Selfharm

      Дазай тонет в пучине отчаяния из-за произошедшей ситуации. Над ним ещё никогда и никто не издевался.        Возможно, он вырос в очень тепличных условиях, окружённый заботой и активным участием отца в его жизни, поэтому избежал всех этих детских и подростковых трудностей в школе, но сейчас он один. В другом городе. И он питается одной космической энергией и росой, поэтому любой может запросто его обидеть, если применит физическую силу. Его никогда не привлекали драки — они отвратительные. Жестокость для глупых людей, которые не умеют общаться словами при помощи рта.       А он умел.        И из-за его идиотской фразы, которую не стоило произносить, промок один из учебников. Ему до одурения жалко эти страницы, которые ни в чём не виноваты кроме того, что оказались не в то время не в том месте. В этом мягком переплёте. В этой тканевой сумке. В руках Дазая.        Он почти не испытывал злость — она сразу сменилась глубокой печалью и обидой на весь мир, в котором для него попросту нет места, и он снова не видит перед собой ничего, кроме тьмы и пустоты.        Ему не хочется вылезать наружу. Не хочется бороться или что-то доказывать кому-то. Он провёл бы вечность в этой комнате в съёмной квартире, разлагаясь на матрасе, пока жизнь не покинет его тело.        Он думает о том, что нужно наказать себя за глупость.        Он ненадолго поверил в искренность слов и поступков Фёдора, а они снова стали чужими.  И теперь этот слух вдобавок, не имеющий абсолютно никаких причин на своё существование, кроме желания показаться лучше, чем ты есть на самом деле. Поэтому он так поступил — сказал всем, что они встречаются, чтобы люди додумали остальное сами.        А Дазай снова победил — уведомления выключены, и он игнорирует висящие двадцать пять сообщений в чате с Фёдором даже тогда, когда заходит в сеть. Только… какой ценой?        Живот сводит от голода, и если бы он не лежал, то и голова бы кружилась, но он может переиграть и уничтожить абсолютно всё, начиная с себя и своего тела. Эта череда совершенно бессмысленных новых достижений ощущается как тотальное ничто, не вызывая никаких эмоций, но он не может остановиться.        Дазай курит прямо в окно своей комнаты, задумываясь о том, что нужно перейти на электронки. Говорят, что они сажают горло и лёгкие в разы быстрее, и ты начинаешь кашлять уже спустя месяц — такое ему по душе.        Сладковатый запах табака не сильно беспокоит, даже когда уже улетучивается, оставляя после себя только никотин с примесью смол, впитавшийся в пространство, но Чуя не курит, и это некрасиво по отношению к нему — провонять всю квартиру. Этот едкий и незримый дым попадёт в гостиную, стоит только приоткрыть дверь, а это похоже на очень важную причину не выходить из своей комнаты больше никогда.        Дазай бы хотел отключить свой мозг, который так хорошо читает окружающих людей и никому не доверяет. Который пишет прекрасные работы и решает любые, даже самые сложные, задачи. Который сидит в своей черепной коробке и проигрывает ему на повторе одни и те же дурацкие мысли.        Каждый раз, когда он смиряется с ними, позволяя им просто быть и превращаться в поток слов, появляется какая-то надежда на небольшой просвет в жизни, и Дазай даже начинает замечать что-то хорошее. Но в то же время всегда происходит что-то, заставляющее снова разочароваться и опустить руки, погружаясь в анабиоз с тягучей жвачкой внутри. 

***

      Фёдор не находит себе места, потому что Дазай третий день ему не отвечает и не появляется в университете.        Он чуть не сломал Шибусаве два ребра за эту выходку, а Фукучи пригрозил отстранением от кураторской деятельности, и прощай его повышенная стипендия, если Фёдор донесёт, что он обижает студентов.       В тот день он ясно дал понять, что указание на ошибку было верным, и этот парень не влезал в их коллективную медитацию, а просто хотел помочь, но эти болваны не послушали. Если бы Фёдор вышел из университета на двадцать минут раньше, то ничего бы не произошло, но он задержался в учебном офисе, пока сдавал ключи от аудитории и бронировал новые на неделю вперёд.  Разобрали, блять, новую тему.        Он хочет извиниться и хоть как-то исправить ситуацию, поэтому идёт искать по этажам Чую, которого точно видел утром. Николай зачем-то увязывается следом, бросая Сигму за списыванием домашнего задания в одиночестве.  Произошедшая ситуация — хуже некуда. И она переходит абсолютно все грани адекватности. Было забавно, когда они смеялись над всякими картинками, понятными только им. И тоже весело иногда сравнивать то, как мыслят люди с разным складом ума, но никто не должен из-за этого страдать.  Дазай не должен был из-за этого пострадать. Он буквально спас его от того, чтобы столкнуться с результатом своей ошибки в шаге от решения, когда ничего бы не сошлось. Фёдор обнаружил бы её сам и переписал бы всё заново, но потратил бы на это уйму времени и свои нервные клетки. А он оказался рядом и… просто хотел помочь.        Нельзя разбивать сильнее того, кто и так разбит — об этом он думает, и сердце сжимается в груди, когда он вспоминает всё, что говорил ему Дазай. Это были далеко не попытки привлечь к себе внимание, а вполне осязаемая исповедь о горе от ума и всего самого дерьмового, что методично создавали люди из года в год в обществе. Он понимает, почему ему плохо. Ему тоже так сильно хочется собрать всё человечество и попытаться объяснить примитивные вещи, но действительно услышат лишь единицы, а остальные продолжат сеять хаос и создавать конфликты на ровном месте. Совершенно не задумываясь о последствиях.  — Чуя, — тихо зовёт Фёдор его со спины, нехотя отвлекая от беседы с одногруппниками. Он оборачивается, и на его лице сложно увидеть какую-то конкретную эмоцию. Должно быть, общение с Дазаем даёт свои плоды.   — Привет, Федя, — отвечает он.  — Привет.  — Привет..? — повторяет Чуя, заглядывая за его плечо, где стоит Николай, которого он хочет видеть в самую последнюю очередь после произошедшего. Он и Фёдора-то видеть не хочет, учитывая новый депрессивный виток у Дазая, которого обманным образом приходится отмечать на парах.  — Не обращай на него внимание, — говорит Фёдор, возвращая его взгляд к себе и продолжая чуть тише, — Мы можем поговорить наедине?  — Все и так знают, что случилось, так что не утруждайся, — Чуя складывает руки на груди и не до конца понимает, почему сейчас хамит, но одно присутствие этого дылды с косичкой делает ситуацию больше похожей на очередной рейд по уничтожению спокойствия гуманитариев, чем на действительно важный разговор.  — Пожалуйста, передай Дазаю, что мне жаль, ладно? — спрашивает Фёдор. — Я прошу к него прощение за ситуацию и за ребят. И переживаю за него.        Николай приподнимает вверх одну бровь, пока Чуя всё так же невозмутим. Видимо, он не знает настолько много подробностей их общения, поэтому и удивляется поведению своего друга.  — Тебя там не было, так что не тебе за это просить прощения, — отвечает Чуя. — Это слова Дазая, если что.  — Тогда почему он не хочет разговаривать? — спрашивает Фёдор.  — Ты правда не понимаешь?  — Нет. — Людям не очень нравится, когда кто-то обсуждает их личную жизнь, — Чуя посмеивается, переводя взгляд с одного на другого, будто мамочка, отчитывающая двух своих детей за плохое поведение в школе, — И, тем более, врёт о ней. — Что? — удивляется Фёдор, совершенно не понимая, о чём идёт речь. Николай рассказал ему обо всём, что произошло, но ни слова не было о том, что кто-то влез в личную жизнь Дазая, поэтому он тоже поворачивается к нему, — О чём он?  — Не знаю, — он пожимает плечами и лыбится, — Согласен с тобой, это просто ужасно. Ну всё, пойдём, — Николай обхватывает Фёдора за плечи, пытаясь развернуть в противоположную сторону и утащить подальше от этих всех разборок, но тот и не думает двигаться с места, пока Чуя не делает шаг на них.  — Прости, Коля, — говорит Фёдор, отходя в сторону и позволяя рыжему налететь на несчастного любителя недоговаривать, хватая за футболку и прижимая к стене. Кажется, примерно в таком положении их и нашли в первый раз в коридоре. Только наоборот.  — Так это ты, скотина придурочная?! — звучит как команда всем одногруппникам, потому что они медленно и очень натурально меняют свои места, чтобы закрыть обзор на них со стороны холла.  «Ха, с такими и убить кого-нибудь можно» — думает про себя Фёдор, считая, что математикам бы не хватило мозгов так сделать. — Федечка, попроси его отпустить меня! — вопит Николай, пытаясь сопротивляться коротышке и упираясь руками в его плечи в ответ, но Чуя качает головой из стороны в сторону, намекая, что так делать не стоит.  — Я подумываю оставить тебя здесь и уйти. Что думаешь о этой идее?  — Ладно! — отвечает он. — Лад-но! — ещё громче повторяет он, намекая Чуе, что не стоит его бить или что он там собирался делать. — Я рассказал тебе не всё! Мне пришлось сказать, что он твой парень, чтобы они остановились! — признаётся Николай и получает два вопросительных взгляда, — Но больше я ничего не делал, клянусь!  — Неужели ничего получше нельзя было придумать? — вздыхает Фёдор, складывая в голове этот факт и очередную пропасть в ещё не начавшихся отношениях с Дазаем. Наверное, он сидит сейчас и считает идиотом себя, его и всех, кто был тем вечером на парковке.  — Мне нужно было сказать «Ребята, подождите Федю, он сам хотел ему навалять»?!  — Боже. — Слушай сюда, маленькая крыса, — говорит Чуя, прижимая его к стене чуть сильнее. — Ещё раз узнаю, что ты или кто-то из твоих дружков подходят к моим однокурсникам, и я твою косу на кулак намотаю, а потом ей же тебе лицо разобью.  — Как милосердно, — говорит Фёдор, искренне наслаждаясь муками виновника. — Можешь ещё попробовать придушить. Думаю, ему понравится. — Федя, мать твою!  — Ты понял?! — переспрашивает Чуя, слегка его встряхивая для профилактики.  — ДА! — отвечает Николай и тут же отбегает в сторону, как только его отпускают. Фёдор продолжает разговаривать с рыжим, пока он поправляет свою футболку и заодно потирает ладонью место, в которое упирался кулак Чуи. Это так странно — его хватка крепкая, но совершенно безболезненная. Он хотел просто напугать?  Николай наблюдает за ними, пока Фёдор не разворачивается и не идёт к нему, удовлетворённый успехом этой маленькой миссии. И он почти не злится на него.    — Ну как? Убедился? — спрашивает он, пока они идут обратно к своей аудитории.  — А? — удивляется Николай. — Ты о чём?  — О том, что в твоих штанах достаточно отчётливо видно стояк, — отвечает Фёдор. — Что?! Быть не может, я даже не почувствовал! — эта реакция того стоила, и он так нервно стянул футболку вниз, будто это достаточно ожидаемое событие.  — Коля, — посмеивается Фёдор. — Я пошутил. Но если у тебя реально были такие мысли о Чуе, то я начинаю немного гордиться тобой.  Какие… такие мысли?        Он ведь не имеет сейчас в виду желание увидеть человека, чтобы побесить его лишний раз и посмотреть, как он раздражается?        Или… это тоже… оно самое..?