White R

Никогда столько не лгут, как во время войны.

      А начинается все как обычно. Грязная переборка в жилой отсек уходит в стену с тихим шипением, и двадцать тупоголовых болванчиков как один оборачиваются на звук. Нарисовывается Полковник, хмурый как всегда. Злая старая крыса, которая жрет помои-подачки от хозяев и гордится теплой, провонявшей дерьмом норой, которой заправляет.       Дьюк набрасывает на койку линялое покрывало, скрывая от посторонних глаз покерную раздачу. Карты отнесены к категории вещей, с наибольшей вероятностью приводящих к конфликтным ситуациям. А подыхать мы должны исключительно на арене. Перережь я себе горло во время боя — ни одна тварь даже зад не оторвет от стула. Будут сидеть и смотреть свое всратое шоу дальше, пуская слюни. Зато если вскроется драка в кампусе, да еще с нечаянным трупом, вонь пойдет, как из засорившегося слива в сортире. Проверками душу вытрясут. Все перероют, разве что в рот не полезут, выискивая нарушения. — Доберман, на выход.       Взгляды, направленные на Полковника, оборачиваются ко мне.       Дьюк фыркает: — Опять, сука, мимо.       Но фыркает с облегчением. Начинается сезон командных рейтинговых боев насмерть, и каждый втайне рад, что явились не по его душу.       Широкий выбор свежего мяса.       Как можно аккуратней соскальзываю с койки второго яруса и хромаю к выходу, стараясь не опираться на больную ногу и не поскользнуться на грязно-зеленой битой плитке на полу жилого модуля.       Дьюк сочувственно смотрит, как я приволакиваю ногу, но молчит. Открывает было рот, а потом закрывает. Вроде как просто зевнул. Каждый сам за себя. Я не злюсь. На его месте никто не поступил бы иначе. Я даже не думаю об этом.       Тоннель залегает глубоко под землей, поэтому в нем всегда прохладно и сыро. Сколько не красили, не продували вентиляцию, так все и осталось — пятьдесят шесть шагов по длинной сырой кишке, наполненной пресным душком плесени.       Именно в этот момент у меня обычно начинают мелко дрожать руки. Хочется сорваться и бежать, чтобы прилетел вслед между лопаток милосердный выстрел. Но я шагаю с Полковником в ногу. На пятьдесят седьмом шаге дрожь пройдет, и все придет в норму. — Медосмотр, расстановка. В оружейную и на исходную, — скупо рассказывает Полковник давным-давно известный мне порядок. Он обязан. Это его работа. Никто не проверит, но он говорит. Каждый раз. Хмурится только, и дряблое старческое лицо будто трескается от морщин. — Групповой захват флага. Боевые патроны. Идешь ведущим.       Явно не мой день. Быть наседкой для свежего мяса без опыта и не дать новенькому сдохнуть в первой же перестрелке. Не спорю, для новичка — настоящее спасение, а для меня — один большой геморрой, на порядок понижающий собственные шансы.       Мало кто из хозяев обычно соглашается подвергнуть риску обстрелянного, опытного гладиатора, отдав на роль «ведущего», да еще и в раунде с боевым оружием. Разве что ваши гребаные закусочные терпят крах, долги растут, как на дрожжах, а вам предлагают солидную сумму за аренду лучшего бойца — голову даю на отсечение — «всего на один блядский сука раз». Как будто чтоб сыграть в ящик одного раза мало.       Головой разбрасываться глупо. Да и не оценит никто. Я молчу.       Полковник шлепает пропуск на магнитный сканер. Дверь в медотсек, в отличие от нашей в жилом боксе, новенькая, стеклянная, и калориферы работают, а не просто гудят, как сотня мух. Ну да, тут ведь люди работают, а не живет скот, который пусть скажет спасибо, что жрать дают.       Доктор Гарнер, как всегда — гундит себе под нос ни хера не понятно что и рассеян, будто накануне не слабо погулял. — Ты знаешь, что делать, — кивает он патлатой головой в сторону больничной койки, и я начинаю раздеваться, стаскивая светло-серый тренировочный костюм.       Датчики присасываются к груди с пошлым чпоканием. Зеленая лента на кардиомониторе предательски вихляет, то и дело уходя резко вниз. Док раздраженно цокает языком: — Какой по счету у тебя бой за последнюю неделю? — Третий. — Твой хозяин окончательно рехнулся, — бормочет Гарнер и косится на мою форму на спинке стула. — Сволочи. Все они сволочи. Экспл… Ататоры. Ты ему и так уже состояние… Да. Небольшое сколотил. На чистое белье он может раскошелиться? Паразиты. Все они…       Такие вспышки гнева я про себя называю фантомными возмущениями. Как бы человек ни сердился на суровое обращение с гладиатором, недовольство призрачным фантомом угасает само собой, стоит мне исчезнуть из поля зрения, и никогда ни к чему не приводит.       К тому же форма, строго говоря, чистая. На боку и спине желтеют застиранные, так и не сошедшие полностью, следы от крови, когда-то давно просочившейся сквозь бинты перевязки. — Все в порядке, док? — нетерпеливо спрашивает Полковник. — Если только вы это считаете порядком! Вы там с ума сошли? Третий бой за неделю! Неимоверные нагрузки! Вы в курсе, что налицо проблемы с сердечно-сосудистой системой? Вы понимаете, что у него сердце может не выдержать? А то, что еще швы с ноги не успели снять, вас тоже не касается?!       Конечно, спроси кто меня — хотелось бы другого защитника, а не этого шизоида, жалко трясущего пальцем перед носом Полковника. Но когда меня о чем спрашивали? — Есть приказ, — тускло говорит Полковник и отворачивается. — Ничего, справится. Этих специально такими делают, чтоб выдерживали. Вколите ему три кубика детрозола с адреналином, так он на этой ноге еще плясать будет. — Вон! — исступленно кричит Гарнер, и Полковник, презрительно скривившись, убирается прочь.       Попискивают приборы, лампы на потолке дергаются невидимыми обычному глазу импульсами. Может, они тоже втайне мечтают подохнуть и чтобы наступила тишина. Надо что-то сказать, а особо и нечего. — Ты принимаешь таблетки, которые я прописал тебе в прошлый раз?       Я киваю. — Все очень серьезно, — пытается объяснить мне док, будто я сам не понимаю. От волнения у него потеет лицо, и очки то и дело съезжают на кончик носа. — Старайся давать себе паузы отдышаться. Не загоняйся, одним словом. Швы, жалко, еще плохо схватились… Отдых тебе нужен… — Меня посылают «ведущим» в поединке с боевым оружием, — зачем-то говорю я ему.       Гарнер смотрит на меня расширенными глазами, полными безысходного отчаяния. Все его труды насмарку. Утробный полувой-полувсхлип вырывается у него из нутра и, бросившись к столу, он одним резким движением ломает горлышко ампулы с адреналином, будто цыпленку голову свернул.       По пути в оружейную я стараюсь не хромать. При каждом шаге стреляющая боль отдает в голень, пронзая ногу раскаленным штырем, но я игнорирую ее, приучая себя не обращать внимание. На арене нельзя выглядеть слабым. Полковник идет рядом бесстрастной тенью.       В оружейной или, как гладиаторы ее называют, коптильне, жарко и многолюдно. Я устраиваюсь в углу, ожидая, когда мной займутся. Мне не нравится суета вокруг, мельтешащие фигуры, раздражает парень, спрашивающий «механика», где рычаг предохранителя плазменной пушки. К гадалке не ходи, эти люди, которых сейчас упаковывают в защитную броню, — мои будущие товарищи по команде. И они мне тоже не нравятся. — Союзники — команда «Хоук». Пять человек, — отмирает Полковник, подтверждая мои худшие опасения, — ты шестым. Трое легких бойцов, два тяжа.       Сует мне в руки черную папку с гербом арены на лицевой стороне. — Противники — команда «Сов». Два тяжа, двое легких, «титан» и снайпер. И у них ведущих трое.       Понятно. По одному на каждого новичка. — А у нас… — я тащу палец по странице, пытаясь отыскать в скупой характеристике предстоящего боя нужное место. Строчки предательски прыгают перед глазами, никак не желая собраться в кучу. — У вас — ты один, — жестко говорит Полковник. — Команда новая.       Ясно. Значит вместо одного подопечного — пять. Хочешь не хочешь, а кого-то потеряем. Хозяин не балует бедняг. Руки начинают снова дрожать — и это уже плохой знак. В коптильне я обычно спокоен. — Капитан команды «Сов», — Полковник бесцеремонно подсовывает мне под нос нужный лист. — Факел. Механик. Пилот «титана». Тоже генномодифицированный.       С фотографии на меня смотрит серьезный молодой парень с короткой стрижкой и ямочкой на подбородке. — Любимое оружие — нейронная пушка и кастеты.       Нога ноет фантомной болью от воспоминаний, как острая полоса пристяжного тесака тяжелого кибердоспеха вспарывает мягкие ткани бедра. Не сомневаюсь, в этот самый момент где-то в недрах комплекса арены сидит Факел, смотрит на мою фотографию в такой же папке, и у него от нетерпения чешутся руки. Это ненависть застарелая и взаимная. И преимущество сегодня не на моей стороне. Надо уравнять шансы… Надо…       На меня надевают мягкий льняной свитер и углеводородный бронежилет, не стесняющий движений. На широком ремне по пять метательных ножей с каждого бока. В кобуре — два дезинтегратора, в ножнах на бедре — короткий узкий клинок мачете. За плечом — винтовка с оптикой. Высокие армейские сапоги, черные перчатки, легкие бронелисты и поверх всего черная кожаная куртка — моя обычная экипировка. Я позиционируюсь, как легкий боец высокой мобильности со специализацией «холодное оружие». На голову — капюшон, хотя бы на первое время, потом все равно слетит к чертовой матери. На лицо — углеводородная маска с жутковатой оскаленной мордой средневекового демона. Эпичный выход на потеху орущим обезьянам обеспечен.       Около подъемника, ведущего на арену, Полковник внимательно осматривает снаряжение, проверяя, все ли в норме. — Удачи, — равнодушно желает он и уходит, оставляя меня одного стоять на платформе в ожидании сигнала к началу схватки.