В долине звездной росы

С момента их с Кэйей поездки на остров прошло две недели. Как и с момента поцелуя его шрама на запястье, и тех самых слов: «Ты — моё самое главное сокровище» Дилюк лелеял их в сердце, настолько, что, вернувшись домой и оставшись наедине, коснулся губами запястья, сцеловывая поцелуй Кэйи. Но об этом он никому не расскажет. Никогда. С тех пор Дилюк чувствовал себя не в своей тарелке. Да, его затянули дела на ферме и Кэйю, судя по сообщениям, тоже. Но не покидало ощущение, будто они избегают друг друга — или, правильнее сказать, оттягивают момент встречи. Он не знал, как смотреть Кэйе в глаза после поездки. Но не в плохом смысле, нет. Просто Дилюк понимал, что ещё одна встреча, и он больше не сможет сдерживать любовь, а сразу, с порога вручит сердце Кэйе, и пусть делает что угодно. Но что угодно Кэйа с ним не сделает — поцелует каждый шрам, обнимет и примет. И осознание этого выбивало Дилюка из колеи. Вера во взаимность топила его все две недели и одновременно пугала — вдруг он не так понял? Но больше всего он боялся другого. Что русалка, воссоединившись с родственной душой, вновь обнаружит себя покинутой… одной.

***

— Ужин готов, — сообщила Аделинда, заходя к Дилюку в кабинет. — Спасибо, Ади, скоро буду. — Через «скоро» минут твои любимые пирожки остынут. — С яйцом, луком и травами с особой грядки? — Именно. Работа подождёт, а любимые пирожки — нет. Особой грядкой Дилюк называл кусочек земли, где Аделинда выращивала собственные травы. Он так и не запомнил их все, не знал, какие и для чего нужны, но Аделинда разбиралась в них отменно и, добавляя в блюда, создавала еду богов.  На столе, помимо головокружительно пахнущих пирожков, стоял заварник с ягодным чаем и черника с грядки. — Сядешь за стол со мной? — спросил Дилюк. — Хочешь что-то обсудить? Аделинда, как всегда, видела его насквозь. Первые минуты они сидели в тишине, но её прервал вопрос: — Как поживает Кэйа? Давно он к нам не заходил, — Дилюк аж перестал жевать, уставился на Аделинду и положил надкусанный пирожок на тарелку. — Хорошо. Как и у меня, много работы. Сама понимаешь, лето. — Лето… И что-то, произошедшее пару недель назад, после чего вы оба сами не свои. — Дилюк поднял на неё взгляд. — Я видела его на днях в магазине Пьера. Он, как всегда, улыбался, но выглядел немного потерянным, будто подсолнух, тянущийся к солнцу, но не уверенный, что оно будет светить ему в ответ. Тишина села вместе с ними за стол и стала третьим гостем, добавляя в ужин нотки горечи. Дилюк долго собирался с мыслями, пока не произнёс: — Что если… что если солнце хочет светить подсолнуху всю жизнь, но боится, что однажды поутру цветка больше не будет? Кто-то его срежет? Или он сам захочет жить на другой грядке. Что если его пребывание здесь — временный отдых, а потом жизнь заберёт его туда, где он раньше обитал? — Милый, — Аделинда накрыла ладонь Дилюка своей. — Он принадлежит Стардью так же, как и ты. Вы — два самых прекрасных цветка долины и всегда смотрите друг на друга, вместо солнца. Ты боишься повторения ситуации в детстве? Или есть что-то ещё? — Да, ещё… Я ведь тоже считал долину своим домом, а потом уехал… — Но вернулся. — Вернулся. — Ты не видел мира снаружи, тебе это нужно было — найти себя в странствии: и по городам, и по уголкам души. Он же видел этот мир и действительно знает, что его место здесь. И Альб знал. — Альб? — Да. Он приходил к нам в гости иногда, мы с мастером Крепусом старались одаривать его и угощать — выражали так свою благодарность за время, проведённое с тобой. Ты помнишь нрав отца, мы старались дать тебе многое, но не всё было в наших силах. Зато было в силах Альба. И я по сей день ему за это благодарна. — Я не знал. — Однажды он пришёл к нам после поездки в город. До последнего скрывал, зачем ездил, но в тот вечер рассказал, — Аделинда сделала глоток из чашки, от долгих разговоров в горле пересохло. — Он был на награждении внука. Думал, посмотрит на него и загордится, а вместо этого увидел в его глазах такую печаль, что у старика сжалось сердце. Кэйа не горел своей наградой, жизнью и работой. Он гас, Дилюк. Одна рука Дилюк чувствовала тепло ладоней Аделинды, а вторую он сжимал так, что ногти впивались в ладонь. Дилюк испытывал горечь за Кэйю — понимал, знал, как город может душить. Оказывается, Аделинда слышала о Кэйе, о том самом мальчике с пляжа. Он мог узнать о нём раньше… А ещё Дилюк скучал по Альбу и отцу. Аделинда дала ему пару минут переварить услышанное и продолжила: — Сейчас Кэйа сияет, цветёт, как самый крупный и зрелый подсолнух. Но причина этому кроется не только в долине, больше всего огня в его сердце зажёг ты. — Дилюк поднял голову. — И у вас это взаимно. Поверь, милый, ты не потеряешь его. Такое не теряется и не стирается временем. Ваши жизни связаны с самого детства. Сердце Дилюка готово было выпрыгнуть из груди. Аделинда всегда подбирала особые слова и знала, как достучаться до самого сокровенного. Он хотел этого разговора — очень нужного ему сейчас, но не ожидал, что в одно мгновение всё станет настолько прозрачно и ясно, как летнее небо, не видевшее туч больше недели. Что он будет сидеть и сдерживать эмоции, прикрывая рукой лицо и пытаясь дышать. За окном начинался закат. Ему нужно, ему очень нужно к Кэйе. Дилюк очнулся, будто ото сна, посмотрел на Аделинду и её улыбку, так и говорящую: «Иди к нему». Он и пошёл, вылетел из дома в рабочей рубашке и потёртых штанах, напугал Ригеля, собрал удивлённые взгляды работников и раздавил пару ягод кроссовком — не смотрел под ноги, лишь вперёд, в сторону Кэйи.

***

Закат наливался всеми оттенками оранжевого и красного. В этом году Кэйа высадил целое поле подсолнухов, и сейчас они были почти с них ростом. Ноги сами вели Дилюка к этим цветам, в сердце поселилась уверенность, что именно там он найдёт Кэйю. Ряд за рядом подсолнухи тянулись к солнцу, Дилюк тоже. И в конце поля он увидел его — загорелая кожа, что контрастировала с белой рубашкой, соломенная шляпа и тёплый взгляд, полный любви и тепла. — Я думал, это мой пёс, но… — тихо произнёс Кэйа. — Но? — Но глубоко в сердце надеялся, что ты. — Я здесь. Дилюк протянул руку вперёд, да так и замер, едва касаясь лица. Кэйа взял её и притянул к себе, прижимаясь щекой и ластясь. По небу разлили ещё пару банок с красной краской. Казалось, оно начнёт кровоточить, если Дилюк не сделает то, о чём так долго мечтал. — Кэйа… — звезды в его глазах вновь сияли и смотрели прямо на Дилюка. — Оттолкни меня, если я не прав, если ошибся. — Никогда. Никогда я тебя не оттолкну. Ни один подсолнух не тянулся к свету так, как эти две души тянулись друг к другу. Ни один лепесток цветка не мог сравниться с нежностью их поцелуя — первого, долгожданного и самого сладкого. Каждый вкладывал в него все чувствах, и оба тонули в них — упоительных, взаимных и самых искренних. Солнце зашло за горизонт, а подсолнухи опустили свои головы вниз, не желая смущать два любящих сердца, что наконец обрели друг друга.