Греческие полубоги и где они обитают

XLVI. ПЕТЯ

май 2009

             Одинокий парнишка на железных качелях не выглядел, как нарик, слишком уж внимательно втыкал в книжку, но на всякий случай стоило проверить.              Петя повел плечами и, вздохнув, зашагал к нему. Недавно выданная новенькая форма была узковата в плечах, душила, особенно днем под палящим солнцем, и сильно сковывала движения — или так казалось после привычной удобной одежды охотниц. Но стоило хоть пару недель потерпеть просто для вида, потом потихоньку перейдет на гражданку, нет ему никакого резона таскаться в одежке по уставу. От души спасибо нарисованным документам, что не обделили его годами возраста.              — Добрейший вечерочек, — весело поздоровался Петя, с наслаждением наблюдая, как парнишка испуганно вздрогнул и вскинул голову. — Капитан Карлова.              Фамилия звучала приятно, не хватало только убрать осточертевшую «а» на конце да поменять «Ирину» на давно привычное «Пётр». Но до этого остались считанные месяцы. Приспособится к жизни в Москве, вольется в незнакомый ритм, а там наконец найдет врача. И всё станет так, как должно быть.              — Я что-то нарушил? — клишированно спросил парнишка на удивление крепким голосом, но тут же совсем по-мальчишески шмыгнул носом.              Петя присмотрелся и почувствовал, как улыбка сползает с губ.              Мало того, что пацан, кажется, только что плакал, так он еще и выглядел до дрожи знакомо. Просто из-под длинной челки и черного капюшона толстовки видно было плохо, да и не до конца еще оформились черты лица, и всё-таки… всё-таки порода слишком крепкая, пробивается рано и на всю жизнь. Это Петя знал не понаслышке.              Он медленно опустился на качели рядом с… Ваней, кажется?.. и достал из кармана сигареты.              — Куришь?              Ваня фыркнул.              — Я актер. Конечно курю.              Петя прикусил губу, чтобы не улыбнуться, вытащил одну сигарету и сунул в зубы. Пачку убрал, достал зажигалку и прикурил нарочито медленно и со вкусом, глубоко вдыхая дым. Он вообще-то не особо любил сигареты, от них всегда еще полдня противно горчило в горле, а никакого расслабления они толком не давали — охотничьи приколы, о которых никто не просил.              Ваня жадно втянул носом запах табака и жалобно скосил глаза. Долго-долго терпел, прежде чем буркнуть с претензией:              — Зачем спрашивали тогда?              — Вежливость, — хохотнул Петя. — Некрасиво курить рядом с тем, кто не курит. Не думал об этом? Или актерам всё можно?              Ваня тут же сник и весь как-то сжался. Худые костлявые пальцы мяли книжку так, что твердая обложка грозилась согнуться и треснуть поперек рисунка.              — Да я, на самом деле… и не актер еще. Я учусь. В ГИТИСе. Может, еще не доучусь и выгонят… — Прежде чем Петя успел хотя бы подумать о том, чтобы как-то подбодрить его, Ваня вдруг всхлипнул. — Вот дед мой — да, он актер!.. Он бы так… он же… был, вернее, да… Он бы так разочаровался, наверное, а может нет, только я теперь не узнаю!..              Из его путанной речи, которая всё больше чередовалась с сухими рыданиями, Петя с ужасом понял главное. И выпалил, не успев себя остановить:              — Олег умер?              Тут же захотелось треснуть себя по голове, но слово уже было сказано. Петя постарался удержать нейтральное лицо, даже когда Ваня ошарашенно повернулся к нему, от удивления перестав лепетать.              Запоздало Петя понял, что случайный человек с улицы вряд ли мог бы узнать Ваню — еще слишком молодой и слишком мало поработал. Не то чтобы сам Петя видел хоть одну из его пока немногочисленных работ, но за семьей-то он всегда приглядывал. Конечно же он знал, кто такой Ваня, как он выглядит и где учится.              Когда он только встретил Артемиду и получил бессмертие, он в первые несколько лет больше всего на свете боялся момента, когда переживет родных. Даже смерть родителей — та смерть, которую суждено встретить каждому человеку, — казалась ему страшным испытанием. Еще хуже было думать о том, как состарятся и умрут его братья и сестры, не зная даже, что он сам еще жив и по-прежнему так же молод, как в день своего побега.              Но годы шли, он был занят своей новой жизнью, которую посвятил долгу. Лица родных стали стираться из памяти, их голоса всё реже звучали во снах. Петя путешествовал по всему миру, увидел столько стран и встретил столько людей, сколько не мог позволить себе и мечтать.              Он впервые вернулся в Петербург только через несколько десятилетий, и то — случайно, когда был в очередном поиске и его отряду потребовалось срочно остановиться в городе. Он не смог удержаться и прошел неузнанным мимо ворот дома, который когда-то считал своим. Сторож у ворот был незнакомый, и сердце сжалось от мысли, что доброго седого Савельича, должно быть, уже не стало.              Петя не рискнул подходить ближе, но поспрашивал людей. Узнал, что одна из его сестер умерла, давая жизнь сыну, в тот же год, когда он сам ушел с Артемидой. Отец и брат погибли в Крымской войне, другой брат уехал за границу, и с тех пор о нем никто не слышал.              И оказалось, что мир не рушился. Что не хотелось даже плакать. Была только светлая печаль и слабый отблеск тоски по чему-то несбыточному, чему-то, чего тайно хотелось в глубине души, но чего никогда не могло случиться.              В тот день Петя наконец по-настоящему попрощался — с родным домом, с семьей, с прошлым собой. Но тогда же и понял, что не хочет больше притворяться, будто вовсе никого из этой семьи не знал. Это больше не было ни больно, ни страшно, — это всё равно, что узнавать о жизни или смерти дальних родственников, которых даже не встречал. Просто знание и отдаленная тень сожаления, не более.              Со временем, когда появилось телевидение, а потом и телефон, и особенно интернет, всё стало еще проще. Искать и спрашивать больше не было нужно; иногда информация приходила сама, без вопросов. Иногда Петя останавливался перед постерами фильмов, на которых было лицо Олега — кем он ему приходился, Петя даже не был уверен… Правнук? Внучатый племянник? Это уже не было важно.              Иногда Петя смотрел интервью — Олега, об Олеге. Он знал, как о нем говорят Филипп, Ваня и Лиза, и не мог перестать думать о том, что такого человека очень не хватало ему самому — того, для кого на первом месте будет семья, а не фамилия. Он так сильно радовался, что у Вани и Лизы есть человек, который всегда будет на их стороне, даже если они решат выбрать что-то другое, не то, что якобы должны и чего семья от них ожидает.              И вот Олег умер.              Впервые за всю жизнь Петя почувствовал к Янковским что-то, похожее на скорбь.       Пока воспоминания проносились в его голове, Ваня продолжал во все глаза смотреть на него. Взгляд был такой чистый и прозрачный, и каждая эмоция была видна четко, как через стекло.              — А мы с вами случайно не родственники? — задумчиво проговорил Ваня, чуть хмуря лоб.              Настала очередь Пети изумленно вскинуть брови. Такого он не ожидал. Парнишка, оказывается, еще и очень чуткий — такое можно предположить только интуицией, не иначе.              — Вы просто очень похожи на мою сестру, — добавил тот. — И про дедушку поняли…              На миг, всего на короткий миг, Пете вдруг безумно захотелось рассказать ему правду. Вот просто взять и сказать всё, как есть. Может, даже расплакаться, обнять его. Говорить всю ночь, рассказывая и расспрашивая.              Интересно, они могли бы снова стать семьей? У Пети был бы младший брат, и ему впервые в жизни наконец-то было бы, куда возвращаться.              Нет, конечно не могли бы. И от этого осознания в горле неожиданно запершило — или это от сигареты? Будь она проклята. Петя затушил окурок о металлический поручень и бесстыдно бросил прямо в траву.              — Нет, конечно, — отмахнулся он, контролируя голос и скидывая с себя ностальгию. Не его это всё, не нужно. Не стоит того. — Просто у меня один друг — тот еще киноман, заставил меня посмотреть… Как этот твой фильм называется?              Петя ляпнул наугад, он даже не уверен был, что у Вани действительно уже были какие-то работы, где он снимался бы не ребенком, но тот переспросил еще более удивленно:              — «Индиго», что ли?              — Да-да, точно! — энергично закивал Петя. — Давно смотрела, правда, не помню уже ничего. Но у тебя лицо узнаваемое. Что читаешь-то?              Тему нужно было сменить, пока Ваня не зацепился за вопрос внешности и не задумался еще раз, почему случайная девушка из полиции так сильно похожа на его сестру.              Вместо ответа Ваня протянул ему книгу обложкой вверх. Петя выхватил ее, чтобы рассмотреть получше.              — «Метро 2033»… Что-то знакомое.              — Не читали? — спросил Ваня так, будто Петя обязательно должен был.              — Неа.              — Крутая книга. И я, кстати, с автором знаком, он мне даже про новые идеи рассказывает.              Петя подавил желание закатить глаза и открыл книгу. Хотел просто полистать текст, но страницы раскрылись на вложенных в них исписанных тетрадных листах. Ваня резко вдохнул, как будто хотел что-то сказать, но осекся.              Читать чужие записи Петя не собирался, но взгляд невольно выхватил несколько случайных слов и список имен в столбец.              Илья? Саша?       Г.       Сергеич       Петр Хазин       Юрьевич / Андреевич       Нина? Аня       Майор Сука!       ?              В остальных заметках было что-то про личности и телефон.              — Это?..              — Я же говорю, я с автором общаюсь, — смущенно пробормотал Ваня и стал тянуть книгу к себе, стараясь быстрее закрыть ее и спрятать листы. — Голову мне оторвет, блин, если спалю что-то…              — Так это его новая книга? — с любопытством переспросил Петя. Не то чтобы он собирался читать хоть что-то, но подкалывать Ваню было весело.              — Еще нет! Просто всякие случайные идеи, мы недавно общались, я вот записал… У меня профессиональный интерес, вообще-то! По нему давно хотят снять фильм, а я, может, смогу главную роль сыграть.              — Илью этого? Кто он?              Ваня закусил губу, но всё-таки объяснил, осторожно подбирая слова:              — У него… короче, оказывается телефон человека, которого он случайно убил. И чтобы… типа, чтобы никто не догадался, он начинает писать людям от его лица.              — Это же не сработает, — удивился Петя. — По крайней мере, ненадолго.              — Илья об этом не думает! И вообще, там важно, что он начинает как бы исправлять то, что этот Петя натворил, мирится с его семьей вместо него… Там такой внутренний конфликт!..              По спине пробежали мурашки.              — Кто? Петя?..              — Ну который Хазин, да. — Голос у Вани становится обвиняющим. — Он Илью в тюрьму посадил. Там еще не до конца понятно, как именно это всё будет, но да. А Илья, ну… Получается, сперва убивает его, а потом сам же дает ему другую жизнь, где всё становится лучше, чем было.              Пётр Хазин.              — А ты не думал сыграть как раз его? — спрашивает Петя.              Ваня неуверенно ведет плечами.              — Не думал, если честно. Он мерзкий. И это же не главная роль.              Петя вспоминает все те разы, когда отряд одерживал победу благодаря самой незаметной и, казалось, самой слабой на вид девочки.              — Разве важно, чтобы была главная? Да и, знаешь, может как раз ты бы сделал его не таким мерзким. Может, благодаря тебе его бы полюбили. И вообще, раз Илья смог всё исправить, значит и у самого… Пети тоже был шанс.              Пётр Хазин.              Ваня, кажется, хотел сказать что-то еще, но тут из арки раздался громкий окрик:              — Ириш! Ну ты чего там застряла? Помощь нужна?              Петя поморщился, как от зубной боли, но крикнул в ответ:              — Машину заводи давай! Иду!              Ему действительно пора было идти. Он поднялся на ноги, проклиная неудобную юбку, отряхнулся. Ваня зачем-то поднялся тоже, так и прижимая книжку к себе.              — Я тоже пойду, — сказал он и неловко улыбнулся. — Спасибо вам. Ирина?..              — Да забудь, — отмахнулся Петя. — Сочувствую насчет деда, я не… не сказала. И удачи с актерством. Про второстепенные роли подумай, за них же тоже всякие награды дают?              Ваня рассеянно кивнул, и Петя, подмигнув напоследок, быстрым шагом пошел прочь. Пока не сказал чего-нибудь, о чем непременно пожалеет.              Уже подходя к машине, он вдруг в полной мере осознал: это ведь был первый раз за почти два столетия, когда он разговаривал с кем-то из своей семьи. И, неожиданно, это было слабо похоже на разговор двух чужих людей. Именно поэтому он поступил правильно, убегая прочь и не оглядываясь.              Нужно было возвращаться в реальность, где единственная семья, которая у него есть и когда-либо будет — это охотницы.              Петр Хазин. Звучит, если честно, просто охуенно.       

17 июля 2022

      Петя с самого начала знал, что на месте храма Артемиды ничего не будет.              Не в том смысле, что не будет никаких артефактов и подсказок — вернее, и это тоже. Версия была, конечно, интересная, но явно неправильная, но все так воодушевились желанием делать хоть что-то, лишь бы не чувствовать больше эту беспомощность, что и Петя не стал спорить, ломанулся поддерживать и первым вызвался поехать к указанному месту. Он же охотник, в конце концов, так что это логично.              Было тяжело ехать туда, где от некогда величественного храма, который поспорил бы масштабом с Афинским Акрополем, остались полторы жалкие колонны. Впрочем, не после заброшенного Олимпа грустить по святилищу одной не самой популярной богини.              Юля сидела за рулем и ничего не говорила. Можно было подумать, что она слишком увлечена дорогой и негромкими песнями на турецком, которые крутили по местному радио, но Петя, поглядывая на нее, видел мрачную задумчивость за черными стеклами солнечных очков.              На заднем сидении спала Оксана, и вот за нее Петя по-настоящему переживал. Юля шепотом поделилась с ним тем, что от нее узнала, и, честно, будь его воля, Петя никуда дальше яхты Оксану бы не отпустил. Вот только безопасно там больше не было — не теперь, когда там остались только спящий мертвым сном Сережа, ослепший Эд и Арсений, который всё ещё не научился как следует использовать свои способности. Из двух зол — с Игорем, Марго и Сергеем или с ними — решено было выбрать меньшее. Уж два опытных охотника смогут защитить ее в случае чего.              Или в этом он себя убеждает.              Одно утешает и радует — теперь они не стали играть с судьбой и наконец-то разделились по тройкам, как и положено делать. Олег говорил об этом с самого начала, и ведь действительно, успешными были только те планы, которые они выполняли по трое; так удалось найти шлем и получить меч.              Петя вздыхает и в тысячный раз нервно перекручивает золотой браслет на руке.              — А ты ролик-то сделала? — негромко, чтобы не разбудить Оксану, спрашивает он, не в силах больше молчать.              Юля чуть дергает головой, но не поворачивается.              — Что?..              — Ну ролик. Ты же снимала что-то с самого начала. Кстати что? Думала переквалифицироваться в тревел-блогера?              Чтобы выбраться из тягучего болота невеселых мыслей, Юле требуется много времени, но Петя не торопит — им ехать под палящим солнцем еще час, не меньше. Вентиляторы еле справляются с жарой, мозги плавятся, не хочется больше думать ни о чём, только болтать о всякой ерунде. Ну или дремать, но оставлять Юлю без компании кажется слишком жестоким. Даже если говорить не хочется, куда легче знать, что у тебя есть такая опция, чем когда ее нет.              — А, ты об этом. Обижаешь, Петь. Думаешь, я бы не воспользовалась возможностью? Да у меня целая папка грязных делишек, в которых замешаны греки, там не то что на репортаж — на новый канал хватило бы.              — Ого! Например? — искренне заинтересовывается Петя.              Юля хмыкает.              — Половина — по твоей части.              — Ожидаемо, — тут же сникает Петя и разочарованно откидывается в кресле. — Скукота.              — Ах так?!              Они шутливо переругиваются, и когда Юля наконец-то начинает улыбаться, Петя засчитывает это за свою маленькую победу. У самого на душе от этого становится чуточку легче.              Правда, ненадолго, потому что вскоре Юля, после небольшой паузы, осторожно спрашивает:              — Петь, а что у тебя с Игорем?              И в машине становится на пару градусов холоднее.              Петя складывает руки на груди, пожимает плечами. Однообразные каменистые пейзажи вокруг кажутся неожиданно увлекательными.              — А что может быть? Ничего, сама знаешь.              — Петь…              — Да ну Юль, — передразнивает он невесело. — Я не… не хочу об этом.              Снова короткая пауза.              — Может, наоборот стоит поговорить? Это помогает, и ты тоже это знаешь.              Юля отнимает руку от руля и протягивает в его сторону мизинец. Губы непроизвольно растягиваются в защитной ухмылке. О да, он знает.              Охотницы, несмотря ни на что, остаются людьми. Необычными, не совсем смертными, но людьми, а значит ни чувства, ни возможность физического влечения никуда не исчезают. Обычно на всё это просто нет времени, а даже если кто-то сильно влюбляется, все прекрасно понимают, что быть вместе с любимым — или любимой — не получится еще и по причине бессмертия. Никто не готов обрекать себя и дорогого человека на такую боль.              Но просто выключить чувства по щелчку невозможно, поэтому у охотниц с давних пор был тайный ритуал. Тайный даже от самой Артемиды — или, вернее, так считалось, и госпожа всегда делала вид, что ни о чём не знает.              Всё, что сказано со сцепленными мизинцами, остается в моменте этого разговора и никогда больше не вспоминается, как будто не существовало. Негласный обет молчания. И этого достаточно, это действительно помогает почувствовать себя лучше.              По крайней мере, так говорят. Петя ни разу в жизни не влюблялся. Да, были симпатии, были разные мысли, но чтобы вот так — сильно, ярко, с головой в одного человека, до полной уверенности, что ничего подобного больше не будет никогда, сколько бы столетий ни прошло…              Юля терпеливо ждет, и Петя, демонстративно фыркнув, разнимает руки и крепко хватает ее за мизинец, сжимает на несколько секунд, но потом отпускает и подталкивает ее ладонь к рулю.              — Веди нормально. Я понял, я… Дай мне пару минут?              Вдох.              Выдохнуть не получается — воздух застревает в горле. Петя так старался не думать обо всём произошедшем, не вспоминать глаза Игоря, его голос, его руки… и его губы на своих. Он почти смог закрыть это под замок в своей памяти, отгородиться, как за бетонной стеной. Мог нормально говорить с ним и о нём, не чувствуя рвущей в клочья боли в груди.              Но куда там. Хватило одного прямого вопроса, чтобы перед внутренним взором возникли голубые глаза и по позвоночнику пробежала колючая молния.              — Если не хочешь, то не…              — Мы поцеловались.              Машина резко вильнула вправо, колесо цапнуло обочину, но тут же выровнялось; позади остался взметнувшийся в воздух вихрь песка и пыли. Он запоздало схватился за потолочную ручку и уперся другой рукой в бардачок.              — Вы сделали что?!              Петя прикусил губу и зажмурился. Лучше бы не говорил.              — Ты не шутишь? Святые боги, ты не шутишь, Хазин, ты что, совсем с ума сошел?! Одно дело чувства, но как ты мог позволить ему…              — Блять, я не удержался, понятно? — сердито перебил Петя и снова сложил руки, крепко прижимая предплечья к груди. — Это мой единственный поцелуй за всю жизнь, и я сейчас имею в виду будущую тоже. Если меня за это сожгут — пускай, уже не жалко.              Честно говоря, он малодушно ждет сочувствия, но Юля мотает головой и сжимает руль с такой силой, что на руках проступают вены.              — Может и сожгут. И будут правы. Di immortals, я определенно не этого ожидала.              — А чего ты ожидала? — тут же взрывается Петя, уже не заботясь о том, чтобы вести себя тише. — Я никогда не говорил, что я такой весь из себя порядочный…              — Но ты не нарушал клятву.              — Я и не нарушил ее! Если бы ты знала, каких трудов мне стоило… блять…              — Что? Не запрыгнуть на его член?              От злости Петю на секунду ослепляет. Причем злится он не столько на Юлю, сколько на обстоятельства и на самого себя — потому что, ну, в чём она не права. Не то чтобы он не думал и об этом тоже. Не то чтобы ему, действительно, есть, чем оправдываться.              — И ведь Грому хватило мозгов, — продолжает Юля звенящим от напряжения голосом. — Знал же, что нельзя. Из раза в раз убеждаюсь, что на мужчин никогда нельзя рассчитывать.              — Эй! Во-первых, я тоже мужчина…              — И это всё объясняет!              — …а во-вторых, Игоря винить не смей. Даже, нахуй, не думай. Он ничего не сделал, он вообще ни в чём не виноват, я сам к нему пришел, и я сам хотел. Это только мое дело и моя ответственность, окей?              Неожиданно на заднем сиденье слышится шевеление, и Оксана встревает хрипловатым от сна голосом:              — Если никто никого не насиловал, ответственность всегда на обоих.              — Вот! — выразительно кивает Юля и замолкает.              Петя решает от греха подальше захлопнуть варежку. Против одной Юльки он еще мог держать слабенькую оборону, но против сразу двух девушек, с которыми заперт в одной машине, не сможет. Да и зачем, когда они обе правы, и это он здесь чмошник?              — Но, — продолжает Оксана задумчиво, упираясь подбородком в его сиденье. — Разве один поцелуй — это так плохо? Тем более, если речь шла о том, что он единственный, отвести душу и забыть, всё такое.              «Смотря какой поцелуй», — думает Петя, но от греха подальше решает не озвучивать.              — Так можно сказать и про секс, — раздраженно бросает Юля, — а где первый, там и второй, это так и работает! И если…              — Никаких вторых, — отрезает Петя. — И никаких «если». Давайте закроем тему, пожалуйста? Юль, ты сама спросила, иначе я бы не стал говорить.              — И хорошо, что спросила! Но я ожидала, что ты поделишься, как пускаешь на него слюни, а не как обмениваешься ими с Игорем… Фу, как вы вообще…              Оксана весело перебивает:              — Брось, Игорь наверняка хорош! Ты видела вообще его аккаунт в инстаграме?              — Я его веду. — Судя по тону, Юля сильно пожалела, что этим занимается, и перестанет прямо с этого дня.              Петя, кстати, его аккаунт не видел — и, наверное, не стоит.              — Он горячий, — просто говорит Оксана, как будто не замечая, что с каждой секундой этого разговора обоим ее собеседникам становится хуже, пусть и по разным причинам.              — И это всё ещё не значит, что охотнику позволено с ним целоваться…              — Но парню, с которым у них взаимная симпатия, это более чем простительно!              Петя резко выдыхает.              — Пожалуйста. Прекратите.              «Неужели непонятно, что мне больно даже вспоминать об этом чертовом поцелуе?»              В машине повисает резкая, тяжелая тишина, только продолжает мерно и громко гудеть мотор старенького форда.              Только сейчас Петя вдруг случайно вспоминает, что в далекие шестидесятые он катался на похожем — серебристого цвета, и почему-то в память врезалось, что на водительской двери была царапина после какого-то из заданий. Его первая собственная машина, хотя охотницы не слишком любили привязываться к технике.              Блестящий черный внедорожник, который он купил себе в Москве уже на документы Петра Хазина, вот уже третий месяц пылился на парковке под невзрачным человейником. Сначала внезапное задание на ближнем востоке, куда его отправили в помощь Волкову, потом, едва успели вернуться, сразу в путь по воле пророчества… Будь Петя обычным человеком, он бы давно ушел на пенсию.              Он устал. Оказывается, он чертовски устал.              И теперь кажется, что тот поцелуй был не только слабостью перед чувствами, но и отчаянной мольбой. Это не было последней ошибкой — это было первым и решающим шагом за черту, которую Петя, оказывается, давным-давно провел в своем сознании.              Он ничего такого не планировал, но подсознательно всегда знал: если что-то подобное случится, если он шагнет за эту черту, это будет четким знаком. Пути назад не останется. И Игорь здесь совершенно не при чём.              Когда Юля наконец глушит двигатель, Петя даже не сразу это замечает. Только, моргнув, осознаёт, что солнце уже село. Удивительно, какие короткие здесь дни в июле, еще ведь только девятый час вечера.              Юля что-то говорит, но Петя не слышит ее, молча выходя из машины. Едва ноги касаются земли, по телу проходит волна тревоги, причину которой он не может объяснить. А потом он поднимает глаза и видит впереди, совсем рядом, те жалкие развалины, которые остались от храма, и под ребрами сжимается холодный кулак. Становится вдруг так больно, что он невольно опускает плечи.              Голоса девушек растерянно окликают его, но он не оборачивается. Ноги несут сами, ведут к единственной уцелевшей колонне, и рядом с ней Петя замирает; воздух с трудом продирается в легкие, застревает в горле колючим комом.              — Прости, — срывается с губ быстрее, чем он успевает хотя бы подумать. Безвольно и неосознанно, как если бы это были не слова, а облеченные в звуки эмоции.              Золотой браслет легко слетает с запястья, и в руку привычной тяжестью ложится лук. Еще несколько секунд он тихо гудит, как поющая чаша; золотистая рукоять быстро согревается под пальцами. Петя наблюдает за этим так внимательно, почти с удивлением, как будто видит в первый раз. Или в последний.              Он никогда не замечал, что на косточке запястья до красноты стерта кожа.              Пальцы другой руки впиваются в землю, и только тогда Петя осознаёт, что опустился на колени.              Разжать хватку, которая за столько лет стала такой же естественной, как дыхание, оказывается слишком легко. Лук падает на землю, и Петя крупно вздрагивает. «Воин никогда не роняет своё оружие».              Колчан со стрелами всегда незаметно появлялся и исчезал вместе с луком, но теперь Петя дрожащими руками хватается за ремешок на груди. Расстегнуть получается не с первого раза, но наконец и колчан падает с плеча. Потом Петя стягивает повязанную на пояс желтую куртку и выворачивает наизнанку. Прямо в руках она становится серебряным плащом, который отправляется к луку и стрелам.              Петя зажмуривается и запрокидывает голову назад. Он не может отказаться от клятвы. Он всё ещё остается охотником, не в его власти это изменить, да и ни в чьей. Но продолжать носить эти атрибуты, как ни в чём ни бывало, он не посмеет.              — Тебе ли решать? — раздается насмешливый голос позади, и Петя замирает, не открывая глаз.              Если до этого его терзала необъяснимая тревога, то теперь всё внутри ухает вниз, а сердце пускается вскачь, как будто ему опять восемнадцать и он решает сбежать из дома. Впрочем, нет, тогда он хотя бы точно знал, куда уходит, и искренне верил, что будущая жизнь окажется лучше, чем все годы до этого вместе взятые. А сейчас ему попросту страшно и до ужаса стыдно.              Лба неожиданно касаются прохладные пальцы. Петя почти ждет боли, хоть это и глупо, госпожа никогда никого не мучила… Или просто он не знал? Он и его близкие подруги всегда были верны Артемиде, но что бывало с теми, кто нарушал данное слово?              Как бы то ни было, госпожа как всегда права, и решать не ему. Возможно, он сегодня видел солнце в последний раз.              — Открой глаза, — шепчет Артемида, и Петя послушно размыкает ресницы.              Звезд на небе так много, и всё равно взгляд цепляется за знакомые созвездия. Змееносца всегда трудно увидеть, но сейчас отчего-то именно он привлекает внимание первым. Знак, посвященный Асклепию, — а может быть, Ориону, которого тот попытался воскресить.              Ориона брат-близнец Артемиды свел с ума, чтобы обезопасить сестру от мужчины; Пете же повезло избежать такой участи, скорее уж наоборот.              Следующим Петя находит созвездие Зои Ночной Тени. Его не было рядом, когда бывшая главная охотница погибла, но почему-то всегда казалось, что перед смертью она смотрела на звезды. Рядом с ней была сама Артемида, возможно, держала ее за руку или касалась ее лба, как сейчас касается его, вот только Пете не суждено никогда оказаться рядом с подругой на небе. Возможно, и ее созвездие он сейчас видит в последний раз.              Артемида проводит пальцем по его виску, стирая слезу.              — Нехорошо отказываться от подарков, — замечает она, и Петя с трудом возвращает себе способность связно говорить.              — Да, но… куда хуже — продолжать носить их, когда знаешь, что не достоин.              Он почти ждет, что Артемида повторит свой первый вопрос, но та лишь задумчиво проговаривает:              — В иной ситуации я бы тебя простила.              И Петя снова жмурится, не в силах посмотреть на нее. По вискам течет теплая влага, и он наконец опускает голову, невольно отстраняясь от прикосновения.              Он никогда не боялся смерти, но сейчас ему так страшно, что нечем дышать, и слёзы делают только хуже. В груди и в горле всё сдавливает, даже сидеть прямо трудно, как если бы ему на плечи опустилась тяжесть неба. Интересно, сколько человек может его выдержать?..              — Но в тебе так громко звучал зов ко мне, — продолжала Артемида. — Я знаю, зачем ты пришел сюда, и ты тоже прекрасно это понимаешь, верно? Ты ничего здесь не найдешь. Только потеряешь.              Петя до крови прикусывает губу, чтобы сдержать всхлип. Нужно сказать, пока он еще может, пока не стало слишком поздно. Усилием воли он берет себя в руки — удержаться всего полминуты, чтоб просто сказать то, что должен. Уж с этим он справится.              — Моя госпожа, я не могу выразить, как мне жаль, что я тебя подвел. Я не стану просить прощения — ты права, не заслужил… Но, если тебе будет угодно, передай эту просьбу своему брату. Скажи, что я лишился права носить это оружие, когда нарушил клятву.              Он замечает, что все три брошенных им предмета исчезли, оставив тончайший серебристо-золотой след на черной земле. Снова подкатывают рыдания, и Петя не может их сдержать, плачет беззвучно, но так горько, что сотрясается всем телом. Отстраненно он удивляется самому себе — едва ли он хоть раз за двести лет так плакал, едва ли он вообще знал, что еще умеет это делать.              — Передам, — хмыкает Артемида, возвращаясь на миг к тому насмешливому тону, будто ее что-то сильно позабавило. А потом Петя чувствует прикосновение к своему плечу. — Встань, Пётр. Дай мне попрощаться с тобой, как подобает. Даже для богини твой век был достаточно долгим, чтобы привязаться.              И это конец, последние сомнения разбиваются вдребезги. Эта мысль пронзает мозг и достигает каждой клетки тела; Петя даже перестает плакать и собирает всё своё мужество, чтобы достойно встретить заслуженный конец.              Он медленно поднимается, всё ещё чувствуя руку Артемиды на плече. Тело кажется непривычно тяжелым, и это даже немного больно, но вместе с тем — почему-то приятно. Как когда до крови расцарапываешь комариный укус, но ощущение удовлетворения перекрывает остальные.              Петя разворачивается и далеко не сразу решается поднять взгляд. Он не смеет, просто не смеет смотреть ей в глаза, пусть даже она выглядит сейчас, как тринадцатилетняя девочка, — в своём любимом облике.              — Посмотри же на меня, — шепчет Артемида, и Петя не может не подчиниться. Вместо презрения, обиды или злости он видит только прохладную уверенность. — Так-то лучше. Скажи мне лишь одно: ты жалеешь, что присоединился к охоте?              — Нет, — мигом отвечает Петя чистую правду и для верности твердо мотает головой. — Ни дня, ни секунды не жалел. Даже когда было тяжело, даже когда понял, что не смогу дальше… — Слова подбираются с трудом, хочется от души поматериться, но он знает: не время и не место. — Мне жаль, что я нарушил клятву, но я не думаю, что сумел бы иначе. Мой путь, видимо, на этом завершен.              Последнюю фразу он проговаривает задумчиво, с удивлением и неожиданной легкостью. Он никогда не верил в судьбу, но верил, что у каждого человека в конечном итоге есть предназначение. Он своё выполнил.              Артемида долгую минуту смотрит на него, а потом медленно отпускает ладонь и отходит на шаг.              — Если бы всё было иначе, я бы тебя простила, — повторяет она, не моргая. — Мы бы притворились, что ничего этого не происходило, и ты бы остался среди охотниц еще на долгие годы. Неважно, в команде или в одиночку.              Петя открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, но так и не решается, да и госпожа не дает ему такой возможности.              — Если бы всё было иначе, — с нажимом говорит она снова, — острие моей стрелы стало бы последним, что ты бы увидел на этом свете. А затем ты оказался бы в Преисподней и, быть может, Суд наградил бы тебя местом в Элизиуме за все прошлые заслуги… Впрочем, тебя бы в лучшем случае пощадили и отправили на Поля асфоделей.              Петя моргает. До него не сразу доходит, что в ее словах что-то не так. Что она только что сказала, что не собирается ни прощать его, ни убивать. Но что тогда? Какое изощренное наказание Артемида придумала, и неужели ее собственные слова о привязанности были издевательством?              Артемида дает ему время подумать, а может, специально мучает неопределенностью. А потом продолжает говорить, и вот тогда Петя окончательно перестаёт что-либо понимать.              — Но мы живем здесь и сейчас. В этом мире, где ты избран не только мной, а это значит, что не мне решать, когда тебе оказаться там. Если вообще оказаться. Ты светлый и добрый человек, хоть и пытаешься это скрыть от самого себя. И пусть та ошибка, за которую ты так себя винишь, станет единственной, имеющей значение… Удачи тебе, Пётр Хазин. Я верю, твой путь всегда будут освещать звезды, под какими бы ты ни ходил.              Она коротко улыбается ему, а потом спокойно разворачивается и идет туда, где так и застыли у машины Оксана и Юля. Как будто ничего не произошло, как будто это был просто разговор…              Петя гулко сглатывает. Сердце продолжает колотиться в горле, но липкий страх исчез. Не исчезла только приятная тяжесть во всём теле, и Петя, бездумно опуская глаза на свои ладони, медленно начинает понимать, что это было.              Он дал клятву так давно, что почти не помнит свою человеческую жизнь — не помнит, как она ощущалась. Но сама клятва въелась в сознание раз и навсегда…              «Вверяю себя покровительству богини Артемиды. Отныне любое мужское общество мне безразлично, я принимаю вечный обет девственности и присоединяюсь к охоте».              …и то чувство силы, которая начинает течь по венам. Ненавязчивое, тихое и уверенное, оно всегда придавало храбрости, помогало держаться. Бессмертие ощущалось, как стальной каркас и титановые латы под кожей, парадоксально приподнимающие над землей.              Смертность ощущается, как горячее одеяло на плечах.              Руки, которые внешне никак не изменились, впервые кажутся слишком тонкими и хрупкими, хоть Петя и знает, что всё ещё может держать ими лук — этот навык останется с ним до конца. Вот только теперь на левой руке появятся мозоли от рукояти, на правой сотрутся три пальца, и она будет дрожать от перенапряжения, если стрелять слишком долго.              Петя умрет, если сегодня попадет в аварию, и эта мысль пугает лишь на секунду.              Потому что ее сменяет новая, та, от которой глаза вновь жгут слезы, и, блять, он никогда бы не подумал, что будет так рад собственной внезапной сентиментальности, рад настолько, что губы растягиваются в безумной улыбке.              Он сможет поцеловать Игоря еще раз.              

XLVII. ЮЛЯ

             Невероятно. Просто никаких слов.              Юля не уверена, чего ей хочется больше: разбить что-нибудь кулаком, закричать в небо, кинуться к Артемиде и жалко упрашивать ее одуматься или своими руками прибить Хазина прямо сейчас. Приходится из последних сил сохранять самообладание и ровное лицо, потому что госпожа идет прямо к ней. И несмотря на то, что она хитро улыбается, Юля явно видит в ее глазах недовольство.              Это правда произошло. Это только что произошло. Артемида впервые в истории освободила свою охотницу — охотника — от клятвы.              Юля всегда знала, что быть частью исторических событий — вовсе не так героически и совсем не так красиво, как с древних времен пишут в поэмах, и все-таки она не ожидала вот так легко и просто стать свидетельницей чего-то настолько великого. Великого далеко не в хорошем смысле, если так подумать.              — Г-госпожа… — выдавливает она да так и замирает на полувдохе, потерявшись в собственном хриплом голосе.              Артемида прикладывает палец к губам.              — Не стоит, моя дорогая. Хотим мы того или нет, он войдет в легенды… Пускай чем позже, тем лучше.              Юля нервно дергает губой. Такого смятения чувств она еще никогда не испытывала. Мельком глянув на замершего позади богини Петю, она может с уверенностью сказать себе лишь одно: что бы он ни сделал, она никогда бы не пожелала ему смерти, и даже его поступок не столько разозлил ее, сколько обеспокоил.              Артемида всегда была справедливой. И, как бы она ни оберегала своих подопечных, с нарушившими клятву разговор у нее всегда был короткий. То, что произошло сейчас, просто не укладывается в голове, как будто в паззл попытались добавить не просто лишний элемент, а детальку из конструктора.              — Может, и ты хочешь того же? — вдруг спрашивает Артемида лукаво. — Учти, другого такого шанса не будет никогда.              И Юле кажется, что прямо над ней рушится небо.              В тот день, когда она произнесла клятву, она не просто сбегала от нежеланной жизни. Она еще и точно знала, в какую жизнь идет, и чувствовала всем своим существом, что это ее путь. Единственно верный. Это невозможно объяснить, нельзя ничем подтвердить. Это просто знание, которое есть внутри тебя. Как-то, являешься ли ты мужчиной или женщиной, кого ты любишь и нужно ли тебе кого-то любить.              Ирина Янковская помогла Любови Новинской не испугаться, чтобы потом Юля Пчелкина отплатила Петру Хазину тем же.              Они не были неразлучными друзьями, то и дело расставались на годы, но всегда поддерживали связь и всегда возвращались друг к другу, чтобы просто поговорить. Просто подержать за руку и задать простые вопросы.              Потом Юля встретила Леру Макарову.              Почему-то всякий раз, когда мысли возвращаются к ней, грудь сдавливает не только и не столько болью потери, сколько фантомным воспоминаниям о теплых и непривычно сильных руках, обнимающих так крепко, как никто больше не мог. Достаточно крепко, чтобы держать, даже когда Юле казалось, что вот-вот рассыплется на куски.              Они встретились в середине апреля шестьдесят первого года. Люди будто заново начали дышать и стали постоянно смотреть в небо, и всякий раз, когда Юля видела очередную задранную голову с глупой счастливой улыбкой, ей хотелось подойти, встряхнуть этого человека и спросить: почему сейчас? Почему только сейчас ты туда посмотрел? Почему тебе вдруг стало интересно смотреть на звезды, которых ты не замечал всю свою жалкую жизнь?..              Юля стояла на вычищенной до блеска набережной и тоже, как все эти люди, смотрела в темнеющее небо, отчаянно выискивая там то, что все вдруг начали видеть.              — Когда-то ведь придет пора, к далеким звездам мы проложим вёрсты, — тихо напевала она и с легким ужасом замечала, как по-другому стали звучать эти слова. — И, может, скоро наш корабль умчится к звездам…              Позади вдруг раздался хриплый смешок, и Юля вздрогнула, но не обернулась. Удивительное для охотницы безрассудство, но все инстинкты молчали — она была в полной безопасности.              — Все будто с ума сошли с этим полётом, — раздался негромкий женский голос, и тогда Юля всё-таки с любопытством обернулась.              У девушки были короткие светлые волосы — короче, чем считалось приличным — и, что вдвойне удивительно, темно-синий брючный костюм. Юля даже позавидовала ее смелости и тому, как ей шло выглядеть именно так; собственное серое платье показалось теперь совсем невзрачным.              Она плотнее прижала к себе сложенные руки.              — Вам тоже всё это кажется манипуляцией? — Девушка вопросительно нахмурила брови, и Юля попыталась объяснить: — Как будто… Не знаю, как будто всё это придумали, чтобы по щелчку завладеть сознанием людей. Кажется, даже в войну страна не была такой сплоченной.              Юля поспешила прикусить язык. Вовсе не обязательно было рассказывать случайной знакомой, сколько ей на самом деле лет.              Но девушка ничего не заметила. Она одобрительно ухмыльнулась и подошла чуть ближе.              — Честно говоря, так масштабно я не думала. Меня скорее возмущает, что из одного удачного эксперимента сделали такой праздник, но не говорят ни слова о десятках неудачных, в которых погибли сотни людей. — Пауза. — Хочу верить, что однажды это станет днем памяти, а не поводом для парада.              Юля едва сдержала истерический смешок. Перед глазами вспышками пронеслось всё то, о чём думать не хотелось. То, что она видела в кошмарах и о чём мечтала забыть, но с чем ей придется мириться всю свою долгую жизнь. Такова уж расплата за бессмертие.              — Печально, что люди только теперь стали смотреть в небо, — пробормотала она и поежилась, невольно поднимая глаза. Первые звезды загорались над горизонтом. — Все мы однажды там будем, зачем стремиться попасть туда раньше срока?..              Она почувствовала на себе внимательный взгляд, который приятно согрел кожу теплом. Взгляд, который с того дня неизменно оставался с ней — на ее теле, под ее кожей, в ее мыслях.              Лера, оказалось, уже тогда была охотницей и искала Юлю намеренно. Юля испытала смешанные чувства, когда узнала об этом: между ними не осталось секретов, они могли проводить много времени вместе, но Лера, как и она сама, изо дня в день подвергала себя опасностям. Впрочем, страх быстро сменился эйфорией от мысли, что они разделяют что-то настолько важное и особенное, от миссии до самого ощущения мира.              Они действительно стали одним целым. Ни с кем из напарниц Юля не чувствовала такого безусловного понимания, такой близости, для которой не нужно было даже прикасаться друг к другу. Она могла начать движение и точно знать, что Лера его закончит — подпрыгнуть, зная, что она поймает и подтолкнет вперед, вскинуть руку и не сомневаться, что за нее ухватятся.              А звезды с тех пор не изменились. Юля до сих пор иногда смотрит на них и вспоминает одну конкретную запавшую в душу ночь.              — Да его несложно найти, подожди!.. — Собственный смех звучал в тишине звонко и весело, немного громче, чем должен был, но что поделать, когда всего за час до этого они отмывались от крови убитых монстрами людей. — Вот, смотри, Большая Медведица. Видишь, да?              Юля не обернулась, только дождалась одобрительного смешка. Он прозвучал намного ближе, чем она ожидала, прямо за спиной. Так близко, что можно было почувствовать теплое дыхание на шее.              — А потом… — Мысли растворились в этом невесомом прикосновении, Юля напрочь забыла, что собиралась сказать дальше. — От нее вниз… И можно увидеть Беллатрикс.              — М-гм. — И оставалось только гадать, смотрит ли Лера на звезды или нет.              — И потом… от Кассиопеи… к поясу Ориона.              Одна рука обвила ее живот, другая — выше, поперек груди. Лера ничего не говорила, только прижала ее к себе крепко-крепко, спрятала лицо в ее волосах. И Юле оставалось только с выдохом накрыть ее ладони своими и закрыть глаза.              Они очень долго молчали, а потом Лера стала напевать едва слышно, на грани шепота:              — Быть может, пролетят года… Найдем другую жизнь мы во Вселенной…              Хотелось плакать, из-за всего и без причины, но с ресниц не упала ни одна капля.              Все слезы Юля выплакала намного позже. Спустя больше тридцати лет, когда от Леры у нее остался только лук с инициалами. Бета и Мю. Валерия Макарова.              Или, вернее, не только сам лук, но и то, что он символизировал. То болезненно прекрасное, что их объединяло, их четкое знание, за что они обе сражались — и обе были готовы умереть.              И теперь Юля могла бы… отказаться от этого? Пойти другим путем, свернуть с дороги, которая за столько лет покрылась стальными пластинами и вела прямо к звездам, и пойти еле заметной тропинкой в темноту?              Оставив позади мечты и стремления, оставив всю ту чистую, всепоглощающую любовь, которая продолжала гореть в сердце, сколько бы ни прошло лет, сколько бы ни принесла боли. Любовь не только к человеку — к девушке, что теперь охотилась среди звезд, — но к своей богине, к своей жизни, к самой себе.              И в легендах сказали бы, что в эту ясную ночь, у руин великого храма, Артемида в первый и единственный раз отпустила двух своих верных последователей, девушку и парня, которые десятилетиями служили ей верой и правдой, но вынуждены были пойти своей дорогой…              Юля моргает, и по обеим щекам катятся крупные слезы.              Она качает головой. Сначала медленно, а потом всё быстрее, пока не начинает мотать ею в отчаянном отрицании.              — Нет… Нет, нет, никогда, я не… Я не хочу.              Своё решение она приняла давным-давно. Сама идея о том, чтобы всё изменить, кажется противоестественной. Юля точно знает, кто она и что должна делать.              Артемида долго-долго смотрит на нее, а потом — улыбается. Мягко, искренне, почти по-матерински.              — Я никогда не сомневалась в твоей преданности, Юля. И ты не сомневайся в моем благословении.              Она делает шаг ближе, протягивает руку и ведет ладонью по ее волосам, касаясь кончиками пальцев заколки, будто случайно, и всё-таки Юлю укалывает чувством, что это было не просто так.              — Что нам делать? — отчаянно шепчет Юля. — Я не понимаю. Госпожа, простите, но я правда не могу понять, мы уже столько всего преодолели, и неужели всё было напрасно?..              — Ничего и никогда не бывает напрасно, — твердо говорит Артемида, медлит секунду, а потом, вернув себе привычную холодность, убирает руку и отходит назад. — Взгляни на своего друга и поймешь, что всё идет так, как должно.              — Но пророчество!.. Мы пришли сюда, потому что надеялись найти подсказку о мече вашего брата…              — И взамен оставили здесь его лук и стрелы, — перебивает Артемида, и Юля понимает, что та теряет терпение. Если и есть шанс попросить у нее подсказку и помощь, спрашивать нужно прямо сейчас, и стоит очень тщательно подбирать слова.              Но прежде, чем она успевает даже подумать, о чём спросить, к ним подходит Оксана, которая до этого тихо стояла рядом с машиной и наблюдала.              — Простите… госпожа? Могу так обращаться? Если позволите, можно мне задать вам вопрос?              Артемида перевела на нее взгляд медленно и нехотя, но всё-таки легким движением головы дала разрешение говорить.              — Недавно мы виделись с богиней Герой, — продолжает Оксана, задумчиво хмуря лоб. — И, насколько я поняла, она знает, кем был тот странный человек, капитан пиратов. Мы все теряемся в догадках, кто он такой и почему нам мешает. Может… может, вы знаете?              Артемида делает последнее, чего Юля ожидала от нее в целом и особенно в данный момент: начинает громко смеяться.              — Ох, дитя, и ты ведь даже не представляешь, как весело слышать этот вопрос от тебя! Ведь из всей вашей компании именно ты — тот человек, у которого больше шансов догадаться обо всём. И тебе стоило бы сделать это давным-давно. — Она перестает улыбаться и вздыхает как-то, пожалуй, сочувственно. — Поверьте, я понимаю, почему вы до сих пор ничего не поняли. И мне горестно это говорить, но, к сожалению, никто из нас не вправе рассказывать вам. Всё, на что боги способны, это лишь дать пророчество и подсказать путь.              — Но мы еще не проиграли, верно? — встревает Юля, чувствуя, как ускоряется сердцебиение. — Мы были правы, да? Мы можем продолжать?              — Ну вы же еще здесь, — замечает Артемида, и это совершенно не дает ответов, но вселяет долгожданную уверенность.              На обратном пути Петя занимает заднее сиденье, а за руль садится Оксана. Едут не спеша — до рассвета еще много часов. Говорить не хочется, но перед тем, как дремота после эмоциональной встряски окончательно сморит ее, Юля тихонько спрашивает:              — Что госпожа имела в виду? Почему она думает, что ты должна догадаться про капитана?              Оксана прикусывает губу и долго не отвечает, то ли подбирая слова, то ли погружаясь в раздумья. Впрочем, она от самого храма не сказала ни слова и, как теперь понимает Юля, всё это время ходила, глубоко погруженная в свои мысли.              — Я думаю… — Оксана замолкает. Потом вдруг спрашивает сама: — Ты ведь знала кого-то из пиратов, да? Вы разговаривали.              Юля, по правде говоря, и думать забыла об этом. Капитан, кем бы ни был, явно не один из пиратов. Старый знакомец отказался говорить, кто нанял их, но наверняка это был кто-то, кто и капитана поставил во главе команды…              Или никакого заказчика не было, и с самого начала врагом был только сам капитан? Но это в любом случае ничего не объясняет.              — Да, знала еще до того, как стала охотницей, — говорит Юля. — Я из Новгорода, там и виделись.              Оксана еще сильнее хмурит лоб.              — А он тогда уже был пиратом?              — Ну да.              — И как он вообще оказался в Новгороде?              Юля вздыхает. Да мало ли как — сами они, охотницы, обошли все континенты, и полубоги тоже встречаются везде. Миры давно переплелись, пусть и не слились в один, и ничему уже нельзя удивляться.              — Может, выполнял заказ. Если и знала, не помню уже.              — Может быть…              Сон наконец сморил ее, и уже проваливаясь в блаженную темноту, Юля вспомнила, что Оксана так и не ответила на ее вопрос.       

XLVIII. ИГОРЬ

      Игорь с самого начала знал, что на месте храма Лавса ничего не будет. Теория о чудесах света была очевидно притянута за уши и ничем не обоснована, и он согласился лишь для того, чтобы занять себя хоть чем-то. Им всем было это нужно — каждая секунда бездействия казалась убийственной, и пока они дожидались возвращения друзей, оставаться на месте было противопоказано.       — Не думай слишком много, — говорит Игорь и вздыхает. Это определенно не тот совет, к которому он сам когда-нибудь прислушивался.       Сергей поднимает на него выразительный взгляд, не отрывая ладони от земли.       — Что? — буркает Игорь. — Не смотри на меня так, я сразу предупредил, что это тупая идея.       Из-за спины раздается звонкий голос:       — Я всё слышу! — Марго не кажется возмущенной, скорее уж веселящейся, вот только Игорь и Сергей оба знают, что противиться ее словам лучше не стоит.       Они синхронно вздыхают и снова пялятся в землю, которая ожидаемо остается черной и безжизненной. Удивительно, как вокруг растет хоть что-то.       Марго почему-то решила, что Сергей, будучи сатиром, должен уметь управлять растениями, и по какой-то еще более невероятной причине — что Игорь, не будучи ни сатиром, ни хоть как-то связанным с плодородием, сможет ему с этим помочь. «Вы же связаны, — говорила она, — это много значит!»       Что именно это значит — не уточнялось.       — Это тупая идея, — шепотом выдыхает Сергей и приподнимается, теперь упираясь предплечьями в свои колени. — Жара — пиздец.       — Сына Посейдона очень не хватает, — ворчит Игорь ему в тон и пытается сесть так, чтобы спрятать максимальный процент своего тела в тени дерева. — Зачем только повелись на эту теорию про три человека? Всё равно ничего не нашли…       — Да смысл бы? До моря далеко.       Игорь хмурится.       — Арсений не говорил, что ли?.. Он научился кастовать воду, пока мы были в лабиринте. Хотя, может, под землей… Ну нет, он точно создал ее прямо из воздуха.       Собственная магия, которая вся заключалась только в случайном статическом электричестве, показалась теперь особенно бесполезной. Пусть ему иногда удавалось использовать ток в бою или даже призывать грозу и дождь, это не могло сравниться с тем, чтобы в жаркий день спастись от жажды.       Сергей хмыкает. Потом задумчиво смотрит на свои руки и принимается ковырять запачканную ладонь, методично стирая следы земли с кожи. Получается только размазать грязь сильнее. Игорь отводит взгляд и прикрывает глаза.       — Иногда мне кажется, — задумчиво бормочет он в усталой полудреме, — что мы вообще никогда отсюда не выберемся.       — В плане?       — Ну. Не вернемся домой. Как будто мы оказались в другом мире, в гребанном мифе, а там никогда ничего не заканчивается хорошо. У тебя нет такого чувства? Как будто всё это длится бесконечно, как будто мы не были дома уже много лет…       — Что-то тебя совсем понесло, — невесело хмыкает Сергей и легонько толкает его в бок. — Эй. Вот ты послушай сам свой совет: меньше думай. Мы здесь, живы и по большей части целы. Нога под повязкой чешется, зараза. Но это единственная проблема в данный конкретный момент. Понимаешь, про что я?       Игорь приоткрывает один глаз и косится на него.       — Живи одним днем, типа?       — Нет. Живи одной минутой. Или даже одной секундой, учитывая наш ритм в последнее время. Никогда не знаешь, какая очередная хрень произойдет в следующий момент.       И, может, у сатиров есть еще и дар предвидения, или этот дар как-то передался Сергею от Марго, или просто вселенная слишком любит идеальные тайминги. Так или иначе, едва Матвиенко успевает договорить фразу, как раздается громкий перепуганный вскрик Марго.       Оба вскакивают на ноги быстрее, чем успевают подумать. На долю секунды позже слышится грохот камней, лязг покореженного металла и визги разбегающихся туристов.       Игорь определенно не ожидал, что на них нападут на кладбище, как в каком-нибудь дешевом хорроре. Дешевом настолько, что его не удосужились снимать ночью или хотя бы для вида перекрасить синей цветокоррекцией — нет, всё происходит посреди жаркого солнечного дня.       Когда он фокусирует взгляд на монстре, в первый момент его окатывает ледяным желанием проснуться прямо сейчас.       — Марго! — Сергей бежит вперед, хватая трость, но не опирается на нее, как будто начисто забыл про боль в ноге.       Игорь запоздало дергается, чтобы схватить его за шиворот и утащить в укрытие, но ловит только воздух.       — Куда!.. Стой!       Но тот бежит так быстро, как Игорь и не думал, что он умеет. Бежит прямо навстречу монстру, который чуть не убил их всех на Олимпе, который уже убил Олега Волкова.       Игорь с ужасом наблюдает, как монстр поворачивается к маленькой фигурке Марго — у той бешено распахнуты глаза, она пытается отползти в сторону, подняться, но ее ноги и руки слишком сильно дрожат. Сергей стремительно подбегает к ней с тростью наготове, вот только чем это поможет?! Игорь сжимает руки в кулаки и собирает все свои силы, чтобы призвать молнию и выиграть хотя бы несколько секунд, но с холодной отчетливостью видит две вещи: этих секунд в любом случае не хватит, но так или иначе, он попросту не успеет призвать разряд достаточно быстро.       Потом что-то происходит. По правде говоря, Игорь далеко не сразу понимает, что именно, потому что никаких спецэффектов, какие сопровождают магию всех в команде, не возникает. И поначалу Игорю сюрреалистично кажется, что Сергей просто ударил гидру-не-гидру по голове тростью с такой силой, что та отклонилась в сторону.       Монстр, тоже ошарашенный происходящим, затихает, или это Игорь ненадолго теряет слух, как после взрыва.       В ушах тихо звенит, Игорь снова думает, что, может быть, находится в жутко реалистичном сне, но ведь он достаточно испугался, чтобы проснуться?       Сергей уже подхватил Марго за руку, почти закинул себе на плечи и быстро оттаскивает в сторону, не моргнув и глазом, как будто совершенно ничего особенного не произошло.       Как будто трость в его руках не изменила форму на меч. Как будто по деревянному лезвию не стекает густая темная кровь, капая на землю и прожигая траву.       Как будто отрубленная голова монстра не укатилась куда-то в кусты.       Игорь осоловело моргает и усилием воли приходит в себя. И наконец-то бежит следом за Сергеем, который уже оглядывается на него с легко читаемым матом в глазах. Машина припаркована совсем рядом, и вариантов нет — только садиться в нее и уезжать так быстро, как получится. Игорь подлетает к водительской двери, когда Сергей и Марго уже закрывают за собой заднюю.       — Гром, вот какого хрена ты тормозишь-то так невовремя?! — мигом накидывается Матвиенко, пытаясь одновременно разобраться с ремнями безопасности и помочь Марго отдышаться. — Заводи, заводи, заводи давай, ну!       — Да не галди!       Секунда, две, и потрепанный болотно-зеленый форд с протестующим ревом разгоняется с места. Из-под задних колес летят комья земли и пыли, и Игорь почувствовал бы себя гонщиком, если бы не был в таком ужасе от перспективы быть сожженным заживо. И — да — под впечатлением после перформанса, который устроил его… хранитель? Кажется, так называют сатиров-защитников?       Впервые за всё время их знакомства Игорь думает, что это могут быть не пустые слова.       Марго первой озвучивает вопрос, который сигнализацией кричит у Игоря в голове.       — Как ты это сделал?       Надо отдать ей должное, голос у нее почти не дрожит, разве что звучит чуть выше обычного. Игорь бросает на нее быстрый сканирующий взгляд в зеркало заднего вида и почти успокаивается хотя бы по поводу ее состояния.       — Как-то, — отмахивается Сергей, оглядываясь. — Слушайте, ну вести его за нами — хреновая идея. Он же всё на пути разнесет.       Игорю приходилось разносить Дворцовую площадь мусоровозом, но он совершенно не горит желанием разносить половину Стамбула огромной девятиголовой хтонью, которая бежит за ним, чтобы поквитаться. Точнее, уже восьмиголовой, но это детали.       Между прочим, принципиально важные.       — Как ты отрубил ей голову? — рявкает Игорь, лавируя между своей полосой и встречкой, потому что на узких улицах физически невозможно по-другому, если хочешь двигаться быстро.       — Да не знаю! Вот!       Сергей приподнимает меч, Игорь снова косится в зеркало и на секунду замирает, понимая, что трость опять выглядит, как трость.       В голове мелькает какая-то мысль, но тут его с оглушительным гудком подрезает машина на перекрестке, и Игорь переключает внимание на дорогу. Еще не хватало впечататься куда-нибудь — это была бы слишком глупая смерть, учитывая все обстоятельства. Глупее только поперхнуться огурцом в греческом салате.       — Магия сработала, — замечает Марго тем же звенящим голосом.       Впереди т-образный перекресток, и Игорь резко выруливает вправо. Возмущенные гудки раздаются со всех сторон, форд чудом не глохнет, пока Игорь с тихими матами переключает скорости.       — Еще раз сработает?! — выпаливает он между делом.       — Должна, — отзывается Сергей как всегда меланхолично, и Игорю хочется его придушить за это титаническое спокойствие. — Не истери, — добавляет тот, но прежде, чем Игорь успевает послать его куда подальше, сбоку в них едва не влетает еще одна машина, и приходится ударить по тормозам.       Водитель белого мерседеса покрывает их матами и активно жестикулирует, одновременно давя кнопку гудка.       — В хуй себе посигналь! — визжит Марго и опирается на колени Сергея, чтобы перегнуться к противоположной двери и экспрессивно показать мудаку сразу два средних пальца.       Игорь гулко сглатывает, встречается с Сергеем взглядами в зеркале и плавно трогается с места. Он хотел бы дальше ехать по правилам, но ровно на том повороте, из которого они выехали минуту назад, взрывается машина. Приходится жать на газ, потому что идти в лобовую атаку против монстра, имея одно-единственное работающее оружие, было бы самоубийством.       «Думай, думай», — повторяет себе Игорь и прокручивает в голове варианты.       Можно подъезжать к монстру, чтобы Матвиенко сносил по одной голове за подход, и уповать на скорость. Раза три могло бы сработать, но не восемь — монстр быстро поймет, в чем дело, подожжет машину, бензобак взорвется, и они погибнут.       Что сработало? Дерево? Можно остановиться возле какого-нибудь дерева, и пусть Матвиенко постарается сделать еще два меча. Но что если нужно какое-то конкретное дерево? Или работает только конкретно эта трость? Слишком рискованный план, потому что если хлипкая догадка окажется неверной, они погибнут.       А что если найти какой-нибудь лом или фонарный столб и на скорости проткнуть монстра? Вспоминается глупейшая шутка про вампиров и осиновые колья — сам-то поживи с колом в сердце. Но для этого нужно хорошо разогнаться, а если монстр заметит их раньше, он выпустит залп огня, машина взорвется и… да.       Внезапно телефон, о существовании которого Игорь успел забыть, пиликает уведомлением. Игорь хватает его с пассажирского сиденья и, одним глазом поглядывая на все еще нихрена не свободную дорогу, проверяет входящее сообщение. Губы дергаются в глупой и совершенно несвоевременной улыбке. Петя.       — Петя написал, они…       — Игорь!!!       Бам! Звук громкий и какой-то почти веселый. Всё происходит очень быстро, мир смазывается перед глазами, Игорь успевает только зачем-то задержать дыхание… и в следующую секунду понимает, что они спокойно стоят поперек дороги.       Дальше всё осознается постепенно. Игорь понимает, что сидит, уперевшись выпрямленными руками в руль и до упора втопив педаль тормоза в пол. Силы удара не хватило даже, чтобы сработали подушки безопасности, либо машина слишком старая, и система попросту неисправна. Старичок-форд заглох от таких впечатлений и от разбитого правого бока.       Стоящая рядом машина тоже, кажется, относительно целая, и Игорь, потихоньку восстанавливая в голове события последних пяти секунд, с удивлением понимает, что даже ехал в момент аварии по своей полосе.       — Вы как? — очень спокойно спрашивает он и медленно поворачивает голову. Навскидку оба пассажира в порядке и даже, кажется, не слишком испуганы.       — А я не зря говорил, что надо пристегнуться, — негромко замечает Сергей, повернув голову к Марго, и Игорь вдруг остро осознает, насколько близко они сидят друг к другу. Эмпатическая связь посылает легкое, приятное ощущение электричества между телами, какое всегда ощущается особенно ярко после прилива адреналина.       Смутившись, Игорь отворачивается, отстегивает ремень безопасности и не спеша выходит из машины, не забыв прихватить с собой телефон.       «мы въехали в город, вы где»       Игорь уже открывает контакты, чтобы не мучиться с кнопками и просто позвонить, но ровно в этот момент телефон оживает входящим звонком.       — Да, Петь? Вы…       — Блять, Гром, скажи мне, что вы не там, куда я сейчас смотрю! Вот просто, сука, пожалуйста!       Скривив лицо, Игорь оборачивается. Авария, которую они устроили, выглядит не более, чем неприятным инцидентом, и даже не привлекает особого внимания, потому что все вокруг с криками уносят ноги прочь от дымящихся взрывов. Раз, два… Навскидку Игорь насчитывает шесть. Можно только гадать, что видят смертные и что кажется им причиной столь высокого уровня взрываемости автомобилей, но явно ничего хорошего.       Водитель второй машины наконец выбирается наружу и тоже убегает, даже не взглянув на Игоря.       — Ну. Не говорю.       — Да блять! Мы скоро будем! И только… Что? — Петя отвлекается, кажется, на Юлю, которая быстро тараторит ему что-то. Игорь почти хочет сказать, чтобы она не отвлекалась от дороги, но вспоминает, что с ними еще Оксана. — Нет, я… Фак. Фак, фак, фак! И что тогда?.. Да знаю!       То, каким перепуганным стал его голос, Игорю решительно не нравится. Он вообще не уверен, что хоть раз слышал Петю таким.       — Петь? Что случилось?       Была надежда, что Петя посмеется и отмахнется, заверит, что всё в порядке и беспокоиться не о чем, но тот вздыхает, и у Игоря встают дыбом волосы на затылке.       — Да много случилось, Игорек, — проговаривает Петя с какой-то болючей… нежностью?.. и Игорю хочется удавиться. Ничего, решительно ничего хорошего таким голосом не сообщают. — Расскажу, когда увидимся, обещаю.       — Петь…       — Всё, мы в пути, скажи только адрес.       Игорь сглатывает и мотает головой.       — Нет, нет, не надо вам сюда, мы и сами пока не знаем…       — Игорь.       И вот как с ним спорить? Тем более, что с монстром нужно что-то делать, и сами они ни за что не справятся. Игорь оглядывается, кое-как соображает, как сориентироваться, и объясняет дорогу. Добавляет, что они сами сейчас будут искать укрытие, и потом наконец вспоминает, что Петя и девушки вообще не в курсе полной ситуации.       Скрепя сердце, он коротко обрисовывает то, что произошло за последние полчаса — или десять минут? теперь уже неясно, сколько прошло времени, — и, выслушав еще порцию мата, наконец сбрасывает звонок.       Как раз вовремя: открывается пассажирская дверь, и Марго с Сергеем вываливаются из машины переплетенным клубком. Оба, хотя и выглядят собравшимися, красноречиво взъерошены, и Игорь чувствует в груди отголоски… нет, совсем не того, чего ожидал. Он чувствует, насколько Сергей счастлив и спокоен, как будто только сейчас его душа наконец перестала метаться.       — Наши скоро будут, — говорит Игорь, потому что обсуждать что-либо еще не подходящий момент, да и не с ним это обсуждать им обоим. — Но предлагаю куда-нибудь спрятаться. Может…       — Найдет по запаху, — мотает головой Сергей. — У вас всех он сейчас стал ярче, чем был. Он почует за километры.       Марго склоняет голову, глядя куда-то вбок.       — Даже в мусорке?       …Что ж, после мусоровоза Игорь уже не должен был смеяться над этой шуткой, но он всё равно мысленно смеется, как будто она произошла с ним в первый раз. Утешает одно — теперь он, по крайней мере, не одинок в этой ситуации.       — Если это не сработает, — гнусаво выдавливает Марго через прижатые к нижней части лица ладони, — я торжественно разрешаю вам никогда, повторяю, ни-ког-да в жизни меня больше не слушать.       Игорь хотел бы ей ответить, но не хочет открывать рот. Вонь стоит такая, что кажется, откроешь рот, и запах проникнет на язык. Мерзость. Но вот еще один плюс — Марго зря переживает, ее план работает на ура. По крайней мере, монстр уже дважды прошел неподалеку от них, но не повернул в их сторону ни одной головы.       Сергей задумчиво вертит в руках трость — крутит, водит по ней пальцами, сжимает и разжимает, но никаких изменений нет и в помине.       — Может, меч работает на адреналине? — предполагает Игорь, чтобы отвлечься от ощущения, что что-то стекает по его спине, и вряд ли это пот или кровь.       — Или появляется в нужный момент, — кивает Сергей. — В целом, даже если это был единственный раз, когда его можно было использовать, я ни о чём не жалею.       Марго тихонько сжимает его колено. Игорь прикрывает глаза. Что же делать?.. Двое охотников — это, конечно, здорово, но что они сделают без правильного оружия? Еще и с Петей что-то не так, и вот это совсем не хорошая новость.       — Вдруг он просто уйдет? — жалобно скулит Марго. — Он же не будет искать бесконечно, правда? В прошлый раз он… Он же вряд ли шел всё это время сюда? Да и как бы он узнал, куда идти!       А ведь это очень хороший вопрос, о котором Игорь не подумал. Капитан — вот, кто их враг, и они как-то наивно и непредусмотрительно забыли о нём. С чего они вообще решили, что тот не продолжит им мешать, пусть пророчество и не исполнилось. Они до сих пор так и не узнали, кто он такой и почему так отчаянно пытается их остановить.       Он может приказывать чудовищам. Игорь почти уверен, что это какой-то бог, но какой? Явно не из Олимпийцев, но как-то с ними всеми связан, если брать за рабочую теорию про двенадцать участников поиска как двенадцать богов. Вспоминается купленная в Афинах книжка, которую Игорь забросил, а к ней стоило бы вернуться, особенно теперь, спустя время, когда новые догадки улеглись в голове.       — Я не понимаю, почему небесная бронза его не убивает, — вздыхает Игорь и снова пялится на трость. — Ни имперское золото римлян, ни стигийская сталь из Преисподней, да даже меч Аполлона!.. А это помогло. Что это такое?       Сергей чуть крепче сжимает трость, как будто опасается, что кто-то попытается ее забрать.       — Не претендую на звание самого внимательного, — говорит он, — но я достаточно хорошо ее рассмотрел за это время. Поверь мне, никаких опознавательных знаков на ней нет. Ни рисунков, ни надписей, ничего.       — Но кстати… — начинает Марго, но замолкает, потому что воздух перед ними вдруг начинает серебриться, собирается в мелкие капли, а потом сливается в слабую радугу.       Игорь щурится, вглядывается и видит лицо Пети. Девушки маячат за ним, но их видно хуже.       — Ребят? — зовет Петя негромко. — Вы там как, всё норм? Мы не рискнули звонить.       — Спасибо, — выдыхает Игорь, чувствуя благодарность за то, что Петя подумал об этом, в отличие от него самого, напрочь забывшего отключить телефон. — Вы где?       — Рядом, Игорек, мы видим эту хтонину. — Дрожь пробирает одновременно от до боли нежного обращения и от мысли, что Петя совсем близко к опасности. — Короче, у нас есть план. На Олимпе я пытался в него стрелять…       — Обычное оружие не работает, — перебивает Игорь, напрягаясь.       — Да не ссы, я в курсе. Прикол в том, что не работал наконечник стрелы, да, но древко его ранило. Так что мы, пока ехали, немножко обновили… наш арсенал.       В бледном свечении видно плохо, но Петя с довольной улыбкой демонстрирует кривовато заточенную стрелу.       Игорь переглядывается с Сергеем, и тот пожимает плечами. Может, сработает. Может, нет. В любом случае, лучшего варианта они не придумали.       — Итак, вы окатите его стрелами?.. — вопросительно тянет Игорь.       — Да, а вы пока попробуете мечом, как ты говорил. Что думаете, получится?       Ответа нет, но и другого плана тоже.       — Нам нужен план отступления, — резко прерывает Марго и снова сжимает пальцы на колене Сергея. — Кто будет прикрывать и как, если меч не сработает?       Изображение, и без того бледное, начинает выцветать. Время на исходе, и Игорь с трудом подавляет иррациональное желание потянуться вперед и схватить воздух, как будто так он сможет вытянуть Петю к себе и обнять.       — Подстрахуем, обещаю, — заверяет Петя. И вдруг широко улыбается. — Эй, вы там в мусорке, что ли? Наконец-то нашел свое место, Гром?       Игорь начинает ржать, как будто услышал лучшую в мире шутку. Когда радуга рассеивается, он всё ещё чувствует улыбку на лице, и если кто-нибудь когда-нибудь скажет ему, что всё это того не стоило, Игорь только посмеется, как сейчас.       Секунда. Две.       — Ну что. Идем? — спрашивает Сергей так, будто они присели отдохнуть под деревом на прогулке по парку в жаркий день.       Игорь опускает взгляд на свои руки. Сжимает-разжимает кулаки. Он не до конца понимает, что хочет сделать, но точно знает, что не отступит. Ему есть, ради чего продолжать, даже когда надежды не останется, а она пока еще с ними.       Марго заявляет:       — Я сяду за руль. Это не обсуждается! — тут же добавляет с нажимом, не успевают Игорь с Сергеем хотя бы открыть рты. — Игорь, ты будешь страховать, молнии его как минимум отвлекут. А я буду за рулем и подвезу нас так быстро, как смогу. Мы сможем это сделать вместе.       — Разумовским повеяло, — беззлобно фыркает Игорь.       — Это не просто слово, как видишь.       Вместе. Что ж, незримый дух Разумовского можно считать благословением. Или, по крайней мере, так Игорю нравится думать, когда они одновременно срываются с мест и бегут к так и брошенному неподалеку форду. Не сговариваясь, они прыгают на нужные места: Марго на водительское, Сергей рядом, Игорь на заднее.       Машина заводится на удивление легко, и еще через пять секунд Марго уже выворачивает руль и мчится обратно, туда, откуда они приехали и где монстр продолжает рыскать среди брошенных людьми машин.       Город стал похож на локацию к фильму про постапокалипсис. Опустевшие, усыпанные пылью, камнями и горящими обломками машин улицы, дикая тишина вокруг и палящее, горячее солнце. Открывая форточку, Игорь чувствует себя, как в настоящем боевике, не хватает только пулемета наперевес, но у него есть кое-что получше.       Марго ловко ведет машину, лавируя между препятствиями; Игорь успевает секундно напрячься, правильно ли они рассчитали время, правильно ли вообще поняли задумку охотников, но ровно в момент, когда монстр поворачивается на шум двигателя, откуда-то сбоку в него прилетает стрела. Потом вторая, третья; Игорю кажется, что некоторые летят неровно, а какие-то и вовсе неуклюже падают на землю.       Снова вспоминается странный голос Пети и его испуг, снова грудь сдавливает ужасом. Боги, пожалуйста, что бы там ни было, пусть они хотя бы успеют поговорить и попрощаться…       Монстр воет от боли и принимается выпускать огонь в разные стороны. Не тот эффект, которого они ожидали, но не худший — залпы пламени совсем небольшие и в основном направлены в воздух.       И когда до него остается не больше двухсот метров, машина вдруг странно дергается.       — Нет, нет, черт, — бормочет Марго.       Форд не выдержал и снова заглох. Игорь мысленно проклинает себя и американский автопром заодно; это нужно было предположить!       Времени нет — решение нужно принимать быстро, буквально за мгновения, потому что машина продолжает по инерции катиться вперед.       — Игорь… — зовет Сергей.       — Понял, — мигом отвечает Игорь, поняв, что требуется, еще до того, как слышит. Хотя бы эмпатическая связь сегодня работает без перебоев.       Они действуют одновременно: Игорь наклоняется вперед и тянет на себя ручной тормоз, а Сергей перехватывает у Марго руль и твердыми движениями выкручивает влево. Машину заносит так, что она чуть качается; при неправильном расчете они могли бы перевернуться после такого маневра.       В следующую секунду Сергей хватает трость и вылетает из машины, каким-то чудом успевая оставить на щеке Марго быстрый поцелуй. Игорь отстает от него на два удара сердца и, догоняя, уже чувствует знакомый озон на языке и гудящее напряжение в венах.       На ходу он оценивает обстановку и понимает, что монстр, конечно, уже заметил их. По его огромному телу тут и там торчат стрелы, на землю стекают крупные капли черной крови.       Игорь запускает молнию левой рукой, и та пролетает насквозь, не причиняя монстру вреда, но тот на несколько секунд останавливается, ослепленный. Сергею этого достаточно, чтобы добежать и замахнуться.       Трость всё ещё остается тростью.       Дальше действуют инстинкты и только они. Игорь подлетает к нему…       Нет, не так. Он буквально взлетает в воздух.       Чтобы вмиг оказаться рядом и правой рукой, на которой всё ещё искрится заряд небесного электричества, обхватить древко поверх руки Сергея.       Раздается оглушительный громовой треск, одновременно вспыхивает белая молния, которая вьется ломаными витками между их руками. Это длится не больше секунды, но для молнии это бесконечно долго, и Игорь успевает, кажется, прожить за это время маленькую жизнь.       В следующий момент монстр кидается на них. Они действуют, как один человек; оба машинально отворачиваются, продолжая держать правые руки перед собой, с оружием наготове.       Игорь ждет боли, ждет горячего ожога или тяжести, которая разорвет его тело на ошметки, но чувствует только, как их обволакивает что-то невесомое, как будто кто-то накинул на них тонкую ткань. Он осторожно приоткрывает глаза — и изумленно выдыхает.       Это была не ткань. Это был ворох черно-белых хлопьев пепла.       Игорь гулко сглатывает и медленно переводит взгляд на свою руку, которую продолжает держать поверх руки Сергея, как будто они склеились — примерно так оно и ощущается, если честно, — но гораздо интереснее то, что они оба держат.       Трость перестала быть тростью и превратилась в меч. Но уже не деревянный и не маленький. Нет, теперь это меч из металла, огромный, но почему-то не тяжелый, с резным орнаментом, отдаленно похожим на прожилки древесной коры.       Игорь с трудом отлепляет ладонь, на которой, кажется, впервые за всю его жизнь отпечатался красноватый ожог; в горле першит от мощности разряда.       А пепел всё продолжает сыпаться вокруг. Не золотая пыль, которой обычно рассыпаются монстры, и Игорь почти готов по-детски впасть в истерику, как вдруг отчетливо слышит, как его зовут.       — Игорь! Боги бессмертные, ты ж доведешь!..       Он моргает и оглядывается. Петя бежит к нему от какой-то машины, совсем не с той стороны, откуда летели стрелы. Голова всё ещё работает слишком медленно и не обрабатывает больше одной задачи за раз. И сейчас единственное, что его волнует, — это подхватить бегущего к нему Петю на руки. Он даже не заметил, как сам пошел к нему навстречу, оставляя Матвиенко самому разбираться, что делать со своим полным неожиданностей оружием.       Игоря интересует только Петя, который бежит к нему с мокрыми от слез глазами, перепуганный, но целый, невредимый, живой. Это всё, что Игорю важно.       Когда он легко подхватывает Петю на руки, прижимая к груди с такой силой, что на коже могли бы отпечататься рисунки их ребер, это ощущается лучше, чем возвращение домой. Петя обнимает его за шею, цепляется одной рукой за его волосы и что-то шепчет, и, хотя Игорь жадно ловит каждое слово, он позорно забывает их в следующий же миг.       — Ты здесь, — шепчет Игорь, едва осознавая. — Ты меня так напугал.       Петя хрипловато смеется и мотает головой.       — Кто бы говорил, Игорек. Кто бы говорил… Ты дурень, ты знаешь это?       — Ага, — бубнит Игорь ему в шею, прикрыв глаза.       — А еще ты летал. Ты… ты умеешь летать, серьезно? И ты не говорил?       — Прости.       — Дурень, просто распоследний идиот…       — Ага…       Петя неожиданно замолкает, и Игорь легко может чувствовать, как под руками напрягаются его лопатки. Сердце нехорошо спотыкается, и Игоря, как ледяной водой, обдает страхом. Он даже монстра так не боялся, как боится сейчас.       — Петь. Скажи мне. Пожалуйста.       Тот послушно кивает, и это совершенно не помогает успокоиться. Когда Хазин был таким покладистым? Когда называл его Игорьком, нежно гладил по волосам и обнимал до хруста в ребрах? Что должно было случиться с ним, чтобы он вдруг совершенно перестал думать о последствиях?..       Но тут Петя наконец отстраняется — недалеко, только чтобы посмотреть на Игоря, и так и не отрывает руки от его волос. Гладит, перебирает пряди, наматывает на пальцы. И, черт возьми, улыбается, глядя прямо Игорю в глаза.       Он долго подбирает слова, Игорь на это время успевает трижды пожалеть, что спросил, и трижды остановить себя от какого-нибудь слишком резкого вопроса.       Петя делает последнее, что Игорь мог от него ожидать. Он приподнимается на носочки, едва-едва касается своим носом его и, глядя из-под ресниц, шепчет прямо ему в губы:       — Я больше не охотник.       Ладно. Хорошо. Вот это последнее, чего Игорь ожидал. Он настолько шокирован услышанным, что выпадает из магического купола, который окружил их двоих, отстраняется и непонимающе хмурит брови.       — Чего?       Петя резко перестает улыбаться, тоже делает полшага назад и — вдруг — краснеет, как помидор. Правда, совсем скоро краснота сменяется такой же красноречивой бледностью, и он отдергивает руки от плеч Игоря.       — Я… я просто…       — Эй, стой, ну ты чего, — перебивает Игорь, тут же хватая его руки, и виновато морщит лоб; кончики пальцев у Пети заледенели, хотя только что были теплыми. А еще у него пропал браслет. Игорь машинально гладит натертую застежкой косточку его запястья. — Прости, я, наверное, как-то не так реагирую. Я не… не понимаю. Как это? Как… О чём ты говоришь?       Петя неуверенно ведет плечами, больше на него не глядя.       — Артемида освободила меня от клятвы. Это если коротко.       Игорь снова смотрит на его запястье и понимает, что давняя догадка про лук была, выходит, верной.       Подождите.       Что?       Весь смысл этой информации наконец обрушивается на Игоря, и его чуть не сбивает с ног этой волной — он действительно почти готов упасть на колени прямо здесь, перед Петей, потому что о великие боги.       Петя больше не охотник, а это значит, что он уже не бессмертен, что он может жить, взрослеть, стареть, меняться. Это значит, что он больше не должен убивать чудовищ и скитаться по миру, выполняя приказы.       Петя больше не охотник, а это значит, что Игорь может поцеловать его снова.       А потом снова, и снова, и снова, если только сам Петя этого захочет. Ох, Игорь не остановился бы на поцелуях, и дело тут даже не в физической близости. Игорь позвал бы его на свидание. Показал бы ему самые красивые места Петербурга, привел бы его к себе домой, познакомил бы с Федором Ивановичем и тетей Леной. У Игоря, на самом деле, так мало что можно предложить, но он был бы рад поделиться с Петей всем, что у него есть.       Начиная с сердца, которое Петя давно уже держит в своих руках.       Если бы только…       Игорь понимает, что надолго замолчал и что Петя снова смотрит на него, уже без страха и смущения, но по-прежнему неуверенно. И тогда Игорь отпускает его руки, чтобы обхватить обеими ладонями его лицо, бережно, как фарфоровую чашку.       У него в голове миллион вопросов и столько же сомнений, они перекручиваются и смешиваются, не собираются в слова, и Игорь просто надеется, что Петя подарит ему возможность понемногу задать их все. Но сейчас его интересует только один вопрос.       — Можно тебя поцеловать?       Еще миг Петя продолжает смотреть на него, а потом его глаза, как по щелчку, наполняются теплом и счастливыми искорками. Он расплывается в улыбке, плавно кладет ладонь Игорю на затылок и гладит, и что это, если не приглашение?       Игорь ловит себя на том, что тоже улыбается, как самый счастливый в мире дурак, гладит скулы Пети большими пальцами, а потом наклоняется и наконец-то целует его.       Это ощущается, как первый поцелуй.       Прошлый, с алкоголем и горечью, был важным, но он намного отчетливее ощущался последним. Оба были уверены, что больше никогда не коснутся друг друга вот так, и эта мысль не позволяла в полной мере насладиться тем, что они впервые касались. Впервые узнавали вкус друг друга, впервые так обнимались.       И вот теперь Игорь думает только о том, что это повторится еще не раз. Что у него будет еще много времени, чтобы как следует узнать губы Пети.       Он целует, и целует, и целует, и не может оторваться, а ощущение того, как Петя сладко дрожит и постанывает в его руках, совершенно пьянит голову. Приходится чуть отстраниться, чтобы сделать вдох, но Игорь и тогда не прекращает поцелуев, теперь в скулы, лоб, брови, подбородок и шею. Петя смущенно смеется, но даже не думает сопротивляться, наоборот — сам непрерывно водит ладонями по его плечам и спине и запрокидывает голову, подставляя больше чистой кожи.       — Ты воняешь помойкой, — вдруг говорит Петя, даже не думая прерываться. — Это отвратительно, Гром.       — Да?       — Да. Просто ужасно. Ты всё испортил.       Если бы всё, что Игорь портил, вызывало у людей такую улыбку…       Рядом раздается очень громкое покашливание, и только тогда Игорь возвращается в реальность. Они только что победили монстра, который убил Олега. Тварь получила по заслугам.       Сергей стоит рядом, делая вид, что очень заинтересован землей под ногами. И он держит меч — все еще меч, и в целом Игорь не удивлен, что тот больше не превращается в трость.       Чуть поодаль стоят Юля, Марго и Оксана, которая, неожиданно, тоже держит лук, и теперь становится понятно, чьи были те слабо запущенные стрелы.       — Ты был страховкой, да? — зачем-то уточняет Игорь, хотя уже прекрасно всё понял. — Ты же помнишь, что больше не бессмертный?       Петя закатывает глаза.       — Юлька тоже вечно напоминает, а мне каждый раз приходится вам говорить, что я всё ещё мог умереть в бою в любом случае. Не такое уж большое преимущество.       — Стоп, всё, — перебивает Сергей и тяжело вздыхает. — Вы хоть бы, это… А, неважно. Идем уже, а.       Игорь скользит ладонью по руке Пети до его ладони, пока не переплетает с ним пальцы. Легонько сжимает в молчаливом обещании: мы поговорим, мы обязательно всё обсудим и решим, как только выберемся из этого ада.       Они успевают сделать несколько шагов к девушкам, когда Оксана, которая все это время странно смотрела на них, резко идет навстречу. Игорь сперва думает, что она почему-то озлобилась на Петю, и уже готовится защищать его, но оказывается, что та смотрела на меч.       — Ребята, я… Я не знаю, как это сказать, правда, — бормочет она незнакомо серьезным голосом. Потирает лоб, нервно заламывает пальцы. — В общем, я, кажется, знаю, что это за меч. Но вы будете… шокированы.       Игорь переглядывается с Сергеем, потом с Петей. Никто, похоже, не понимает, о чём идет речь.       — Я просто видела, как он появился, и… Так. Нет. Давайте вернемся на яхту, хорошо? Пожалуйста.       — Так а в чем проблема? — напряженно спрашивает Марго. — Скажи сейчас, у нас будет время обдумать, чтобы…       — Да ну нет, нет же! Просто… поверьте мне на слово, хорошо?! Нам срочно нужно вернуться и поговорить с остальными.