Дача

      Москву атаковала адская, по словам Воланда, жара. Асфальт плавился под подошвами ботинок, вонял испарениями, не спасали ни фонтаны, ни культурные вылазки в ближайший парк, дабы посидеть в тени деревьев. Даже дети воздерживались от беганий и криков под окнами нехорошей квартиры. Что до обитателей этой самой квартиры, состояние у всех было разное... Мастер по-тихому сходил с ума. Он для очистки совести записывал несколько идей на страницах блокнота, но этим всё и заканчивалось. Курить было нереально, жара душила покруче дорогих немецких сигарет, что в изобилии хранились в одном из ящиков в кабинете Воланда. Сам Дьявол не курил, считал это слишком скучным, да и в общем-то, бесполезным занятием, в отличие от его спутников жизни. Мастер периодически требовательно вытягивал ладонь, или же самостоятельно залезал в чужой стол, ему же в конце-то концов сказали, чуствуй себя как дома. Тэодор же действовал более тонко.. если таковым можно назвать способ, что он предпочитал. Секрет этого фокуса заключался в том, что профессор время от времени заполнял портсигар Дьявола сигаретами, и потом самостоятельно брал его из кармана, всегда находящегося под боком во время прогулки, Воланда. Что же до жары, которую он сам сравнил, с уже ставшим родным, рабочим местом, она Воланда тревожила мало. Он не отказывал себе ходить в костюмах тройках, иногда мог накинуть излюбленное пальто, или же, находясь в особенно замечательном настроении, вытащить из шкафа крокодильи сапоги. Теодор, если и страдал, то делал это молча, чаще всего он ещё с утра щёлкал мерно-гудящим вентилятором и устраивался на диване в гостиной. Он обычно читал толстые, украшенные позолотой и орнаментом фолианты, что рассказывали ему о мыслях многих других профессоров психологии- она же чёрная магия, по скромному мнению Мастера. Профессор делал пометки у себя в тетради, либо же прямо на страницах книги, Мастер, изредка заглядывающий ему через плечо, цокал языком и закатывал глаза так, что Теодор волновался, что они так и останутся в таком положении.       Наконец жара достигшая своего апогея в виде плюс тридцати градусов, встретилась с достигшим пика терпения Мастером, что вызвало непоправимые последствия.       -Итак, мы едем на дачу. Сейчас же! - однажды заявил писатель.        Мастер, едва вышедший из утреннего душа, решил открыть окно и что же он получил? Ничего, нет, даже хуже, обжигающую духоту в лицо. Это и стало последней, решающей каплей. Воланд наученный горьким опытом русского быта, замер в ожидании более точных команд, а Теодор, прибывающий в счастливом неведении, за чтением утренней газеты, приподняв брови изрёк:       - Д'ача-д'ача, у н'ас и з'дес'ь конд'еи неп'лох'о р'абот'ают, - да, Теодор был невероятно тяжёлым на подъём человеком, если это конечно же, не было чем-то решающим в его судьбе.       - Aliquando puto me vivere cum mortem consciscere...... [Иногда я думаю, что живу с самоубийцей...] - больше для себя озвучивает Воланд, на относительно безопасной латыни, при этом разглядывая что-то невероятно интересное в своей кружке. Не то, чтобы ему не хотелось ехать, точнее не так, ехать ему совсем не хотелось. Успевший привыкнуть к чистоте широких улиц, к близкому сердцу и их дому Гастроному, к возможностям ходить в кино, театр, в ресторан, не то, чтобы он злоупотреблял, график в последние время превратился в адскую карусель совещаний, отчетов, докладов, доносов, -ещё не утомлённый рабочей канителью мозг Воланда успел придумать рифму, но мы вам её рассказывать не будем- короче, Воланд слишком полюбивший столичную жизнь, совсем не горел желанием покидать обожаемую квартиру, но увы, не мог отказать не менее обожаемому Мастеру, что беспрестанно ныл, что не в силах написать даже абзаца несчастной рукописи. Да, это были манипуляции, нет, Воланд не мог им сопротивляться.       - Мнения отжавших вентилятор не учитываются! - Мастер быстрыми и какими-то агрессивными шагами уходит в спальню, попутно скидывая халат.       - Ich wollte es nicht wirklich... [Не очень-то и хотелось...] - лишь переворачивает страницу, совершенно пофигистичный сегодня Теодор.        "Возможно на него так жара действует?" - задаётся вопросом Воланд. Несколько секунд в квартире стоит благодатная тишина, каждый занимается своим делом, пусть и у некоторых это дело, и заключается в яростном собирании вещей.       В дверь ненавязчиво стучат, взгляд начальника котельной находит наручные часы, задержался на полчаса. Это наверняка Азазелло, что по-видимому решил лично осведомиться, по какой причине Мессир не спустился на работу, при этом не предупредив их. Не то чтобы он как-то мог повлиять на начальство, максимум предложить помощь, упырь скорее желал предотвратить поползновения всех остальных, кому необходимо дёрнуть начальство для мгновенного решения того, или иного вопроса, обеспечив Воланду полный покой на незапланированный выходной день.       - Komm herein! [Войдите!] - приказывает Воланд, зная, что его правая рука сможет войти в квартиру при этом не испортив дверного замка.       - Доброе утро, Мессир, ваша милость, - учтиво кланяется Азазелло Воланду и Теодору.       Теодор морщится, мол, опять эти твои подручные, но не успевает ничего сказать, так как из двери спальни почти выбегает успевший переодеться Мастер. Лицо его полно решимости, в руке были зажаты ручки небольшой сумки.       - Доброе, - жмёт мужчина протянутую руку. Азазело словно хамелеон перетекает из образа подчинённого самого Сатаны, в закадычного друга писателя, который уже успел влюбить в себя [конечно же, сугубо дружеской любовью] всю свиту Дьявола.       Упырь успевает поймать кивок от начальства, чтобы понять, что слушать сейчас нужно именно Мастера, причём не только слушать, но и желательно всё записывать.       - Слушайте, вы же водите машину? - задаёт риторический вопрос Мастер, чисто для разогрева. Азазелло кивает. - Тоесть подкинуть нас в одно место сможешь? - вновь кивок. - Я в тебе не сомневался!       Воланд лишь шмыгает, делая большой глоток кофе, которое, если он не допьёт, его явно заставят выливать. Теодор всё же садится на диване.       - М'ы п'равд'а ед'ем на д'ач'у? - на его лице видится такая каша из эмоций, что Воланд не берётся определить, рад он больше, или разочарован в мире, в жизни, в этом дне, и даже в несчастном диване с газетой впридачу.       Взгляда Мастера хватает для того, чтобы понять, что да, едут, и начать переодеваться попутно собирая тетрадки и прочую жизненно необходимую канцелярию в чёрный, кожаный портфель с металлической застёжкой, на которой конечно же, было выгравировано витиеватое "W".       На логичный вопрос Азазелло: "Куда прикажите?" Мастер лаконично отозвался "К бабке, в глушь", что подразумевало - езжай, я покажу, Тэодор же, вставил своё не менее лаконичное: "В Саратов?" ^_^       Ехали долго, Теодор [отвоевавший себе переднее сидение] время от времени игрался с сбоящим радио, а в перерывах донимал заумными монологами Азазелло. Впрочем, тот был не против, так как по воле судьбы, тоже сталкивается в жизни с психологией, хоть чаще и карательной, он всё же в Аду работает. Их общение в целом было дружеским и непринуждённым, разбавляемым иногда шутками про таксистов. Мастер, видимо поймавший вдохновение что-то записывал в блокнот, задумчиво прикусывал губы, или же таращился в окно, после чего его начинало подташнивать и он снова утыкался в записи. Воланд, не поймавший вдохновение, но понимающий, что за него никто отчёты не проштудирует, листал бумаги, при этом вооружившись немецкой авторучкой. Он иногда вздергивал бровь и обращался к Азазелло, с тем или иным вопросом, на который упырь старался ответить. Если же ответа не находилось, Воланд просил стрясти с выдумщиков, за столь некачественную лапшу на уши.       Затормозили резко. Резко настолько, что Мастер стукнулся о кресло Теодора, Воланд слегка качнулся вперёд, Теодор же заорал на весь салон: "Sorgfältig!!! [Осторожно!!!]". На весьма красноречивый взгляд Воланда в зеркало заднего вида, Азазелло, извиняясь пожал плечами:       - Кошка, Мессир.       - Кош'ка? - лишь успел переспросить тот, когда Теодор выскочил из машины, что-то неразборчиво причитая. Через пару минут он открыл дверцу и заглянул в салон.       - Мн'е нуж'на п'омощ'ь, - безапелляционно заявил он, при этом, почему-то глядя именно на Воланда.       - Nein.       - Ja.       - Nein, - вздёрнул подбородок Дьявол. Если у него есть в свите Бегемот, это не значит, что он будет вытаскивать полуживого кошака из-под машины.       В итоге Мастер выдыхает весьма провокационное: "Да, Господи, ты мой святый" и хлопнув дверью, подходит к подразумеваемому источнику проблемы. Теодор показывает Воланду язык, на что тот, справедливо закатывает глаза.       Проблема вырисовывалась грандиозная. Чёрный, встрёпанный котёнок, с дико поблескивающими глазами сидел глубоко под машиной и отказывался отзываться на всякие: "кис-кис", "Иди сюда, мой хороший" и даже, на звук заведшегося мотора. Всё бестолку.       - А мож'ет его п'ок'ормит'ь? - неуверенно предлагает Теодор, он точно ребёнок закусывает губу и ломает руки, искренне переживая за судьбу непутёвого котёнка. Смотря на воззрившегося на него с земли Мастера, он быстро добавляет. - Вот' я тож'е к'огд"а гол'одн'ый нич'ег'о д'ел'ать не хоч'у.       Писателю ничего не остаётся, кроме как согласившись с вполне логичным заявлением, подняться и обдумать ситуацию в привычном любому среднестатистическому человеку положении - подонимать ближнего своего. Да, крайним оказался Воланд.       - Вам сосиску наколдовать жалко? - искренне не понимал упёртости Дьявола Мастер. Воланд отказался открывать ему дверь машины, так что мужчина был вынужден вести напряжённые переговоры в не совсем привычном любому среднестатистическому человеку положении - отклячив пятую точку и опершись локтями, о не до конца опущенное стекло.       - Н'е ж'алк'о, - закатывает глаза Воланд. - М'не ж'алк'о с'алон с'воей маш'ины и кос'тюм'ы, на с'екун'доч'ку, от Prada! Мас'тер, д'орог'ой м'ой, п'оймит'е в'сё буд'ет в ш'ерс'ти, и эт'о в луч'шем с'луч'ае, - отвлекшись наконец от бумаг, и картинно приложив ладонь к груди, заявляет Дьявол.       Теодор, что до сих пор предпринимал попытки выманить мяучущее чудо из-под машины, сейчас подошёл к переговорному пункту. Его глаза были полны грусти и отчаяния, плечи опали, точно под невыносимым грузом, во всём его существе читалась безнадёжность и тоска. Тоска по тому, кому он не в силах помочь.       - Woland, bitte. Ich flehe dich sehr an... [Воланд, пожалуйста. Я очень тебя прошу...] - этому взгляду не мог отказать даже дьявол, да, Воланд проверял Иешуа на вшивость и святоша тоже отказать не смог, по итогу у них целая кладовая кагора.       Воланд закатывает глаза и вырывает листок из прошитой папки а4, складывает его вдвое, кладёт на одну ладонь и щёлкает пальцами второй, в следующее мгновение на свёрнутом, некогда несущим адскую [простите за каламбур] важность документе, появляется внушительная горка паштета, который источает такой запах, что даже плотно позавтракавшие Мастер и Теодор звучно сглатывают. Воланд лишь усмехается, а после обращается к упырю.       - Аз'азел'ло, буд'ь т'ак д'обр пер'ед'ай, напис'авш'ему эт'у ер'есь, ч'то у н'его ес'ть ещ'ё од'на поп'ыт'ка, а пос'ле он мож'ет нач'инат'ь мол'ит'ься, - с лёгкой улыбкой просит Сатана, после чего с завидной грацией выходит из машины. Паштет занимает своё место в паре сантиметрах от колёс, Воланд отходит на несколько шагов и замирает в ожидании. Мастер с Теодором аккуратно встают рядом. Секунды тишины тянутся, точно вязкая смола, Теодор даже начинает тяжело вздыхать, ведь недолго тут подумать, что котёнок решил не рисковать и воздержаться от приёма пищи, но нет. Из под капота высовывается сначала маленькая голова с большими ушами, а после и весь остальной котейка. Мастер довольно хмыкает, да он сам еле сдержался, чтоб не попросить наколдовать Воланда ещё порцию.       - Хоть на что-то эти черти годятся, - пожимает плечами Дьявол, его язык быстро облизывает растянувшиеся в плотоядной усмешке губы. А что до Мастера с Теодором, аппетит у них как рукой сняло.