ты гаришкак агонья у миня агонич эта лююбофь или ета паранойяя ляляляляля

      Серое поле простиралось перед двумя мужчинами на далекие расстояния. Предвечерняя прохлада окутала их. Серые облака затянули серое, темнеющее небо. Лишь вдалеке золотым светом сияло призрачное видение Древа Эрд, напоминая о своем былом величии.       Оба стоят на закате гниющего мира, полного тоски, грехов, проклятий и скорби, созданного когда-то давно по ошибке. — Все твои страдания были напрасны. Ты, увы, слишком слаб для того, чтобы взять на себя все их мучения.       Голос Шабрири был неровным и нервным. В его словах не было презрения, он скорее просто сообщал это Мидре как факт. В пустых глазницах безумца тлело слабое пламя. Он ничего не видел, только слышал далекие слова Трех Пальцев, отдающиеся где-то глубоко в его запутанном разуме.       Мидра отчаянно хватается за чужие плечи, цепляется сжимает чужую одежду. Огонь жжет, пожирает его изнутри. Ощущение такое, будто все его внутренности плавятся, а пламя вот-вот вырвется наружу через ребра, опалив тонкую кожу. — Но почему же, Шабрири? Я же так близок к тому, чтобы стать сосудом для Яростного Пламени, о, я был так близок... — дрожащим голосом молвил владыка. Очевидно, что за весь свой долгий путь он пережил немало.       Шабрири молчал. Он не ощущал искреннего сочувствия к бедному мужчине, скорее считал это за свою собственную неудачу. Он выбрал не того, он ошибся, Мидра не сможет стать владыкой, не сможет обратить этот и без того тленный мир в пепел, а золотое древо так и не будет сожжено. Все вокруг обречено и дальше гнить, разлагаться. Шабрири, вздохнув, обвил свои руки вокруг хрупкого тела мужчины, пока тот все еще держался за плечи. — О, простите меня, Три Пальца... О, прости меня, Яростное Пламя... — беспокойно бормотал безумец.       Пальцы Мидры еще сильнее сжали ткань одежды. Шабрири, нервно говорящий себе под нос что-то о Внешних Богах и Едином Мире, слышит его хриплое, прерывистое дыхание. Боль постепенно стихала.       И все же, их близость, подобно пламени, породила глубоко внутри них жгущее чувство, которое еще больше разгорелось, когда рука Шабрири, чтобы наконец отстраниться от объятий, совершенно случайно через ткань коснулась бедер владыки.       Двое начали отдаляться друг от друга, но Мидра тут же притянул мужчину обратно к себе, прижался к сухим губам, укусил их, он жаждал почувствовать чужую плоть. Шабрири задрожал, но не стал сопротивляться.       Это было подобно утешительной награде за все бессмысленные страдания владыки. Он так и не стал сосудом для своего божества, но об этом он мог забыть хотя бы на короткое время, поддавшись искушению. Того хотели остатки его разрушенного безумием разума.       Они оба рухнули на землю, покрытую засохшей, помертвелой травой. Мидра скользит губами по шее мужчины, взволнованное сердце застучало в висках. Каждое прикосновение обжигало как огонь. Рука Шабрири спустилась до тощей талии и скользнула под желтую рубаху владыки, тонкими пальцами касаясь его болезненно бледного и худого тела. Мидра задрожал, частично оголил их тела и вплотную пристроился к чужому паху, бесцеремонно толкнулся внутрь.       Шабрири взвыл, изогнулся, сжал ребра владыки, впиваясь своими ногтями в его тонкую кожу, оставляя маленькие царапины. Волосы безумца слиплись от пота, сердце билось ощутимо сильно. Его пустые глазницы, в которых ярко вспыхнуло желтое пламя, слепо смотрели вверх. Мужчина скалится от невыносимой боли, запрокидывает голову. — О, как мне больно! О, мои глазницы! Они горят! — завывает он, его пальцы еще глубже впились в плоть Мидры, что лишь ускорял свой темп, не заботясь о благополучии партнера, будто находясь в забытье, — Ох, как жжет, мою плоть разъедает!       Шабрири выгибается, вдыхает носом сырой воздух, его трясет, а владыка все еще совершает прерывистые толчки. — Что ты видишь, что Яростное Пламя говорит тебе? — Мидра хрипло вздыхает, касается кудрявых волос мужчины. — Три Пальца, о, я вижу их! — вопил безумец, он тут же сжал свои зубы от нестерпимой боли, фыркнул, прежде чем вскрикнуть, — мне больно! Ох, мне так больно!       Шабрири обвил свои ноги вокруг тела мужчины, его ногти, наконец, пустили алую кровь по телу, повреждая и разрывая красные сосуды, скрытые под хрупкой кожей. Дышать тяжело, будто грудь его чем-то сдавили, но с усилием сглотнув воздуха, он издал громкий, протяжный, страдальческий крик.       Тут же он поднял голову к Мидре, как будто снова обрел возможность видеть. Руки выскользнули из под желтой рубахи. Шабрири трогал лицо владыки, размазывая по нему кровь. Безумец слабо извивался и выгибал спину, но не от удовольствия, а от жгущей боли в собственных глазницах.       Владыка двигался быстрее, больно сжимал чужую талию, мужчина начал двигать бедрами ему навстречу, лишь больше насаживаясь на его член. Шабрири задрожал, завопил, обнял чужую шею, все больше прижимая к себе Мидру, кончая и пачкая семенем свой пах. Одним движением владыка вошел внутрь по самое основание и излился внутрь с хриплым стоном, царапая тело мужчины. Они оба отстранились друг от друга, тяжело дыша. Огонь, горевший в глазах Шабрири, постепенно угасал.