White R

***

      В десять часов вечера Рон возвращается домой, чтобы с порога понять: Йеном здесь и не пахнет.       Мысли у Рона просты — содрать с ног ботинки и доползти до холодильника, а потом до кровати. На душ уже сил нет и на поиски Йена тоже. Может, Йен решил ночевать на арене, как бывало; может, у черта на рогах, — Рону плевать. И на Фишборна. И на Добермана. На кого угодно, если это не старина Джек Ди. У Рона звеняще болит голова, будто по темечку врезали дубинкой. Живот режет от голода, и глаза красные, как у пьяницы.       Без Добермана мясные рулеты всегда на месте. Рон ест руками из пластикового контейнера второпях, как вор, не включая свет, довольствуясь желтой полосой света из распахнутого холодильника. Листок с адресом дома Микки Рон выгружает вместе с мелочью на полку под зеркалом в прихожей и для верности, чтоб не улетел, придавливает связкой ключей.

***

       В десятом часу у ворот особняка Хайдигеров тормозит такси, и Лерой идет — из теплой каморки, оставив только что заваренный чай на пульте управления видеонаблюдением — идет открывать, проклиная все на свете, и прежде всего — работу охранником.       Обычных посетителей в такое позднее время у пожилой четы Хайдигеров не бывает. Для встречи особых гостей Лерой поднимает синхронизацию до двадцати процентов, отмечая мысленно — еще одной галочкой для успокоения, что импланты пригодились.       Снег хрустит под ботинками, изо рта валит пар. Ветер стихает, зато мороз ударяет во всю силу. Заледенелое железо кусает кожу и липнет к пальцам, когда Лерой отмыкает замок на воротах и выходит на улицу.       Машина ждет на обочине трассы, желтое такси, с замызганными крыльями над колесами. Йена Хайдигера, сына хозяина, неловко выкарабкивающегося с пассажирского места, Лерой узнает сразу, а почему у Хайдигера в руках младенец и почему видок как после драки — даже пальто висит на одном плече, частично прикрывая ребенка, — не его собачье дело, это правило Лерой вывел для себя за пять лет работы на… Да на кого угодно, лишь бы платили. — Двадцатка, — говорит таксист, высунувшись из окна. Сам он не выходит и мотор не глушит. Может, боится угробить движок на морозе, может, не нравится ему это все: странный пассажир, по темноте тащиться за город, а теперь еще подваливший новый хер, не пойми кто… С такой-то рожей…       Лерой прячет руки глубже в карманы и зарывается подбородком под воротник куртки. Звездчатые шрамы на всю щеку и висок: захочешь — не спрячешь. Бедняга-таксист.       Снег блестит в свете фонарей. У Хайдигера трясутся руки, пока он выуживает купюры из кармана. И сам он трясется от холода. Носы рыжих ботинок промокли, кожа потемнела. Какие там ботинки — так, паркетники. Пробежаться по парковке из офиса до машины. Лерой смотрит на собственные ноги. От вида высоких армейских сапог, с рвано торчащим из голенища серым клочковатым мехом, становится почти что теплее. А Хайдигер сляжет потом, как пить дать: к утру с жаром. Хорошо, если не с пневмонией. Обычные люди — хлипкие.       У Хайдигера слезятся глаза и в носу хлюпает, когда он резко втягивает воздух. Пальто почти полностью на ребенке. Таксист получает деньги и сразу же газует. Лерой, поджав губы, смотрит, как красные огоньки фар мчатся по шоссе, пока Хайдигер бредет к воротам по нехоженому свежему снегу. — Отец дома?       Лерой почти уверен, Хайдигер не помнит, как его зовут. Они-то и виделись пару раз. — Добрый вечер, мистер Хайдигер. Да. Проходите. Я сообщу в главный дом о вашем приезде.       Наверное, помнит зрительно. А может, ему просто сейчас все равно. Трясется так, что готов и в преисподнюю, если там будет теплее. А чай уже, должно быть, остыл… — Если меня будут искать… Или спрашивать, неважно кто, — меня здесь нет. Потом мне скажешь — чего хотели, я свяжусь сам, если надо. А так — ни для кого нет. Ни для кого! — Ни для кого, — покладисто повторяет Лерой.       Хайдигеру успокоиться бы. Добраться бы до центрального дома — от ворот еще шагать и шагать по дубовой аллее, мимо фонтана — сесть в тепле и уже тогда разложить у себя в голове все по полкам. Но Лерою не платят за мысли и советы. Его наняли следить, чтобы попрошайки, хулиганы и репортеры не лазили через забор, не рисовали граффити на стенах столетней усадьбы и не ночевали в приусадебном парке. Он дежурит в домике охраны, если надо — открывает ворота. И остальное — не его собачье дело.       Лерой снимает куртку и набрасывает Хайдигеру на плечи. Когда-нибудь, заработав кучу бабла, можно будет вырезать импланты и навсегда забыть про арену. А пока, ощутив понижение температуры, чертовы штуки сжимаются, разгоняя кровоток. И они, и Лерой просто делают свою работу. Глядя на Хайдигера, бредущего к дому, Лерою хочется так думать.

***

      На часах десять без десяти. Символично и настораживающе. Фишборну не нравится эта незавершенность за шаг до идеала.       Стив спрашивает: — Получил?       Переходит к делу без предисловий, как человек, который хочет скорее перелистнуть страницу.       Фишборн смотрит на конверт. Вертит в руках, трогает углы. Курьер помял. Он не подозревал, что внутри. Надо открыть, проверить. — А ты чего такой… Помятый?       Стив грубо отвечает: — Ничего.       Закрывается, обрубает концы, готовится отчалить. Фишборн надрывает конверт — готовится отпустить. Стрелки идут к десяти. Дело тянется медленнее всего за шаг до финала. — Что-то случилось? — Нет.       Стив молчит. Потом кашляет и уточняет: — А у тебя?       Ненужные вопросы — тянуть время. И разговор ненужный. — Ничего… Профессора Рашшфорда убили. В его собственном доме. — Кто убил? — Не знаю. — Фишборн аккуратно открывает конверт, достает пачку листов и стучит ею по столу. — Не-зна-ю. — Это, по-твоему, ничего? — Так это ж не у меня. Это у Рашшфорда случилось…       «Соглашение о мирном урегулировании претензионного запроса права опекунства». Листы склеенные, будто никто это не читал. Но на последней странице роспись — дурацкий крючок, как будто ручку расписывали. На секунду Фишборну кажется, Стив над ним попросту издевается. — Это у Раффшорда… А у меня все в порядке. Я пришлю шофера за девочкой. — Не надо. — Голос Стива спокоен. — Заезжал Хайдигер. Забрал Рори.       …или все-таки издевается. — И ты… отдал ребенка Хайдигеру? Он знает? — Знает, что это его ребенок. Пэм Рейгер, невеста, посвятила. И я как бы не отдавал, но он забрал. Вышла стычка, короче.       «Опекуном Рори Райен, находящейся под надзором Стивена Райена, назначается Френсис Фишборн, при обоюдном согласии сторон, на основании протокола проекта «DH-1» по биосинтезированию органического существа женского пола человеческого вида по заданным характеристикам. Как следствие, принадлежащая производителю Фрэнсису Фишборну до закрепления статуса продажи, передачи или дарения другому лицу…»        В документе все четко и ясно. В нем не учтено, что Стивен Райен — идиот. — Значит, ничего не случилось, говоришь? — Так это не у меня случилось. Это у тебя, — с тем же равнодушным спокойствием отбривает Стив. — Что-то еще? — Надеюсь, не пожалеешь.       И вот тогда часы доходят до десяти.