Дьяволица

      За минувшее время Венера и носа своего в окно не показывала, мало-помалу обживаясь в доме своего добродетеля, кто каждое свободное мгновение уделял лишь ей, самостоятельно ухаживая за беженкой. Ее счастью могли бы позавидовать все женщины мира. Ведь он буквально дрожал над ней, как над хрупкой фарфоровой куколкой, сдувая с нее пылинки и балуя ее всем, что ее душе было угодно. Он купал ее в злате и бриллиантах, но они ей были вовсе не к чему. Она оказалась выше всего драгоценного и сияющего блеском самых дражайших украшений — то делало Венеру в серых глазах любовника бесценной девушкой, цена которой высилась над всем миром, что подвластен лишь самому Господу. Она была неземным ангелом для его пылающего сердца.       Роберт порой, как пес с цепи, срывался на прислугу, чьи глаза оскорбили прекрасную деву своим недостойным взглядом. В душе для него святость всего белого света ярко горела лишь в прелестной гостье, любовь к которой безмерно росла с каждым днем.       Она же многого не требовала, но первая и последняя просьба с лихвой удивили темноволосого мужчину, когда, уединившись на одном кресле у камина, обладательница ласкового кошачьего взгляда заприметила на обнаженной груди инквизитора нательный крест Христа Спасителя. Сидя у любовника на коленках, Венера обратила свой взгляд на него не сразу, и что-то трусливое мелькнуло в бездонных глазах, когда она все же заинтересовалась этой вещицей. Она немного побледнела и отпрянула от мужчины.       — Зачем ты это носишь? — будто возмущаясь пробормотала не своим голосом девушка, смягчив тон наполовину, чтобы показаться странной, — это же опасно. Мой дорогой, ты, верно, очень смелый, раз надел его. — Де Лассе усмехнулся, опьяненно улыбаясь ей, и повел кончиками пальцев по бархатной щечке, плавно спускаясь по девственно прекрасной шее к выпирающим ключицам.       — О, муза души моей, чего я должен страшиться? — Сладко перебирая слова, ленно ответил он, с любопытством поглядывая на осторожную даму, в воздухе проводившую пальцами над предметом острого беспокойства.       — Как, ты не боишься во сне подвергнуться удушью? — Заботливо выговаривала она, лестно касаясь его жгучих прядей волос, выпадших на смуглый лоб, а тот с искорками озорства притянул нежно ее за талию к себе, что та неаккуратно припала на его грудь и нервно отскочила от него после того соприкосновения. Ее лицо загорелось легким румянцем ярости в ответ на столь неосторожную грубость. Глаза, некогда мерцавшие цветом сочных луговых трав, сменили окраску на блекло-оранжевый. А с нежных уст сорвалось нечеловеческое шипение: «Ты смеешь себя так вести, когда я с тобой разговариваю!». Мужчина поспешил принести ласковые извинения оскорбленной даме, но та фырчала пуще прежнего: «Глупец, я хочу защитить тебя от верной смерти, а ты также греховно распоряжаешься своей душой, как и душами многих безымянных людишек!».       Де Лассе виновато опустил глаза и трепетно заговорил: «Душа моя, если для вас несет важность моя жалкая жизнь, я постараюсь прислушаться к вам и сбросить бремя души вашей — переживания…» — неожиданно для девушки, он аккуратно снял нательный крест и положил его на столик около кресла. Действие вышеупомянутого произошло без всякой наигранности и публичности. Он взаправду хотел избавить возлюбленную от волнений — то не могло не вызвать у Венеры восхищения и потепления в ее строгих глазах. Ее губы растянулись в милой улыбке, она ахнула и бросилась к инквизитору, до глубины души облегчив его виноватое состояние. Мужчина облегченно вдохнул аромат цветов с ее девственно прекрасной шеи и робко принял ее в объятья, а она прижалась к нему покрепче и оставила на его шее след любовного поцелуя, на который был послан более страстный ответ — в ее губы — длившийся до той поры, пока у обоих в груди не начало изгорать нутро от кислородного голодания.       Венера сползла с колен старшего и игриво с заманчивой улыбкой потянула Роберта за руку с кресла. Он — послушно повиновался ее желанию — следовал за светом всей его жизни по-детски заливаясь смехом, когда та оборачивалась, прося свободной рукой тишины касаясь своих губ указательным пальцем. Де Лассе шагал, не разбирая дороги, слепо следуя за девушкой, бегущей на цыпочках по распростертому коридору.       — Куда вы ведете нас, любовь моя? — Спросил мужчина, соблюдая тихую интонацию голоса по просьбе возлюбленной, на что она обернулась и тихо захохотала: «Секрет уже не будет секретом, если я тебе расскажу его»       — Какие же у нас могут быть друг от друга секреты? — Озабоченно возмутился тот вырисовывая на своем лице забавную ухмылку.       — А ты погоди еще чуть-чуть — все секреты рассеются! — Приказала девочка, ведя за собой спотыкающегося Роберта, но тот изъявил желание двигаться дальше лишь ради нее, все еще лениво вытягивая слова с улыбкой на лице: «Моя госпожа, вы явно хотите уморить меня долгим ожиданием чего-то грандиозного! — Вы беспощадная женщина!».       Все поместье дремало, пока влюбленные таинственно переговаривались шепотом и обменивались в промежутках глубокими поцелуями. Девушка тянула тяжело шагающего мужчину через весь длинный коридор тускло освещенный дорогими английскими свечами, пока они общими усилиями не достигли той самой двери, к которой так поспешно влачила Венера своего околдованного любовью Роберта.       Наконец, та самая дверь!       Увидев огромные белые двери с роскошной золотой отделкой, де Лассе, замер признав в них свою спальню, где он часто страдал от одиночества холодных ночей. Улыбка в следующую секунду сошла, не оставив и напоминания о себе. Темные брови охмурили его взгляд. Сердце его забилось чаще и было готово выпрыгнуть из груди от колкого волнения в любую секунду. Он все понял и в который раз убедил себя в том, что их чувства действительно настоящие, и Венера его искренне любит. Здесь не могло возникнуть никаких сомнений, однако Роберт не торопился с выводами, поскольку он мог ошибиться в своих догадках и ненароком обидеть ангельское создание, к кому он испытывал любовное влечение с момента встречи с ней. И только ее тихий лепет привел в чувства смущенного своими мыслями де Лассе.       — Что-то случилось, душа моя?       — Да, — обратив обнадеженный взгляд серых глаз на растерянную девочку, сипло ответил он, — я только что познал незабываемое чувство того, что больше не смогу существовать без своего ангела хранителя. Без вас, моя Венера.       Подхвативши на руки изумленную от столь трогательной фразы повелительницу его сердца, онтолкнул двери и решительно прошел по богатой роскошью спальне к застеленной кровати и плавно опустил на нее Венеру. В мгновение Роберт запер двери на ключ, оградившись от нежеланных особ он вернулся к девушке, замершей в ожидании. Перед ней он вновь поддался робости и взволнованно навис над ней, глубоко глядя в ее бриллиантовые глаза. Она зарылась рукой в его волнистые волосы и шепнула горячо ему на ухо: «Любишь ли ты меня?», разбудив в нем более страстные чувства. В краткий ответ последовало едва услышанное дрожащее «да», вслед за которым на нее полилась сладостная ласка речью и тонкими аристократическими губами де Лассе. Тишина была нарушаема лишь пылкими вздохами и тяжелым дыханьем в ночной мгле, окутавшей просторное помещение и укрывшей изящные сплетения рук и ног.       Забыв о времени оба придавались лишь чувствам, поскольку разум давно оставил власть над ними. Одурманенная морем эмоций голова Роберта была способна прокручивать только одну и ту же мысль, повторяющуюся в ста оттенках и интонациях: «Я более не сомкну глаза без тебя, моя любимая Венера! Любовь моя!».       Погасив жажду влечения, мужчина твердо осознавал, что ему никогда не будет подвластным погасить лишь чувство любви к Венере. И, притягивая оголенное тело юной властительницы к себе, он более ни в чем не нуждался, кроме нее. Девушку быстро одолел сладкий сон после изнурительных всплесков мимолетных волнений и бурной ласки. Она являла собой причину бессонницы месье де Лассе. Невозможно было придаться сну, не налюбовавшись божьим созданием.       Теперь она вдыхала и выдыхала воздух ровно и свободно. В темноте ему едва удавалось видеть божественные очертания прекрасного личика спящей Венеры, но все же и это не оставляло грешную душу инквизитора ни на секунду. Для него было большой благодатью возможность прикасаться к ее бархатной коже, гладить ее и довольствоваться осязанием чудесного существа в его постели. Вскоре же он сам позволил себе такое счастье — уснуть, чувствуя маленького ангелочка у себя в надежных объятьях.       Однако было досадно признавать негатив городских жителей, прознавших о новой обитательнице в доме местного инквизитора, — они толпились подле владений, где ныне царила любовь и мир, — там ютились Роберт и его возлюбленная, и могли позволить себе нежиться в любовничьем ложе ровно до того момента, пока в гостиной зале не послышался всплеск разбитого окна, пронзивший слух и сердце пришедшего в себя ото сна де Лассе. «Теперь они знают» — трепетно эхом повторялось в голове месье, когда он бережно разбудил даму своего сердца и велел немедленно собираться. В ответ на незамысловатый вопрос: «Куда» — Венера получила такое же незамысловатоеслово: «Бежать».       Понимая смысл всей фразы лишь с полуслова, мужчина и его возлюбленная спешно одевались и помогали в этом друг другу. В потемках спальни де Лассе решительно оставил верхние одежды на зеркально блестящих полах и двинулся к зашторенному большому окну.       — Ты же не хочешь… — Озябло спросила она, прослеживая за бесстрашными действиями своего хозяина, — на то он горько ухмыльнулся: «Этот народ слишком глуп для наших высоких чувств — они не за что не выслушают нас. А незнание людей делает безрассудными животными, ведающими лишь одичалые принципы. Им чужды любовь и вера».       — Но…       — Знаю. — Горячо прерывал месье, распахивая едва подвластные окна в ночь. Его существом владел тогда лишь один страх — страх за невинную девушку. Он отвлекался на ее каждый вздох, каждое слово, ибо не мог он игнорировать даже самые глухие переживания Венеры. — Чувствуете, дымом запахло? — Нам просто необходимо покинуть поместье до разоблачения нашего побега: они должны думать, что мы спим.       Однако Венера и опомниться едва поспела как инквизитор нырнул вниз с окна второго этажа. Обомлев девушка бросилась к тому самому окну, дабы посмотреть, что сталось с ним, — свершилось чудо — он был жив и полном порядке.       — Прыгайте. — В приказном тоне шепотом прокричал он снизу, нервно жестикулируя руками.       — Я боюсь. — Едва расслышал брюнет, и все же настаивал на вышеупомянутом — она не решалась.       — Прыгайте же! — Я вас поймаю. — По-прежнему уверял тот.       — Не могу. — По-прежнему унывала та.       — Не можете поверить мне? — Парировал де Лассе, сугубо глядючи сквозь густую мглу прямо ей в глаза, чем неоднократно бросил ей вызов, на чей она не могла не ответить. Покачиваясь на подоконнике от легкого холодноватого ветерка, она неуверенно держалась за оконную раму и наблюдала внизу ждущего Роберта. Находясь на грани страха и решительности, Венера трижды пыталась заставить себя совершить безумство — это имело тщетный результат, и все же… Приближающиеся враждебные голоса по ту сторону запертых дверей спальни не оставляли других возможных вариантов — она зажмурилась и не возлагая ни на что надежд преодолела пару секунд свободного падения. Лишь оказавшись на руках у де Лассе, она поддалась полному чувству эйфории своего бесстрашия.       — Вы, однако, молодец! –Похвально улыбнулся инквизитор, оставив на болезненно бледной щеке девушки едва ощутимый поцелуй. — Но медлить не в коем случае я не намерен. Идемте, есть у меня один козыришка в рукаве.       Очутившись самыми потаенными путями у конюшни, Роберт представил Венере лучшего скакуна Данжуа– единственного такого было не сыскать и во всем городе, но конь был либо до того упрям, либо ему действительно пришлась не по нраву новая наездница — инквизитору пришлось оставить свой нехитрый план раздвоения путей и сесть на вороного самому, дабы агрессивное животное не навредило девушке.       Преодолевая километры через небольшое незасеянное поле, они держались неизвестной стороны.       Народ был глуп, но не до того чтобы не обличить исчезновение инквизитора с ведьмой из горящего поместья. Мужики тут же сели на коней и пустились в погоню в бескрайнюю ночь, вооружившись всем необходимым: вилами, топорами, ружьями. По глухим ударам копыт Данжуа о землю преследователи судили несколько иначе, чем более нелепо: «Слышите, — это ведьма своими копытами стучит! Ох, почуяла, наверное, водицу святую — лихо скачет, лихо!».       Понукая вороного и ударяя хлыстом загнанного коня, инквизитор бегло оглядывался через плечо назад — за ними следовали дрожащие вдали огоньки факелов и керосиновых ламп. А в ночном раздолье едва слышалось свирепое наречие так называемых охотников за ведьмой.       — У них есть огнестрельное, но они не стреляют, — сомнительно поддавшись гипотезе, утешительно выговаривал мужчина, — видимо, они плохо снабжены припасами. Главное дать им отстрелять свое, а потом нам легче станется.       Венера молчала, ужасаясь зрелищем преследования. Крепко обхватив его торс, она также панически часто обращала взор зеленых очей на дикие выкрики мужиков, что позади все еще горели надеждой изловить вышеупомянутую: «Сожжем ведьму, дабы не оскверняла имя Господне!».       Погоня не могла быть вечной, как и поле не могло быть бесконечно пустым. Беглецы-влюбленные держали путь под туманным куполом ночи в детище тьмы — в лес. Таков путь спасения был предложен позднее самой Венерой, якобы лес будет хорошим убежищем и кровлей от одичавших, и то было верно: когда месье де Лассе, притупил бег коня, дабы рысак не оступился и не повредил мощные конечности, преследовавшие люди несколько замедлились в решении дальнейшего продолжения охоты на ведьму, ибо из уст в уста передавалось предостережение о ночной нечисти в лесах. Мужики неловко топтались у окраины лесных дебрей и нерешительно поглядывали любовникам в след. Однако сыскался один смельчак и бунтарь, опровергнувший страхи и поверья о древних запретах. «Неужели Господь нам не в помощь будет в таком-то деле? Не уж-то Господь не защитит нас — простых смертных — от дьяволицы?» — Возражал он, на что мужики переглядываясь друг с другом бормотали что-то невнятное. Быть может, нечисти они и боялись, однако их страх был не столь велик перед лукавым, сколько превышала их вера в силу Господне, а потому сторонников продолжения начатого дела оказалось большее количество, нежели противоречащих тому решению.       Аккуратно перепрыгивая через поваленные замшелые стволы деревьев, нерасторопно огибая кривые глыбы, укрытые вязкой зеленью, изловчаясь из стороны в сторону от сухих скряг с растопыренными, пугающими, длинными пальцами, беглецы удалялись в неизведанную глубь леса, едва различая среду мглы, в которой потерянно двигались вперед. И могло быть легче преодолевать преграды верхом на Данжуа, если бы только не несчастный, случай загнавший месье де Лассе в рамки немедленного решения, от которого зависели две жизни.       По пути в неизвестное место рысак все же оступился и рухнул с фырчаньем вниз по крутому спуску вниз, переломав копыта и случайно опрокинув с себя двух всадников. Роберт не сразу опомнился после того, как кубарем спустился следом за Венерой и ударился плашмя о землю. Некоторое время темнота в его голове казалась ему вполне естественной средой, в которой они находились. Тем не менее, оправившись от удара он пожертвовал своим любимцем во спасение девушки. Расставание закадычных товарищей было не столь долгим, сколько было полным надежды на обещания Роберта вернуться позднее и помочь несчастному животному, а тот лишь смотрел гаснущими глазами в спину своего хозяина, искренне веря ложным добрым обещаниям.       Мужчина неоднократно оглядывался назад, словно бы хотел вернуться, но жизнь Венеры казалась намного важнее.       Преодолевая запутанные дебри полуночного леса, Роберт вел за собой девушку, чья особа слишком спокойно реагировала на выстрелы и крики матерых мужиков. Проклятия и грязные оскорбления, брошенные в пылу ненависти долетали до чутких ушей де Лассе, но ни капли не остужали горящее всей своей любовью сердце, что билось пуще прежнего за жизнь дорогой Венеры. Месье не жалел себя во имя спасения малолетней красавицы и был готов согласиться на ее смерть, но лишь после того, как его тяжелые веки сомкнуться, а его тело примет рыхлая и сырая земля.       Ведя дитя природы невесть куда, инквизитор всей душой надеялся на чудо — на спасение души и тела Венеры, но никак не на смерть от руки этой же самой девочки, чья нежная рука, некогда с осторожностью ласкала поросшие темной щетиной щеки де Лассе и касалась его горячих алых губ, со свирепостью сущей дьяволицы пронзила холодным клинком кинжала грудь мужчины, поверившего ей. И не просто поверившего ей, а отдавшего в ее теплые розовые — поистине детские — ладони истинную любовь, через которую он и проникся душой и телом к ней.       Припадая в мокрые травы на оба колена перед девушкой, мужчина на вздохе воскликнул шепотом странствующих ветров: «О, моя дикая роза, за что вы отвергли меня и мою любовь? Неужто не питал вашу прекрасной чистоты душу взаимный огонь страстной любви ко мне?».       — Меня к тебе питали несколько иные чувства, чем любовь. Неужели ты мог себе дозволить сию дерзость думать, что я однажды проникнусь к тебе теми же чувствами, что и ты ко мне? — Холодом многолетних ледников отразилось эхо женственного голоса в ушах мужчины, в глазах чьих собрались две слезы. На них в полуночном мраке сияла фигура дьяволицы. На ее губах заиграла улыбка отмщения — она более была похожа на оскал.       Де Лассе превозмогая боль крепче сжимал кисть белоснежной руки Венеры, а та лишь со зверством проворачивала клинок в плоти, вгоняя его еще глубже. Ведьма мстительно щурилась, пристально глядя в мутные глаза инквизитора, стараясь запомнить раз и навсегда, каким был взгляд законного убийцы перед кончиной.       А он все еще любил ее и не мог приказать чувствам покинуть его грудь до тех пор, пока сердце еще пульсировало…       — Ты — убивал людей, а я — тебя, ибо кто-то же должен дать тебе урок человечности. Нельзя беспрекословно выполнять волю народа, мучая никому неугодных людей. — Иронично ужалив жертву несчастной любви в последний раз, та в мгновение выдернула клинок и швырнула о землю. Неподалеку от упавшего на бок любовника, усвоившего суть болезненного урока, что преподала ученая и все также прекрасная неповторимая дама его разбитого сердца.       Едва услыхав близившиеся голоса, да завидев скакавшие огоньки факелов, мстительная особа обернулась черным фениксом и взымала к пасмурному небу.       — Это месье де Лассе! Он ранен! — Гудел народ, толпившийся около истекавшего кровью.       — Кто-то может ему помочь?       — Мать вашу! Помогите же ему! — Кричали первые, прерывая прочих: вторых, третьих и последующих, отнюдь не сыскалось такого мастера, кто бы смог излечить умиравшего господина. И тем не менее все знали ту, чья белешенькая рука держала этой ночью кинжал; в чьи глаза Роберт де Лассе глядел в последний раз. Мужики волнительно и суматошно продолжали мельтешить подле того и ругательно перекидывать пустые указания друг другу о должном оказании помощи и надобности поймать чертовку и заставить платить по заслугам.       И лишь один заметил:       — Слишком поздно… — По подбородку изо рта повалила алая пена. Де Лассе закашлял в жалостливых мольбах оставить виновницу сего происшествия и более не преследовать, ибо та — лишь посол его должной судьбины…       «Я люблю ее навечно» — успел произнести в пустоту мужчина, чьей душе было суждено погибнуть не от кинжала, а от безответной жестокой любви, прежде чем его очи обещано сомкнулись, а сердце вскоре прекратило трепыхаться.              Обещание месье де Лассе было исполнено — он любил ее до последнего вздоха. Любил так искренне, как умеет любить лишь духовно сильный человек.