, хоть и поменьше размером; несколько не очень практичных с холодными элфинскими зимами гасиенд эпохи короля Гарольда и восхитительный светлый дом в колониальном стиле этого же периода. А уж в Лондоне некоторые улицы представляли из себя невероятный ансамбль стилей на любой вкус, который на удивление смотрелся гармонично.       Сильви и Колдер заняли роскошные апартаменты в русском стиле с великолепной изразцовой печью вместо камина, расписными потолками, кроватями с семью перинами на каждой и гигантским настенным панно: на нём шёлком и бисером была вышита сказочная жар-птица. Белль же как всегда пошла в номер для гидов: небольшую комнатку с уголком для душа, низеньким старинным комодом, двумя двухъярусными узкими кроватями и маленьким окном, выходящем на хребет Ружейников. Аннабелль нравилась эта комната, в которой под кроватями лежали свёрнутые карематы и верёвки, а в нижнем ящике комода кто-то постоянно забывал что-то из снаряжения: то жумар, то связку карабинов, то кроки маршрута. Сегодня Белль нашла там стёсанный на носке скальник и почти пустой газовый баллон для горелки. Туристов в Волчий Клык в минувшем сезоне водила одна Белль, но ребята-гиды, когда проводили скальные занятия на Орлиных скалах, время от времени приходили в замок принять в душ, а иногда даже ночевали, расстелив карематы и спальники прямо на полу, если не хватало мест на кроватях. Когвилл пускал гидов за умеренную плату, многих это устраивало.       Белль разобрала рюкзак, разложила вещи, приняла душ и переоделась в чистое. Потом встала у окошка, слушая, как стучат по подоконнику крупные тяжёлые капли.       Стоило ей включить интернет, на телефон пришло оповещение из «Торнфилд ньюз»: «Таксисту грозит штраф и депортация с Элфина без права возвращения». Белль перелистнула статью, подумав, а не слишком ли круто мистер Купер обошёлся с бедолагой? «Хэллоуинский бал посетит принц Элиот» – гласил следующий заголовок. «Вот уж так новость», – Белль перелистнула и эту статью. «Аллея из лампад Джека на площади Перемирия продолжает набирать популярность» – Белль не стала открывать статью, ей хотелось увидеть всё своими глазами, а не на фото. Она знала, что аллею торжественно открыли двадцать восьмого октября перед вип-открытием «Зимней сказки», и что аллея насчитывает больше пятисот тыкв – впервые украшение к Хэллоуину было настолько масштабным. «Танец за восемь тысяч фунтов» – эту статью Белль пробежала глазами по диагонали, задаваясь вопросом: почему Гидеон продал только один танец? Она же велела ему продать оба! Покупателя танца Белль не знала – некто Г.Корби.       «Особняк Мартинеса выставлен на продажу» – прочитала Белль. К статье было прикреплено фото знакомого двухэтажного белого дома в колониальном стиле. Он стоял в конце Тьюлип-стрит, у самого подножия Драконьей горы. Особняк был построен Мартинесами, одной из богатейших семей Мексики, в конце 1980-х годах, когда мода на испанский стиль докатилась и до Элфина. Говорят, в этом доме гостила королева Кристина, жена короля Гарольда Пендрагона и дочь испанского короля Альфоса XIII Бурбона. Особняк уже лет двадцать стоял в запустении, немного обветшал и посерел, но Белль всё равно он нравился, ей в целом был близок колониальный стиль с его минимализмом в цветах, этническими орнаментами, обилием воздуха и света, использованием натуральных материалов. А ещё особняк Мартинесов стоял на возвышении с видом на море и знаменитую эдгарианскую пагоду. Белль казалось ироничным, что дом в колониальном стиле построили на английской земле. Впрочем, иногда она думала, будто Элфин – тоже колония Британского королевства.              Когда Аннабелль постучала в номер близнецов, те были уже готовы идти обедать.       Стены длинного и широкого коридора Западного крыла, ведущего на север, были увешаны картинами и портретами семьи Спенсер. Обычно по дороге в столовую Аннабелль рассказывала туристам о том, как сэр Говард Нантаниэль Марк Спенсер, герцог Ланкаширский, по настоянию жены, Мэри Аланнис Калиды Глэдис, леди Спенсер, которая была варгисом, начал постройку замка на Элфине в 1833 году. Замок обошёлся сэру Говарду дорого: после поспешного переезда в недостроенный Волчий Клык в 1847 году и без того натянутые отношения между супругами ухудшились, денег на быстрое завершение строительства не хватало, у сэра Говарда обострилась подагра, но самое худшее – из-за убийства старшего сына, шестнадцатилетнего Артура, леди Мэри погрузилась в глубочайшую депрессию. Аннабелль сочувствовала маленькому Адаму, которому на момент смерти брата и переезда на Элфин было всего девять лет. Наверное, ему было очень одиноко в стенах этого огромного замка без друзей и внимания матери, погружённой в себя. Об отношениях Адама и сэра Говарда было известно мало, но, кажется, они не были близки. Аннабелль вгляделась в прекрасные и аристократические черты леди Мэри: алебастровая кожа, тонкие губы, небольшой нос, синие глаза, очерченные густыми ресницами. Артур и Адам были похожи на мать: голубоглазые и светлокожие, с русыми волосами. От темноволосого, смуглого и кареглазого отца Адам унаследовал длинноватый нос с горбинкой и острый взгляд исподлобья, пронизывающий до костей, а ещё рост: оба были высокими, Адам – почти шесть с половиной футов. Беззаботно улыбающийся с портрета Артур вовсе не был похож на отца – недаром до сих пор ходили слухи о романе леди Мэри с младшим братом короля Уолтера Пендрагона, Мэтью, который был вдвое старше её. Пендрагонам было строго запрещено вступать в связь с детьми Лилит: ведь в стране людей власть должна была принадлежать людям. Многие считали, что в 1847 году Артура убили, узнав, что леди Мэри и Мэтью Пендрагон нарушили этот запрет. Хотя, возможно, Артура и правда просто растерзал на охоте дикий кабан – иногда всё проще, чем может показаться.       Аннабелль молча шла впереди близнецов: было бы странно рассказывать им историю, которую они и так знают, пусть и родились несколько позже, в 1853, спустя год после смерти леди Мэри.       – Вы, наверное, не помните сэра Говарда? – спросила Белль у близнецов, останавливаясь возле портрета, на котором герцог Спенсер был изображён в светло-сером рединготе и с хлыстом в руке на крыльце своего загородного дома. Портрет был написан в 1829 году, за год до свадьбы с мисс Мэри Мур.       – Мы его даже ни разу не видели, – ответила Сильви, останавливаясь рядом с Белль. – Он сильно болел, а потом умер. Сэр Адам занимался всеми делами.       – А каким был сэр Адам? – спросила Аннабелль, подходя к знаменитому портрету Адама Спенсера 1862 года, который печатали во всех учебниках и энциклопедиях. Хозяин замка был изображён в тонко расшитом золотой нитью бархатном сюртуке глубокого синего цвета. Русые волосы падали на плечи, синие глаза исподлобья и чуть насмешливо смотрели на зрителя. Двадцатичетырёхлетний герцог Спенсер стоял в проёме двери, прислонившись плечом к косяку и скрестив руки на груди. На мизинце поблёскивала печатка Спенсеров – геральдическая роза и крепость.       – Он… – Сильви задумалась, глядя на портрет, – был сильным. И добрым. И знал всех варгисов Элфина. Даже детей.       – Да, – откликнулся Колдер. – Он помнил, как нас зовут. Какие игры мы любим и даже мой любимый десерт запомнил – яблочный сорбет, – по его лицу пробежала тень улыбки, будто ему вспомнился вкус любимого в детстве мороженого.       – Он ведь был альфой, – произнесла Белль. – Мне кажется, так и должно быть.       – Наверное, – согласилась Сильви.       Аннабелль вновь взглянула на портрет Адама и поспешно отвернулась: благодаря таланту художника возникало ощущение, будто альфа варгисов видел её насквозь со всеми тайными мыслями. В детстве эта особенность взгляда Адама завораживала Белль, а сейчас – скорее вызывала неприятное беспокойство.       – Как думаете, почему ведьмы его прокляли? – спросила она.       На Элфине считали: Адам отверг Верховную, и она за это прокляла, но Белль было интересно, что думают об этом очевидцы тех событий, хоть они тогда и были совсем детьми.       Белль прошла немного вперёд и остановилась перед висящим на стене огромным тяжёлым щитом с древним гербом Спенсеров: на чёрном фоне, символизирующем скромность, постоянство и покой, была изображена жёлтая крепость, указывающая на личное благородство одного из предков; опрокинуто-стропильная фигура голубого цвета, обозначала верность и честь, а кровяная роза на этом фоне символизировала любовь к отечеству и указывала на прямую связь Спенсеров с Ланкастерами времён войны Алой и Белой Роз. Девиз Спенсеров гласил: «Vincit qui se vincit», в переводе означая: «Побеждает тот, кто побеждает себя». Иронично, что, составляя свой герб, Адам оставил этот девиз, хотя, кажется, никогда даже не пытался ему следовать.       – Они хотели захватить власть на Элфине, – сказала Сильви не очень уверенно. – А сэр Адам был против.       – Ещё бы, – поддакнул Колдер.       – Но почему он подпустил ведьм так близко к себе? – спросила Белль. Этот вопрос беспокоил её очень давно.       – Они, кажется, должны были ему помочь с проклятием полнолуния, – сказала Сильви, помолчав.       – Значит, это проклятие всё-таки было? – уточнила Аннабелль.       – Наверное, – вновь неуверенно ответила Сильви. – Сэр Адам не стал бы просто так связываться с ведьмами.       Колдер согласно кивнул.       Белль подошла к тяжёлому щиту с гербом Адама Спенсера. На червлёном фоне – оскалившийся белый волк, обозначающий семейные ценности, преданность роду, ярость. Также белый волк – вторая ипостась Адама, поэтому неудивительно, что именно он венчал герб. По бокам от волка – золотая крепость на чёрном фоне и зеленеющий дуб – на синем. Стропильное пересечение жёлтого цвета с линией в форме драконьих зубов точно намекало на связь леди Мэри с Мэтью Пендрагоном – только Адам мог себе позволить себе такую смелую и дерзкую выходку. Ниже, на золотом фоне стропильного пересечения расположилась червлёная роза, перешедшая на герб Адама вместе с крепостью с древнего герба Спенсеров. А под гербом, раскинулась лента с латинским девизом.       Белль задумалась: каков же был Адам Спенсер на самом деле? В детстве она была очарована его образом, хотя всегда знала, сколько горя альфа варгисов принёс на остров: он позволял ведьмам убивать фейри, внеся таким образом разлад между фейри и варгисами, и навлёк на Элфин проклятие. Но магнетический взгляд синих глаз Адама, их насмешливый прищур завораживали маленькую Белль. Девочкой она ненавидела Айрин Бёрд и весь её ковен, виня во всех бедах, обрушившихся на Элфин, и, лишь став старше, поняла, что бо́льшая часть вины за произошедшее лежала на Адаме. Ведьмы – служительницы Х’гивхаты, чего он ждал от них?              Столовая была светлым просторным помещением с высокими потолками и большими окнами. На устланном узорчатым ковром каменном полу в окружении тяжёлых стульев с высокими спинками стоял старинный дубовый стол, сервированный к обеду. У противоположной от двери стены располагался разожжённый камин, чуть дальше – шкаф, за стеклом которого хранилось родовое столовое серебро Спенсеров и уцелевшая часть знаменитого бело-голубого сервиза, подаренного королевской семьёй сэру Говарду и леди Мэри на свадьбу в 1830 году. Говорили, что в мае 1854 года четырнадцатилетний Адам, узнав о смерти матери, разбил больше половины королевского фарфора на глазах у отца, а тот не смог или не захотел остановить сына.       – Здесь как будто ничего не изменилось… – проговорила Сильви, вырвав Белль из задумчивости.       – Да, – кивнул Колдер и, подойдя к столу, пощупал плотную ткань дамасской скатерти. – И сервировка как раньше, – он оглядел уставленный посудой стол.       – Как будто сейчас войдёт сэр Адам, дядюшка Элред, дядюшка Вольф и остальные и начнётся обед как тогда, – с ностальгией произнесла Сильви. – А потом нам дадут десерт, если будем хорошо себя вести…       Аннабелль вдруг словила себя на мысли, что святой Элред в её мыслях мог обитать лишь в Лэителе или на фреске в церкви, названной в его честь. А близнецы, стоящие сейчас рядом с ней, делили с ним трапезу. Эта мысль поразила Белль.       – А как он ел? – спросила Белль, подумав о волчьей голове.       – Как и все, – ответил Колдер.       – Столовыми приборами? – уточнила она.       – Да. И он ел очень аккуратно и безупречно соблюдал все правила этикета, – добавила Сильви.       – А какую пищу он ел? – спросила Белль.       – В основном овощи, фрукты, ягоды и хлеб, – ответила Сильви. – А пил только воду.       – Сильв, помнишь, как мама в последний год хотела увезти нас с Элфина? – неожиданно спросил у сестры Колдер. – Чуть ли не через день… Я так не хотел уезжать!       – Да, – кивнула Сильви. – Она то говорила, что нужно срочно уезжать, то утверждала, что лучше места нет. Они с папой спорили из-за этого, он тоже хотел уехать и увезти нас…       В залу вошёл сияющий улыбкой и золотистым костюмом Лантерн, неизменный официант замка.       – Добро пожаловать, дорогие гости! – радостно поприветствовал он. – Меня зовут Лантерн, и я буду вашим официантом. Обращайтесь ко мне по любому поводу. Мисс Тэйлор, – ответил он глубокий поклон Белль, – счастлив вновь видеть вас.       – И я рада видеть тебя, Лантерн, – улыбнулась та.              Когда близнецы и Белль заняли свои места за столом, Лантерн стал разливать суп:       – Сегодня у нас в меню суп из зайчатины, треска и сырное фондю. А на десерт бланманже и пудинг из пунша.       – Прямо как в детстве! – Сильви, не сдержав восторга, захлопала в ладоши.       – Ваши родители предпочитали кухню девятнадцатого века? – спросил Лантерн, весело подмигнув.       – Мы росли здесь, в замке, – ответила Сильви. – Много лет назад, ещё до проклятия.       Лантерн изменился в лице.       – Вы варгисы? Вернулись на Родину! – радостно воскликнул он. – Какое событие! – приложив руки к груди и счастливо улыбаясь, повторил официант. – Я за вином. Это нужно отпраздновать!       Белль почувствовала лёгкий укол ревности: близнецы скрывали от неё полдороги, что они варгисы, а Лантерну Сильви призналась сразу.              С вином трапеза стала ещё приятнее и непринуждённее. Лантерн делал всё, чтобы угодить гостям. Чуть позже пришли поздороваться трое варгисов, живших в замке: Нил, Дэвид и мистер Холт. С последним Белль иногда общалась: он был начальником службы безопасности Волчьего Клыка и, пожалуй, самым приятным из всех варгисов, кого Белль знала.       А после ланча Аннабелль и Лантерн провели гостей по Западному крылу замка: зашли в спальню сэра Говарда, будуар леди Мэри, небольшую комнату Адама времён его детства, гостиные, бильярдную, прошли по скрытым коридорам для прислуги и, наконец, оказались большой бальной зале: паркетные полы, сияние хрустальных люстр, тяжёлые бархатные занавеси на окнах, витиеватая лепнина по всему потолку и небольшое возвышение для оркестра.       – Я так мечтала потанцевать здесь! – проговорила Сильви. – Сколько лет прошло, а будто ничего не поменялось…       – На самом деле, – с улыбкой возразила Белль, – вы видите результат кропотливой работы по воссозданию облика бальной залы, какой она была при сэре Адаме. Ведь к середине двадцатого века полы прогнили, а занавеси истлели. Так что, когда в восьмидесятых годах Западное крыло стало музейным, тут всё начали восстанавливать.       А после экскурсии по Западному крылу, Лантерн проводил близнецов и Белль в библиотеку, расположенную в Восточном крыле, куда предоставляли доступ далеко не всем группам.       Аннабелль обожала библиотеку Волчьего Клыка! Её завораживали длинные ряды стеллажей, таких высоких, что нужна была полутораметровая лестница, чтобы дотянуться до верхних полок. Белль любила запах истёртых кожаных обложек и ветхих страниц; едва заметный запах отдающей хвоей мастики, которой были натёрты паркетные полы. Ей нравились высокие стрельчатые окна с витражами, из-за которых свет в библиотеке был приглушённым, отбрасывающим цветные отблески на пол и ряды книг. Как жаль, что ничего нельзя было трогать!.. А ей так хотелось прикоснуться к полуистёршимся золотым надписями на корешках, вытащить тяжёлые фолианты, полистать хрусткие пожелтевшие страницы. Она знала, что в библиотеке очень много старых книг об Элфине и детях Лилит, в том числе оригиналы таких известных книг, как «Слово о последних драконах Элфина» знаменитого натуралиста шестнадцатого века Карло Дюбуа и «Острова блаженных» учёного и святого Себастьяна Уэльского, посетившего Элфин в 1248 году. Говорят, раньше эти книги хранились в королевской библиотеке Тюдоров, а затем Пендрагонов. Как они оказались в Волчьем Клыке, Белль могла только догадываться.              Из библиотеки Лантерн свернул в зал с белым роялем. Белль бывала здесь всего несколько раз: обычно сюда туристов не водили.       – А это наша гордость, – сказал Лантерн. – Рояль Fazioli, его изготовили и привезли в 1925 для господина Рахманинова.       Белль не подала вида, но она не знала, что знаменитый русский маэстро давал в замке концерты и что этот рояль был сделан именно для него.       – Он тут жил? – восхитилась Сильви. – Я обожаю Рахманинова! Мы с Колдером были на его концерте в Петербурге в 1931 году. Это было потрясающе!.. Я плакала, когда услышала «Колокола» и его фортепианную адаптацию «Острова Блаженных» вживую…       – Над адаптацией «Острова Блаженных» для фортепиано Рахманинов работал именно на Элфине, – заметил Лантерн с нотками гордости в голосе, будто он лично был причастен к созданию знаменитой симфонической поэмы.       Белль всем сердцем любила «Остров Блаженных» и вновь ощутила ревность, будто Лантерну её любимое произведение принадлежит чуть больше, чем ей самой: ведь она не знала, что это произведение было написано на Элфине. Белль мысленно утешила себя, что всё равно адаптация «Острова Блаженных» для струнного оркестра в исполнении «Fratres in spiritu» звучит во сто крат прекраснее фортепианного варианта Рахманинова.       – А почему он остановился именно в замке? – спросила Белль. – Он не давал в Торнфилде концертов, насколько я помню.       – Да, верно, – ответил Лантерн, выходя из зала с роялем и делая знак следовать за ним. – Это были концерты для узкого круга. – Он провёл их в глубину библиотеки, где в цветных отсветах витражей в тяжёлой золочёной раме висело знаменитое зеркало в полтора человеческих роста. – А здесь зеркало работы Александра Дэвиса, – перевёл тему официант. – Зеркало в Мэрии – его точная копия…       Белль стояла перед зеркалом, но думала о рояле. С одной стороны, ей было приятно узнавать о замке новое, но с другой – она ощущала себя невежей, а это было крайне неприятно. Белль перевела взгляд на зеркало. Хоть про него она знает: было сделано в 1902 году знаменитым учёным-фейри Александром Дэвисом. Под его руководством стеклодувы изготовили стекло метр на два. Зеркальная поверхность сделана серебряным напылением, а резная рама выполнена из дуба и покрыта сусальным золотом. Точно такое же зеркало для Мэрии заказал и оплатил Совет Основателей на столетний юбилей избавления от голода. Когда Белль была малышкой, она любила рассматривать узор рамы зеркала в Мэрии: резные волки, единороги и драконы, вьющиеся стебли роз и виноградных лоз, в которые были вплетены дубовые листы, а сверху зеркало венчали солнце и месяц с человеческими лицами. Белль вспомнила, как дедушка сажал её на плечи, чтоб она могла рассмотреть все детали.              Из библиотеки Белль, уже без Лантерна, провела близнецов через широкий замковый двор в Розарий леди Мэри. Бледный свет пасмурного дня лился сквозь стеклянный купол, увитый плетями роз и плюща. Здесь были розы всех возможных оттенков и сортов. Розарий сэр Говард устроил для жены, тоскующей по погибшему сыну. Леди Мэри любила цветы, особенно красные розы, поэтому даже столетия спустя алых роз в Розарии было больше всего. Аннабелль провела близнецов между отощавших и высохших за осень кустов, медленно расправляющих клейкие листочки и тянущихся к ней набухающими бутонами словно к солнцу. Белль знала, что многие туристы предпочитали ходить на маршрут к Волчьему Клыку именно с ней, потому что с фейри замок немного оживал. Хотя другим нравилась мрачная атмосфера упадка с увядшими розами и пожелтевшей травой.              Вскоре гроза немного стихла, и из Розария Белль повела варгисов прогуляться под мелким дождиком вокруг Волчьего Клыка, у самого края рва.       – Помнишь, как мы ловили здесь лягушек? – спросила Сильви у брата.       Тот кивнул.       – И змей, – добавил он. – А когда спустили воду? – спросил он у Белль.       – Ещё в конце девятнадцатого века, – ответила она, – после того, как тут утонула фейри-полукровка в 1893 году. Говорят, она потеряла ребёнка и сбросилась в воду вон оттуда, – Белль показала на небольшое окошко в стене на высоте трёх метров от края рва.       Аннабелль ощутила волну сочувствия Сильви и Колдера – хоть у последнего оно ощущалось приглушённо.       – Бедняжка… – проговорила Сильви. – Как же её звали?       – Аннабель Льюис, – ответила Белль. – Она жила в Торнфилде, а её возлюбленный обещал жениться на ней и пропал. Когда она уже умерла, оказалось, что он утонул в море.       – Какая трагичная история… – произнесла Сильви, не отрывая взгляда от окошка в стене.       – Да, – кивнула Аннабелль. Ей тоже было жаль тёзку, о судьбе которой она узнала, когда начала водить экскурсии в замок. А ещё очень странно, что та, будучи фейри, смогла утонуть, упав с такой маленькой высоты. Наверное, дело было в том, что Аннабель Льюис не хотела больше жить…              После ужина близнецы и Белль долго разговаривали в гостиной Спенсеров у камина, глядя на пляску пламени, и только ближе к одиннадцати вспомнили, что надо бы пораньше лечь спать: ведь завтра им предстояло встать за час до рассвета.              Было ещё совсем темно, когда Аннабелль, как всегда без будильника, открыла глаза. Одевшись и сбрызнув лицо холодной водой, она пошла будить Сильви и Колдера. Через четверть часа все трое вышли из замка.       Тьма потихоньку стала сереть и стало видно клочья тумана, цепляющиеся за шпили Восточной и Западной башен. Дождь моросил, шурша по мембране плащей; тропа была скользкой, но это не было проблемой. Когда они отошли от замка примерно на полторы мили, дождь прекратился, а вскоре на востоке, над пиком Барлоу небо посветлело.       Белль повела близнецов к юго-восточной части Орлиных скал. Чтобы подняться на смотровую площадку с этой стороны требовалась минимальная работа с верёвкой. Можно было бы обойтись без перил, но Белль не любила пренебрегать правилами безопасности, даже несмотря на то, что вся команда обладала быстрой реакцией, нечеловеческой ловкостью и вдобавок – отличной регенерацией.       Небо на востоке постепенно розовело, контрастно очерчивая тёмные силуэты шпилей замка, когда они расположились на каремате, завернувшись в пледы. Белль варила кофе на горелке, и в воздухе витал аромат кофейных зёрен и карамели.       – Как же хорошо… – проговорила Сильви, грея руки о походную кружку с надписью: «Горы зовут тех, чья душа им по росту». – Очень вкусный кофе, спасибо, – с улыбкой повернулась она к Белль.       – Пожалуйста, – ответила та и сняла турку с горелки, ловко опрокинув её содержимое в кружку Колдера.       – Благодарю, – отозвался тот.       Себе Аннабелль тоже сварила кофе, щедро плеснув туда сливок и добавив сахара (близнецы от того и другого отказались), и стала глядеть на восток, где за пиком Барлоу уже появился краешек сияющего персиково-оранжевого солнца. Белль вновь вспомнились те полные болезненного ожидания дни, когда она не могла отвести взгляда от самой высокой вершины Элфина, всё гадая, где же там Фредерик?..       Аннабелль ещё дважды сварила всем кофе, прежде чем солнце поднялось над горами и осветило Орлиные скалы. С восходом солнца у близнецов проснулся аппетит, и все трое принялись завтракать. Лантерн положил в контейнеры сэндвичи, орехи, сухофрукты, шоколад, и всё это было съедено в ожидании, когда солнце подсушит скалы и можно будет навесить страховку и пройтись по паре маршрутов на северо-западе. Белль настояла, чтобы близнецы сначала прошли маршрут попроще с верхней страховкой и только когда она убедится, что всё в порядке, можно будет попробовать и с нижней.       Отойдя в сторону, Белль наблюдала, как Сильви, стоя под первой оттяжкой, страховала брата. Тот лез вверх так быстро, встёгивая оттяжки в шлямбуры, что Сильви только и успевала выдавать верёвку.       Аннабелль вспомнила, как впервые попала на скальные занятия перед инструкторскими курсами по альпинизму и горному туризму. Над ней взял шефство Капкейк, который объяснял и показывал толково, но слишком много болтал и постоянно отпускал сальные шуточки, вгоняя шестнадцатилетнюю Белль, ещё не привыкшую к такому поведению парней, в краску. Поэтому в тот день на Драконьих скалах Белль научилась так быстро работать с верхней страховкой, чтобы сбегать от скабрезностей Капкейка. А вот о нюансах техники скалолазания Белль узнала уже от Фредерика. Он говорил только по существу, был всегда доброжелателен, источая мягкое спокойствие и ненавязчивую уверенность, что у неё всё получится. Поэтому Белль с лёгкостью запоминала и усваивала всё, что Фредерик ей говорил и показывал. К сожалению, им удалось поработать вместе всего дважды, и не на скалах, а на небольшом скалодроме в турклубе «На маршруте».       После того, как Колдер и Сильви полазали, Белль тоже прошла один из маршрутов с нижней страховкой. Было так приятно ощутить напряжение в мышцах, пьянящее чувство силы и радости движения, лёгкий выброс адреналина от осознания высоты, и даже слегка раздражающая кожу рук текстура белого порошка магнезии заставляла вспомнить лишь хорошие моменты прошедших сезонов.       Солнце было почти в зените, когда они, собрав снаряжение, пошли обратно к замку.       В воротах их встретил сияющий улыбкой Лантерн и сообщил, что обед готов. В этот раз шеф-повар Буше расстарался на славу и приготовил пять перемен блюд, и все трое наелись, кажется, на несколько дней вперёд. Белль подумала, что такой плотный ланч был для неё кстати, ведь в следующий раз она сможет перекусить только на балу после восьми вечера.