Sick Beds and Mr. Sweden

      Хозяин дома вернулся после стычки с Польшей, усталый от сражений, но победивший. Покуда он подавал ужин и наливал вечерний эль, Финляндия не обратил внимания на круги под глазами и лёгкую дрожь в руке. Он отметил ещё бóльшую склонность Швеции к молчанию как цену, которую необходимо заплатить за тяжело выигранную борьбу. Фин заполнил тишину болтовнёй, пока мыл посуду, и не обратил никакого внимания на ранний уход Швеции из-за стола.       На следующее утро ему показалось странным, что пятна под глазами шведа стали только темнее и заметнее на фоне его неестественно бледной кожи. Он набирался храбрости, чтобы спросить, не случилось ли чего, как вдруг тот резко отодвинул свой стул от стола и объявил, что проведёт остаток дня в своей мастерской и что никто не должен беспокоить. Это больше всего озадачило финна: ведь Швеция никогда не запрещал ему болтаться рядом с ним в любой из комнат, и даже никогда не говорил специально НИЧЕГО НЕ делать (за исключением, возможно, повторного приготовления какого-либо блюда, но это было совсем другое дело). Он провёл всё утро только и делая, что беспокоясь из-за этого его неожиданного поступка, опасаясь, что разозлил своего молчаливого сюзерена, боясь, что, возможно, тот, наконец, устал от его неадекватного общества и что его выгонят из дома. Мысль о том, что теперь придётся в одиночку отбиваться от России, приводила Финляндию в сильное смятение. По его собственному признанию, Швеция, может, и был грубым и трудным для чтения, но он всегда был добр и, разве что, чрезмерно внимателен. Он снова и снова прокручивал в голове эту проблему, накрывая на стол к ужину и решив извиниться перед Швецией, как только представится возможность. Стоя на цыпочках, Фин проклинал свой низкий рост, когда почувствовал, как Швеция прижимается к его спине, протягивая руку над протянутой рукой финна, чтобы достать большую посудину. Отвлекшись от тревожных раздумий, он обратил внимание на холодный пот, выступивший на лбу высокого мужчины, на дрожь в его руке и на то, как он явно кренился на левый бок. Подозрение Финляндии переросло в твёрдую догадку, когда он услышал его хрипение и увидел, как он поморщился, когда снова сел. Всё его беспокойство за себя немедленно перенеслось на Швецию.       Он обошёл стол, остановился прямо перед всё ещё сидящим блондином, собрав всю свою храбрость в кулак, чтобы прямо противостоять этому каменному, страшному и несколько испуганному выражению лица, и воскликнул: — Швеция, господин, вы ранены?! Вы все эти последние дни ходили с боевым ранением?! Естественно, тот ничего не ответил, просто перевёл взгляд на стену и хмыкнул. Но Финляндии этого было достаточно. — А-а! Со мной это не пройдёт! Я знаю, что когда вы на меня не смотрите, значит, чего-то мне недоговариваете! Не…не сердитесь на меня, господин! — Фин сделал глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем продолжить, — Но если вам больно, вы должны сказать мне! А я должен помочь вам и убедиться, что всё в порядке. В конце концов, Финляндия снова столкнулся с пугающим взглядом шведа. Он ничего не сказал, ни подтверждая, ни опровергая обвинение Финляндии, просто смотрел на него. Финн сглотнул ком в горле и заломил руки, надеясь, что не сказал что-то неправильно. Но на самом деле, Швеция стал выглядеть так ужасно, что Финляндия аж испугался, что того опасно лихорадит от необработанной раны. Внутренне он вёл небольшую войну с самим собой, что есть, вероятно, только один верный способ преодолеть упрямую сдержанность Швеции. И хоть эта мысль вызывала странную тошноту. «Сказать такое такому человеку, даже если это не совсем неправда… Кто знает, куда приведёт такой путь!». Но Финляндия считал, что если он ничего не предпримет, то Швеция будет продолжать упорствовать в таком состоянии по тем же причинам, по которым он был так безрассуден.       Позволив себе один, последний, мысленный эпический вздох, Финляндия бросился вперёд в своей битве против упрямого шведа, осторожно положив руку на его плечо и привлекая немедленное и неразделённое внимание от неожиданного прикосновения. Чувствуя на себе тяжёлый его взгляд, он подавил румянец и нервозность и повернулся к нему, сказав тихо, но решительно: — Я беспокоюсь, если вы больны или испытываете боль, господин Швеция. Я хочу позаботиться о вас… так что вы должны дать мне понять, что не так, чтобы я мог правильно поступить! Внезапно Швеция опустил взгляд и накрыл руку, лежащую на его плече, своей. Всё ещё глядя в пол, он пробормотал: — Не хочу, чтобы ты видел меня слабым. Должен был заботиться о тебе. Финляндия был одновременно тронут, смущён и расстроен. «Глупый, упрямый, но милый, — подумал он, — Что же мне делать перед лицом такой чепухи?». Вместо того чтобы ещё больше отчитывать его за очаровательный идиотизм, он мягко шикнул, двинув рукой, чтобы снять его верх и осмотреть раненный торс. Вид пёстрого синяка и воспалённой раны заставили финна потерять всякое чувство приличия и терпения. — Perkele! Что, чёрт возьми, вы с собой сделали! Её нужно немедленно прочистить и зашить! Неудивительно, что вы выглядите полумёртвым от лихорадки! — Он немедленно побежал за бинтами и разжёг немного огня, чтобы стерилизовать иглу. Ожидая, пока игла немного нагреется, он протянул Швеции стакан водки, решительно сказав: — От боли. Это будет не самая приятная процедура. На что Швеция фыркнул и покачал головой, возражая. — Был когда-то викингом. Это ничего, — хотя жидкость он всё равно выпил. Болезненный румянец уже разлился по его щекам к тому времени, когда Финляндия сел рядом с ним, вооружённый иглой, нитью и бинтами. — Эм, это может быть больно… — запинаясь, произнёс Фин, прежде чем вылить немного горячей воды на рану, прислушиваясь к звукам явного страдания своего пациента. Швеция молча перенёс это, сделав ещё один глоток водки и наблюдая, как тот продевает нитку в иглу. — Если будет нужно, чтобы я остановился, просто скажите, хорошо? — тихонько сказал Финляндия, извиняющимся жестом потерев шведову руку. Тот просто кивнул, слегка наклонившись в сторону Финляндии, прежде чем крепко ухватиться за стол, чтобы не упасть во время болезненного испытания.       Некоторое время спустя, после изрядной встряски и ругани со стороны Финляндии и ещё пары глотков водки со стороны Швеции, двое не спеша направились к спальне шведа. Финляндия изо всех сил старался поддерживать более крупного мужчину, который боролся теперь не только с лихорадкой, но и с интоксикацией. К тому времени, как он помог ему уместиться на кровати, он уже слегка вспотел и подумывал о собственном стакане водки, чтобы успокоить свои нервы. Он разгладил одеяло вокруг него, наблюдая, как тот дрожит даже под тяжёлым пухом, прежде чем слегка похлопать его по руке и сказать: — Теперь вам нужно отдохнуть, господин. У вас сильный жар; я пойду сделаю холодный компресс, а вы спите. Он развернулся и уже собирался уходить, как остановился, услышав, что Швеция пытается что-то сказать: — Лучше бы ты не называл меня господином, — сказал больной расплывчато, приоткрыв глаза. Поражённый, Финляндия подошёл и сел подле кровати, коснувшись пальцами запястья шведа, чувствуя его неритмичный пульс и липкую кожу. Волнуясь, но не слишком паникуя, страна решила стать снисходительнее, учитывая состояние того, к разговору, вызванному водкой. — Ох, вот как? Тогда как бы вы хотели, чтобы я обращался к вам? — легко ответствовал он, не слишком обращая на него внимания да пытаясь сосчитать удары его сердца. Ни лихорадка, ни алкоголь, казалось, никак не влияли на скорость, с которой Швеция отвечал на вопросы, поэтому прошло несколько мгновений, прежде чем он ответил: — М-м-м, можешь звать меня просто Швецией, — и ещё несколько отсчитанных ударов сердца, прежде чем он продолжил: — Или дорогой. Было бы здорово.       Финляндия от неожиданности аж запястье уронил, густо запунцевавшись. «Дорогой — из всех ласковых терминов?!». Его бедная голова с трудом пыталась переварить нечто столь несообразно, слетевшее с уст стоического шведа. «Он хочет, чтобы я называл его «дорогой». Кто ж знал, что Швеция такой романтик», — подумал он, и тихий отчаянный смешок вырвался из его груди. По-видимому, сочетания болезни и опьянения было достаточно, чтобы преодолеть застенчивость Швеции. Финляндия сделал паузу, сердце его бешено колотилось, пока он вёл ещё одну мелкую внутреннюю борьбу, не зная, действительно ли хочет знать ответ на свой вопрос, прежде чем его задать. — Да? И как тогда ты будешь меня называть? На этот раз ответ был незамедлительным и чётким: — Милый. Всё закончилось; Швеция быстро уснул.       «Милый?! — подумал Фин, в тревоге оттолкнувшись от кровати, — Значит, он действительно испытывает ко мне какие-то чувства. Это не просто завоевание или обладание. Все эти ночи и открытые двери не были какой-то формой принуждения… Он просто ждал, наблюдал…и желал без всяких требований?». Он откинулся на спинку стула, глубоко дыша, в попытке собраться с мыслями и успокоить бешено колотящееся сердце, и молча упрекая Швецию за то, что он одним простым признанием уничтожил тщательно продумываемое десятилетиями умышленное невежество.       И вот финн сидел, внимательно наблюдая за беспокойным сном шведа, позволяя своим не менее беспокойным мыслям разыграться при свете свечей. Так долго он остерегался его молчаливой силы, боялся быть подавленным ею, быть захваченным по своей воле. Он игнорировал тоскующие взгляды, вспоминая напряжение бессонных ночей в крепких объятиях. Он оставил вопрос в действиях и жестах его без ответа, сказав себе, что пока всё это остаётся неозвученным, то всё в порядке. После его односложного заявления Финляндия понял, что он уже давно перестал бояться быть подавленным его грубой силой и давно готовился к тому, чтобы быть подавленным его молчаливой преданностью. «Итак, — задумался Фин, взяв одну из больших рук Швеции в свои, — Я должен решить, как двигаться вперёд по этой битве между нами. Я не могу сказать "люблю", мне не хватает передышки, чтобы решиться на любовь, но и я не могу сказать "не люблю", потому что мне не всё равно».       Вздохнув, он встал, растягивая ноющие от длительного бдения у постели больного мышцы, прежде чем осторожно перелезть через его спящее тело, чтобы лечь рядом. Он был слишком взволнован и слишком устал как эмоционально, так и физически, чтобы возвращаться в своё с трудом заработанное ложе. Изучая лицо своего компаньона в поисках признаков дистресса, он нежно провёл пальцами по его волосам, убирая их со лба, и с облегчением почувствовал, что лихорадка отступает. «Всё, что я могу сделать, так это быть здесь и не позволять нам прятаться в тишине, — подумал он, — Столько долгое молчание привело нас к такому положению дел. Всё должно быть намного лучше, чем есть сейчас!». Финляндия убрал руку с его лба, готовый уже провалиться в сон от усталости, как услышал, что Швеция забормотал: — Финляндия…это ты? — Ш-ш, да, это я. Спи. Швеция повернулся на здоровую сторону лицом к нему, мягко выдохнув. — Ты всё-таки пришёл. Я так долго ждал, когда ты это сделаешь. Полагая, что Швецию всё ещё немного лихорадит, Финляндия решил не напоминать ему об этой чепухе, которая и произошла из-за этого столько желанного собственного спального места. В свете вечерних откровений это казалось излишним. Границы уже были нарушены, и он не был уверен, хочет ли восстанавливать их. — Да, я здесь, — остановился он, обдумывая свои следующие слова, — Швеция, — Он наклонился и мягко уложил того снова на спину, осторожно уместив свою голову на его плече и руку на груди. Он почувствовал, как рука Швеции обернулась вокруг его талии, а пальцы рассеянно погладили бедро. Он приоткрыл рот и хотел уже было что-то сказать, возможно, задать вопрос, но Финляндия остановил его, коснувшись своими пальцами его губ. — А теперь спи, дорогой, — Финляндия остановился на резком выдохе Швеции, а потом продолжил: — Поправляйся, и я буду здесь утром.