Детская агрессия. 101 способ избавиться от неё.

      1991

      — Данечка, ты чего поникший сидишь? — Балашиха, что только закончила накрывать на стол, подошла к ребёнку и погладила по голове. Он не реагировал на прикосновение, что не на шутку обеспокоило сестру. — Малыш, не молчи. Тебя кто-то обидел? — Папа не приедет, да? — Московский в глубине души надеялся, что Мария развеет его сомнения, но головой понимал — чуда ждать не стоит. Отец явно занят чем-то более важным, чем день рождения сына. Балашиха отодвинула стул, присаживаясь рядом с Химками. Теперь понятно чего он весь день помогал по дому, наряжался и бросал то и дело взгляды на входную дверь. Сначала Маша думала, что он в тайне пригласил кого-то из дворовых мальчишек, не предупредив сестру, зная её отношение к друзьям. Они не считали Данилу ровней себе, пользуясь всеми благами их дома. Например, Nintendo Super Famicom, забитый всеми изысками холодильник и гардероб с вещами на любой вкус и цвет. Эта дружба напрягала Марию и она старалась оградить дружелюбного брата от потребительского окружения, которое плевать хотело на все положительные качества Дани, лишь бы тот ещё на часик дал поиграть в забугорную приставку. Эх, лучше бы Данила так мальчишек ждал. Они точно бы на праздничный ужин сбежались, уплетая всё за обе щеки. — Котёнок, сейчас время тяжелое. Папа на работе постоянно и из Кремля не выходит, — Балашиха сжала коленку младшего, чувствуя каждой клеточкой тела насколько сильно он расстроен. — В следующем году обязательно приедет. Возможно, даже на новогодних каникулах выделит пару часов и мы все вместе поедем гулять на ВДНХ. — Ты третий год это говоришь. Ни ВДНХ, ни папы на дне рождении, — Даня рыкнул и дернувшись, чуть было не упал со стула. — Сказала бы правду, что я ему не нужен. Все только языками треплете, думаете совсем тупой и ничего не замечаю? Я не ребёнок, прекрати со мною сюсюкаться, мне пятьдесят два года исполнилось! — Не нервничай, Данечка, — Мария пыталась успокоить брата, но тот вскочил, задевая тарелку, стоявшую практически на крою, и та с громким треском разбиваются об деревянный пол. Осколки разлетаются и в миг наступает тишина. Казалось, что это отрезвило Химки, но не на долго. Московский тут же убегает к себе в комнату, хлопая дверью и зарываясь носом в подушку. Приглушенные всхлипы едва доносятся из спальни, что заставляет сердце неприятно сжаться. Вот-вот и она сама заплачет от боли за брата. Ужин бесповоротно испорчен, еда остается нетронутой и первым делом Мария с раздражением хватает трубку домашнего телефона. — Свяжите меня с Михаилом Юрьевичем, — голос звучит твёрдо и как никогда уверено. — Здравствуйте, позвольте узнать, кто беспокоит товарища Московского в столь позднее время. У него не было записи, девушка, Вам стоит, — привычную речь про запись некультурно перебивают, не давая даже попытки продолжить. — Я сказала свяжите меня с Михаилом Юрьевичем. Передайте ему, что звонит Мария Михайловна, дочь его, если он не забыл. С отцом я имею права связываться в любое время дня и ночи, если пожелаю нужным. — Мария Михайловна, Вы должны понимать, что у товарища Московского много работы и я не могу сорвать его здесь и сейчас. По возможности он перезвонит Вам. — Плевать я хотела на то, чем он занят сейчас. Скажите, что есть срочный разговор, а если он не согласиться поговорить, то я буду в его офисе через час. Послышался недовольный вздох, но после ничего не последовало, лишь негромкие гудки. Положили трубку, но Маша более чем уверена, что о звонке отца оповестят и тогда останется надеется на то, что он всё же свяжется с дочерью. Даня продолжал всхлипывать за дверью, выкрикивая еле слышные фразы адресованные отцу. Он говорил, что ненавидит его. Мария же осторожно спустилась по стенке, прижимая руки к голове, в попытках переварить происходящее. Данила жил у неё уже восьмой год, изредка уезжая в Смоленск, казалось, что отец просто свалил обязанности на младшую, продолжая жить и делать вид, что никаких Химок и Балашихе вовсе не существует. Есть страна, есть Ленинград, есть народ, но никаких детей. Московская устала, ей как и любой девушке хочется свободы, походов в кино с ухажером, встреч с подругами и разговором ни о чём. Только этого всего нет, пока отец стоит у власти, она вынуждена сидеть дома с Данилой. Мария не винила в этом брата, стараясь дарить всю любовь, что есть в её сердце, но жить так нельзя. Поневоле Балашихе пришлось стать и нянькой, и кухаркой, и уборщицей, и всё это совмещать с обязательной работой и присмотром за городом. Как же это нечестно! Маша всегда была слишком взрослой для того, чтобы резвиться с детьми, но слишком маленькой для чего-то серьёзного. Она по жизни среднячок, что лучше младшего, но дотянуться до старших , не суждено. — Машенька, ты плачешь? — раздался всхлип и Мария обернулась. Обеспокоенный Даня, подтирал нос, встревожено глядя на сестру. — Нет, конечно, нет, малыш, — натянутая улыбка не вызывала никакого доверия со стороны ребёнка и тот подошёл ближе, дабы обнять. — Всё хорошо, просто я очень устала. Тонкими пальцами девушка перебирала золотистые пряди брата, пока его голова расположилась на плече сестры. Тот тяжело дышал, видно маленький ещё не отошел от истерики, возможно, услышав как гневается сестра и решил проверить. Несмотря на смелость при других, сам Московский рос мальчиком чрезмерно чувствительным. В сороковых он прятался за спиной Маши и много плакал, услышав краем уха очередные новости с фронта. Он только появился на свет, с виду ему можно было дать лет пять, но череда событий в мире заставила задуматься о таких вещах, коих взрослые люди не касаются. Больше всего Даня боялся за сестру, вдруг в один день Балашихи не станет и он останется совсем один. — Я люблю тебя, котёнок, — шепотом произнесла Маша, оставляя на макушке поцелуй. — Ты самый лучший мальчик. Он не отвечает, лишь прижимается ближе, шмыгая носиком. Ну, какой это город, самый настоящий котик, что ластится под протянутую руку, казалось, что ласковая Москва даже близко не стояла с ним. Данила подрагивает, сжимает пальчиками плотный свитер и пытаясь зацепиться за те крохи счастья, что есть в жизни. — Маш, обещай, что ты всегда будешь рядом и никогда не уйдешь, — звучит неожиданно твёрдо и слишком по-взрослому. — Ты не будешь как папа. Никогда. У меня кроме тебя никого нет. Московская опускается пальцами на детские щечки, что горели огнем из-за слёз, осторожно она проходится по застывшим дорожкам слёз и стирает их. На коже ощущается влага и боль впитывается вместе с ней под кожу девушки. Даня приподнимает голову, чтобы встретиться взглядами с сестрой, которая нахмурив брови рассматривала личико, про себя подмечая новую царапину под пухлыми губами. За эти дни она так замоталась, что даже не приметила её ранее: интересно он получил во дворе по приезде или умудрился ещё в Москве куда-то вляпаться? Подушечки накрывают след беспечного малолетства, проходя вдоль и ощущая успевшую образоваться, плотную корочку. Раньше Мария подмечала каждую мелочь, любой новый синяк на руке, шрамики на месте некогда разбитых коленок, что растворялись с годами, но на молочной коже образовывались новые с тревожающий регулярностью. А Маша говорила, чтобы осторожней был! — Где ты получил ранение, боец? — Москва поцарапала, Она совсем разыгралась и я хотел успокоить, взяв на ручки. Потом кошка будто сошла с ума и ударила лапой. Дурная кошка. — Не говори так, нельзя так отзываться о братьях меньших. Москва просто хотела пойти по своим делам, не оценила заботы. — Всё равно я обиделся на неё. Мне больно было, вообще-то. — Она не со зла, поверь, Москва любит тебя. Когда ты уезжаешь, к себе или в Смоленск, кошка долго сидит на пороге и ждёт тебя. Мальчик на это недовольно хмыкнул, но отвечать не стал, поднявшись и посмотрев на сестру максимально серьёзно. — Мы уже пропустили ужин, значит можем сразу к торту. У меня день рождения, папа опять меня расстроил, сделаем исключение на сегодня? — Ах, ты, хитрец, — посмеявшись Маша, дрогнула от резкой трели телефонного звонка. Все, кто мог поздравить именинника, уже сделали это. Оставался только один человек, которого должно быть сразу оповестили о настойчивой просьбе дочери связаться как можно быстрее. — Беги на кухню, ставь чайник. Должно быть, это тётя Камалия звонит, я договорю и помогу тебе. Данила кивнул, ему дважды говорить не нужно, быстрым шагом он скрылся на кухне, прикрывая дверь. Мария часто обсуждала по телефону не детские темы, поэтому за последние годы мальчик приучился не подслушивать и в целом не лезть не в свои дела. Честно говоря, сейчас он закрылся на кухне по привычке, ведь в голове мысли занял праздничный торт, а для полноты картины Даня вставил кассету в магнитофон с любимыми песнями Duran Duran , которую удалось достать через дядю Костю. С момента, как две кассеты появились в доме они работали сутки напролет. Маше было приятно, что Химки расцветал под творчество группы и смешно с акцентом подпевал, коряво и мимо нот, но со всей любовью и преданностью к творчеству группы.

With My Chances On The Dangerline

I’ll Cross That Bridge When I Find It Another Day To Make My Stand

High Time Is No Time For Deciding

If I Should Find A Helping Hand

      — Слушаю, — поднимая трубку, Маша ощутила непривычную уверенность в разговоре с отцом. — Это я тебя слушаю, Мария Михайловна, что же заставило тебя потревожить меня в столь непростое время? Надеюсь, не какая-то детская глупость, — Михаил усмехнулся своим же словам, понимая, что от Балашихе ждать раскрытия тайных заговоров не придется. — Почему ты не поздравил Данилу с днём рождения. Напомню, что ты обещал приехать, — раздражено выплюнула Московская. — Он устроил истерику. — Ремень достать не пробовала? Все обиды, как рукой снимает. Если это всё, то я могу класть трубку и продолжать работу, — по отдаляющему голосу стало понятно, что отец вот-вот готов завершить диалог. Ну уж нет, здесь последнее слово будет не за ним. — Я не приверженец таких методов воспитания, не знаю, как растили тебя, но в моей семье подобное не практикуется, — огрызнулась девушка. — Было очень неприятно сегодня, как впрочем и всегда, поставить под вопрос честность твоих речей. Знаешь, я перестаю верить в их силу, будто пустой треп. Спасибо за испорченный ужин. — Как ты смеешь, так разговаривать со мной, Мария? Давно себя возомнила взрослой? Напомнить, как нужно разговаривать со старшими или поездки в Ленинград совсем северным ветром всё воспитание выдули из головы? — прикрикнув на последних словах, произнёс Московский-старший. — Плевала с высокой колокольни, Михаил Юрьевич. Мой товарищеский совет, держите слово, иначе грош цена такому главе, — девушка никому не позволяла подобным образом разговаривать с ней. Это срабатывало, как триггер и не сдерживаясь она обычно тоже повышала тон на собеседника, но в этот момент Маше не хотелось, чтобы Химки стал невольным слушателем семейной перепалки и приходилось говорить сдавлено, подавляя злость бушевавшую внутри. — Приеду завтра к тебе и мы обсудим пробелы твоего воспитания, Мария. — Не утруждайте себя, Михаил Юрьевич, вдруг Москва без Вас падёт и пугать своими приездами не нужно. Лучше бы с таким запалом сына поздравили, всего доброго. Маша со всей силы приложила телефонную трубку к аппарату и выдохнула. Завтра ждёт долгий и тяжелый разговор, но это будет потом. Сейчас на кухне счастливый Данила, разливающий чай по кружкам под приятную музыку, ждёт сестру на праздничный ужин. Только вот ни завтра, ни послезавтра разговору состояться не суждено. Михаил даже не вспомнит про вечерний разговор с дочерью, очнувшись он начнёт собирать по крупицам последние семьдесят лет.       Миша сидел на кухне, попивая утренний кофе. По обыкновению он проснулся раньше всех, вчерашний кошмар и ссора с Сашей на балконе напрочь испортили сон, если ночью рядом с любимым он смог ещё подремать, то утром всё желание куда-то испарилось. Поворочавшись в кровати полчаса Михаил принял решение уйти на кухню, чтобы решить рабочие вопросы и не тревожить Александра.  Московский вовлечено редактировал какие-то документы на новеньком макбуке, отвлекаясь лишь на вторую за час кружку кофе. Время летело незаметно, солнце в Петербурге уже поднялось и на удивление тучи не спешили закрывать его. Слабые лучи проникали в квартиру, озаряя собой кухонный стол, который стал рабочим местом Михаила Юрьевича на время поездок в северную столицу. Рядом на полу лежал Нева, разложившийся на спинке и раскинувший лапы в стороны. Миха утром покормил его, оттого кот и был довольным, обычно Неве приходилось топтаться в обед по спящему хозяину, чтобы тот соизволил пополнить миски, а здесь Московский сделал это сам.  — Доброе утро, пап, — зевая, бросил Даня, зашедший на кухню выпить стакан воды.  — И тебе, Данила, — мужчина поднял взгляд на сына. — Чего не спишь?  Данила проснулся из-за странного сна, который в точности повторял события прошлого. День рождения, когда Даня в последний раз был по-настоящему счастливым: любящая сестра, весёлая музыка и ужин. Нет, юноша не считал, что вчерашний день был ужасен, но он точно не стоял даже рядом с тем ощущением семейного уюта. Михаил Юрьевич делал всё по указке любимого, как бы не старался, но не было той теплоты в его словах и поступках. Помимо случая, во время тоста Александра Петровича, где казалось, что лёд слегка тронулся.  — Пап, давай поговорим, — еле вымолвил из себя Химки, выпивая залпом утренний стакан воды, будто это могло помочь ему сейчас и придать нужной смелости.  — Я весь во внимании, — Московский-старший даже не оторвался от монитора, продолжая хмурить брови, просматривая документ.  — Это насчет моего приезда в Питер. Я не маленький и понимаю, что это вынужденная мера для тебя и ты бы предпочёл отмечать Новый год наедине с Александром Петровичем. Если ты хочешь, то я могу попытаться слинять обратно в Химки. Скажу спасибо за гостеприимство, но дома меня ждёт Серёжа и у нас планы, — предлагая план действий, молодой человек нервно похрустывал пальцами, не в силах смотреть на игнорирующего его отца. — Честно, постараюсь сделать так, чтобы Александр Петрович не обиделся на тебя. Просто я не вижу смысла в этом представлении. Мы никогда не были с тобой близки и ты хочешь провести отпуск с особенным человеком.  — Нет.  Короткий, но чёткий, словно приказ, ответ заставил пробежаться мурашкам по телу Московского. Что значит «нет»? Неужели Михаил не видит, как глупо выглядит этот образ любящей семьи?  — Что значит «нет»?  — То и значит, Данила. Мы до конца моего отпуска проводим время в кругу семьи, — Михаил прокашлялся в кулак, собирая мысли в кучу. — Саша настоял на этом, ты сильно обидишь его, если решишь уехать. Он изо всех сил старается наладить наши непростые взаимоотношения, сделай одолжение, посиди в Питере. Не хочешь торчать с нами, так съезди погулять с Денисом. Маша обещала подтянуться тридцатого числа, может Боря приедет. Умоляю, только не сиди с кислым лицом здесь, иначе Саша не даст покоя никому. Хочешь, я дам тебе дополнительную неделю после после праздников и ты съездишь к своему, — мужчина замялся, пытаясь прокрутить слова сына, что упоминал приятеля в диалоге. — Серёже.  Данила на это хмыкнул, сложив руки на груди и молча вышел с кухни. Спорить с отцом себе дороже. Перед Сашенькой можно и роль хорошего папы сыграть. Все его слова звучали настолько холодно, казалось, что вчерашнего ужина и во все не было. Взгляд полный благодарности за похвалу сына и теплота не сходились с тем равнодушием, что он встретил утром. Внутри поселилось гадкое чувство, оно разливалось по телу, скручивая желудок и вот-вот Даня сложится пополам.  Зайдя в комнату он увидел, что Денис листал ленту социальных сетей. Короткий смешок раздался со стороны Мурино, а затем сонным голосом парень прокомментировал друзьям присланный мем. Он безработно развалился на спальном месте, стучал указательным пальцем по задней части старенького айфона. У Данилы был похожий, лет пять назад, и то пришлось обновлять сразу после выхода очередной новинки, ибо казалось, что устройство не выполняет должным образом обещанные функции. Всё в Романове было простым: телефон, одежда, отношение к жизни. Парень не раз говорил, что плывет по течению и не собирается барахтаться лишний раз. И сам город устраивал с его обилием однотипных коробок, маленькими улицами и старыми автобусам вместо технологичных лазурных красавцев. Чего таить, строительство развилки на Политехнической отец и сын не торопили. Дане такое отношение казалось непозволительным, он из кожи вон лезет, мотается по деловым встречам, доканывает мэра, чтобы к 2025 станция уже полноценно функционировала на территории Химкинского района Московской области.  — Чего такой недовольный? — с улыбкой спросил Романов, откидывая в сторону смартфон. — С Михаилом Юрьевичем не поделили что-то? — Сделай одолжение, Ден, закрой рот, — рыкнул Данила, заваливаясь на кровать.  — Иначе что?  — Иначе тресну тебя, — пробубнил в подушку Московский. — Малыш, — Денис усмехнулся, растягиваясь на теплой постели. — Где ты драться учился, я там преподавал. Свои ручки видел давно в зеркале? Если я тебя ударю в ответ, то ты в нокаут полетишь. Береги здоровье, мы хоть и бессмертные, но раны зализывать приятного мало. Данила удивился столь красноречивому и грубому ответу Романова. Он совсем страх потерял? Даня, конечно, качком не был (любовь к спорту не взыграла в юноше даже с годами), но так прямо его ещё никто не опускал. За свои шуточки в Дениса полетела соседняя подушка. Она упала рядом с кроватью муринца, тот лишь фыркнул на это и подняв, запульнул её обратно в Химки. Данила успел увернуться и закутался с головой в одеяло подальше от всех. Он достал телефон, проверяя сообщения, которые пришли ему за прошедший вечер: там и непрочитанные поздравления от братьев, какие-то видео, что считал смешными Ханта-Мансийск и слал их в большом количестве, и сообщение от Маши. 

Мария 8:38

«Дань, всё в порядке?»

      Такая мелочь, а сердце Данилы сжалось. Внутри бушевала буря эмоций, хотелось как в детстве кинуться в объятья сестры, казалось, что она способна оградить его от всех ужасов это мира. Балашиха старалась ради него столько лет, а потом с головой погрузилась в работу и просто исчезала из жизни Химок, сливаясь в единую массу с остальной семьей. Никто, как она, не способен был проникнуться его проблемами, дать дельный совет и дарить улыбку в самые тёмные времена.  Приезд Маши навеял воспоминаниями из детства: любимыми песнями, вкуснейшим сметанником и теплыми пожеланиями. Он будто вернулся в прошлое. Обиды, стоявшие в сердце годами, в миг испарились стоило Московской перешагнуть порог квартиры. Данила так и не научился обижаться на сестру. Да, и на отца тоже. Несмотря на все исходные, он любил его и в тайне мечтал о так же отношениях, как между Серёжей и Юрием. Пускай тот даст отцовский подзатыльник за скуренные сигареты, пробурчит что-то про отчёты или заставит сидеть с Реутовым, но только пусть перестанет безразлично смотреть в сторону Данилы в попытках вспомнить его имя. Безразличие — это хуже криков и ремня, хуже математики со Смоленском. От него нельзя увернуться, убежать и спрятаться. Когда взгляд отца, наполненный пустотой направлен чётко на Химки тот готов сквозь землю провалиться.  На Машу и Павла Михаил никогда так не смотрел. Они — гордость семьи. Им с уважением пожимают руку и зовут на встречу с мэром.  На Кирилла папа смотрел с улыбкой, называя космонавтом. На него время у Михаила было всегда, ведь тот не просил заботы, а звонил только по важным вопросам.  На Борю смотрели изумленно, поражаясь новым проектам по постройке элитной недвижимости. Его земли — это лакомый кусочек для любого богатого человека в Москве.  А Химки просто существовал. Его удел быть связующим звеном между столицей и аэропортом Шереметьево. Ни жилья, ни инноваций, никак личность — ничего примечательного. 

Даня 12:10

«Нормально. Александр Петрович подарил мне Лего»

      Данила зашёл в переписку с Серёжей и не увидев там ничего нового вышел из чата. Какое же ужасное утро после настолько многообещающего вечера.

1945

      — Данила, давай собирайся, — Михаил Юрьевич бросил косой взгляд на сына, что медленно надевал ботинки. — Мы опоздаем на салют. Нерасторопность сына убивала все нервные клетки отца. Казалось, что ещё немного и он с психами натянет пальто на плечи, завяжет криво шарф и выставит того за порог московской квартиры, отправляя до красной площади пешком. Действительно, сколько можно? Алые глаза недовольно блеснули и невинные, небесные напротив стыдливо опустились, застёгивая пуговицы, дрожащими детскими пальцами. Казалось, что ещё немного и Даня разревётся прямо здесь.  — А, ну-ка сопли отставил, — Михаил Юрьевич отвернулся, поправляя отложной ворот пальто. — Что надо делать когда слышишь приказ от старшего? — Выполнять, — пробубнил Даня, подходя к отцу, чтобы завязать шарф.  — Почему? — не прекращая воспитательный процесс, вопросил Московский.  — Старшие знают лучше, — мальчик накинул на плечи шарф, завязывая его из рук вон плохо. Он со психом пытался затянуть тугой узел на шее. Послышались недовольные вздохи и спустя несколько секунд злополучный аксессуар полетел на пол. — Пап, помоги.  Михаил закатил глаза, думая про себя за что ему это наказание. Данила раздражал своей нервозностью и детской непосредственностью. Он был совсем ребёнком, явившимся на свет в то время, когда на пороге была война. Никто им не занимался. Александр боролся за свой город в блокадное время и уже не мог проводить время с новоиспеченным москвичом, как это было ранее. Братья и сестра боролись с вражеским натиском, пытаясь не подпустить тех ближе к столице. А про Смоленск, что принял удар на себя в первый год речи и не шло.  Московский поднял шарф, обвивая его вокруг шеи сына. Он осторожно присаживается, теперь они на одном уровне и Михаил Юрьевич смотрит прямо в глаза Химок, пока помогает одеться. Несмотря на то, что в Москве было около 10 градусов, Миша потеплее укутал сына в легкое пальто, не забывая про шею. Данила умудрился заболеть в июле прошлого года и провести остаток лета в кровати, хотя подул легкий ветерок. Зиму он даже вспоминать не хотел, ведь пришлось задержаться на двадцать минут и ждать когда сможет подойти пожилая соседка и сбить температуру ребёнку. А всё почему? Данила не закрыл окно перед сном. Каких слов Михаил Юрьевич только не услышал от руководства московского штаба за опоздание. На улице война, у всех дети, но даже простуда сына не является оправданием. Каждая минута на счету. В целом мальчишка рос болезненным и это усугубилось после боев в Химках. По прошествию трех с лишним лет ситуация лучше не становилась и Михаил не хотел, чтобы после салюта на утро Данила проснулся и опять пролежал две недели с температурой.  В моменте что-то ранее забытое, просыпается и Миша понимает что так отталкивает и притягивает его в сыне.  Даня его копия из детства.  Импульсивность, неряшливость, глупые детские вопросы и эта чистота во взгляде. Митя так же натягивал рубаху на брата, ругаясь себе под нос.  Миша же нервно прикусывал губу, часто моргая, не давая слезам покатиться по щекам. Внутри всё горело от чувства непреодолимого стыда. Хотелось быть таким же сильным и взрослым, как Минск или Киев, но в силу возраста это получалось нелепо и ребяческая натура брала своё. Вместо решения проблем он их умело создавал. То убегал и возвращался под ночь весь грязный, но с улыбкой до ушей. То воровал со стола Твери раньше положенного пироги, пряча остатки в маленьких кулочках, а потом получал рушником по лбу. Это был он же, но много-много лет назад до 1237 года . Тогда его детство закончилось и взрослая жизнь пришла в его жизнь, не предупредив о своём визите, ломая на своём пути всё дорогое сердцу Миши. — Пап, а Ленинград приедет на салют? — раздаётся тихий вопрос, отвлекая Михаила от его мыслей. — Конечно, Александр Петрович прибыл в Москву сразу после прорыва Блокады. Врачи многое смогли сделать за этот год и он уже может стоять при помощи костылей, — Московский приподнимается и отряхивает брюки сколько не от грязи и пыль, сколько совершая этот жест без задней мысли, по привычке. — Я думаю, что он будет рад тебя увидеть. Он спрашивал про тебя в письме от декабря сорок первого. Как-то прознал, что у тебя проходят бои за Москву, но твои люди смогли отбросить немцев подальше. Я тогда подумал, что если что-то случится с твоим городом, то он из-под земли Берлин достанет.  — А почему Александр Петрович так переживал за меня?  — Наверное, ты для него особенный, — пожал плечами Москва. — Мы не успели это обсудить и ты рот сегодня не открывай. Данила хотел было что-то сказать, но отец молча отошёл к двери, проворачивая в скважине ключ. Раздался звук щелчка и дверь с характерным скрипом раскрылась. Михаил перешагнул порог и обернулся на мальчишку — На выход.