Надо бы остановиться

Если все время, проведенное в СССР, Август не имел ни малейшего понятия, что по приезде расскажет своим друзьям, то прошедшая неделя с лихвой скомпенсировала пять тягомотных месяцев учебы. Август, измученный бесконечными издевательствами, даже не задумывался, чем именно занималась компания школьных диверсантов. Какого было его удивление, когда он узнал, что костяк компании составляет настоящая музыкальная группа! Конечно, сначала он злобно посмеялся про себя: «Эти бездари? Музыканты? Не смешите меня!». С высоты своего восьмилетнего музыкального опыта он отказывался воспринимать Громовскую чету в таком амплуа. Но стоило Диме принести гитару на их (от осознания «их» Августа до сих пор прошибает каким-то приятным током по телу) вечерние, даже ночные, дворовые посиделки, Августу пришлось приложить усилия, чтобы удержать рот закрытым. Игорь удивил, но не впечатлил Августа: он прекрасно играл на гитаре, но после пары песен все равно передал ее хозяину, отдав предпочтение сигарете в руках. Дима, в отличии от Игоря, почти закончил музыкальную школу, и гитара была для него как продолжение руки. Август считал, что влюбиться в Диму более невозможно, но, когда тонкие пальцы скользнули по струнам гитары, Августу показалось, что он играет на струнах его собственной души. Дима запел какую-то очень грустную песню про надежду. Все, кроме Димы и Августа, были уже достаточно хмельные и углубились в свои переговоры, поэтому Август позволил себе немного уплыть в свой мир: «Мой Dimochka поет только для меня». Он мог только завороженно смотреть на перебор аккордов, подперев ладонью щеку как принцесса, слушающая серенаду. Они просидели весь оставшийся вечер, повернувшись только друг к другу. … Как оказалось, когда Игорь и компания прогуливают школу, они репетируют в гараже отца Игоря. Туда Август тоже был приглашен, пусть не сразу. - Это место очень важно для нас, особенно для Игоря. Не говори никому пожалуйста, что ты здесь был, - Дима остановил Августа на пороге и удержал за предплечье. В моменты редких прикосновений Димы Август молился, чтоб его анемия не позволяла ему покраснеть. В гараже был полно всякого хлама, тесно и немного сыро. «Почти real grunge», - Августу пришлось пригнуться, чтобы не удариться о дверной косяк лбом. Людей из компании сюда взяли не всех, но места все равно было мало. Август осторожно облокотился спиной о стену и случайно коснулся висящей на ней рамки. Пока компания была занята рассадкой и настройкой инструментов, Август под тусклым светом единственной лампочки рассматривал фотографию. На мотоцикле с коляской сидел темноволосый мужчина и очень похожий на него паренек лет десяти с мотоциклетным шлемом в руках. В ребенке Август смутно узнал Игоря: «Не могу поверить, что он был таким кудрявым и умел улыбаться». Взрослый же смотрел со старой выцветшей фотографии гораздо более тяжелым взглядом, чем-то похожим на Игоря в настоящем. «Костя и Игорь Гром», - прочитал в уголке фото потертую надпись Август, и развернулся как можно скорее, потому что, кажется, влез во что-то очень личное. Август всегда мечтал побывать в подобных местах. Его совершенно не тяготили тусовки в Амстердаме: на богато обставленных квартирах, с приличным алкоголем (иногда краденным у высокопоставленных родителей) в обществе таких же как он – богатых детей богатых родителей. Но они всегда проходили совершенно, как теперь кажется Августу, одинаково пресно. «Когда вернусь и расскажу, что я здесь видел и как тусил они все сдохнут от зависти», - в таких посиделках, в гараже и на улице, чувствовалась душа. «Эти люди тянуться друг к другу искренне, а не из выгоды. Они оплот и поддержка друг у друга, больше никто их не примет и не поймет», - возвращаться Августу с каждым днем хотелось все меньше и меньше. Как прошел тот вечер Август запомнит на всю оставшуюся жизнь. Они все вместе горланили песни под гитару, проливали на себя и друг на друга пиво из банок и канистр. Смеялись, обнимались, по шуточному дрались. - Господа и прекрасные дамы, - Игорь несколько раз ударил по пустой банке ржавым гаечным ключом. - Все присутствующие здесь приглашены на первое, - он обвел всех заговорщицким взглядом, - выступление рок-группы «Грянет гром»! Гараж взорвался восторженным гомоном, звоном битого стекла и громкими аплодисментами. Юля притянула Игоря к себе и они смачно и грязно поцеловались под неутихающие возгласы и хлопки. Август радовался со всеми остальными. Только на секунду тень тоски промелькнула на его лице при взгляде на поцелуй. Только так можно смотреть на несбыточную мечту. - Ты же придешь? – на периферии зрения появился Дима. Он восторженно смотрел на происходящее, как будто не верил собственным глазам. Август нервно усмехнулся ему в ответ. - Конечно, - Август положил ладонь Диме на плечо. Брови Димы на мгновение удивленно поднялись, но он тут же расслабился и непринужденно засмеялся. - Спасибо. Представляешь, мы возможно споем даже нашу собственную песню! Очень волнуюсь… Я до этого только на отчетных концертах выступал, а тут, - Дима пожал плечами, и, кажется, Августу уже пора бы убрать руку. А так не хотелось. - В общем - страшно очень. Там такая публика… Один раз даже помидорами кидали! И где только взяли… - Дима усмехнулся уже нервно. Они не в первый раз так отгораживаются от компании, разговаривая о чем-то своем. У Августа каждый раз переливается что-то горячее и тягучее в районе груди, когда Дима доверяет ему что-то такое, личное. Он весь во внимании, почти не моргая, смотрит на зеленые глаза, в которых плещется тревога, на потрескавшиеся губы, из которых утекает спутанный поток мыслей, чувств. Август впитывает каждое слово, чтобы после возвращения в Нидерланды вспоминать их раз за разом. Что, когда-то, ему искренне доверяли. Он был кому-то нужен. … В темном подвале было тяжело дышать. Воздух тяжелый: клубами сигаретного дыма, алкогольных паров и запахом застарелого пота путался под ногами. Августу почти сразу захотелось развернуться и уйти, но он прекрасно помнил ради чего (ради кого) он сегодня ночью практически сбежал из дома. В импортных майке и джинсах он сильно выделялся из толпы, поэтому очень обрадовался, когда заметил знакомые лица. Дима, Юля и Игорь уже стояли у импровизированной сцены. Игорь о чем-то громко спорил с низким полным парнем в очевидно паленой олимпийке «Адидас». Кто-то сзади осторожно, но крепко, взял Августа за руку. - Не ожидал тебя здесь увидеть, доброй ночи, - голос тонул в какофонии из голосов и музыки и Август развернулся в сторону его источника. С каким облегчением он выдохнул, узнав Сережу. - Что ты тут делаешь? – в руке у Сережи была бутылка. Взгляд уже немного дезориентированный. - Меня позвали, - Август махнул рукой в сторону сцены, - а от тебя я такого не ожидал, - Август шуточно упрекающе ткнул Сережу пальцем в грудь. Тот только рассмеялся в ответ. - Значит Олега на их репетициях ты не встречал? – глаза Августа за очками округлились, - он же их барабанщик! - А я думал, у вас война, - они плавно перетекли подальше от столпотворения к стенке. Здесь, наконец, можно было не орать друг другу в ухо чтобы что-то услышать сквозь гремящую музыку. - Ну как тебе сказать… - Сережа сосредоточил взгляд на бутылке спиртного в руке, - кстати, будешь? – и, улыбаясь, протянул ее Августу. Он замешкался на секунду в нерешительности, но все-таки взял. Это первый раз, когда он пьет алкоголь в этой стране, и пока его впечатления от местного пойла крайне сомнительные. Практически все, что он здесь видел, продавалось в lar'kakh в канистрах или коричневых стеклянных бутылках, которая сейчас покоилась у него в руках. На дне плескалась жидкость неопределенного цвета, вязкости и запаха. У Августа на сегодняшнюю ночь был конкретный и очень рискованный план, и ему определенно не помешает капля чего-то покрепче. Просто чтобы решиться. Он делает глоток, стараясь не вдыхать запах слишком резко. Рот и горло обдает чем-то горьким и едким. Вкусовые рецепторы горят и Августу стоит нечеловеческих усилий не выплюнуть то, что не успело стечь в горло. Он зажмуривается и стирает предплечьем остатки пойла с губ. Внутри разливается прожигающее насквозь тепло, а во рту кислое послевкусие. Это самое жуткое, что он пробовал в своей жизни, ассоциируемое по степени мерзости только с медицинским спиртом, запах и ощущение, когда Август лежал во многочисленных больницах из-за своего позвоночника. - Неа. Так не торкнет, - Сережа взял руку Августа с бутылкой в свою, и поднес к лицу, горлышком к губам, - пей еще. Оно потом нормально, - он пьяно растягивает слова и по лисьи улыбается Августу. Снова зажмурившись, он осилил гораздо больше, почти допив бутылку до конца. Сережа рассказывал про их с Олегом отношения: как они познакомились в детском доме, как Олег защищал Сережу и как это вылилось во что-то гораздо большее, чем просто дружба. Август немного не понял, зачем он ему это рассказывает, но слушал с неприкрытым энтузиазмом. История на подкорке отпечатывалась чем-то саднящим, знакомым. Сережа рассказал, как Игорь и компания задирали его, как Олег и Игорь ходили в одну секцию по борьбе и как Олег назначил Грому дуэль и победил на ринге. Как Игорь зауважал Олега и это переросло в их дружбу. Пусть Сережа и Игорь все еще друг друга немного недолюбливали, но терпели. Как в их подпольной тусовке Олег научился немного играть на барабанах, так как всегда мечтал заниматься музыкой. Как они придумали «Грянет гром». С каждым глотком Август чувствовал, как дышать и говорить становиться легче и легче. Руки стали почти невесомыми, хотелось бесконечно смеяться, а у пива пропало противное послевкусие. Хотелось еще и еще, и он осушал вместе с Сережей одну бутылку за другой. Когда огни в полумраке подвала поплыли перед глазами Августа, а бетонный пол стал мягче, затягивая ноги как зыбучие пески, шум ненадолго стих, и Сережа потащил ничего не понимающего Августа ближе к сцене. На ней активно переставлялись инструменты, люди суматошно перебегали из одного угла в другой, стараясь перекричать между собой гул под сценой. Среди них Август узнал паренька в «Адидасе». Веки то безвольно падали, не повинуясь хозяину, то наоборот распахивались навстречу мигающим огням. Все вокруг походило на безумную карусель, у которой отказали тормоза и Август был, по ощущениям, на первых ее рядах. Казалось, если бы не держащий его за локоть Сережа, его грудную клетку давно проломил бы на сквозь чей-то ботинок. Вновь стало тяжело дышать, в легких, смеясь, плескалась тяжелая ртуть. Все, что удерживало сейчас сознание Августа — это план, и он готов к его осуществлению как никогда. На сцену вышли четыре силуэта, одетые в черное и блестящее – Август успел потерять очки и теперь ориентировался больше на звук и свет. В зале раздались жидкие аплодисменты, и он узнал восходящих звезд. Взгляд заметался в поисках Димы и, найдя его настраивающим гитару, Август присоединился к аплодисментам. Окружающие посмотрели на Августа и Сережу косо. - А шо таки так тухло? Це шо - похороны вам?! – перед ребятами на сцене вышел тот самый толстяк и гул начал постепенно нарастать, - встречайте наших новеньких – «Грянет гром»! Волна чистого хаоса захлестнула все помещение, и Август, целиком отдав себя ей, кричал и хлопал вместе с остальными. Звонкий удар по тарелкам, первые аккорды. - Ну че народ, с лёгонького начнем? – перед лицом Августа (спасибо родителям за высокий рост, иначе он бы совсем ничего больше не увидел) мгновенно вырос лес из рук, показывающих «козу». Сквозь них он пытался рассмотреть, насколько это возможно с его зрением, Диму. Тот стоял на второй линии на сцене, рядом с синтезатором и играющей на нем Юлей. Как только он зацепился за знакомую фигуру взглядом, куда-то испарилось бесстрашное опьянение, а к горлу подступил приступ паники. «Пан или пропал», - успел еще давно выучить выражение Август и сейчас наконец-то понял его значение. Сережа многозначительно дернул остолбеневшего вмиг Августа за плечо и, не найдя в его лице ответов на какие-то свои невысказанные вопросы, продолжил качаться в такт музыке. Группа выступала бодро, периодически не попадала в ноты, но от этого музыка звучала даже лучше. Было что-то комичное в их выступлении: в скандировании Игорем песен, вздернутым от собственной важности Юлиным носом, Олегом, отбивающим по барабанам так, как будто он давно с ними сросся. Августу моментами становилось то очень хорошо, и он поднимал со всеми руку с «козой», то страшно грустно. Как будто жизнь его кончиться буквально через несколько минут, и он растает как мотылек, летящий в разъярённое пламя. Дима на сцене максимально собран, сегодня в его руках не просто акустика, а электро-гитара, и Август за много метров от себя чувствует его страх. Это не его гитара, жмущая и душная черная кожанка, ему жутко не по себе от подпевающей невпопад массовки под сценой. Августу хочется подняться на сцену, перекинуть его через плечо и унести подальше, в уют и тепло. Чтобы Дима играл на своей cute old guitar только для него. Песни сменяют друг друга без перерыва. Август потом обязательно спросит у друзей что это за красивые песни: про войну и про туман. Они доигрывают последнюю песню, и следующая от чего-то не начинается. В зале возмущенные вскрики, на них шикают окружающие. - Олег сказал, что они в конце споют свою собственную, - Сережа полностью опирается на Августа, от чего тот чуть не падает вбок. - Мне они ничего не говорили, - в его голове мгновенно бегущей строкой пролетели слова «последняя песня». А это значит его личные часы судного дня уже показывают без пятнадцати двенадцать. - Ну так это сюрприз. Мне Олег даже говорить не хотел. Игорь громко о чем-то перекрикивался с Олегом в другом конце сцены. Юля стояла в напряжении, а Дима судорожно рассматривал что-то в зале. Недовольство нарастало. - А сейчас, - Гром на пятках развернулся обратно к залу, - прозвучит песня, которую вы нигде никогда не слышали! Потому что это наша песня! Олег отбил первые аккорды марша, и Дима ударил по струнам как в американских фильмах, которые в тайне ото всех любил Август. Душа вылетела и ударной волной вернулась в тело. Это лучше, чем «Нирвана», «Секс пистолс» и все, что когда-либо слышал Август. Грязно, долбит даже не в уши, а внутрь головы. Классик внутри Августа бьется в агонии, и он сам с удовольствием задушит его, если тот сам не умрет. Все, что происходит на сцене и льется в зал – сплошной концентрированный протест. И не только Августу это приходиться по душе: в зале – фурор. Свист, танцы и попытки подпевать неизвестному тексту.

«…Редакция требует крови»

«- в ней тонет родной Ленинград!»

Песня заканчивается, и подвал взрывается визгом и криками. Это феерический успех, Август ловит этот момент каждой клеткой тела. Он сам в нирване вместе с залом скандирует: «Гром! Гром! Гром!». Игорь подзывает к себе остальных, и они отвешивают шутовской поклон. «Репетировали, придурки» - Августу становиться от этого еще смешнее. Оглянувшись вокруг себя, понимает – Сережи рядом нет. Он уже пробирается сквозь людей ближе к сцене. Август воодушевленно идет за ним. Он уже успел сотню раз за последнюю песню умереть и воскреснуть от страха и тревоги. «Сейчас или никогда, сейчас или никогда…» - по дороге он выхватил из ящика только открытую бутылку и осушил ее почти в два глотка. Кислота внутри придала болезненной уверенности, что все будет хорошо. Сережа уже прыгал горной козой вокруг Олега, не решаясь: то ли запрыгнуть на него, то ли просто потрясти от восторга. Они мгновенно ушли щебетать в сторону и почти потерялись из вида. Остальные еще стояли у выхода. Игорь о чем-то вновь спорил на повышенных тонах с «Адидасом», за его плечом, заломив руки, стоит Юля. Алкоголь в крови вновь добрался до центра принятия решений и последний оплот разума промелькнул и исчез, как молния на грозовом небе. Дима уже собирался уходить куда-то прочь от друзей, за импровизированный занавес сцены, вот уже виднеется только его спина с чехлом от гитары. Август догоняет его и, кажется, не рассчитывает силу, с которой схватил его за куртку. Дима испуганно разворачивается к нему, но черты лица тут же разглаживаются, откладывая обороняющее выражение. - О, привет! Здорово, что ты пришел! Слышал наше выступление? – он смотрит на Августа своими бездонными глазами, и Августа начинает вести как при самых сокровенных фантазиях в душе. Он делает к нему шаг, сокращая дистанцию до неприличного минимума. - Да, мне очень понравилось, - голос дрожит, скатывается куда-то в бас, и дыхание срывается, - Ты был неотразим. Дима тушуется, щуриться, пытается что-то разглядеть в его лице и отходит назад. Август делает шаг навстречу. - Август, с тобой все в порядке? Ты какой-то… У тебя жар? – Дима прикладывает ладонь ко лбу Августа. Он перехватывает его ладонь и сжимает так, что у Димы на лице проскальзывает уже не прикрытая паника. Они заходят дальше за висящие лоскуты плотной ткани. Это все напоминает Августу извращенное танго, губы непроизвольно растягиваются в улыбке. - Ты меня пугаешь, - Дима подобрался и теперь смотрит в карие глаза напротив уже с вызовом. «Будто готовиться к удару. Дурак.» Действие длиться доли секунды. Август притягивает за руку Диму к себе, наклонившись, мажет по губам целомудренным поцелуем. Дима в его руках по ощущениям, стал каменным, и Август нагло притягивает его ближе, подхватывая за талию. Дима не отвечает ему на поцелуй, только смотрит распахнутыми зелеными глазами. Август, в своем желание его «успокоить», проникает языком глубже в рот, прикусывает обветренную губу. Дальше только ржаво-красная ткань мелькает перед глазами. Август приподнимается на четвереньки – удар сильный, прямо в скулу. Перед глазами плещутся не то огоньки от выпитого алкоголя, не то внезапно нахлынувшие слезы осознания. Димы рядом с ним нет. Да и скорее всего, уже никогда не будет. Он сам все испортил. Думал, что его любовь окажется сильнее. Мир перед глазами ускользал, сжимался в безвкусное «ничего». Крошился в руках как засохшая глина. Он поднялся и отряхнул прилипшую к рукам грязь, стер пыль с колен. Щека саднила, но пока еще не болела так, как будет болеть на утро. «Я сам все испортил. Fucking idiot», - внутри билась беззвучная злоба. Если бы можно было разрушить себя самого изнутри, Август бы сделал это сейчас, не задумываясь. Взгляд утонул в бесконечном полумраке подвала. … - Молодой cheloveck, это уже выходит за все рамки наших договоренностей, - отец смотрит на него из темноты дверного проема, - сначала не появляешься на занятиях – я тебя прикрываю. Август физически не может сильнее закатить глаза. Он хочет потереть усталые глаза, под которыми уже залегли темно-синие пятна от постоянной тревоги и недосыпа, но дотрагиваться до синяка на скуле все еще больно. Но не больнее, чем сейчас объясняться перед отцом. С ночного побега прошло всего три дня, и ван дер Хольт старший обещал Августу первоклассную трепку за непослушание и манипулирование бесконечным доверием отца к нему. На счастье, тот был занят какими-то вопросами дипломатической миссии, которая неумолимо близилась к своему концу, и у Августа было время хорошо обдумать свое оправдание. Этого он не сделал. - Vader, I’m so sorry… - Не нужно этих пустых слов. Я хочу знать: где ты был и что ты сделал? – голос отца свинцовый, он припечатывает Августа к постели, как гвозди крышку гроба. Он может только молча смотреть в ответ. Если он откроет рот, из него польются только надрывные рыдания без слез, которыми он страдает последние три ночи. Потому что все слезы он выплакал еще на рассвете той злополучной ночи. Отцу они точно не нужны. - Или ты завтра идешь в школу, - он развернулся в коридор, его лица уже не видно, но по тону Август понимает, что его дела плохи как никогда до этого, - или ты летом не видишься с Мико. - Ik ga wel (я пойду), - при упоминании имени сестры сердце впервые с концерта пропустило удар о грудную клетку. Он даже приподнялся в силу своих возможностей, попытался найти взглядом отца в коридоре. Ответом ему были только удаляющиеся шаги. «Oh, mijn God, только бы добили сразу», - он отвернулся к стенке, готовясь к сновидениям сцен расправы от своих новых друзей до самого будильника. Поспать ему все-таки удалось, пускай только пару часов перед подъемом: «Это лучше, чем ничего». Попытки привести себя в хоть сколько-то приличный вид не увенчались успехом, и из зеркала в коридоре на Августа смотрело жуткое, угловатое, бледное, с красными глазами и синяками под ними, чудовище. Он сам никогда не считал себя страшным красавцем (хотя его уверяли в обратном), а теперь хотелось от злости на себя разбить зеркало, поставить отражению симметричный ушиб на другой щеке. А лучше истечь сейчас кровью и никуда не пойти. Но перспектива до Рождества не увидеть единственного оставшегося дорогого Августу человека взяла его за шкирку и выбросила прочь из квартиры. Он шаркающей походкой дошел до школы. Сел за свою парту и стал ждать, когда на него ниспадёт небесная кара. А она все никак не падала. Зловещая четверка преспокойно со звонком зашла в класс и села на свои места. В сторону Августа не прилетело ни одного слова. Он поднял на них ошеломленный взгляд, и за ним не последовало ничего страшного. Ему спокойно помахали рукой в знак приветствия и развернулись обратно. Август с размаху ударился лбом головой об парту. - Август, с тобой все в порядке? – Мария Ивановна, вытянув шею, пыталась рассмотреть его на задней парте. - Да, все хорошо, с-с-спасибо, - затараторил он в ответ. Остроконечные, черные, готические, больше похожие на изощренные темницы, воздушные замки постепенно начали расплываться. Август еще с минуту посидел в полном ступоре, но, в конце концов, вернулся мыслями к теме занятия. «Я больше ничего не понимаю» - слова сами вырисовывались на полях тетради. Все оказалось гораздо менее катастрофично: после урока к Августу подошла Юля и сама спросила, что случилось и не нужна ли ему помощь. Осторожно спросила про синяк и Августу пришлось соврать, что его кто-то ударил, но в темноте подвала он не увидел кто именно. Она в ответ только засмеялась и поздравила его с «боевым крещением». - Кстати. Дима о тебе спрашивал, - Юля села на парту перед Августом, закрывая их от остального класса. Все нутро Августа свернулось в трубочку, но внешне он только посмотрел на нее с тенью удивления на лице. - Встретиться с тобой зачем-то хотел, - она бездумно болтала ногами в воздухе, - он все три дня по школе бегал. Тебя искал. - А что случилось? - а не сорваться с места и сделать вид, что ничего не случилось, требовало всего его незначительного актерского таланта. - Я не знаю. Никто не знает, я всех расспросила, - Юля с интересом рассматривала свои туфельки на предмет загрязнения, - ты сам как думаешь? - Я с ним поговорю, - Август со всей серьезностью кивнул ей. Юля ловко спрыгнула с парты. - Спасибо большое. Я за него переживаю, он мне как младший брат, - она потрепала Августа по волосам, на что он кротко улыбнулся. Юля оказалась не такой уж и тварью, какой он ее считал. - Он сказал, что будет тебя ждать за школой, после второй смены. Мы вас на лавочке подождем, - Юля бабочкой упорхнула в противоположный конец класса, напоследок лучезарно улыбнувшись. «Дима о тебе спрашивал… Встретиться… Со мной…» Кровь шумела в ушах до конца всех занятий. … Тень заволокла задний двор школы. Майское солнце нехотя катилось к закату дня. В воздухе неумолимо пахло первыми летними вечерами, из открытых окон первого этажа хрипело старое радио. Под этот аккомпанемент Август отбивал ногой по земле в ожидании неизбежного. «Мы бы все равно когда-нибудь поговорили. Рано или поздно встретились бы» - Август то нервно озирался по сторонам, то зависал взглядом на повороте на задний двор. С окончания занятий прошло уже бесконечных пятнадцать минут, и ему как можно скорее хотелось уже получить свой заслуженный второй синяк и убраться восвояси (домой, плакать). Он даже вспомнил все дыхательные упражнения для успокоения, которым его учила еще лично мама. «Мама…» - мысли вновь уходили в какую-то тягостно-статическую стезю и хотелось уже только одного - простой тишины: «… и покоя». - Привет, - Августу хотелось верить, что в Ленинграде с ним мог бы случиться пустынный мираж. Он вынырнул наконец из своих мыслей в реальность, когда к нему подошел Дима. Хотелось упасть тряпичной безвольной куклой, потому что зеленые глаза напротив смотрели на него с выражением вселенской печали и чем-то еще, особенным - невысказанным. Август дернулся сказать что-то в ответ, протянуть руки, но так и не решился. Сил хватило только виновато смотреть в невидимую точку у себя под ногами. - Август ван дер Хольт, - по телу прошлись мурашки от серьезности тона. Даже не верилось, что это говорит Дима – меньше его на голову и младше почти на год. По-взрослому, с требованием. - Посмотри на меня, - Август не хотя, исподлобья, но исполнил просьбу. Через много лет, ему будет казаться, что в ту минуту он просто умер. Потому что его требовательно взяли за ворот рубашки и потянули вниз. Он бы потерял равновесие если бы не опирался на стену сзади. К ней его буквально припечатали неожиданно сильные руки. Август смог только широко распахнуть болезненные глаза в ответ. Дима целовал его требовательно, чуть стукаясь кончиком курносого носа об орлиный Августа. Сминал чужие губы, дотрагивался: то накрывая полностью, то едва касаясь. По этим неловким движениям Август понял, что Дима делал это впервые, если не считать пьяного инцидента. Он оторвался от Августа и теперь судорожно хватал ртом воздух. На щеках загорелся алый румянец, он озирался по сторонам, как будто что-то потерял. Но хватку на воротнике не ослабил ни на долю. Август и так не собирался никуда бежать. Он больше никогда не убежит. Запечатлеет в памяти каждое прикосновение. - Придурок ты, Август, - Дима смотрел на него абсолютно пьяными глазами. Подошел на шаг ближе, до опасного соприкосновения тел, - ты нахрена это сделал прям на концерте? Подождать не мог пять минут? А если бы пацаны увидели? Ты бы так легко не отделался, - он уже открыто смеялся. С непривычки целоваться голос безбожно хрипел, и для Августа это было равно выдернутой чеке у гранаты. Он без лишних слов наклонился и поцеловал Диму. В ответ ему только что-то возмущенно простонали в губы, и блондин притянул Августа за волосы еще ближе, углубив поцелуй.   Они стояли так, сокрытые от всего остального мира, кажется до утра следующего дня, а может и мая следующего года. Постепенно зажглись огни в окнах напротив школы, и в одном из них мелодичный женский голос исполнял новую песню:

«…Надо бы, надо бы, надо бы остановиться!»

Дима смотрел на Августа так, как ни на кого и никогда в своей жизни до этого. «Первая любовь», - не мог поверить своему счастью, пусть сначала и немного испугался. Август покрывал все лицо и шею поцелуями, мазал губами по пылающей коже и, кажется, сам сгорал дотла в их общем счастье.

«…Но не могу, не могу, не могу, не могу.

Не могу и не хочу!»