Утопая в похоти.

      Мелодис — самый, казалось бы, скрытный человек планеты. Безусловно, люди отзывались о нём, как о щедром, добром и чистом графе, способном помочь многим. В ясности голубых глаз никто и не разглядел грязи, никто не разглядел лжи и лицемерия, что были столь присущими молодому человеку. И даже имя его было не всем известно, пускай инициалы «Д.М.» были узнаваемы как никогда. Пока бедные люди молились за его благополучие, он лишь смеялся самому себе, хитро улыбаясь с глупости простаков. И лишь тем, кто был к нему чуть ближе, тем, кто сумел сломать одну кирпичную стену из ста, а то и тысячи, было известно о настоящей личности Дезире. Он — воплощение жадности, воплощение нечеловеческой хитрости, и глаза его врали раз за разом, будто видя будущую выгоду.       Пусть кто-то знал о грязи, пусть кто-то хотел пустить слухи, но не осмеливался, пусть кто-то скрыто презирал, но никому не было позволено знать о его связи с Гатто. Молчаливый, не создающий никаких проблем медик, которого подзывали в кабинет некого «Д.М.» довольно-таки часто. Только пара слуг могли видеть то, как молодой человек сначала вежливо стучится дважды, а после не совсем уверенно проходит внутрь.       И, кажется, никогда ему не запомнится пустая болтовня, никогда не запомнится то, зачем он сюда пришел. В глазах будет туманность, в голове — пустота, а внизу — разъедающее пламя, разжиганием которого занялся Дезире. Оказаться прижатым к стене, взглянуть на висящий напротив портрет самого хозяина кабинета и услышать звук расстегивающейся ширинки. Отвернуться не посмеет, ведь взгляд чужих глаз съедает, поглощает нагло и жадно, пока его обладатель посасывает одну только головку. С ума сводит, вводит во искушение и становится напористее, перемещая на задницу красивые ладони. Мелодис — дерзкий бесстыдник, оный даже после ножа в брюхе бесцеремонно плюнет собственной кровью в лицо. Этой же кровью попортит невинность мягкого и бледного лица, размажет, обязательно попав в глаза. После обязательно он губ чужих коснется, прикусит сильно-сильно и язвительно усмехнется, обнажая хитрую улыбку.       От члена не отрывается, заполняя кабинет развратом причмокиваний, и ведь стены обязательно эти звуки впитают. Думается, что убьет быстро и беспощадно, но он, скорее, удовольствие растянет, заставив страдать в ужасных, но тем не менее, желаемых муках. Безумие голубизны глаз одурманивает, гипнотизирует и нагло подчиняет себе, заставляя утонуть в страсти. Кровь уже не бьет в висках, а приливает к органу, оный получает столько ласок. Белый халат парня лежит на полу в качестве подстилки для чужих колен, и даже если испачкается, Мелодису будет откровенно плевать. Сейчас ему в голову ударяет новая порция похоти, даже если ладони мятежника не на его волосах, пусть он и не позволит. Наверное, будь на месте Гатто кто-то другой, то сразу же толкался графу по самые гланды, только бы поставить наглеца на место, но Карл лишь очаровывался чужой грацией и изящностью движений, хоть было и неясно, откуда у него такие умения. Дезире искусен, и этого отрицать никак нельзя, иначе Гатто наврал бы сам себе, согрешив дважды за раз.       Это походило на глупую игру разума, и в светловолосой голове всплывал немой вопрос: делает ли граф всё это ради собственной выгоды, располагая парня к себе ещё больше, или же это его потребность, и он получает некую долю удовольствия от процесса? Ответа, вероятно, не последует никогда, ведь после этого Дезире вышвырнет врача за дверь вместе с когда-то чисто-белым халатом. Эзоп сжимает донельзя холодные ладони в кулаки, чувствуя контраст с горячим ртом и не менее горячим членом. Граф вбирает куда больше прежнего, ни на минуту не прерывая зрительного контакта. Помогает себе рукой, вылизывает каждую выступающую венку и усмехается. Его глаза прищуриваются, подобно кошачьим, пока он начинает двигать головой. Гатто издает не совсем тихий стон, после чего его брови сводятся на переносице.       Парень отстраняется. Быть может, решил подразнить, или вовсе закончить на такой жаркой ноте, оставив бедного врача одного. Прикусывает припухшую и влажную от слюны и предэякулята губу. Гатто стоит неподвижно, ожидая хоть чего-то от хитреца.       — Дезире Мелодис. — произносит собственное имя сладко, не отстраняясь от серых глаз. — зови меня именно так. — лицо Эзопа вмиг краснеет. До этого момента он, хоть это и глупо, совершенно не знал чужого имени, а мог слышать лишь «граф Мелодис!» от слуг и некоторых знакомых. Узнать его имя, ещё и таким образом, было чем-то нечто откровенным для простого медика, коим он себя считал. Казалось, что стёкла очков темноволосого, оные он не стал снимать, отражают всё пламя внутри парней, подчеркивая блеск голубых глаз графа.       Эзоп спешно кивает. Его мозг не способен мыслить здраво и, вероятно, его обладатель уже втянут в пучину жаркой и похотливой бездны. Дезире — безумие, хаос и беспредел. Он — хаотичная партия резких ножевых ранений в области груди, он — быстро летящая пуля, он — самое плохое, и одновременно самое хорошее, что может произойти в жизни. Его улыбка способна спасти, но при этом же может и превратить жизнь в сущий кошмар. Создаст иллюзию извращения и страсти, поспособствует влажным и до ужаса грязным мечтам, а после воплотит всё в действительность, делая жизнь совсем немного слаще. Хотя он, скорее, что-то горько-сладкое, что-то самое невкусное и противное на планете, но одновременно самое прекрасное, самое удивительное и единственное, что сможет заставить своим вкусом ахнуть от удовольствия. Может задеть зубами чувствительную плоть, а может сделать самый незабываемый минет. Он — многогранность, хаотичность и горячечный бред. Он — мудрость этого мира, гений вселенной и тот, кто сделает мир лучше, тот, кто ни за что не должен умирать и жить вечно.       Дезире вновь берет чужой член в рот, перед этим одарив головку смазанным поцелуем. Хочется взять его за волосы, сжать их в полу-дрожащем кулаке и нагло потянуть на себя, заставляя поперхнуться. Гатто дышит часто-часто, переставая отслеживать, насколько быстро вздымается его грудь. Сознание мутнеет с каждым разом сильнее, отчего парень бесконтрольно начинает толкаться в теплый рот, всё-таки не решая коснуться ухоженных волос. Мелодис от резкой смены темпа почти что кашляет, но взгляда не отводит, больно-больно обхватывая чужие запястья и намекая на прекращение столь вольной и наглой самодеятельности. От члена отстраняется, кусая Карла за бедро. Тот шипит и приходит в себя, невольно морщась.       — Гатто, что ты себе позволяешь? Я ещё не давал разрешения на подобные действия, грязный негодник. — говорит серьезно, пусть и с ухмылкой, и плевать, что совсем недавно по его глотке ездил чужой член.       Эзопа от этих слов передергивает, будто бы это он так унизительно стоит на коленях. Громко сглатывает вязкую слюну, губу прикусывает. Знает, что не сможет долго придерживаться чужих запретов, и знает, что Дезире тоже догадывается об этом. Знает, что он этого и ждет.       Граф облизывается, вновь припадая к горячему органу губами, не спеша вбирая его в рот. Красивые ресницы чутка подрагивают, пока длинные пальцы обхватывают член и замыкаются кольцом на основании. Эзоп вздрагивает, кусает щеку изнутри. Хочет откинуть голову назад, да оторваться от чужих глаз не может, слишком уж он загипнотизирован. Сердечный ритм отдается где-то в мозге, в правом ухе, а ещё внизу, и он уверен, что Мелодис тоже чувствует эту пульсацию. Колени подрагивают, а Дезире убирает руку с члена, перемещая её на бедро вновь. Головой двигает, а слюна предательски течет по острому подбородку. С каждым новым движением, Гатто издает всё больше звуков, наплевав на то, что их могут услышать. Даже если услышат, ничего не скажут. Тело дрожит в сладкой судороге, пока чужой нос невольно соприкасается с выбритым лобком.       Темп сводил с ума, и Карл не имел понятия, получил ли он разрешение на касания, или же ему так и придется стоять столбом.       Он и не спросит, а лишь грубо возьмется за чистые волосы, сожмет их в кулаке и не даст отстраниться, делая темп более быстрым. Дезире стонет откровенно, его дыхание сбивается сильнее, а в брюках становится ещё теснее. Он ничего не знал о Гатто, ему и не нужно, но одновременно всё было ему известно. Было известно то, что за чистым и невинным лицом скрывается извращенность, похоть и грёбанное безумие, и прямо сейчас Карл показывает всё это. Он бесстыдно, нескромно и нахально трахает чужой рот, будто бы в последний раз, пока Дезире ему поддается, следует уже не своим правилам, а чужим. Почти задыхается, глаза его норовят зажмуриться и прищуриться, но действия не прекращаются, и даже не замедляются.       — Д-Дезире… — молвит парень, удивляясь тому, что ещё способен на какую-либо речь, — А-ах… Дезире… Дезире Мелодис!.. — донельзя глупо и смешно, но графа раззадоривает это всё еще больше. Слишком уж сладко парень произносит его имя.       Гатто стонет красиво, пускай и несдержанно. Возбуждение острым ножичком разрезало органы, воспламеняло всё внутри, не давая никакой пощады. И ведь Мелодис чувствовал то же самое, пока Эзоп шептал чужое имя часто-часто, словно он находился в бреду. Всё тело судорожно дрожало, сердце выпрыгивало и кричало от ласок тоже, пока его обладатель знал, что долго держаться он не сможет. Руки дрожали, но уверенно руководили чужой головой. Мелодис тоже стонал откровенно. И знал ведь, что любые его звуки отдадутся вибрациями по члену, знал, что это сделает только лучше.       — Дезире… А-ах… Простите, я не с-смогу долго… — пытается выдавить из себя Гатто, кусая собственные губы почти что до крови. Ответа он не получит.       В пушистости красивых ресниц теряются слезы, а лицо пылает как никогда. Когда-то осторожно уложенные волосы превращаются в беспредел, но это его сейчас не волнует. И Дезире знал, что Эзоп мечтал видеть его именно таким: с раскрасневшимся лицом, с растрепанными волосами, со слезами в уголках глаз, с затуманенным похотью взглядом и в расстегнутой от жары рубашке. Это всё — одна сплошная грязная мечта скромного медика, и Бог благословил его, раз сейчас такой беспорядок происходит наяву.       Гатто почти что слёзы пускает. Язык графа, казалось бы, был везде, и ласки распространялись на всё тело.       В ушах звенит громко и отчетливо, пока Эзоп, не сдерживаясь, изливается в чужой рот с протяжным стоном и сведенными на переносице бровями, некоторыми каплями попадая даже на очки. На дрожащих губах вкус чужого имени. Мелодис соврет, если скажет, что был против, хотя обычно он не позволял Эзопу даже думать о том, чтобы кончить ему в рот. А сейчас Дезире жидкость во рту даже сплевывать не стал.       Гатто пытается отдышаться, пока граф встает на ватных ногах, распрямляет спину и снимает очки. Спустя несколько мгновений Эзоп возвращает серые брюки на место, ширинку застегивает. Подходит ближе к парню.       — Это было поразительно… — со смущением произносит он, совсем слегка улыбаясь.       — Я знаю.       Эзоп отводит взгляд, а после тянется за поцелуем. Его останавливает чужой палец.       — Ты так хочешь поцеловать меня сразу же после того, как оттрахал мой рот и кончил туда же? Негоже. — говорит так, будто бы это Гатто начал всё это.       Карл стоял на месте, раздумывая, сколько еще времени понадобится, чтобы хоть на секунду он смог коснуться мягких губ.