White R

***

— Ты поможешь?       В столовой ровный гул голосов и звяканье посуды. Пятнаши ходят вдоль столов, заложив руки за спину, смотрят поверх жующих голов.       Доберман толкает Гатлинга в бок, грубо командует: — Двиньсь.       Втискивается между ним и Кобальтом, напротив Дьюка, кидает ложку в тарелку с бобовым супом так, что брызги летят на соседей по столу. — Опять дали жрать мерзость какую-то.       Кобальт стряхивает капли с рукава. — Может, это не нам двинуться, может, это ты в край башкой уже двинулся?       Доберман скалится, выгребает из миски свою порцию био-добавок, закидывает в рот всю пригоршню разом и жуёт, нарочно причмокивая и клацая зубами. — Да угомонись нахер, — просит Гатлинг. — А то — что?       В глазах у Добермана дикий шальной блеск, и сам он весь как сжатая пружина. — А то мордой в тарелку засажу и жрать будешь, как собака, если не умеешь по-человечески. Будешь пускать пузыри и жрать. Молча, — встревает Дьюк. — Достали твои закидоны. Чё те надо, чтоб успокоиться и заткнуться? Соску в рот? Или член «пиджака»?       Хрюкнув в свою тарелку, Кобальт поспешно отползает по скамье в сторону. Мемфис успевает обречённо буркнуть под нос: «Твою ж мать». А потом Доберман перелетает через стол, по пути опрокидывая тарелки, и кидается на Дьюка, так и оставшегося сидеть. Хватает за куртку с такой силой, что та трещит, бьёт кулаком в голову, и вместе, сцепившись, они падают в блевотную лужу разлитого бобового супа.       Увернувшись от очередного удара, Дьюк отшвыривает от себя Добермана. Тот спиной влетает в Мемфиса, по пути смахивая со стола остатки посуды, шарит рукой вслепую позади себя. Кобальт резко подаётся вперёд, и хватает ножи прежде, чем Доберман успевает их нащупать. Дьюк подрывается с пола, оттаскивает Добермана от стола, пытается взять на удушающий. Получает локтем в живот, сам бьёт, не глядя, по рёбрам и пропускает удар затылком в лицо.              Доберман выворачивается из захвата, взлетает на массивного Дьюка почти как на титана, и дальше они катятся по столовой единым хрипящим клубком, врезаясь в столы и круша все на своем пути.       Первый подоспевший пятнаш пытается вклиниться с громким криком: «Разойтись!». Получает случайный пинок ногой в живот, скрючивается и отползает в сторону, хватая воздух ртом. Бляха тревожной сигнализации над дверью взрывается мерзким металлическим звоном. Из коридора слышен топот сбегающих по лестнице ног.       Во второго пятнаша Доберман врезается, вовремя не затормозив. Поскальзывается на еде и осколках, раскиданных по полу, пытается удержаться на ногах, хватается за пятныша, но Дьюк бьёт его сзади ногой под колено. Доберман теряет равновесие, падает, не разжимая рук, пятнаш с руганью летит следом за ним на пол. Доберман почти рычит, барахтается, пытаясь выбраться из-под навалившегося тела.       Двойная дверь столовой распахивается настежь. Врываются военные с дежурного поста.       Доберман грубо спихивает с себя пятнаша в сторону, вскакивает, но тут же оказывается под прицелом и оседает на колени, больше не пытаясь подняться.       Два солдата сразу же заламывают ему руки. Ещё двое держат на мушке Дьюка.       Быстрым шагом в столовую заходит Полковник, окидывает взглядом учиненный разгром, Добермана с разбитым лицом и вспотевшего Дьюка со сломанным носом.       Один из пятнышей торопливо хлопает по карманам обоих, проверяет оружие, потом докладывает Полковнику: — Чисто. В карцер их?       Доберман, прогнувшись, сплевывает себе под ноги зуб и сгусток крови. Полковник зло кривится: — Через три дня открытие сезона. Хочешь обрадовать хозяина, что у него сразу минус два? В медчасть обоих. Пусть проверят, что все в порядке. Кости, головы. Дадут заключение, что смогут выступать. И в боксы.              Дьюк выгадывает момент, когда уже перед отбоем Доберман уходит в душевые, и идёт следом. По дороге он заглядывает в каждую кабинку, но в них никого нет, только капли из протекающего крана где-то звонко падают на мутную потрескавшуюся плитку.       Доберман сидит в конце длинного ряда раковин на полу и свинчивает металлическую головку торчащей из стены трубы. Заслышав шаги, он замирает, но видит Дьюка и возвращается к своему занятию. — Намокнет, — с сомнением говорит Дьюк. — Там бетоном залили, чтоб не протекало. Плохо только. Наши карман выдолбили и сделали вот… — Доберман запускает руку в трубу, вытаскивает пачку сигарет, кидает Дьюку. — Тайник. Сухие? — Да. — А знаешь, кто постарался?       Дьюк вертит в руках смятую пачку. — Кто? — Сова. — Доберман смотрит снизу вверх, сидя на полу, и улыбается, даже почти не скалится. — Ну, может, долбил и не он. Но он мне показал. Сказал, небольшая помощь — чтоб пятныши не нашли сигареты и не разнесли бокс к чертям, выискивая, чё ещё из неположенного держим. Всегда наперед думал, сука.       Доберман лезет в карман куртки и достает пластиковую карту пропуска. Дьюк видит такие каждый день в руках пятнышей на КПП. Но гладиатор пропуск в любую точку арены может лишь украсть. Например, из кармана охранника, пока валяется с ним в обнимку на полу. В голове Дьюка зажигается лампочка.       Доберман тем временем прячет пропуск в трубу и плотно завинчивает болты на крышке. Забирает сигареты из рук Дьюка и по одной крошит в слив раковины. — Хочешь что-то спросить?        Но Дьюк отрицательно качает головой и даже не врёт: после увиденного вопрос, зачем нужна была драка в столовой, отпал сам собой. — Я помог?       За такой спектакль кто угодно сказал бы спасибо. Доберман включает воду и довольно щурится. Широкая струя с шипением уносит остатки раскрошенного табака в слив. — Вполне.