Самурай

Ветки трескались под их ногами, необъятный лес охотно встречал тишиной и темнотой, протягивая для объятий кривые голые ветви. По-хорошему, им следовало бы бежать. Руи несколько раз хотел было заикнуться об этом, но кидал взгляд на своего господина и осекался. Цукаса выглядел подавленным. Золотые глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц были в ужасе распахнуты, и ноги едва волочились по земле. Тенма сбито дышал, мгновениями приходил в себя и опускал взгляд на одеяние, на свои ладони — всё было выпачкано уже застывающей кровью. А её запах и вовсе въелся в лёгкие. Заменил воздух. Сколько не делай вздохов — легче не станет. В лесу никого кроме них, словно, и не было, только порывы прохладного ветра мимолётно касались кожи, сразу исчезая во тьме за деревьями с внушающими древними стволами. Руи видел состояние своего господина, но не мог позволить им сделать остановку. Шанс погони был очень высок. Руи не знал, кто именно стоит за всем этим, за пожаром десятилетней давности, за похищением наследника прямо из покоев. Цукаса тоже ничего не знал об этом, включая то, что является каким-то наследником. Им предстоял долгий сложный разговор, что-то выматывающее и неприятное, как получить рану в том месте, где она только начала заживать. Впрочем, пока что Цукаса ничего не спрашивал. Он даже, наверняка, не до конца мог сам себе объяснить, что произошло, но всё его тело, изнемогшее, уставшее, ныло не так сильно, как сердце. Слова стояли поперёк горла. Юный господин с Юга, наследник добросердечной богатой династии, имеющий в своих преданных последователях сильнейшего самурая одной из четырёх сторон света, сам для себя — а это всегда важнее, нежели общественные статусы, — был никем. Он был покалеченным сиротой, который только что потерял всё, что мог назвать домом. Он шёл по ночному лесу, сердце его то бешено билось, то будто вовсе исчезало из грудной клетки — такая сильная тоска катилась каплями по его душе. Двое войнов остановились. Тенма даже не сразу понял это. Лишь когда нежная, но крепкая хватка на запястье удержала его от следующих шагов, блондин неуверенно обернулся, уставившись на ладонь Руи, как на что-то удивительное. Когда он перевёл глаза на самурая — тот уже смотрел на него в ответ. Прекрасное светлое лицо нельзя было назвать картиной — по сути, ничего там написано и не было. Лишь белый холст. Яркие хищные глаза, и те, глядели без эмоций. Цукасу укололо это равнодушие. Он свёл брови у переносицы, разглядывая Руи — такого же выпачканного в чужой крови, но совершенно этим необеспокоенного. Во всей темноте и глухоте леса кто угодно норовил бы осматриваться каждую секунду и при любом чуждом звуке бежать, сломя голову. Однако Руи смотрел лишь на Цукасу. Руи уже слишком много раз терял близких людей. Обретал надежду и лишался её. Чувства притупились, боль не могла найти выход в том же направлении, в котором находит у других людей — через слёзы или крики. Они стояли на маленькой-маленькой поляне. Сделай пять шагов в любую сторону и снова спрячешься в недрах леса. Самурай выбрал это место, потому что тут можно было посмотреть на звёзды, понять, где они, а где юг. И ещё он выбрал это место, потому что Цукаса просто больше не мог идти. Сняв с плеч чёрную накидку широкого покроя, Руи постелил ту на земле, и усадил Цукасу. Золотые глаза наблюдали за всеми действиями самурая. — Нам нужно разжечь огонь, чтобы согреться и защитить себя от диких животных, — сказал Камиширо. Пока он выбирал самый сухой хворост поблизости, чтобы сложить в кучу и поджечь, Цукаса разглядывал свои окровавленные ладони. Ему так хотелось, чтобы всё происходящее оказалось страшным сном. Когда же он проснётся? Вся одежда Цукасы была выпачкана. Без особого энтузиазма он стал вытирать кровавые пятна, однако те уже пропитали ткань. Когда Камиширо сел напротив, сложив между ними ветки, то стал пытаться разжечь огонь. Тенма молча сидел, и наблюдал, будучи полностью без сил. Его глаза выражали полную опустошённость души. Руи крутил в своих руках маленькую веточку — минуту, пять, десять. Даже намёка на искру огня не появилось. Они сидели в тишине, перепачканные кровью, и мёрзли, а ветер пролетал мимо, целуя оголённые участки их кожи. — Ты знал? — вдруг спросил Цукаса. Камиширо поднял взгляд — господин смотрел прямо на него, всё ещё выглядя очень плохо, и тёмным призраком восседая на фоне могущественных старых деревьев. Цукасу даже не волновало, что собственные плечи тряслись от холода. Будто он этого не замечал. — Что? — в тон ему тихо произнёс самурай. — Что на дом Эму нападут. Ты знал? Руи опустил глаза на ветку — лёгкий дым пошёл от неё. Тогда самурай наклонился и слегка подул — возникло небольшое пламя. — Да. Тенма вскочил. Вместе с этим язык пламени приподнялся и охватил сложенный Руи хворост, наконец одаривая воинов огнём. Огонь этот плясал на окровавленной одежде Цукасы, и накладывал тени на его глаза. — Как ты мог! Ты знал и ничего не сделал! Ты сильнейший воин в этом городе, неужели, ты ничего не мог сделать?! Блондин отшатнулся назад. Руи встал. Его фигура, более грозная и широкая в чёрным кимоно и с волосами, цвета насыщенных фиалок, с выбившими из пучка прядями, спадающими на лицо, наводила угрозу. Хищные глаза блеснули в блике огня. Но самурай вовсе не собирался пугать господина. Даже мыслей таких не промелькнуло в его голове. Несмотря на это Цукаса уже развернулся и стал убегать. Его силуэт в развевающихся одеждах несся сквозь деревья. Выдыхая ртом клубы пара, он бежал, а слёзы с его глаз оставались позади, пока чужие руки не обхватили поперёк тела и не прижали, заставляя остановиться. — Пусти! — всхлипнул Цукаса, отдавая себя рыданиям. Он опустил голову и с теми силами, которые у него были, постарался выбиться из чужой хватки. — Куда ты уходишь? — тихо спросил Руи, не давая и шагу ступить. — От тебя подальше! Отпусти! Отпусти меня! Ты! — он стучал по держащим его рукам, пока сердце обливалось горечью, а лицо — слезами. — Ты всё знал. Т-ты мог помочь. Но вместо этого… Позволил им умереть! Эму доверяла тебе! — И мне не зачем предавать её доверие, — Руи оставался спокойным. — Теперь незачем, ведь она умерла! Ты забыл? Мы недалеко её тело оставили, — кричал Цукаса. — Так давай вернёмся. Посмотри ещё раз! Для тебя она никто, а для меня?! У меня ничего не было, только она и Нене, а ты позволил им умереть, ты привёл смерть в наш дом! — в притаившемся лесу лишь этот крик и треск горящих веток разбавляли пугающую тишину. Цукаса смолк и затрясся в рыданиях. Руи просто держал его, не говоря ни слова. И тогда Тенма понял, что больше не может стоять на ногах. Он закрыл лицо ладонями и поддался вниз, но самурай всё ещё держал его, не давая упасть. — Я делаю всё так, как Эму просила меня сделать. А тебя она просила доверять мне. И следовать за мной. — Я ничего о тебе не знаю, — отвечал ему Цукаса. — Я-я… Почему я должен за таким человеком, как ты… — Я всё объясню тебе. Дай мне время. — Сколько?! Сколько времени тебе нужно? Я не хочу, не хочу, чтобы всё было так… Руи было больно видеть, как страдает его господин. Ещё больнее было быть объектом его ненависти. — Пока тебя не было, всё было так хорошо, — намного тише, дрожащим голосом произнёс Цукаса. — Ты — вестник неудач. Ты приносишь только плохое. Лучше бы ты никогда не появлялся в нашем доме… Это всё твоя вина, — Цукаса зацепился взглядом за ладонь самурая, ткань кимоно с которой задралась. — Руи! Вмиг золотые глаза распахнулись. Цукаса взял чужое запястье в руки и внимательно посмотрев, отодвинул ткань рукава кимоно ещё дальше. На коже самурая был длинный порез. — Ты же ранен! Тенма и думать забыл о своём побеге. Слёзы застыли на лице, когда резко обернувшись, парень случайно уткнулся лицом в грудь Камиширо. — Нужно скорее забинтовать рану. Почему ты не сказал? — Это ничего не значит. — Значит! Руи, сколько крови ты уже потерял? А если ты… Если ты тоже… — Я не умру. — Да ну?! — Самурай не может умереть, пока не выполнит волю своих господ. Цукаса вопросительно глядел на его лицо снизу-вверх. — Позвольте мне исполнить волю вашей матери: позвольте мне вернуть вас на Юг, господин. Между ними пролетел ветер, играя с подолами одежды. Снежинки падали на покрытое кровью кимоно Цукасы. Губы блондина приоткрылись, но этого не было видно под маской. Стеклянные глаза, распахнутые и удивлённые, выражали все те щемящие сердце чувства, что не могли найти форму в виде слов. И больше они оба не промолвили ни слова. Прошло некоторое время. Цукаса опустил голову и медленно, будто вспоминая, как управлять своим телом, сначала робко коснулся руки Руи, а потом поднёс чужую ладонь ближе к себе. Легонько держа за локоть, он повёл Камиширо следом за собой — к костру. Самурай сел на накидку — ту самую, что разложил для Цукасы, — и смиренно продолжал сидеть. Теперь игра по правилам Тенмы. Рассудив, что накидка смурая уже всё равно испорчена — она вся в крови, да ещё и будет всю ночь лежать на снегу, — Тенма оторвал от неё один рукав. Им он обмотал рану на руке самурая. Сглотнул, не в силах больше терпеть ком в горле. Слегка надавив на плечи Руи, Цукаса заставил того опуститься на накидку. И сел к нему спиной, уставившись на огонь. Руи видел профиль своего господина, повязку на лице и глаза, в которых отражались языки пламени. Тенма смотрел на огонь, как заворожённый. Сзади он чувствовал тело Руи, и разумеется, чувствовал его взгляд. — Твой одосигэ грозный, цвета ака Не устрашит меня… Я не боюсь… Юноша говорил медленно. На фоне слов, складывающихся в рифмующие предложения, трещали ветки в костре. — Уж сакура цветёт. Смущением мака Я подойду тихонько, улыбнусь… Руи знал эти слова. Знал, что следует перед ними. После них. — Я недавно, вдруг, вспомнил эти строки. Они тебе знакомы? — не отрывая взгляда от огня, спросил Цукаса. — Да. Это песня про самурая. Блондин не долго помолчал. Потом он поднял руки и развязал ткань на своём лице, продолжив спокойно сидеть. Именно обожжённая часть лица предстала перед самураем. Он жадно запоминал каждый рубец на коже и шее, думая о том, как больно было от кусающего огня маленькому ребёнку. Затем Цукаса стал развязывать ткань на своей руке — плечо, и рука до самого запястья хранили пугающий след ожога. Лицо самого господина в тот момент было пустым, и полностью отражало состояние его души сейчас. Тени от огня отображались на коже. Взгляд был направлен к огню, отражающемуся в глазах. — Так ты выходит, мой самурай? — голос был едва громче треска веток в костре. — Да. Пламя лёгкими волнами обдавало теплом. Цукаса сглотнул ком в горле. Руи всё ещё не отрывал взгляд от его лица. — Я проснулся от жара. Огонь уже был в моей комнате. Горели доски потолка, и чьи-то руки стягивали меня с горящей постели, — Цукаса говорил не торопливо. Руи едва дышал. — Я долго думал над тем, почему кошмары обостряются с приходом холодов. Потом я понял. — Потому что это случилось зимой, — закончил за него Руи. — Потому что это случилось зимой, — тише повторил Тенма. Его ресницы слегка вздрогнули от упавших на них снежинок. Он подтянул к себе колени и обнял их, укладывая сверху подбородок. — Ты знал моих родителей. Ты знал меня. Знал место, где я родился и рос. Знал, что случилось со мной. И ни разу за это время ничего не сказал. Руи поджал губы. — Мне очень жаль. — Ты дашь мне ответы на все вопросы, — подметил Цукаса. — Я дам всё, что было у вас несправедливо отобрано. Всю свою жизнь Цукаса искал ответ на то, кто он такой. И теперь он, как и завещала Эму, мог вспомнить, кем является. Но пока что он замолчал. Любопытные звёзды ярко светили, деревья окружали их со сех сторон, храня снег на своих ветвях. Руи приподнялся. — Я вовсе не устал. Ложитесь спать, господин. Я буду на стороже. Цукаса лёг. Накидка была достаточно большой, чтобы лёжа на одной части, второй укрыться. Глаза всё норовили закрыться, и проваливаясь в сон, Цукаса видел перед собой огонь, а за огнём — Руи.

***

Дыхание спящего человека более ровное, спокойное и медленное. Поэтому на рассвете самурай легко понял, что Тенма уже не спит. Он обратил на своего господина внимание — тот смотрел прямо на него. Ветки догоревшего костра Руи раскидал в разные стороны, как можно дальше, чтобы скрыть следы. Затем он подошёл к Цукасе и продолжал стоять рядом, подбирая слова. — Нам нужно идти. Тенма никак не отреагировал. Его веки были приоткрыты, а взгляд направлен вникуда. — Не могу, — прохрипел юношеский голос. Белый свет вливался в темноту неба, прогоняя последние остатки страшной ночи. — Не могу идти. Руи, уходи без меня, — сказал Цукаса, даже не шелохнувшись. Самурай помог господину забраться на свою спину. Накидку, на которой Цукаса провёл ночь, господин почему-то крепко держал в ладони. — Держитесь крепче. Цукаса обвил руками шею мужчины, пока тот придерживал его ноги под коленями. Они двинулись дальше по лесу. — Мне очень плохо, Руи. Мне кажется, я сейчас умру. Голос Цукасы был тихим и хриплым. — Вы не умрёте, господин. Я не допущу этого. — Может, будет лучше, если я тоже умру? Как и Эму, и Нене. Как мои родители. В конце концов враги ждут моей смерти. — Нет, господин. Так не будет лучше. Пожалуйста, продолжайте спать, если вы этого хотите. «Как забавно он ко мне обращается». Лёгкая улыбка коснулась губ Цукасы, но вовсе не весёлая и не радостная. Он опустил щеку на спину Руи и прикрыл глаза, обнимая самурая крепче. Тот продолжал нести своего господина через лес, чтобы в конце концов выйти к селу. Найти кров, еду и другую одежду. Отмыть с господина кровь и вновь увидеть теплоту в его глазах и счастье на его лице. Он нёс наследника единственного оставшегося наследника когда-то процветающего клана через зимний лес, чтобы в итоге прийти с ним к Югу.