White R

Ты так долго пытался забыть о своем прошлом. И это не принесло тебе ничего, кроме страданий. Может пора снова все вспомнить?

***

      Хайдигер спит чутко и чувствует, когда Доберман начинает беспокойно ворочаться, будто силясь стряхнуть кошмар. — Спи.       Даже не надо полностью продирать глаза, чтобы понять: на улице темень, на циферблате часов четыре утра. Хайдигер закидывает руку поверх чужого плеча и прижимается со спины. — Спи. Все хорошо.       Доберман расслабляется, обмякает, дышит ровнее. Руку не скидывает и это странно, обычно любое лишнее прикосновение вызывает у него раздражение. — Все будет хорошо, — сквозь накатываюший сон бормочет Хайдигер, — ты же мне веришь? — Ага. — Тихо соглашается невидимый Доберман, — Йен. Знаешь, это странно. — Что?       Четыре часа утра изобрели не для разговоров. И чувствует себя Хайдигер словно качается на краю обрыва — один легкий толчок и полетит в пропасть полную песка Морфея. — Я тебя помню. — В смысле?       Хайдигер разлепляет один глаз. Доберман не спит, полуприкрыв глаза лежит на боку, подложив кулак под голову, и слабо рассеянно улыбается, как человек, вслушивающийся в собственные мысли. — Я не должен тебя помнить. Можно списать на остаточное рассеивание мозговых волн. Фантомизация образов. Но прошел где-то час… А я тебя помню… Значит, устойчивый импульс нейронов. Ты буквально залез ему в голову, ты знал?       Хайдигер разлепляет второй глаз и садится. Доберман не пробует удержать. Убирает кулак, ложится на спину, чтобы было удобнее смотреть снизу вверх. — Кому влез в голову?       Доберман вытягивает руку к потолку, медлит, словно наслаждаясь видом собственной кисти, потом плавным театральным движением касается указательным пальцем собственного лба. — Ему. — Тебе?       Рука Добермана безвольно падает. Сам он улыбается. Не скалится, как обычно, а улыбается — мягко, не показывая зубов. Хайдигеру не нравится. — Алекс, ты чего? — Алекс, — тянет Доберман, — модель 3p-Zero — поганейшая модификация, Йен. Нестабильная. Ее нельзя было выводить в релиз. — Ты о чем? — Хайдигер сползает с дивана, на скорую руку нащупывает брюки и натягивает их на себя прежде чем скомандовать «свет». Становится уж совсем неуютно и отчего-то не отпускает чувство неловкости, будто он оказался голым в присутствии постороннего человека. Лампы под потодком вспыхивают. — Опять твои шуточки, Алекс?       Доберман зло кривится, словно имя его бесит. И переход между злостью и мягкой улыбкой так стремителен, что кажется меняются заранее подготовленные маски. — Уже нет, Йен. Уже нет.       С гладиатором лучше не спорить. Особенно, если вы одни в комнате. Особенно, если у гладиатора мозговой регресс, а у вас под рукой нет шокера. Хайдигер встает, отходит к столу вроде как посмотреть в окно, на самом деле, отступая к спрятанной под столешницей тревожной кнопке, гадая про себя, помнит ли про нее Доберман. — Ладно. Тогда — кто?       Доберман открывает было рот и не издает ни звука, словно сам не помнит. Глотает воздух, потом отстранено спрашивает: — Где Фрэнки? — Какой Фрэнки?       Хайдигер невзначай опускает руку, кнопка торчит под пальцами, как прыщ. Если поступит сигнал — ворвутся «пятнаши», начнется разбор полетов. Только слепой не заметит, что Доберман не в себе. Ему аукнется. — Алекс… Может, врача? Тебе надо лечь… Успокоиться. — Да… Успокоиться… — Доберман ожесточенно трет глаза, — я успокоюсь… Он меня грызет, Йен. Злится. Нельзя подкрадываться к спящей собаке. Где я? — У меня… — Хайдигер держит руку на тревожной кнопке и дает себе слово нажать, если Доберман попытается встать. Но тот не шевелится, — в штаб квартире нашей команды… На арене… — Арена… Стив…       Доберман садится. Хайдигер мысленно отступает, уговаривает себя, что это ничего не значит. И, фактически, Доберман с дивана не встал. — Стив Райен… Здесь… — Под конец Доберман корчится, сгибается пополам, как будто каждое слово причиняет боль. Или каждая мысль. Хайдигеру не до подробностей. — Алекс?!       Доберман заваливается на бок, кусая губы.       Мозг дает команду — «к черту все». Хайдигер кидается к бару, ищет бутылку с минералкой, вспоминая, есть ли в аптечке болевые блокираторы и есть ли в штаб квартире вообще аптечка, и где она может быть. — Вода.       Доберман игнорирует протянутый стакан, зато выхватывает из руки бутылку и жадно пьет из горла. Выхлебав половину, выдыхает и, бросив взгляд на собственное голое тело, невпопад замечает: — Гладиаторы были не для этого. — Я позову врача.       Есть моменты, когда надо решать быстро. Хайдигер не знает, во сколько ему станет заткнуть дежурного биоконструктора, санитаров и охрану больничного крыла, но медлить нельзя. Не сейчас. Доберман думает схоже. Хайдигер не успевает дойди до двери, когда переферийным зрением ловит тень позади. Доберман, метнувшись вперед, пустой стеклянной бутылой из-под минералки бьет его по голове. Боль взрывает голову до позвонков. Хайдигер падает на пол, и мир гаснет.