Звездная

Кэйа планировал провести этот день в одиночестве. Ну, разве что в компании вина. Много, много бутылок отличного мондштадского вина. В такой день он мог позволить себе стянуть со своего лица прилипшую к лицу маску и, уйдя за город, к одной из статуей Анемо Архонта, побыть... Собой. Тем самым мальчишкой, внутри которого - лёд, но не такой, который защищает слабое сердце. Это тот самый лёд, что своими собственными шипами медленно, постепенно сам убивал человека. Но Кэйа сам выбрал этот путь - путь медленного выгорания. Это он не смог смириться с тем, что произошло несколько лет назад, с тем, что не смог вернуть - или хотя бы попытаться исправить - то, что было сломано. Впрочем... Этому же и так суждено было сломаться, не так ли? Кому, как не последней надежде Каэнри'ах, знать о том, что ему не суждено стать счастливым, пока он не выполнит то, что от него хотят. То, что от него требуют. А на желания самого Кэйи... Всем глубоко насрать. А в этот день нахер посылает всё он. Всё своё поганое предназначение, от которого он столько лет пытался избавиться. От всего, что мешало ему наладить связь с Дилюком. От всего, что разорвало их связь, превратив некогда близких друзей и братьев... Нет, не во врагов. Но и друзьями их больше назвать было нельзя. Они стали... Никем. И от этого внутри Альбериха ещё более болезненно всё переворачивается, колется, сжимается. И покрывается новым слоем нетающего льда. И самое страшное - нет никого, кто мог хотя бы попытаться растопить этот лёд. Или... Есть? Меньше всего на свете он ожидал в это время встретить кого-то ещё на том месте, где раз в год оказывался он. Ну, может, иногда он бывал здесь и чаще, но не со стольким количеством алкоголя... И не с такими мрачными мыслями. Кэйа неторопливо обогнул статую архонта... И удивление его было настолько искренним, что он едва не выронил бутылку. Прислонившись к каменной поверхности, неторопливо потягивая вино прямо из горла, под статуей Барбатоса сидела путешественница. И, честно говоря, увидь он её в дневное время суток, не признал бы. Альберих привык видеть Люмин... Другой. Улыбающейся звёздочкой, что проносится буйным вихрем по Мондштадту - и не только - что помогает людям и освещает им путь. И, чего уж греха таить, и самому капитану Ордо Фавониус в том числе. Люмин не обиделась на его "шутку" - лишь тыкнула локтем в бок и стребовала обещание больше не использовать её в подобных целях. Кэйа пообещал - и каким бы обманщиком он не был, обманывать эту чудесную девушку, столько всего сделавшую для города - и самую малость для него самого - было слишком подло даже для него. И тем не менее видеть её ТАКОЙ... Было страшно. Страшно подумать, что могло довести Люмин до такого состояния. Он успел только услышать об её успешном возвращении из Инадзумы, но вот встретиться с ней... Это оказалось на удивление сложной задачкой. Даже Джинн, с которой путешественница сильно сблизилась, практически ничего не могла сказать, кроме того, что в короткую встречу с Люмин та выглядела ужасно расстроенной. Видимо, в Инадзуме случилось нечто весьма ужасное - и сейчас у него появился неплохой шанс узнать, что именно. - Хей, почётный рыцарь, тебе не говорили, что напиваться в одиночестве - дурная идея? Могла бы позвать меня - я с удовольствием составил бы тебе компанию, - Альберих пытался шутить, хотя у самого сердце - вдребезги. У самого - незаживающие душевные травмы. У самого - невидимая удавка на шее, с каждым годом затягивающуюся всё туже. И всё же... Знать, что эта сильная девушка страдает наедине с собой... Даже у него просыпается нечто, что отдалённо походило на совесть. Люмин резко вздрагивает и поднимает на него взгляд. Кэйа вздрагивает вслед за ней, а внутри кусок льда впивается в сердце ещё сильнее, ещё глубже - он никогда не видел, как путешественница плачет. И никогда не видел, насколько глубоко, насколько сильно было в ней отчаяние. И сейчас... Сейчас он сожалел, что, кажется, как и все вокруг был совершенно слеп. Люмин слышит чей-то голос, но из-за собственных всхлипов понять, кто это. И лишь когда чьи-то крепкие руки - и весьма холодные, до боли знакомые - вырывают из дрожащих пальцев полупустую - очередную - бутылку, а затем обнимают её, путешественнице кажется, что она... Нет, не замерзает. Скорее всплывает на поверхность после длительного погружения. Кэйа говорит с ней, не требуя ответа. Стягивая с рук перчатки, он впервые за долгое, очень долгое время касается кого-то. Особенно её. Порой ему хотелось банальных мелочей - взлохматить короткие светлые волосы, дотронуться до обманчиво хрупкой руки, прикоснуться к наверняка нежной коже шеи, щеки, плеча... Тогда он полагал, что не заслуживает такую возможность. Тогда он думал, что всё, что он заслужил - презрение и ненависть. Особенно своего названного брата. Особенно свою собственную. Однако... Однако судьба подарила ему встречу с Люмин - и ненавидеть себя почему-то стало крайне сложно. А желать вечного холода - тем более. Люмин плачет, уткнувшись в его крепкое плечо, обхватывая Кэйю за спину, а мысленно Кэйа вспоминал сам себя. Он ведь тоже когда-то так плакал - в тот день Дилюк едва не убил его в схватке. В тот день он получил Крио Глаз Бога. В тот день он навсегда потерял приёмного - мёртвого - отца. В тот день он лишился названного - живого - брата. - Я встретила своего брата... После Инадзумы мы недолго попутешествовали в окрестностях... И... Он был с магами Бездны, - та боль, с которой Люмин выдавливала из себя слова, почти физически могла убить. И Альберих сильно сомневался, что дело ограничится одной Люмин. Но, по крайней мере, теперь всё сходится... И они сходятся. Как детали многолетнего паззла, который был давно заброшен из-за нехватки деталек, закатившихся под диван и найденных совершенно случайно. Они оба - сломленные обстоятельствами, побороть которые не получается. Кэйа мог сколько угодно носить маску Арлекино, привлекая к себе внимание людей, что охотно верили ему, но в душе он - почти Пьеро, страдающий, мучающий сам себя. День за днём, день за днём. Но если он - Пьеро, то Люмин - несчастная Мальвина, вынужденная быть такой, какой её хотят видеть люди. Они оба - пленники этой жизни. И пусть Люмин была "такой" гораздо дольше, это не мешает Кэйе понимать её. И отчаянно желать помочь. Кэйа сцеловывает её слёзы. Люмин ощущает холод на своих щеках - слёзы всё же были водой, а вода на холоде имела свойство менять своё агрегатное состояние. Но она была не против - что такое легкая физическая боль, почти неощутимая под мягкими поцелуями, по сравнению с той болью, что выворачивала её душу наизнанку. Но холодок, которым делился капитан Ордо Фавониус, был словно мазью на раны. Лекарством, которое вводили маленькими дозами, дабы не навредить. Кэйа был её зеркальным отражением эмоциональной боли - она видела это в его единственном видном глазе, чувствовала это в его тихих успокаивающих словах, ощущала в неловких, но трепетных прикосновениях, которые не сковывались перчатками. Люмин больше не плачет - она обнимает Кэйю и они вместе до рассвета наблюдают за миллиардами звезд, изредка перебрасываясь тихими фразами-секретиками, что они решились доверить лишь друг другу, отпивая новую дозу вина... И скрепляя молчаливые обещания поцелуями. Они оба сломлены обстоятельствами. Они оба - невероятно целые, когда они рядом. И, пожалуй, сейчас это - наиболее надёжное лекарство. А что будет после его приёма... Покажет время.