Сокровенное

***

— Нам надо расстаться. Для меня эти слова прогремели приговором и ещё пару секунд эхом звучали в ушах. Повторялись, как будто с ума свести хотели меньше, чем за минуту. Смешно ли? А мне вот стало. Я попросту не поверил в эти три слова. Как дурак стою, уголок губ ползёт вверх. Ну это, знаете, такая защитная реакция на стресс. Он об этом точно знает, поэтому не спешит отчитывать меня за глупую улыбку. Стоит в дверях с серьёзным видом, в любимых мною зелёных, с ореховыми вкрапинками, глазах не отражается ничего кроме усталости и, наверное, некоторого разочарования. Разочарования во мне. Эти глаза я разглядывал очень много раз, уж больно они мне понравились с самого начала. Цвет необычный, притягивающий, взгляд не отведёшь. Я рассматривал их и во время близости, когда Он сидел у меня на коленях, приближаясь для поцелуя; и когда мы могли просто лежать и болтать обо всём на свете, или дурачиться; и когда Он восхищённо смотрел на огни большого города — тогда Его глаза особенно ярко светятся, ярче, чем эти чёртовы огни. Я разглядывал слишком часто и слишком долго, поэтому без преувеличений — узнаю их из тысячи. Да что там. Из миллиардов. Вот и сейчас стою, и смотрю в любимые мною зелёные глаза, лишённые огня и радости, спрятанные за линзами очков. Они пригвоздили меня к полу без шанса сдвинуться хоть на сантиметр. Нет, серьёзно. Это неповторимо. Никто и никогда в жизни не вкапывал мои ноги в землю одним только взглядом. Кроме Него. Так что, пожалуйста, позвольте мне ещё пару секунд надеяться, что это несмешная шутка, или мой самый плохой сон на свете, и упиваться последним моментом, когда я вижу Его так близко. — Что? — спрашиваю, как будто не услышал ни черта. Как будто у меня слух отбило, или как будто я таких слов просто не знаю. Лучше бы так оно и было. Но я прекрасно всё понял, и даже больше, чем Он мне передал в этой фразе. Я понял абсолютно всё. И Он тоже понимает. Нервно усмехается, держит руки в карманах, но наверняка сжимает их в кулаки, силясь справиться с эмоциями. — Ты знаешь. Знаю. И от этого становится ещё более паршиво. Даже гадко, я бы сказал. От сухого тона бросает в холод и дрожь. Я люблю Его голос при любых раскладах, но всё-таки сейчас он режет по внутренностям и оставляет очень глубокие порезы. Поверьте. Я такого никогда не ощущал, но совершенно точно скажу: это не зашить, и заживать будет всю жизнь, если вообще заживёт когда-нибудь. Он вздыхает и протирает пальцами глаза под очками. Очень усталый жест. Я знаю. Наблюдал около сотни раз, не меньше. — Мне нужно забрать вещи. С каждой фразой всё больнее. Покорно киваю и отступаю в сторонку, чтобы Он переступил порог этой квартиры в последний раз. Лёгкий шлейф терпких духов напоминает о том, что я вряд ли когда-нибудь ещё почувствую этот запах, которым упивался всё это время. Он снимает свою дубленку, которая ему чертовски к лицу, на меня теперь взгляда не кидает. Стою как долбоёб, наблюдаю за его действиями, даже дверь закрыть не в состоянии. Но в конце концов опомнился. Хотелось бы думать, что это просто очередная наша встреча, и проходить она будет, как и всегда, приятно и долго. Может, затянется до утра, или вообще ещё на пару дней. Кто-нибудь из нас сделает завтрак, и мы лениво заварим по чашке чая, пытаясь смахнуть с себя остатки сна. Вообще-то, готовить лучше получается всегда у Него, нежели у меня. Я всегда что-нибудь да обязательно испорчу. То оладьи пригорают, то омлет. Он постоянно пытается научить меня делать огонь поменьше, и не проворонить момент, когда нужно переворачивать. Я безнадежен. Потом буду слушать, какие Он видел сны ночью — они всегда какие-нибудь чудные, с ебанцой, — и о том, как я всё одеяло себе забрал, да ещё и не отдавал. Снова увижу его улыбку, в которую влюблён до чертиков. Потом поцелую, и мы отложим завтрак ещё на пару часов. Хочу утопиться в неге этих мыслей, и не видеть перед собой очевидной реальности: человек, которого я люблю больше всего на свете, находится сейчас здесь только для того, чтобы уйти навсегда. Слишком горькая мысль, даже на кончике языка почувствовалась. Вздыхаю и иду курить. Прохожу в комнату, вижу, как Он достает свои вещи из шкафа, аккуратно складывает их в сумку. Ни в одном движении не прослеживается ни истеричного дрожания пальцев, ни раздражённости, ни импульсивности. Как будто это не расставание, а просто сборы в какую-нибудь поездку. Выхожу на балкон в одной только кофте, несмотря на мороз в двадцать градусов. Честно говоря, ничего холоднее, чем «Нам надо расстаться» я всё равно больше не почувствую. Эта фраза врезалась глубоко внутрь, разворошила там всё, и теперь рвётся наружу, намереваясь разорвать мне кожу. Вот настолько это больно. Поджигаю сигарету дрожащими пальцами, делаю очень глубокую затяжку, роняю голову на тыльную сторону кисти. Стараюсь справиться с накатывающими эмоциями. Сглатываю вязкую слюну. Не хочу видеть, как от меня уходит тот, в ком я нашел смысл своей жизни. Сигаретный дым мешается с паром изо рта, растворяется в воздухе. Остаться бы так на целую вечность. Или провалиться под землю. Балконная дверь тяжело и звучно открывается, я не смотрю в её сторону. Он молча заходит точно так же в одной лишь кофте, и берет мои сигареты, становится рядом, закуривает. Все-таки поворачиваю голову. Люблю смотреть, как Он курит. Разве можно делать это так красиво? Или это я просто теряю рассудок. Он на меня не смотрит, выдыхает дым, который мешается с моим. Холодный ветер треплет белёсые волосы. Мне от этого ещё паршивей. Точно так же мы курили в тот день, когда Он открылся в своих чувствах. — Можно, я кое в чём признаюсь? — задумчиво делает затяжку. И так смотрит ещё вкрадчиво. Стоит, касаясь моего плеча своим, как будто невзначай. — Конечно, — улыбаюсь. Я не ожидаю ничего особенного, хотя глубоко внутри теплилась надежда на что-то такое, и стало трепетно так. Стою и жду этого самого «признания», даже на сигарету забил. Он пару секунд думает, прежде чем что-то сделать. Всё это время смотрит мне прямо в глаза, а потом опускает взгляд чуть ниже. — Не знаю, может, это неправильно.. — произносит тихо. А через пару мгновений касается моих губ, и заставляет всё, что у меня есть внутри, крупно дрогнуть и перевернуться. Я не смел желать в тот момент большего, боялся даже движение лишнее сделать — вдруг спугну ненароком. Но я был счастлив, просто счастлив. Заберите у меня сердце. Пожалуйста, останься здесь вот так, со мной — будто посылаю мысленный сигнал. — Ты это уже давно обдумал, так ведь? —спрашиваю спокойно, а самого изнутри разрывает на лоскуты. Почему так решил? Я знаю Его наизусть. И по Его спокойному поведению совершенно безошибочно определил, что это не спонтанное решение, принятое час назад. — Давно. Курим молча еще пару минут. Хочу заговорить, но язык прилип к нёбу, как назло. Я провожу последние минуты с этим человеком, так будь добр — отлипни, блять! — Я не хотел, чтобы до этого дошло, — выдаю наконец-то. Он прикусывает губу и как будто бы равнодушно пожимает плечом, мол: что поделать? Всё еще не смотрит в мою сторону. Я опять вздыхаю. Первый раз у нас так сильно не вяжется диалог. — Если бы не хотел, то не дошло бы, — говорит серьезным тоном, и меня как током бьет от этих слов. Блять. Желание опровергнуть эту фразу, начать оправдывать себя вспыхнуло очень ярко, но также быстро и безнадёжно угасло. Он не будет это слушать. Он уже слышал. Я нервно тяну сигарету, стараясь не искусать губы в кровь. — Я устал от этих отношений, — выдыхает, — Ты не меняешься. Мне тяжело слышать каждое слово. Но каждое из них справедливо летит в мой адрес, пусть и разбивает всего меня на осколки, которые я потом не соберу, об которые буду раниться каждый день. — Я.. пытаюсь, — как жалко звучит мой хриплый голос в попытках оправдаться. Он мотает головой и горько усмехается. Пожалуйста, прекрати. Мне больно от каждого твоего жеста. — Нет. Но это уже.. неважно. Забудь, — и хмурится. Каждая из сигарет у нас в руках уже почти докурена. Как только догорит до фильтра.. Это будет конец. — Слушай, — прикрываю глаза и надеюсь, что мои слова имеют хоть какой-то вес, — Я искренне не хочу тебя терять. И не могу представить, что буду делать, если ты исчезнешь из моей жизни, — перевожу дыхание, — Я сделал много ошибок, и оправдывался уже кучу раз. Но я люблю тебя, — на этих словах дыхание опять сбивается. Он ведь знает это? — Я исправлюсь. Исправлюсь. Давай.. Давай попробуем снова. Мой монолог больше похож на мольбу. Он смотрит на меня своими проницательными глазами, заглядывает в каждый уголок моей души, которая принадлежит только Ему. Но я вижу, что слова мои бессмысленны, и они не тронули ни единой Его клеточки тела. Он задумчиво щёлкнул языком, поджал губы. — Мы уже пробовали. Это ничего не изменило, если ты помнишь, конечно. Мне хочется застрелиться. Сигарета давно дотлела в пальцах. Мороз пробирает до самых костей. Но я ни за что не уйду сейчас. Он тушит окурок об железную раму и подает мне, потому что пепельница находится с моей стороны. Я касаюсь холодных пальцев, не нарочно, конечно. Но дикое желание взять Его холодные руки в свои моментально накрывает с головой. Только я не могу себе этого позволить. Удивительно. Ещё несколько дней назад я бы это сделал без единой заминки. А теперь всё рушится у меня на глазах с диким треском. Разлетается в щепки. — Я обещаю.. — Хватит. Прекрати, — обрывает меня, но без злости в голосе. Скорее, просто просит остановиться, — Сколько можно пробовать по новой? Нельзя делать это бесконечно, пойми. Я думаю, нам стоит просто пойти разными дорогами. Строить другую жизнь. Каждому свою. Мы не подошли друг другу, вот и всё. Так бывает. Вздыхаю и протираю руками лицо, в надежде, что это хоть немного меня отрезвит. «Так бывает…» — Я не хочу без тебя ничего строить, — говорю почти шёпотом, и сердце бьётся уже где-то в горле. Не могу, аж перед глазами плывет. — Это пройдёт. Надо просто перетерпеть и станет легче. Поверь. Я не верю. Не станет. Не станет ни за что на свете. — Думаешь, так просто смириться? Забыть всё, что нас связывает? Он задумчиво смотрит на вечерний закат, отражающийся в окнах дома напротив. — Придётся. Почаще смотри вперёд — на то, что у тебя под носом, и не оглядывайся назад. Как просто ты об этом говоришь! Слишком безразлично. Слишком холодно. Как будто не осталось ни крупинки тех чувств, которые когда-то горели так жарко, что потушить было невозможно. — Может, хотя бы.. будем созваниваться? — Нет, — тут же обрывает мой порыв, — Думаю, мне.. лучше не знать тебя, — Он отпрянул от подоконника, собираясь уходить. От меня уже не осталось ни кусочка. Я могу только лишь тщетно пытаться остановить Его, лепетать что-то про очередной шанс, про исправление ошибок. И больше я ни на что не способен. Из горла рвётся только его имя. Имя, которое вертится у меня на языке и в голове почти круглосуточно. Не уходи вот так. Я столько тебе не сказал. — Антон.. — беспомощно и тихо зову его, словно он послушает и останется. Не выдыхай меня наружу из груди. Он задерживает ладонь на ручке балконной двери, останавливается лишь на пару секунд. И убивает меня. — Нам лучше не видеться, — произносит полушёпотом, — Больше никогда. Но ведь ты — всё, что мне нужно.. Я судорожно вздыхаю, пока он уходит с балкона, оставляя дверь открытой, и яростно утираю с глаз скопившуюся влагу. Как мальчишка, да? Не осуждайте меня. Я знаю, что виноват, но не могу смириться так быстро с тем, что происходит. Господи, а что происходит-то, вообще? Кажется, я совсем не в состоянии воспринимать реальность сейчас. Мне остаётся только наблюдать, как он собирается, ставит сумку в прихожую, надевает свою дубленку. Он наконец задерживает на мне взгляд, и я могу заглянуть ему в глаза ещё один раз. Не хочется верить, что последний. Как жестоко. Я больше не могу его останавливать, не в силах что-то исправить. Я проебал свои шансы и права на это, и расплачиваюсь тем, что теряю этого человека прямо сейчас. Надо иметь огромное сердце и очень много терпения, чтобы каждый раз прощать. Но всякое терпение когда-нибудь заканчивается, и бесконечно испытывать его нельзя. Просто нельзя. Но я это делал много раз, опрометчиво и глупо, как же глупо. Я вижу только досаду в чужих глазах. Мне хочется взять его лицо в свои замёрзшие руки, и бесконечно извиняться до тех пор, пока он не изменит свое решение. Говорить о том, как я его обожаю, что пойду на любые условия, лишь бы остаться вместе. Но вся его поза кричит мне о том, что уже действительно нет смысла что-то менять. И это решение — лучший выход из ситуации. Ты уйдёшь и не простишь мои грехи. Я сдохну с ними, ну так что ж.. Он поджимает губы, смотрит на мои скрещенные на груди руки, украдкой вздыхает. Как будто медлит, или просто настраивается на то, чтобы никогда меня больше не видеть. Давай, иди. Чего ты ждешь? Я не хочу, чтобы ты смотрел на то, как убьёшь меня. Он протягивает мне дубликат своих ключей от этой квартиры. Я принимаю их своей дрожащей рукой, до боли сжимая в ладони. Хотя больнее бы не стало, даже если бы зубцы впились в кожу. Забывай меня, если хочешь. Безмолвное прощание. Он закрывает за собой дверь, а я так и остаюсь посреди прихожей, приколоченным к полу. Скажите, куда мне деться? Что делать дальше? Я смотрю на свои трясущиеся ладони и связку ключей в одной из них. Дыхание становится всё более спонтанным и прерывистым. Я больше не контролирую свои порывы. Это нереально. А я буду помнить тебя назло самому себе. Я не могу. Не могу. Обессиленно сползаю по стенке на пол и чувствую, как всё тело вмиг ослабло и размякло. Вот-вот растаю, как снег в грязной луже. Лучше подумать бы мне о своём поведении, да? Вот, смотри, до чего ты довел вас обоих, — мерзко говорит мне внутренний голос, пока я пытаюсь остановить то, что льётся из глаз. В конце концов понял, что бесполезно, оставил это дело. Это всё я. Я сломал все наши отношения своими руками. Ты правда любил его? Тогда почему он ушел? Сука, да заткнись! Много ты понимаешь. От спонтанного дыхания уже становится плохо. Кажется, к горлу подкатывается тошнота, но я не могу встать. Если на запчасти бы любовь не разбирали, то тогда наверняка не поломали бы детали. Не так ли? Вот и не нужно было этим заниматься. Сижу и с некоторыми остатками нежности перебираю пальцами звенящие ключи — всё, что мне от Него осталось. Знаете, какого цвета глаза у грусти? Зелёные с ореховыми вкрапинками. Они мне так сильно понравились с самого начала, потому что мои глаза — карие, с тёмно-зелёными точками по радужке. Улавливаете? Мы были одним целым даже в такой мелочи. И теперь часть меня самостоятельно отделилась, исчезла, оставляя какое-то несуразное нечто. Это конец света.

***

Спустя целую вечность подбираю себя с пола и ползу в комнату. Тут же падаю на кровать, даже не удосужившись лечь на неё полностью. Ноги свисают с края. Мой план не начинать вспоминать всё произошедшее между нами за последние три года обрывает попавшаяся на глаза гирлянда, тонкой змеей извивающаяся на карнизе для штор, которых и в помине нет. Маленькие огоньки мелькают ненавязчивым голубым светом. Я не особо люблю все эти новогодние штуки и украшения. Но эта гирлянда — единственная в своём роде, потому что повесил её Антон. Повесил два года назад и больше мы её никогда не снимали, потому что можно включать по вечерам, и она будет обдавать голубоватым светом темную комнату. Антон тащится по всякой этой новогодней суете, да и от самого праздника тоже без ума. В преддверии Нового года настроение у него подскакивает на десять миллиметров ртутного столба, несмотря на ебучий тридцатиградусный мороз на улице. Ему это по боку. Он любит придумывать, что и кому подарит, потом ходить и выбирать эти самые подарки, а меня тащит, конечно же, с собой. Да я и не против. Лишь бы моську эту счастливую лицезреть. Потом мы обсуждаем, будем ли париться с готовкой и в итоге абсолютно всегда сходимся на том, что нет, не будем. Что-нибудь заказываем, покупаем мандарины — самый главный атрибут настроения, между прочим, — и шампанское. Только обязательно брют, потому что полусладкое — слишком сладкое, а сладкое — так вообще диабетическая кома, ясно вам? Мне лично не принципиально. Я пью то, что пьёт Он. Новый год мы могли встречать, где угодно — у наших друзей, у его родителей, у моей мамы. Но саму ночь неизменно проводили вместе, улизнув под предлогом, что нужно отдыхать и высыпаться. Нас всё время считали странными. А мы кое-как тянем до дома, начинаем целоваться пьяными уже в лифте. Подниматься аж до восьмого этажа, вот и представьте, какой накал между нами происходит за это время. Потом поворот ключа, щелчок замка, снимаем одежду. Смотрю в зелёные глаза напротив, в которых пляшут озорные искры — их я успел заметить ещё за новогодним столом. Подхватываю его за бедра и несу на кровать. За окном еще с утра и до сих пор слышатся громкие выстрелы салютов. На них мы тоже успели насмотреться: сначала дома, потом в гостях. Даже на улицу специально выходили. Кусаю чужую шею и плечи, ловлю тихие и горячие судорожные вздохи над ухом, целую впадинку между ключицами. Его пальцы, зарытые в мои волосы, моя рука, расстегивающая молнию на джинсах. Сбитое дыхание, легкое головокружение, его губы.. Поток мыслей, никак не желающий прекращаться. Я почти увяз в них с головой, может, даже уснул бы. Меня вырвал из этой неги телефонный звонок. Вырвал так нагло и резко, что я даже разозлился. Кому приспичило звонить в такой момент, твою мать? Подрываюсь и раздражённо шагаю обратно в прихожую, где и оставил телефон. На секунду закралась мысль о том, что это может быть Антон. Но лишь на секунду, потому что при приближении вижу на экране глупую и дурацкую фотку Игоря. Это сейчас мне эта фотка кажется такой дебильной просто потому, что хотелось получить звонок совсем от другого человека. Вздыхаю и отключаю звук. Я вообще не в состоянии отвечать. Возвращаюсь в комнату, кидаю гаджет на кровать и падаю рядом, закрываю глаза. Почему я не могу просто раствориться? Потеряться. Не чувствовать ни ног, ни рук, ни сердца. Звонок повторяется через несколько минут. Да чтоб тебя.. От этого невыносимого человека не отвязаться ни за что на свете. Из-под земли достанет, если захочет, ей-богу. Чертыхаюсь, пытаюсь нащупать телефон где-то в закромах одеяла. Когда он успел там запутаться, мать вашу? — Алё? — отвечаю максимально хрипло и абсолютно безо всякой интонации, как будто язык присох к горлу. — Здарова, Ромыч! Ты чё, спишь? — громко доносится из динамика. Мне пришлось отстранить телефон от уха и убавить звук наполовину. Я не был готов услышать этот голос. Слишком весёлый. Слишком беззаботный. Слишком жизнерадостный. Почему-то в мире ничего не разрушилось после Его ухода. Разрушился только мой собственный, внутренний мир. — Нет, — уже опять начинаю злиться. Игорь ни в чем не виноват, но всё моё сознание отказывается воспринимать что-то извне и искренне сопротивляется тому, что жизнь на самом деле, к сожалению, не закончилась, а у других людей не произошло никакой катастрофы. Ни у кого ничего не случилось, кроме меня. — А чё ты тогда приуныл как будто? О боже, нет. Сейчас последует шутка, от которой мне не смешно уже лет десять, а сейчас так и подавно. Хоть бы он не… — Грустный, потому что хуй сосал невкусный? Со временем ничего не меняется. Громко щёлкаю языком, еле сдерживаясь, чтобы не начать орать прямо в трубку. — Заебал. Это нихуя не смешно, ты издеваешься? Потому что такое ощущение, что да. Я бы сейчас каждого обвинил в том, что они не догоняют, какой пиздец у меня творится внутри. Игорь знает о моей ориентации давно, ещё со студенческих времен. Надо ли говорить, сколько тогда на меня обрушилось шуток и подколок с его стороны? Он не успокаивался год. Год, блять. Но спасибо ему за то, что вообще продолжил со мной контактировать, а не отказался от меня, как от вонючего мусора, который даже трогать пальцем противно, и от которого хочется поскорее избавиться с презрительным «фи». И вот даже сейчас проскакивает эта тупоголовая шутка почти в каждом нашем разговоре. Я уже научился не реагировать на неё и пропускать мимо ушей. Временами начинаю просто тискать его бока до тех пор, пока он не уссытся от щекотки и не начнет просить пощады. Такие мы нежные. — Да успокойся, чё на тебя нашло-то? — уже чуть более серьёзно звучит в ответ. Наконец-то. Короче, не хочу разводить вакханалии, итак без сил. — Говори уже, что хотел. — А-а, да, чё звоню-то. Короче, так-то Новый год через полтора месяца, если ты вдруг не знал. Чё тебе дарить? У меня ваще вариантов ноль, а мне ещё придумывать подарки бате и бабке. Так что заранее мозг не еби и скажи конкретно. Мне хочется бросить трубку и выкинуть телефон. Чтобы больше никогда никого не слышать и не отвечать ни на чьи вопросы. Но я самостоятельно совершил ошибку, ответив на звонок, так что придётся вырулить этот разговор и поскорее его закончить, иначе я просто сойду с ума. — Да не надо дарить ничего, Бяш. Серьёзно. Оставь это. Ну какой, к чёртовой матери, Новый год? Я собираюсь гнить в зыбучей апатии как минимум месяца два. Мне совершенно не до этих дебильных праздников. — В смысле? — с неподдельным возмущением спрашивает Игорь, — Придурь, что ли? Ты чё там? — Перестань. Я не хочу ничего. Бяша очень недовольно вздохнул, но оставил эту тему. Правда сразу за ней последовала другая, и она оказалась даже хуже. — Ладно, бесполезно с недалёкими разговаривать, я понял, — был бы я хоть в каком-то настроении, то с радостью вступил в эту шуточную словесную перепалку, которыми мы балуемся постоянно. Это неотъемлемая часть нашего дуэта. Но не сегодня. Вообще не сегодня.. — Смотри, я чё ещё хотел. Мы будем собираться-то? Отказы нихуя не принимаются, так и знай! Господи, нет, нет.. Замолчи. — Так что бери своего Антошку и пиздуйте к нам на хату. А то итак в прошлом году отмечали хрен знает где. И чтоб не сматывались, как в прошлый раз! Сука.. Я сейчас в шаге от того, чтобы не послать своего собеседника куда подальше, а телефон швырнуть в стену, дабы он разлетелся на части. Как я. — Нет, я, конечно, понимаю, у вас там своё веселье, но бля, братан! Хоть раз до утра зависнуть надо, это ж не дело. Вам когда-нибудь хотелось заорать на человека так, чтоб аж голосовые связки порвались? Моё шаткое эмоциональное положение с каждым словом становилось всё более нестабильным и огнеопасным. А к концу просто взорвалось от одного лишь неосторожного слова. — Блять, я вообще не планирую ничего отмечать, окей? — я даже на локте в кровати приподнялся из-за гнева, который рвал меня изнутри, — Мне похуй, я никуда не пойду. Просто не трогайте меня. Просто не трогайте меня. Отключаюсь, даже не выслушав возмущения Игоря в ответ. Стараюсь выровнять дыхание, но глаза снова начинает неприятно жечь. Я любил Новый год только из-за Него. Только из-за того, каким довольным Он выглядел, когда смотрел на мельтешащие огоньки гирлянд и всю суету, которая начинается, обычно, аж за месяц до праздника. Когда обменивался подарками с близкими, со мной.. Антон из разряда людей, которым намного больше нравится дарить, нежели получать. Ему больше всего важны эмоции человека, для которого делал подарок Он. Как удобно звучит, да? И раз уж мы говорим начистоту — я пренебрегал этим. Не нарочно. Но сам факт, что так происходило, теперь заставляет чувствовать себя мудаком. На фоне всего остального, конечно, эта деталь вообще не выделяется и даже кажется совершенно не причастной к тому, во что в итоге это всё вылилось, но она тоже важна. Я пренебрегал всем, из чего мы строили наши взаимоотношения. И поначалу это были просто мелочи. Ну подумаешь, разок опоздал на встречу в кино, проебал всего лишь пятнадцать минут фильма. Не специально же! Вообще-то, мне пришлось задержаться на работе по причине: забыл-к-чертям-собачьим про наши планы. В общем, я это легко смог загладить целой стопкой извинений, вкусным карамельным латте, новой интересной книжкой из книжного, парой шуток. И вот уже наблюдаю, как неизбежно появляется улыбка на лице, а разговор становится более оживленным. Звучит не страшно, да? Но таких мелочей я себе позволял неприлично много. Не закрыл холодной осенью на ночь окно на кухне, и получил на утро Антона с больным горлом. Да, я знал, что он легко простужается. Это мне можно спать в снегу и хрен что из носа потечёт хоть когда-нибудь. Забыл взять сигареты, которые он обычно курит. Мои слишком крепкие, но ему пришлось давиться ими со мной на балконе ночью, потому что ближайший круглосуточный за три версты от дома. Не спросил, как прошла смена на работе. Не купил нужных таблеток по просьбе. Не звонил весь день. Сказал лишнего, не подумав. Отменил встречу, которую мы планировали за неделю. Косяки росли в геометрической прогрессии. Некоторые мелочи он переводил в шутку, за некоторые я бесконечно извинялся, и эти извинения ему, наверное, уже поперёк горла засели. Мне приходилось наблюдать за тем, как Антону с каждым разом становится всё труднее сводить эти разногласия на нет. Он закрывал глаза на многое. А я как будто нарочно не учился на своих же ошибках. Игорь больше не звонил, только написывал что-то, но я не смотрел. Оставил телефон в режиме «Не беспокоить». Тяжёлые мысли задавили моё сознание и тело намертво. Я невольно уснул, хотя предпосылок ко сну не ощущал совершенно. Но это хоть на какое-то время позволило мне убежать от реальности, которую я в глаза видеть не хочу. Но снова встретиться с ней лицом к лицу пришлось из-за настойчивого стука в дверь. Знали бы вы, как не хочется существовать сейчас после пробуждения. Я по привычке ищу рукой спящего рядом Антона. Открываю глаза и не нахожу. Чёрт.. Мозг не сразу выдает события, произошедшие этим вечером. Не знаю, сколько проспал, но за окном уже тьма тьмущая и непроглядная. Стук в дверь нетерпеливо повторяется. Ах, да. Кого-то же ещё принесли черти в такое время. Плетусь к двери, совершенно разбитый, сонный, башка болит, тёмные жёсткие волосы на голове образовали какое-то, ёб твою мать, воронье гнездо — это я случайно увидел в зеркале в прихожей. Плевать. Открываю несчастную дверь, которая уже вся изнемогла под кулаком незваного гостя. Взгляд всё ещё замыленный, протираю глаза. Человек напротив усмехается. — А говорил, что не спишь.

***

Игорь наведался после десятка проигнорированных сообщений и ещё нескольких пропущенных. Наведался с бутылкой виски и ещё небольшим пакетом.. чего-то. На моё безмолвное недоумение ответил: — Нетрудно было догадаться, что дела любовные, — и снова беззлобно усмехается. Я немного подгрузился, мучаю зубами нижнюю губу. На этот раз не злюсь. Знал бы он, насколько мне сейчас, на самом деле, необходимо было увидеть хоть кого-нибудь близкого. Впускаю этого настойчивого и незваного, но, оказывается, желанного гостя. — Вижу, совсем хуёво всё. Правильно видишь — думаю. По-другому и не скажешь. Игорь проходит на кухню, и ведёт себя, как дома. Расставляет на столе всё, что притащил, пока я в попытках найти обезболивающие таблетки. Умираю от мигрени. Наливаю себе прохладной воды и отхлёбываю. Она приятно смочила высохшее горло и язык. Ей-богу, словно в пустыне побывал под палящим солнцем. До сих пор нахожусь в прострации, пустым взглядом гипнотизирую пол. Чтоб я ещё раз лёг спать посреди вечера.. Лучше убейте меня в следующий раз, ладно? — У тебя ж тут книжонка какая-то лежала всё время, — вытягивает меня Бяша обратно в реальный мир, — Где она? Смотрю на пустой стол и невольно хмыкаю. — Забрал. — Кто? Немного медлю с ответом. Не хочется произносить, но собираю себя в кучку. — Антон. И молчу, как будто всё сразу должно стать понятно. Но нет, нет. Так кристально ясно это всё только лишь мне. Так что натыкаюсь на недопонимающий взгляд Игоря, который через пару секунд дополняется приподнятой бровью. — Куда? Тяжко вздыхаю, и отставляю стакан, продолжая пялить на пустое место, где и правда очень продолжительно время лежала небольшая книга, которую Антон иногда читал здесь, если я долго не просыпался. Она, вроде, не особенно интересная, что-то про психологию, и не нравилась ему даже. — Домой, наверное. Не знаю. После некоторого молчания почти слышу, как шестерёнки в голове друга начинают шевелиться усерднее, добавляю: — Он ушёл. Мы расстались. Почти выдавливаю из себя эти короткие фразы. Игорь переваривал эту информацию где-то пару минут. Стоим в безмолвии, каждый думает об одном и том же, но по-разному. В итоге оба опрокидываем пол стакана виски. Я даже не запиваю. Наверное, в попытке ощутить что-то более горькое, чем Его ледяной тон, в котором не улавливалось ни грамма намёка на то, что всё ещё можно изменить. Клин клином ведь вышибают, правильно? В общем, вы не понимаете. Я осознанно очень быстро накидался. Уж поверьте, оставаться трезвым в этом поганом дне не хочется больше ни секунды. «— Ну и что, вы ведь уже расходились до этого, опять сойдётесь!» — слышу от Бяши, и хочу ему прописать за такое высказывание. Да не расходились мы до этого ни разу. Просто очень сильно закусились. Это была наша самая крупная ссора за три года, но, если анализировать, наверное, именно она положила начало закрадывающимся сомнениям в голове Антона. Потому что наговорили тогда друг другу много нелестных вещей. А всё из-за несдержанного мною обещания съездить вместе к его маме в больницу, куда она попала из-за проблем с сердцем. И не думайте, я не поехал не по причине что-то типа: «не хотел». Я обещал отпроситься с работы на пару часов с утра, и, вообще-то, даже сделал это заранее, ещё накануне. Но знаете, что отчебучил наш ебанутый начальник на следующий день? Что я могу только отсосать и забыть про эти два свободных часа, и более того — задержаться ещё на четыре сверхурочно. Объяснение такому выпаду — сроки горят, надо успеть доделать отчёты за два месяца до конца вечера. Ну и, конечно, как всё сделаю — могу пулей лететь туда, где мне надо быть! На все мои препирания и объяснения ответ оставался неизменным: доделай и вали хоть на все четыре стороны. А непослушание фактически грозило не увольнением, что крайне не играло на руку. Я даже не успел объясниться. Хотел позвонить сразу же, но меня практически сходу разорвали рабочие обязанности. Держал в голове мысль ровно до момента, когда наконец-то выдалась свободная минута. Она выдалась, ага. Как раз в то время, когда мы уже должны были находиться в больнице. Я всё равно пытался дозвониться, но Антон постоянно скидывал, а потом и вовсе пустые гудки без шанса на ответ. Надежды на понимание моей ситуации не оправдались, потому что все нервы в тот день у него были просто на пределе. У нас обоих. Хотя, надо признать: это Я подлил масла в огонь. Мы сцепились только потому, что Я вовремя не сумел прикусить свой язык, когда стоило просто заткнуться и дать остыть обоим. — Какого хрена ты сейчас ведёшь себя так, как будто проблемы только у тебя? Что мне надо было сделать, если у меня не было варианта послать всё к чёрту и приехать сию секунду? Не всегда всё происходит так, как тебе нужно! Моя реплика, с которой и начался скандал. Фразы, которые мне до сих пор противно вспоминать. Я выпалил их очень резко, не подумав даже, и никогда прежде не видел столько злобы и обиды в зелёных глазах. Если бы мог, самому себе втащил бы за свои слова. Я не знал, с чем столкнусь. Антон итак силился держать хоть какое-то подобие спокойствия и не впадать в панику, ведь мама-то у него попала в реанимацию. Но то, что я сказал.. Это спровоцировало обрушиться просто огромную эмоциональную лавину, которую он старался сдерживать. Мне даже показалось, что в моменте его накроет паничка. Он никогда прежде не выходил из себя вот так. Я наблюдал, как сильно дрожали его пальцы, когда он стирал с лица неконтролируемые слёзы, как сильно сбивалось дыхание, как терялись последние капли самообладания, и как голос практически срывался на крик. Это было похоже на истерику. Уже тогда я понимал, что он кричит на меня заслуженно, и все слова, которые могли бы показаться колкими — всё заслуженно. — Даже не прикасайся! Просто, блять, соображай головой хоть иногда, прежде чем говорить что-либо! Или ты так не умеешь? Вот что он бросил напоследок. Моя попытка выдавить из себя хоть какое-нибудь скомканное «извини», или дотронуться до чужой руки, было оборвано коротким: «Отъебись», и оставлено мне самому после громкого хлопка дверью. Мы поругались так сильно, что Он очень стремительно ушёл домой и я не мог ни дозвониться, ни дописаться полторы недели. Вот тогда можно было подумать, будто мы разошлись. Я и сам не на шутку перепугался, что это, может быть, конец. Но вещи до сих пор оставались у меня, и никаких визитов в мою квартиру, судя по всему, не наносилось всё это время. Отрешённым взглядом смотрю на дно своего стакана, где осталось ещё пол глотка алкоголя. Уже практически ничего не соображаю. Вспоминать ту ссору настолько неприятно, что мозг самостоятельно старается увести мысли в другое русло. Но так или иначе, продолжаю убеждать себя: именно тот момент и был переломным. Бяша лепечет мне что-то про попытку вернуть Его, извиниться, сделать хоть что-нибудь. Я его не слушаю. Мне со своей стороны виднее. А вижу я очевидное — Он меня даже не подумает выслушать, а уж тем более вернуться. Такой человек: если решил, значит конец. И нечего тут мусолить. Даже когда мы помирились после того скандала, извинились друг перед другом, Он ясно дал мне понять: ещё одна такая ситуация — и стопроцентный расход. Как бы это ни звучало. Мне оставалось только согласиться и пообещать исправиться. Это и был мой второй шанс. Когда бутылка осушилась, а я ни черта больше не осознаю в этой реальности, выпроваживаю пьяного и распиздевшегося про отношения Игоря домой. Благодарю, конечно же, за визит и виски. Делаю это, разумеется, из последних сил и пока ещё язык хоть как-нибудь ворочается. Как только захлопнул дверь, ощущаю неимоверную дрожь в ледяных пальцах, плетусь в комнату. Вроде бы ещё и пытался дозвониться до Антона, но это, сами понимаете, уже простое отчаяние. На самом деле, пока шли пустые гудки, я повторял себе самому и тому, кто должен быть на другом конце провода: «Не бери трубку». Потому что на самом деле мне совершенно не хотелось, чтобы Он услышал меня, пьяного и ничего не соображающего. Потому что на самом деле я даже не знал, что скажу, если вдруг родной голос ответит мне: «Алло?». И Он отлично понял меня в этом плане. Именно поэтому не ответил. Я остался один на один с раздражающими гудками, собственным чувством вины, проваливаясь в болезненное забытье.

***

Я взял больничный и первую неделю даже ногой не ступал за пределы дома. Хотя нет, всё-таки выходил иногда лишь за очередной порцией алкоголя. Всё, что я делал — бесконечно и очень много курил, напивался и добивал себя. Добивал мыслями, музыкой, воспоминаниями. Даже не пытался как-то отвлечься. Я этого не заслужил. Я заслужил все собственные терзания, самолинчевание и боль. Звучит, как отличный способ сойти с ума. Не отвечаю ни на один звонок, ни одно сообщение, потому что знаю — они все не от Него. Да, может, за меня переживает мать. Может, Игорь уже начинает бить тревогу, или просто хочет снова высказаться по поводу того, как мне следует исправить ситуацию. Плевать, короче. Порывался несколько раз позвонить Антону. Но как только палец дрогнул над строчкой контакта, фыркаю, и отказываюсь от этой идеи. Мне нечего ему сказать. Вернее, есть, конечно, однако смысла никакого не несёт. Вторая неделя проходит уже куда тяжелее. Ничего не меняется, я никуда не выхожу, продолжаю вспоминать, думать, пересматривать фотки. Пытаюсь хоть как-нибудь залатать дыру в груди. Ничего не выходит, а дыра так и зияет, и по ощущениям, даже увеличивается. Я не помню, как жил до Его появления. Вроде бы, это была просто череда каких-то не наполненных красками событий. От школы до колледжа — вообще сплошная серая полоса. Осознание тяги к своему полу тоже отняло несколько месяцев нормальной жизни без загонов и депрессии. Ну сами подумайте: какому человеку будет комфортно любить кого-то не противоположного пола в мире, где процветает гомофобия, где всё ещё не искоренилась суровая советская установка о том, что нужно обязательно к двадцати пяти годам иметь семью из шести детей? А потом выпуск, работа, и вот я уже кручусь в этом бесконечном и адском круговороте жить-чтобы-работать и работать-чтобы-выжить. Даже думал, поймаю скоро выгорание и депрессию, пусть и недолго ещё варюсь в этом всём. Так оно и случилось бы, но.. На одну из пьянок мои друзья-придурки притащили Его. Мне объясняли, что он знакомый знакомого чуть ли не до пятого поколения, пока я, вкопанный в пол, пропускал удары сердца и разглядывал белёсые волосы, до неприличия очаровательный профиль лица, на котором красовалась улыбка, и всю его расслабленную позу. Я стоял и размышлял над тем, почему ему так чертовски идут очки, когда Бяша уловил мой почти восхищенный взгляд и состроил настолько хитрый ебальник, что захотелось ему прописать. Естественно, не обошлось без «торжественных» представлений и закатывания глаз с моей стороны. Но когда Он взглянул на меня и приветливо улыбнулся, протягивая руку, вся раздражительность в один миг улетучилась. — Антон. Хотя, тебе это уже известно, Рома, — усмехается. Моё имя, слетевшее с его губ, звучит совсем по-иному, особенно как-то. Его имя звучит у меня в ушах еще пару секунд. Я млею с самого начала, но даже не стыжусь этого. Пожимаю чужую руку, ответно улыбаюсь, ощущаю, что хватка у названного Антона совсем не хилая. С первого взгляда, что называется. На фоне всех остальных, находящихся в комнате, он выглядит самым интеллигентным и сильно выбивается из общей массы, пусть и поддерживает все свистопляски, которые мы там устраивали. Не остаётся в стороне, пьёт практически наравне со всеми, но и предел тоже знает. Использует мат редко и уместно, шутит намного лучше, чем кто-либо в этой компании, кормит нас какими-то охуительными фактами, потом уводит это в шутки. Выходит покурить? Чёрт возьми. Он идеальный. Курю на балконе и осознаю, что не способен думать о чём-то другом. Вмазался почти сразу же, стоило только в глаза заглянуть. А дальше, как по накатанной. В моменте ловлю себя на том, что почти не отвожу от его персоны взгляд. А Антон перехватывает его, удерживает, будто знает все мои мысли. Даже дыхание сбивается. Лучшее, что я ощущал за последние несколько лет до этой встречи. Я настолько ударился в это всё, что стал курить Его сигареты, а ещё забил на этот балкон — прямо в квартире убиваю лёгкие. Лишь бы ощущать фантомное присутствие этого человека. Правда, всё-таки, к концу недели уже становится невыносимо, и приходится брать в руки гитару, о которой я позабыл на добрых полтора года. Надеюсь смахнуть с себя хоть какую-то часть липкой апатии, уже переходящей в нечто более глубокое и отвратительное, затягивающее в бездонную яму, из которой выбраться потом будет нереально. Думаете, я собираюсь развлечь себя какой-нибудь весёлой песенкой? Ни черта. Из всех песен, которые лезут на ум, я смог вычленить только одну, у которой мотив не такой нагнетающий и тоскливый. Пока настраиваю струны на нужную тональность, параллельно освежая в памяти постановку пальцев для аккордов, воспоминания не перестают атаковать мою голову. Кажется, за что бы я не хватался в попытке спастись, меня только больше затягивает в пучину безнадёги. Потому что любые дела ассоциируются с Ним. Гитара вот тоже не оказалась исключением. Ну, а как вы думали? Надо же было блеснуть своими навыками в первые дни общения. Показать, что не пальцем деланный и что-то да умею. А играть на гитаре я умею очень хорошо, уж поверьте. Нам так жалко свободы, Мы с тобою одной и той же породы… Как иронично. Песня о разлуке — первое, что пришло мне на ум, когда я решил сыграть Ему впервые. При чём я не выбирал её специально. Просто особенного значения никогда не придавал, не видел в словах смысла. Да, мы слишком похожи.. Внутренне почти ликую, когда выражение лица напротив меняется на восхищенное. Не знаю, правда, что Его зацепило больше: игра или голос. Да-да, не отличаюсь я скромностью. Я даже не смотрю на струны, хочу только ловить блеск в зелёных глазах и утонуть в них. В Нём. Значит выберут нас на роли Совершенно случайных прохожих… А теперь вникаю в каждое слово и пропускаю через себя смысл тоненькой нитью. И эта нить режет мне все органы изнутри, словно она нейлоновая, как мои струны. Сейчас мой голос хриплый. Совсем не тот, которым я пел тогда. — Это моя любимая песня, — тихо произносит Антон, и мне приходится растаять от этого факта. Значит, правильно выбрал — подумал в тот момент. Невольно перехожу на шёпот, пальцы обмякли. Хочу сейчас только одного: чтобы Он снова услышал эту песню в моём исполнении, а я мог бы снова смотреть на него и топиться в зелени глаз. Ещё один фильм про разлуку… Тяжело выдыхаю, протирая лицо руками. Отвлёкся, блять..

***

По истечении трёх недель апатия моя никуда не делась, а стала только навязчивей. Однако даже так понимаю, что нельзя просто сидеть и вязнуть в ней дальше. К тому же, деньги сами себя не заработают, а вечно сидеть на больничном не получится. Поэтому впервые за столько времени очень рано поднимаюсь с кровати, проклиная всё на свете, и иду в душ, под горячие струи воды. Сегодняшний утренний кофе оказался самым омерзительным на свете. Этот день новый. Он совершенно другой и отличается от всех других дней до этого момента. Как будто вся моя отвратительная жизнь разделилась на «до» и «после». Единственный период в ней длиной в три года оказался самым ярким, живым и тёплым, и, к сожалению, это всё придётся просто-напросто забыть. Выхожу на улицу и в ту же секунду охреневаю от лютого мороза. Уже успел позабыть, как холодно бывает зимой по утрам. Особенно, когда на дворе середина декабря. Ёжусь, выдыхаю клубы пара изо рта и ускоряю шаг, чтобы поскорее оказаться в тёплом месте — на работе, к сожалению. Чуть ли не на каждом шагу натыкаюсь на гирлянды и прочую шелуху, которыми украшены магазины и окна домов. Чёртов Новый год.. Хмурюсь и стараюсь не смотреть в глаза всей этой новогодней чепухе. Жестоко пресекаю каждое воспоминание, которое настойчиво лезет из глубин души и сознания. А ты помнишь..? А помнишь?… Не помню. Заткнись. Успешно миную разукрашенную новогоднюю улицу и оказываюсь в своей, уже привычной, конторе. Но даже здесь, блять, меня встречает эта ебучая мишура абсолютно на каждом углу, на стенах, даже на часах. Длинная гирлянда расположилась по всему периметру помещения, а на самой дальней стене висит растяжка из огромных разноцветных букв «С Новым годом!». Так приторно и нелепо, что я даже скривился. Тяжело вздыхаю. Пока ещё не отошёл от шока, который словил от всего происходящего. — Сука.. Мой «любимый» коллектив как будто захотел поиздеваться надо мной, не иначе. Направляюсь к своему рабочему месту и замечаю на столе маленькую глупую фигурку в виде змеи. Таких понаставлено на каждом из рабочих столов. Не поймите меня неправильно, но это уже совсем перебор. Беру фигурку и рассматриваю пару секунд у себя в пальцах, после чего отправляю в дальнее путешествие — мусорное ведро. Надо признать: работа действительно отвлекает. Занимает мысли и голову, вытесняя на какое-то время то, что грызёт. Но только на время. Как только рабочий день окончен — всё это огромным валуном снова сваливается на плечи, и с этим мне нужно собираться и идти домой, где меня встретит холодное одиночество пустой квартиры. Честно, я даже не против был бы остаться на несколько часов сверхурочно. Но необходимости в этом нет, а лишние деньги за просто так мне платить никто не собирается. Так что иногда я нарочно оставался после окончания рабочего дня и выполнял задачи, которые должен был сделать позже. Но за этим занятием меня очень быстро застукал начальник, отвесил леща и согнал домой, комментируя это тем, что не собирается оплачивать мне лишние часы, которые я здесь просиживаю. По сути-то, он обязан это делать, но поскольку сам даже не просил меня задерживаться, то, понятное дело, взъерепенился. В общем, так я смог прожить ещё неделю. На календаре уже красуется цифра «22». Меня это вообще не волнует. Зато это волнует Бяшу, который вновь наведывается ко мне в гости. Я открываю ему дверь с сигаретой в губах. — Ёпта, чё у тебя так накурено? — вместо приветствия произносит Игорь и машет у себя перед лицом рукой как девчонка, которая никогда в жизни не курила. — И тебе привет, — отвечаю саркастично и отхожу на кухню открыть окно. А то задохнётся бедолага. Бяша с важнючим видом располагается за кухонным столом и просит чай. Я щёлкаю языком, но покорно ставлю чайник кипятиться. — Ты ж никогда в квартире не куришь. Равнодушно хмыкаю и пожимаю плечами, тушу фильтр в пепельнице. После недолгих разглагольствований Игорь снова заводит тему про исправление ситуации. Я раздражённо и громко ставлю кружку на столешницу. — Да что ты навязался?! — не выдерживаю, — Ты хоть знаешь, что происходило между нами? Почему он ушёл? Ты думаешь, станет он слушать мои глупые оправдания ещё хоть раз? Простит? Вернётся? В лёгких стал заканчиваться воздух из-за моего отчаянного монолога, больше похожего на допрос. Делаю резкий вдох, взъерошиваю и без того растрёпанные волосы на голове. Не простит и не вернётся. Игорь грузится ещё пару секунд. — А чё случилось-то? Я нервно усмехаюсь, сползаю на пол около кухонного гарнитура. Игорь посмотрел на это с некоторым беспокойством и даже собирался подорваться со стула, но я выставил перед собой ладонь, мол: нормально, так и запланировано. А случился верх моего эгоизма. Антон нахватал себе смен в больнице, где работает анестезиологом, из-за чего мы не виделись толком полмесяца. График работы суточный, поэтому у него не оставалось абсолютно никаких сил на встречи и походы ко мне в гости. Единственное, что он успевал делать — прийти домой, принять душ и лечь спать, а дальше по кругу. Я никогда не слышал, чтобы его голос в телефонной трубке звучал настолько устало, как в тот период, когда мы созванивались на несколько минут. Я со своей работой, встречами с друзьями и Бяшей, да и вообще какими-то совсем неважными делами, совершенно и думать забыл про то, что у Антона скоро день рождения. Он как раз начинался через пару дней после всего этого адского круговорота со сменами. И вспомнил я об этом чуть ли не под самый вечер, именно в тот самый день. И ведь главное — всё это время терзался мыслью, что что-то не так, но в голове ничего не всплывало, до тех пор, пока не задержал взгляд на очень знакомой дате: семнадцатое ноября. Когда понял, чуть телефон из рук не выронил. И Антон не стал напоминать. Вообще-то, мы даже не созванивались за весь день. А вот и самый убогий момент всей этой ситуации. Вместо того, чтобы сразу же позвонить, или, в крайнем случае, хотя бы написать, объясниться, поздравить, договориться о встрече, я просто не мог понять, что делать. Это сейчас я могу разложить ситуацию по полочкам и найти из неё выход, а в тот момент думал лишь о том, что у меня банально даже подарка нет. Мне стало просто до противного не по себе из-за того, что я забыл.. Как это, блять, вообще случилось? Мне потребовалось немного времени, чтобы предпринять хоть что-то. Первые два звонка не увенчались успехом. Вот только тогда я, наконец, подобрался и поехал к нему, пусть даже и не был уверен, что он дома. Я пытался представить его реакцию, когда он меня увидит. По каждому из предположений меня не ждало ничего хорошего. Закуриваю ещё одну сигарету, так и оставшись сидеть на холодном полу. — Ромыч, да ты заебал, на! Пускаешь сопли, как баба! Ну сделал и сделал, хули теперь попишешь? Нельзя сидеть и бездействовать, даже не задумываясь о том, что ты ещё в состоянии что-нибудь изменить. Хотя бы попытаться! — Ты дурак, что ли? — отвечаю спокойно, — Я сотню раз обещал ему стать лучше и больше не косячить, а нихуя не менялось. Себя на его месте представь и скажи: стал бы ты слушать всё это говно в сто первый раз? Игорь раздражённо цокнул. — Ты больше прималындываешь. Думаешь, у него по щелчку пальцев пропали чувства, и он уже в полном порядке? И не думает? И не надеется, что ты хотя бы соизволишь взять свою задницу в руки и попробуешь всё вернуть? — Да прекрати, блять.. Не знаю, чем это обосновано, но почему-то эти слова поселили во мне совсем крошечную крупинку надежды, просто до атома. А вот не напрасная ли она? Скорее всего, так и есть. Мне уже давно пора научиться не питать ложных надежд. Поэтому быстро подавляю в себе любые порывы взрастить этот атом внутри хотя бы до какой-никакой крошки. Игоря опять выпроваживаю домой, ссылаясь на то, что хочу отдохнуть и подумать. Он слегка воодушевился последним. Я не стал его разочаровывать. Думать я ни о чём таком даже не собираюсь. Вот только когда внутри селится хоть какая-то дохлая бабочка, подающая надежды на то, что она оживёт и запорхает, от этого уже не избавиться. Именно поэтому я теперь уже лежу и обдумываю, каким образом мог бы изменить положение вещей, повлиять на решение дорогого мне человека. Нет, это же просто бред какой-то. Он не станет слушать.. Значит, скажи то, что зацепит и заставит слушать. Вот чёрт. Приспичит же Бяше со своими советами, твою мать! Уверен, что это напрасная идея и ложные ожидания. Но почему-то до безумия хочу попробовать.

***

Даже в магазин нельзя нормально зайти, не наткнувшись на приторную атмосферу Нового года, которую я уже терпеть не могу. Эта хуйня создаёт там мой самый страшный кошмар: глупые украшения на каждом углу, подобие подарков, на деле являющихся простыми бесполезными наборчиками всякой ерунды, мягкие игрушки в виде символа года, распродажи, персонал в уебанских красных шапочках с белым шариком на наконечнике. Но самый пик — праздничная музыка, и спасибо, что она без слов! Я, как назло, забыл взять наушники. Это просто какой-то пиздец. Да-да, я знаю, что вы предлагаете мне шампанское по акции и пожухлые мандарины, но я здесь только за грёбаным сыром, хлебом и сигаретами. Привычно беру те, которые курит Антон — я уже к ним приноровился. Безнадёжно вязну во всём этом новогоднем болоте. Обволокло со всех сторон, и теперь никуда не отвертеться от него уже, почти конец месяца ведь. Официально могу вам заявить: ненавижу Новый год. Наконец оказываюсь дома после невыносимо долгого рабочего дня, иду ставить чайник и беру в руки телефон. За целый прошедший вечер и сегодняшний день мысль моя окрепла в голове, и теперь мне нужно лишь найти нужный номер и позвонить. Вообще-то, даже искать не нужно — помню наизусть. Нет, не потому что я приторная сопля, а потому что цифры повторяющиеся и стоят в удобном порядке. Легко запомнить. Однако, как только вижу фото нужного контакта, весь замираю, и пальцы тоже. Думаете, это так легко? Мне набрать Его просто не получается. На фотке Он широко улыбается с закрытыми глазами, прислонил тыльную сторону кисти к виску. Мы о чём-то разговаривали, судя по всему. На нём моя белая футболка, которая немного великовата, да и растянута давно, но она ему чем-то очень нравилась, так что у меня в гостях ходил исключительно в ней. Самая случайная фотка, которую мне довелось сделать. Но оттого она вся такая уютная и атмосферная, а ещё очень далёкая. Почти двухлетней давности. Навевает на меня тоску и некоторую безнадёгу. Смотри, — мол, — больше ты Его таким никогда не увидишь. Поджимаю губы, которые отдают покалывающей болью из-за того, что обкусаны, и прыгаю в эту бездну безумия. Проще говоря — звоню. Когда прозвучал первый гудок, сердце фактически сжалось и упало куда-то в ноги. Я даже вздрогнул. Не очень приятное ощущение. Все слова, которые хочу сказать, наглым образом расползаются из логически выстроенных фраз по разным углам и в рандомном порядке, как какие-нибудь мошки. Второй гудок — и все слова я просто забываю напрочь. Спокойно сидеть подавно не могу, трясу ногой, мучаю нижнюю губу, хмурюсь, прикрываю глаза. Если в последний раз, когда я пытался ему звонить, просил не брать трубку, то теперь мысленно почти умоляю ответить. Третий, четвёртый, пятый.. Уже начинаю терять все крупицы надежды. Какой дурак, надо же было повестись на поводу собственных мыслей и Бяшиных разглагольствований. Это хуёвая идея с самого начала, зачем я только полез.. — Алло? Я меньше всего всерьёз ожидал ответа. Меня прошибает током от тихого и уставшего голоса, который я не слышал, по-моему, целую вечность. Судорожно вздыхаю, осознавая, как сильно мне его не хватало столько времени, просто до трясучки. Мне не передать вам, какие эмоции вызывает у меня этот голос. Я его обожаю. Я до безумия рад его слышать. Даже показалось, стало легче дышать. Наконец собираюсь в цельную кучку, чтобы ответить, хотя мандраж изнутри бьёт огромной дрожью. — Привет, — отвечаю-таки с некоторой заминкой, — Я.. — раздражаюсь из-за того, что слова так и не вспомнил, а с чего начинать диалог вообще не представляю, — Не сильно отвлекаю? Мысленно хлопаю себя по лбу, а внешне просто стараюсь не поймать паралич всего тела. На том конце слышится короткий вздох. Уже задумываюсь о том, что Антон, скорее всего, горит желанием скинуть вызов. Не делай этого. Дай мне хоть одну попытку. — Зачем ты звонишь? — спокойно и без толики эмоции звучит в ответ, — Я же говорил тебе.. — Знаю, — говорю наперебой, не желая снова оказываться в том дне. Самом кошмарном дне в моей жизни, — Я помню. Но.. Я хочу поговорить с тобой. Почти ощущаю, как сильно ему этого, напротив, не хочется. Почти знаю, чем окончится этот разговор. Но терпеливо держу себя в руках, вспоминая, наконец, какие мысли хотел донести. — Ты как будто издеваешься, — ещё более устало произносит Он, — Может, прекратишь уже?.. — последние слова звучат почти шёпотом. Мне до боли внутри хочется его обнять и переубедить в обратном. Я вовсе не издеваюсь. Я просто хочу всё исправить. — Слушай, я не пытаюсь вывести тебя из равновесия ещё больше. Просто не могу.. — нет, всё не так. Говори, как есть, блять! — Не хочу, — исправляюсь, — забывать ни эти три года, ни тебя. И не думать об этом просто не выходит, ты же знаешь. Мне следовало относиться к тому, что происходило между нами более серьёзно. Но я никогда не старался задеть тебя нарочно.. На том конце уже более раздражённый и рваный вздох. — К чему эта исповедь? Тебе не кажется, что думать об этом нужно было вовремя? Ты говоришь, что не пытаешься вывести меня из равновесия, но в итоге только злишь своими словами. Я не хочу снова слышать, как тебе не хочется забывать наши отношения, а на деле получать всё те же действия и поступки. Я уже сказал, — добавляет чуть тише, — Ты не меняешься, понимаешь? Оставь меня и эти бесполезные попытки, прошу. Даже не успеваю и звука в ответ произнести, уже натыкаюсь на короткий гудок — положил трубку. Ещё пару минут его голос звучит у меня в ушах. Всё-таки мой порыв феерично провалился, разлетелся на кусочки, чего и следовало ожидать. Но всё равно неприятно, и в груди снова пусто. Бросаю ни в чём не повинный телефон на стол. Лучше даже больше не пытаться, не правда ли? Хуже мне уже не будет, но даже так слышать эти слова больно. Они бывают острее ножей, когда врезаются в душу. А что ты себя жалеешь? Ты заслужил все эти ножи, а? Да знаю. — Блять, ты внатуре как размазня! — орёт мне Бяша в трубку, — Услышал пару «ласковых» и сдался? Пиздец! Ты можешь взять себя в руки хоть раз? — Я пытаюсь. — «Я фытаюфь», — дразнится он. Я хмурюсь, — Вижу я, как ты пытаешься! Словечка тебе не скажи — обидишься. — Ты в курсе, что вообще не успокаиваешь? — Хули мне тебя ещё успокаивать? Подбирай свои сопли с пола и пробуй ещё! Пока не доебёшь до конечной, хоть до белого каления! И то лучше будет, чем эти твои пиздострадания. — Да ты что за бред несёшь? Какой смысл твердить одно и то же каждый раз? Такая хуйня кого захочешь доведёт до ручки. — Так значит возьми и приедь к нему самостоятельно, наладь контакт! Всему тебя учить, блять, Ромка! У тебя котелок, что ли, совсем варить перестал со всей этой дребеденью? Как у беременных? Хочу злиться, но срываюсь на смешок, правда, скорее нервный, чем весёлый. — Ты невыносимый, — отвечаю ему. — Дак и не надо выносить меня никуда, — усмехается, — Лучше сопли проглоти и пиздуй к Антошке. А то на всю жизнь дам тебе погоняло Ромка Соплежуй. Издевается же ещё! Другом, главное, называется! За какие грехи я его получил? — Иди нахуй! — Это по твоей части, — отбивает он. Сучонок под ехидный смешок отключается. Я опять остаюсь думать над всем этим диалогом. Опять поведусь на поводу у охуительных Бяшиных советов. Но, может, это в самом деле лучше, чем сидеть и страдать из-за дыры в груди?

***

Не хотел просыпаться, потому что снился Он. Бывают, знаете, такие сны, в которых находишься там, где хотел бы быть, или с тем, кого хочешь видеть рядом с собой. Этот сон как раз из таких душераздирающих, поскольку при пробуждении надо осознать: ты в реальности, и то, что привиделось во сне — просто игра воображения. Дурные проделки мозга. Так что спросонья опять пытаюсь найти рядом с собой Антона, но.. сами понимаете. И если бы вы спросили меня: что же тебе такое снилось? — я без зазрений совести и честно признался бы: мне не хватает Его как на душевном уровне, так и на физическом. Поэтому всю ночь я сходил с ума по чужому телу, сжимал пальцы на бедрах, касался изгиба плеча, шеи, стискивал Его в объятиях, наверное, даже с некоторым отчаянием. Эта иллюзия казалась слишком реалистичной, а так нечестно. Собственное сознание подставляет меня, заставляя сначала убежать от действительности, а потом очень резко кидает обратно, топит меня в ней, как котёнка в воде. Нечестно. Мне слишком сильно не хватает этих прикосновений. На этот счёт у меня тоже есть слабости. Стоит Ему коснуться меня, я готов рассыпаться, как песочное печенье. И самое главное: со временем ничего не меняется. Обычно, любые острые ощущения в отношениях неизбежно начинают притупляться, уж тем более, с годами. Здесь вообще не то. Ни чувства, ни влечение за три года ничуть не угасли, лишь стали привычными, родными. Но каждый раз ощущается почти как в первый, с той лишь разницей, что в самый первый раз мне натурально снесло крышу, когда Его пальцы оказались на моей обнажённой коже, под кофтой, под джинсами. Целая стая мурашек пробежалась по позвоночнику до затылка, а потом они добрались до костей, стоило ему начать спускаться ниже. Мне в жизни не забыть, как я старался совладать с собой в тот момент, пока мой мучитель внизу двигался так хорошо, что прямо выбивал из моей груди воздух, который превращался во вздох. Я чувствовал только собственное бешеное сердцебиение и пытался не кончить уже через пару минут такого умелого ведения. У меня это получалось ровно до того момента, как Он снова поднялся ко мне, стал дразнить шею, перехватывая незаконченное в свою ладонь. Да ты издеваешься.. Не успеваю даже мысль в голове сформировать, как всё тело прошибает дрожь и мне приходится уткнуться в чужое плечо, звучно выдыхая. Победитель этой игры очевиден и однозначен. Смотрит на меня сверху-вниз и совершенно не стесняется своей победы. Хотя, было бы чего стесняться. Такого охуенного минета в жизни не знал до этого момента. — Ты просто.. Вау, — шепчу ему, не сумев подобрать ничего более выражающего мои ощущения. Вот вам прикол: чуть позже я даже загнался, что сам так не умею. И, конечно же, с первого раза у меня не получилось довести Его до такого же состояния, пусть не так уж и плохо справлялся. Да и вообще-то, какой-никакой опыт у меня всё равно присутствовал на тот момент. Но всё-таки это было слишком далеко до Его уровня. За три года, конечно, мы это уладили и почти довели до идеала, стоило лишь направлять, а чтобы много не говорить — за волосы. Как оказалось, мне до безумия нравится, когда Он проводит любые махинации с моими волосами — перебирает, трогает, сжимает, тянет. В то время как моим рукам доступ к Его волосам был практически запрещён, пока он внизу, но я и не против. Это незабываемо и уж совершенно точно неповторимо. Я бесконечно обожаю этого человека. Я не хочу знать и видеть рядом с собой никого, кроме него. Пытался звонить ещё несколько раз. Первые два звонка остались проигнорированными, даже не сброшенными. На третий Он всё-таки ответил, но это был очень короткий диалог. — Я тебя заблокирую к чёртовой матери, если ты продолжишь заниматься хернёй, — раздражённо, но уже более бодро звучит из динамика вместо приветствия. Признаться, с ответом я нашёлся не сразу. — Блин, я тебя просто прошу: давай увидимся и ещё раз поговорим в нормальной обстановке. Мне это просто.. Блять, мне это жизненно необходимо. — У тебя голова не на своём месте, или совсем память отшибло? Мне нужно по новой напоминать тебе всё, что мы обсуждали? Ты нарочно выводишь меня из себя, что ли? — Нет, я.. — Мне совершенно не хочется с тобой больше ни о чём говорить, а ещё некогда, даже сейчас. Даже на этот короткий звонок времени нет, ты меня отвлекаешь. Я на работе, так что просто прекрати. Прекрати, ясно? Как и в прошлый раз, он отключился первым. И обещание своё сдержал — заблокировал мой номер. Из последних сил стараюсь не терять хватку и самообладание, но это даётся сложнее с каждым днём. Мне бы сейчас воодушевление и уверенность Игоря, который так смело пиздит про исправление ситуации, словно тысячу раз из таких выкручивался. Если Он так сильно отпирается, может, в самом деле подавил свои чувства? Это правда могло случиться так быстро? Если бы я хоть на какую-то сотую процента был уверен, что это не так, то есть ещё смысл пытаться, потому что не всё потеряно. По телефонному звонку ничего не поймёшь — это, грубо говоря, просто гневное: «отстань!». Каждый раз. Наверное, и понимать уже нечего. Наверное, уже нужно смириться, тупо смириться. Ты долбоёб и сам проебал этого человека. Ты больше никогда не увидишь его, не почувствуешь, и не сможешь быть вместе. Забудь все свои глупые надежды. Ты больше никогда не услышишь его. Теперь это твоё прошлое. Моё прекрасное прошлое с привкусом безнадёжности. Мне придётся любить именно его, а не самого Антона. Держать в голове его образ, ложиться с ним спать поздним вечером и просыпаться по утрам. Бесконечно вспоминать нашу первую встречу, когда из моих глаз чуть ли не брызнули искры при виде Его. Бесконечно вспоминать первые случайные касания, когда я был не очень трезв. Взгляды, от которых мне сносило голову. — Ой, извини, — говорю, когда провел по чужой руке пальцами, в попытке взять протянутую мне зажигалку. — Ничего, — отвечает спокойно, и наблюдает, как я не могу выбить искру чёртовым колёсиком. Усмехается, забирает зажигалку, точно так же касаясь моей руки, как будто забрать из пальцев неработающую игрушку — просто предлог. Приближается и помогает подкурить своей раскуренной сигаретой. Почти теряю сознание на этом моменте, а после пялюсь на него ещё несколько секунд. Уже тогда какой-то таракан в голове забил тревогу: мы теряем рассудок! Это охуенно. Будь со мной. — Будь со мной, — шепчу, глядя прямо в глаза, пока он сидит у меня на коленях. Получаю лёгкую улыбку. Руки сами тянутся под чужую кофту, провожу пальцами по горячей коже, спине. — Я и так с тобой. Как легко оказалось сломать это. Сломать человека и все эти хрупкие, трепетные моменты. Так же легко, как крылья у бабочек. Тех самых, которые в животе обитали, а со сломанными крыльями намучились и перестали подавать признаки жизни. Я планировал и дальше пялить в потолок, предаваясь собственной тоске. Но мысли как-то самостоятельно стали переключаться на недавний диалог по телефону. И что-то в нём было.. цепляющее внимание. Кажется, Он сказал, что на работе? Я даже приподнялся в кровати на локтях. Ворох мыслей о прошлом с меня как-то очень легко стряхнулся. Если он снова не нахватал себе смен, то следующая будет через двое суток. А даже если и нахватал, что более целесообразно предположить, то так шанс увидеть его даже больше. Даже если придётся скататься в больницу два дня подряд — это сущий пустяк. Меньшее, что я могу сделать. Завтра. Я смогу поехать уже завтра. Мне даже повезло — это выходной на неделе. Неужели хоть в чём-то удача решила подыграть? Больницы мне не очень нравятся. Думаю, они никому не нравятся, даже персоналу, даже если они проработали там с десяток лет. На окнах меня, конечно же, опять встречают всякого рода пёстрые и убогие наклейки в виде снежинок, толстяка на санях с оленями в упряжке и прочая дичь. Зачем стёкла портить? Никогда не понимал, в общем. Внутри, однако, ситуация лучше не становится. Но я уже попросту стараюсь не обращать внимания на разукрашенный всякой новогодней мелочью холл. Больше меня волнует две вещи: злая на вид вахтёрша и охранница, находящаяся чуть поодаль около самых ступенек, ведущих внутрь. Там и начинается разветвление на отделения. И через всю эту красоту мне нужно незаметным образом прошмыгнуть. Эй, удача, подыграй ещё разок. — Молодой человек, Вам к кому? — с первых же секунд звучит противный голос вахтёрши. Честно признаюсь — эту часть плана я не продумал. Вот бы просто вышел какой-нибудь врач и провёл меня за собой. В последний раз я здесь был около полугода назад, и точно знаю, что на первом этаже есть отделение, где делают всякие обследования типа ЭКГ, рентгена, УЗИ и прочей белиберды. Антон как-то упоминал, что им тоже ввели суточный график, из-за чего случился просто потрясающий скандал на всю больницу. Жаль их, конечно. Однако сейчас мне это только на руку. Я притворился, что у меня что-то колет в груди. Хотя, и притворяться не нужно. Сердце словно буквально болит из-за всего, что происходит сейчас. Да, неплохо бы наведаться на ЭКГ, не так ли? — Мне нужно попасть на кардиограмму, — куда там отдаёт, когда проблемы с сердцем? Жить с медиком — это вам не хухры-мухры, узнаете много интересных фактов,— Сердце бешено колотится, и отдаёт под лопатку, прямо ломит, — я даже тяжко вздохнул, как будто мне трудно дышать. Вахтёрша зыркнула на меня не очень доверчивым взглядом. — А что в поликлинику не пошли? — отбивает она. Блин. Вот старая заноза! — Так ведь сегодня выходной, — выдаю удивительно легко, и вижу, как выражение лица напротив меняется на чуть более осознанное, — Вызывать скорую уж не стал, сам решил дойти, — прибедняюсь дальше, — Я недалеко живу, вот, дом напротив, — добиваю её, и она дёргает бровями, недовольно поджимая губы. — Куртку в гардероб сдавайте и проходите, — тянет в итоге, отвлекаясь на какой-то журнал у себя на столе, — Кабинет сто двадцать восьмой. Внутренне ликую, снаружи всё ещё делаю вид, как мне плохо. Главное не переигрывать, иначе ничем хорошим точно не закончится. А вот куда мне идти — вторая загвоздка. В отделение, где работает Антон, тупо нельзя заходить, если не являешься медицинским персоналом. Позвонить тоже не могу, все попытки исчерпаны. Не пойду же я на ЭКГ в самом деле? Так и стою недалеко от двери, которая ведёт в нужное отделение, размышляю. Так близко, но так далеко. Чёрт.. Нужно было сначала всё детально продумать, а уже потом порываться куда-то ехать. С годами ничего не меняется.. Пока стою и в очередной раз корю себя за собственную глупость, до уха доносится до боли знакомый голос, и сердце мигом падает вниз камнем. Даже подумать не успеваю, как из-за поворота показывается причина всех моих страданий, а рядом девушка, больше смахивающая на студентку, или совсем новенькую мед сестру. Антон ей что-то активно объясняет, держит в руке небольшую длинную бумажку, на которой виднеются пропечатанные кривые линии. Шумно, не особо слышно, о чём говорят. Но вид у него серьёзный, очевидно, что-то, связанное с работой. Меня пока не замечает, люди мимо снуют туда-сюда. Но с места всё равно не двигаюсь, так и продолжаю стоять недалеко от двери, ведущей в отделение. Они как раз направляются в эту сторону. При приближении слова становятся чуть более разборчивыми, хотя мне всё равно не особо понятна их суть. —… Понимаешь? Я не могу сделать ему анестезию, у него недавно перенесённый инфаркт, — они подобрались в двери, и Антон уже взялся за ручку, чтобы открыть её, — Это противопоказание, при чём абсолютное. Надо.. Здесь он наконец поднял голову и заметил меня. Оба замираем и смотрим друг на друга пару секунд. Примерно представляю, что у него сейчас происходит в голове. Хочу, чтобы этот момент длился как можно дольше, на всю жизнь, пожалуйста. Но он переводит внимание на мед сестру, открывая дверь: — В общем, так ему и объясни. Девушка послушно взяла бумажку у него из рук и хотела было переступить порог отделения, но отчего-то спохватилась. — А если он не станет слушать? Как в прошлый раз, когда начал орать на всю палату? Антон едва заметно усмехнулся, но это было больше похоже на нервный смешок. — Я сам подойду чуть позже, не переживай. Она удовлетворённо кивнула и оставила нас почти один на один, если не считать оживлённый коридор, по которому без конца снуют пациенты, врачи и другие мед сестры. Он прикрыл глаза и вздохнул, сложил руки на груди. Да, деваться тебе сейчас некуда. Подошёл чуть ближе лишь для того, чтобы практически прошипеть на меня. — Что ты здесь забыл, мать твою? Но я смотрю на него и меня внутреннее распирает только из-за того, что, наконец-то смог увидеть его вживую спустя столько времени. Да, знаю, праведного гнева не избежать. Я и не собираюсь. Я готов вынести что угодно, лишь стоять рядом с ним сейчас. Пусть злится, кричит, показывает эмоции. Мне важна любая деталь, которая показала бы — ему до сих пор не всё равно. Всё что угодно лучше равнодушия, поверьте. — Дай мне поговорить с тобой, — отвечаю спокойно, а самого так и трясёт изнутри. Поджимает губы, ещё несколько секунд смиряет меня своим грозным взглядом. Ну же. Сдавайся. Точно знаю, что он не станет выяснять отношения в людном месте. Он никогда так не делает. Поэтому, удача, ты всё ещё на моей стороне? Тогда шансы точно есть. Вижу, что недоволен моей выходкой. Но всё-таки уводит взгляд, разворачивается и едва заметно кивает, чтобы я следовал за ним. Я даже облегчённо вздохнул. Иду следом и теперь больничное пространство, в котором я — чужак, не кажется таким нагнетающим и незнакомым. Пока иду за Антоном, внутри поселяется и растёт уверенность. И, может быть, у меня даже получится заставить его передумать. Мы доходим до какой-то белой двери в конце коридора, на которой ни единой буквы или цифры. Антон достаёт ключ из кармана белого медицинского костюма и в два быстрых движения открывает её. Кажется, руки его немного потряхивает нервная дрожь. Заходим внутрь и наконец оказываемся наедине. Звучало бы более заманчиво, если не учитывать ситуацию. А ситуация сейчас такая, что хоть вешайся под надзором его глаз. Хотите, можете считать меня странным, но каждый раз, когда мы ругаемся, или он не в себе, мне всегда кажется, что цвет радужки становится немного более тёмным. Поэтому становится похоже не на приятную, светлую зелень под солнцем, а словно бы на цвет травы после затяжного ливня, не освещённой ни каплей света. Он устало опускается на один из стульев, я сажусь на какое-то подобие кушетки. Не совсем понимаю, что за помещение, больше похоже на раздевалку, около одной из стен стоит шкаф. Пространства маловато, но, наверное, много тут и не надо. Ещё раз заглядываю в тёмные глаза. — Ты злишься, — не спрашиваю, а утверждаю. Он вздыхает и закидывает ногу на ногу. — Серьёзно? Как проницательно. Ещё чем-нибудь удивишь? У меня не очень много времени на это всё. Язвит. Но лучше пусть будет так. Пару секунд думаю, с чего начать свой монолог. — Рома, — выдохнул он моё имя, а я в этот момент чуть не умер, — Просто скажи, зачем ты так настойчиво в это лезешь? — снимает очки и протирает глаза, — Что ты ещё намерен сказать? Я в самом деле не представляю, о чём мы можем беседовать сейчас. Неотрывно смотрю на него с теплотой и тоской одновременно. Если ловит мой взгляд — не отвожу. — Например, о чувствах, — невольно начинаю кусать губу, которая и так болью отзывается, — Я пришёл, потому что не в состоянии подавить их в себе. И хочу спросить у тебя тоже, — параллельно наблюдаю за реакцией моего собеседника, и меня вполне устраивает, что он слушает, а не старается отделаться от меня, как при телефонном разговоре, — Что ты сейчас чувствуешь? Молчит и даже словно бы не думает отвечать на этот вопрос. То ли задумался, то ли правду говорить не хочет. Глубоко вздыхаю, понимаю, что лучше бы мне выложить всё сейчас и сразу, пока ещё есть возможность. А она, судя по всему, последняя. — Если опасаешься, что я пришёл к тебе заводить ту же песню о том, как мне жаль и выпрашивать прощения — то можешь расслабиться. Я прекрасно понимаю — ты не собираешься ни прощать меня, ни выслушивать всё это в сотый раз. Мне нужно понять, что ты испытываешь сейчас и испытывал до того, как мы рас.. — запинаюсь. Не очень нравится это слово, — Разошлись. Он роняет голову на руку, прикрывает глаза. Не могу разобрать, что за эмоцию испытывает. Больше похоже на дикую усталость, словно из последних сил пытается собирать себя по кусочкам. — Я будто на краю обрыва, а спрыгнуть всё никак не могу, — проговаривает тихо, — Что я испытываю? Эмоциональное истощение. И если ты не понимаешь, о чём я, — он положил очки на стол в таком состоянии, в котором снял, — То, конечно, поясню. Это когда ты долго так мучаешься всем, что тебя ранит и задевает, что в конце концов просто смертельно устаёшь от вечного внутреннего растерзания. Наши отношения ощущались, как бесконечные эмоциональные качели. Это невыносимо. Невозможно долго терпеть. Запускаю холодные пальцы в волосы в попытке переварить сказанные слова. — Но ведь.. Так было не всегда. — Нет, — отвечает немного погодя и как будто нехотя, — Но.. Слушай, — подбирается, — Мне было больно каждый раз, когда ты мог сказать неосторожное слово, забыть сделать обещанные вещи, забывать про меня. Ты.. — Он запинается и делает короткий вдох, потом продолжает: — Сам представь, что я мог испытывать, когда ты так легко пренебрегал всем, что у нас было. Взаимоотношения строятся в том числе из мелочей, и это важно, а ты их просто ломал. Думаешь, я мог ощутить, что важен тебе в тот момент, когда ты не поехал со мной к маме? Когда забыл даже про мой день рождения? Проблема конкретно не в этом дне, а в твоём безразличии. Или прикажешь думать, что это вовсе не безразличие? Ну как, я накручиваю или преувеличиваю? — Ты прав, я сам всё сломал. Знаю! Но я готов это исправить. — Блять.. Антон запускает пальцы руки в свои светлые волосы и сжимает их, наверное, до боли. Встаёт со стула, чтобы подойти к подоконнику. — Иногда случается херовый этап даже в самых хороших отношениях. А наши с тобой были даже лучше. Если бы я понял раньше.. Мне нужно было понять раньше! Всё можно было сохранить. Но можно ведь попробовать заново, с новым пониманием и осознанием собственных глупостей, чтобы больше их не повторить. Я не хочу тебя терять, не хочу только лишь вспоминать о тебе. Не могу позволить тебе стать моим прошлым. Ты мне всегда нужен в настоящем. Всегда. Он до сих пор не желает удостоить меня взглядом. Но хотя бы повернулся спиной к окну, наваливаясь на край подоконника, снова сложил руки на груди. Однако на лице никаких признаков одобрения. Только лишь какое-то незримое мне, его внутреннее страдание. — Да не хочу я попробовать ничего, — эта фраза заставляет воздух в моих лёгких сжаться, — Один раз. Второй, пятый, седьмой. Каждый раз будем пытаться осознавать свои ошибки? Если изначально видно, что ничего не изменится, так значит, лучше не мучать друг друга, и разойтись, пока не поздно. Не продолжать выдавливать из остатков отношений какие-то несуществующие чувства, и обманываться надеждами на лучшее будущее. Несуществующие чувства — так он сказал только что? Сглатываю невероятно огромный ком, вставший посреди глотки. В ушах появился какой-то шум, сердце пропустило удар и хотело замертво свалиться мне под ноги. — По-моему, наши чувства были вполне себе реальными и настоящими, — заставляю голос не дрогнуть, — Ты не можешь говорить, что это не так. Даже когда случались недопонимания, даже когда могли сильно разругаться. Даже когда я тебе не звонил. Ты прощал, потому что любил,— не в силах больше усидеть, тоже поднимаюсь с кушетки, подбираюсь ближе к Нему, — Ты не можешь говорить об обратном. Он хмыкает и дёргает плечом, не поднимая глаз. Я почти на грани истерики. — Да, единственное ты правильно сказал: любил. В прошедшем времени. — Антон, — я его не трогаю, могу только мысленно касаться его руки или лица, — Я больше не позволю себе задеть тебя даже ненароком, — господи, я ещё никогда не видел себя таким слабым перед человеком. Чувствую себя почти жалким, — И смогу всё исправить, клянусь, — наблюдаю, как он снова неопределённо вздыхает, хмурится, прячет лицо в ладони, — Я тебя люблю, слышишь? В настоящем, не только в прошлом. — Блять, Ром,.. Перестань, — почти шепчет, а дыхание, слышу, сбивается. — И ты.. Не мог так просто перестать любить. Я не хочу в это верить. Кажется, своими словами пытаюсь переубедить себя самого же, чтобы стало легче. Уже не могу выносить разговор, готов четвертоваться из-за внутренних терзаний. Он отнимает руки от лица, смотрит мимо меня. — Любые чувства могут угаснуть, даже самые сильные. Нам нечего возвращать, — говорит почти спокойно, даже не дрогнул. — Скажи напрямую. Я пожалел о своей героической просьбе уже через секунду. Потому что тёмно-зелёные глаза тут же приковали меня к полу, чтобы точно никуда не делся от Его слов. Слов, которые не оставляют от меня ничего живого. — Я не люблю тебя. Нам нечего возвращать, — повторяет тем же тоном. Пожалуйста, окуните меня в ледяную воду, иначе я сойду с ума окончательно. Не отрываю взгляд от своего собеседника ещё долгих и мучительных пять секунд. Словно пытаюсь разглядеть ложь на лице. Только не замечаю и намёка на это. — Это неправда, — всё равно отпираюсь, но уже неосознанно. Просто верить не хочу. — Я услышал от тебя достаточно колких слов, чтобы это могло произойти. Я говорил, что долго решался на этот окончательный шаг. И на это мне уже нечего возразить. Могу только отрешённым взглядом сверлить дырку в окне. — А телефон? — вспоминаю вдруг, — Зачем ответил тогда, если знал, что я звоню? Опускает взгляд и недолго думает над этим вопросом. — Потому что удалил твой номер, и не помню его. Вот и ответил, — это звучит чуть более неровно, чем предыдущие фразы, но, думаю, неважно. Помните, я говорил, что хуже мне уже не станет? Самое огромное заблуждение на свете. Мой вам совет: не зарекайтесь. — Пожалуйста, уходи, — произносит полушёпотом, но я не двигаюсь с места, — Никаких чувств больше нет, слышишь? Я не.. — длинно вздыхает, — Я просто не могу любить тебя. Ну? Сколько раз ещё повторить? Каждая клеточка моего тела отвергала все его слова, вставала дыбом, как шерсть у кошки, не желая верить в этот весь бред. Ведь это означало бы, что последние несколько недель я обманывался ложными надеждами, которые сам же и построил. И винить в этом некого, кроме себя. — Ром, уходи. Всё. Не о чем говорить. Ты зря пришёл. Не особо помню, как покинул кабинет. Я почти ничего перед собой не видел, пока шёл по бесконечному коридору, почему-то полным людей в выходной. Даже врезался в кого-то, но даже не понял, даже короткое «извините» не кинул. Даже не слышал возмущения в свой адрес. Потом наспех взял куртку и вылетел на улицу, не надевая. Лицо вахтёрши наверняка нужно было лицезреть в тот момент. Подумала, наверное, зря впустила. Ты зря пришёл. А ведь действительно зря.

***

Тридцать первое декабря. Мне на это абсолютно поебать. Я уже упоминал, что ненавижу Новый год? Пока все планируют, как будут отмечать, готовят кучу блюд, собираются с друзьями и родными, я планирую, как сдохну от своей ебучей депрессии этим вечером. Под звуки салютов — особенно атмосферно получится. Разговор в больнице произошёл целую неделю назад, но отголоски его до сих пор звучат так чётко и точно, будто каждый день проживаю этот ад заново. «— Я не люблю тебя…» Уже практически живу с этой фразой и каждую секунду хочу вырвать себе остатки сердца. Ну что, достаточно легко было попытаться исправить ситуацию? Доволен случившимся? Нравится слышать фантомы фраз каждый, мать его, вечер, день, утро? «— Нам нечего возвращать.» Выхожу на балкон в одной кофте и нервно закуриваю, бросаю зажигалку куда-то, хрен знает куда. Может, найду потом. А может и нет. «— Я просто не могу любить тебя.» Нас хватило на три коротких года. Столько любовь и живет, да? Видимо, такой уж ей срок. Делаю очень глубокую затяжку, чтоб никотин аж до костей пробрал. Я не спал всю ночь, и вряд ли смогу уснуть и сегодня, особенно под невероятную какофонию звуков из квартир всех соседей сразу. «— Ты зря пришёл.» Верно. С самого начала не стоило даже думать об этом. Мои терзания — всего лишь буря в грязной луже. Ничего не стоят, как я сам. Ничего не стою, никого не полюблю, ничего не добьюсь. Буду вечно сидеть в этой квартире в одиночку и только курить. Таков мой план на будущее. Не осуждайте, у каждого свои жизненные цели. На звонки и сообщения не отвечаю. У меня выходной, отъебитесь все. Весь день лежу, пытаюсь поспать — бессонница, чтоб её. Может, если повторять одни и те же слова раз за разом, их смысл просто исчезнет, и тогда станет полегче? Тереблю свои жёсткие лохмы на голове пальцами. ЯнелюблютебяЯнелюблютебяЯнелюблютебя…. Смысл, к сожалению, не теряется. Его и улавливать не нужно. Почему-то именно этот фокус мозг не устаёт обрабатывать. Хитрая мразь. К вечеру всё-таки смирился с этим ебучим Новым годом. Не то, чтобы у меня был выбор, конечно. Ещё и гирлянда эта, извивающаяся на карнизе.. В общем, добавила масла в огонь. Приходится в одиннадцать вечера стоять на балконе, на морозе, пробирающем до мозга костей, глядеть, как людишки суетятся. Выбегают из подъезда, смеются, вставляют в плотный слой белого снега свои фейерверки и поджигают, отбегают. Уже раз пятый эту картину наблюдаю, знаю наизусть. Дети радостно лепят своих несуразных и донельзя кривых снеговиков, веселятся в снегу, пока родители им вслед орут, что они простынут. Да, сказка, блять. В моменте понимаю, что курю уже шестую сигарету. Немного подзаебало, честно сказать, надо возвращаться в тепло. Если вы, вдруг, задаётесь вопросом: что Антона зацепило во мне, что он аж так долго был готов терпеть мои выходки, то смело отвечаю — сам никак не пойму. Я тоже спрашивал у него. — Человека нельзя любить за что-то конкретное. Иногда любишь просто за то, что он есть. Но в тебе есть много качеств, которые мне нравятся, и их достаточно, чтобы в душе начало зарождаться это чувство. Однако правда тут одна — любовь способна прощать многое, и даже больше. Даже если ты этого совсем не хочешь. Она слишком крепко поселяется в груди, пускает корни, остаётся там на долгие-долгие месяцы, годы.. Искоренить её — это вам не выкорчевать какой-нибудь сорняк из засохшей земли. Иногда почти невозможно. Но у кого-то из двоих получается это сделать, а другому остаётся вечно страдать, заливать её, к примеру, алкоголем, чтобы сгнила поскорее. Тот ещё сорняк. Пятнадцать минут до двенадцати часов. Что ж, я уже не пытаюсь убежать от неизбежного. Можно мысленно подвести итоги года. Сразу скажу: они неутешительные. Если бы дед мороз реально существовал, он был бы в ужасе. Я не изменился. Подвёл единственного человека, который мне дорог. Много курил, напивался, срывался. Ноль выводов из ошибок прошлого. Каким был, таким и остался. По-другому не смог. И вот теперь, из-за собственных глупых поступков, мыслей и действий, буду встречать Новый год в гордом одиночестве. Меня это не то, чтобы прям тяготит, конечно. Но я так никогда не делал. Игорь, конечно, попытался позвать к друзьям ещё раз, чтобы окончательно дома не сбрендил. Естественно, под впечатлением от разговора с Антоном, я отказался абсолютно ото всех предложений, поздравил заранее с праздником и Игоря, и маму, предупредил, что телефон брать не буду. Пять минут. За окном безостановочно стреляют салюты всё это время. Слишком их много. Что там дальше после исповеди об итогах года? Загадываем желание? Имею ли я право просить судьбу хоть о чём-то после того, как проебал всё, чем она меня наградила три года назад? Не-ет. А может, авансом? Я исправлюсь, честно. Я хотел бы найти себя утром под ёлкой Сильным, хорошим и добрым, В подарочной упаковке, с локтями, лентой прижатыми к рёбрам. С чистой совестью, разумом, сердцем и лёгкими. Простым и глубоким. Без желчных речей с подоплёкой, без глума над недалёкими. Найти себя наутро совершенно новым человеком, а то этот уже износился, весь истерзанный и ни имеет ни одного цельного клочка души. А вместо этой глупой мышцы в груди пусть будет настоящий мотор, который будет заниматься только нужной работой, а не болеть, страдая от бед, вселенского масштаба. Чтоб не выдумывать любовь, не привязываться к людям, не схватывать инфаркты и сердечные приступы. Ну, как вам идея? Понявшим, принявшим, простившим и отпустившим... Всю печаль, тоску, собственные обиды, прошлое, слова, людей. Нет смысла жить с этим грузом и дальше — только тянет обратно, туда, откуда поднимаешься. Сбрасывай ношу, прощай людей, не думай о плохих сказанных словах дольше, чем две секунды. Будь проще. Станешь проще — станешь счастливее. Классный был бы подарок. Жаль, его я не заслужил. Бьёт двенадцать часов. У соседей громко орёт телевизор, слышу речь президента, а потом гимн. Этот гимн скоро запихнут абсолютно в каждую щель, ей-богу. Валяюсь ещё пол часа, слушаю, как шум телевизора начинает перебивать музыка, громкие голоса, смех, вскрики. Салюты в самом деле нескончаемые. Почти впадаю в некоторого рода транс, пусть и иронично это, учитывая все звуки, которые приходится слышать. Но из этого состояния меня вырывает резкий стук в дверь. Нет, он не был громким или слишком продолжительным. Но я, как минимум, не ожидаю никого из гостей. Щёлкаю языком и нехотя поднимаюсь с кровати. Господи, хоть бы это был не Бяша со своими кентами. Они же мне всю душу вымотают, хрен выпроводишь потом. Опять же, Игорь так не стучится, да и голосов лишних не слышно. Может, просто сосед решил заглянуть. Бывают у них такие заёбы. То зажигалку с сигаретой одолжи, то молоток дай. Да нет у меня никакого молотка, блять. Чё тебе надо? Неспеша подхожу к двери. Решаю, видимо, сохранить себе интригу до талого, потому что посмотреть в глазок — это для дебилов, чтоб вы знали. В любом случае, собираясь послать всякого, кто пожаловал ко мне сегодня, поворачиваю защёлку. Для того, чтобы застыть на месте, мне понадобилась всего доля секунды. Наверное, за эти пол часа я просто уснул, и то, что происходит сейчас — опять больная игра воображения. Не смешно уже, на самом деле. Прекрати. Но в моменте понимаю: даже если ущипну себя — будет ощутимо. Человек, который стоит на пороге моего дома в эту секунду — реален, и даже очень. Глаза выдают это с головой, потому что я знаю их наизусть. Не смею отвести взгляд даже на миллиметр. Не смею даже неосторожно вздохнуть. А ещё, наверное, надо бы провериться у ЛОРа. Потому что слова, которые слышу в следующую секунду, заставляют подумать, будто у меня проблемы со слухом, и я слышу что-то абсолютно не поддающееся реальности, в которой жил эти полтора месяца. — Я скучаю.

***

Мне нужно вспомнить, как дышать, чтобы вымолвить хоть слово. Серьёзно, пора бы уже что-то ответить. — Ты.. Ты пьян, что ли? Первое, что приходит мне в голову в данной ситуации. Потому что тот, кто говорил мне неделю назад о своих затоптанных и исчезнувших чувствах, и тот, кто стоит сейчас в дверях и говорит мне: «Я скучаю» — это один и тот же человек. Мои руки моментально леденеют. Он невесело усмехается. — Если бы. Не могу больше разговаривать вот так, через порог. Какого чёрта? Это ведь и твой дом тоже. Осторожно беру его за руку и тяну внутрь. К моему облегчению, не сопротивляется и не возражает, заходит. Закрываю дверь, чтоб уж наверняка не убежал, если вдруг одумается. Шучу. — Прости, — извиняюсь за свой вопрос, — Просто наш разговор.. Ты говорил, что.. Не могу повторить эти слова, они просто не лезут. Застряли поперёк горла, словно кости, и никак не произнести. Он уводит взгляд, едва заметно кивает. — Я соврал. Думаю об этом некоторое время, хмурюсь. — Зачем? — не понимаю. Даже не предполагаю, для чего. Он набирает воздуха в лёгкие и продолжает, опять не глядя на меня. — То, что я говорил в начале — правда. Было больно и очень неприятно. Потом стало казаться, будто это всё уже не спасти, что мы просто не двигаемся с мёртвой точки, и напрасно мучаем себя. Я думал, что уйти и забыть — станет лучшим решением для обоих. Но ты.. не пожелал оставить это. Мне нужно было время, чтобы успокоиться и утихомирить всё внутри. А ты именно в этот момент звонишь, приходишь, говоришь.. Я не удалял твой номер, — слушаю эти слова с замиранием сердца, дыхание становится неровным, — Но не знаю, почему ответил. Наверное, хотел тебя услышать. Выдерживает небольшую паузу, думает. Я не встреваю в этот монолог. Не хочу портить его своими несуразными словами и фразами. Послушно и терпеливо жду. — Ты попросту не давал мне успокоиться, не собирался уходить, твердил эти слова про чувства, — голос его едва дрогнул, но после вдоха снова выровнялся, — На тот момент я всё ещё отчаянно пытался покончить с нашими отношениями. Думал, если скажу.. Оттолкну тебя.. Тогда ты, наконец, перестанешь, а мне будет проще в это всё поверить. Вот только.. Не могу. Не хочу. Я не хочу, — повторяет снова. Не знаю, как ответить на такое откровение. Просто стою и глазею, не в силах элементарно промычать хоть что-нибудь. Антон вздыхает, переводит-таки взгляд на меня. И цвет радужки на этот раз такой, каким его видеть привычней всего — светло-зелёный, с едва различимыми ореховыми вкрапинками. Он вдруг подобрался, смахнул что-то с лица, вернул очки на переносицу. — Ладно, наверное, не стоило мне приходить сюда и говорить это всё. Не знаю, что на меня нашло, извини. И тянется к дверной ручке. Вот сейчас я окончательно протрезвел, осознал реальность, и наконец-то отлип от пола. В одну секунду, даже не думая, перехватываю его руку, обвиваю чужое тело своими трясущимися руками. Сжимаю в объятиях так, как хотелось уже давно. Теперь я могу себе это позволить. О большем не могу просить — лишь бы чувствовать его в своих руках. Дублёнка всё ещё холодная с мороза. Сам он тоже пахнет холодом и немного своим парфюмом. — Ага, конечно, — не скрываю уже своего дрогнувшего голоса, — Чтоб я ещё раз тебя отпустил хоть когда-то.. Не мечтай даже. Он не сопротивляется, сбивчиво дышит мне в шею. — Похоже, крепко мы с тобой влипли, — говорит тихо. Не то слово. Влипли, застряли, убили друг друга. И заново собрали по кусочкам. Первый раз за всё это время усмехаюсь не с горечью, а с некоторым облегчением, позволяю себе даже улыбнуться. Я так рад, что ты рядом. Не уходи. Больше не уходи. Уже забываюсь, зарываюсь носом в белёсые и мягкие волосы. Немного отстраняюсь и снимаю очки — те самые, которые чертовски ему идут. Он смотрит немного устало. Видимо, эта внутренняя гонка достаточно вымотала ему всю душу, и теперь единственное, чего хочется — просто не думать и не страдать ни о чём. Я отлично его понимаю. Касаюсь губ лишь на пару секунд, потому что хочу убедиться, что Он этого точно хочет. Словно в первый раз. И сердце метается точно так же, как будто впервые этого человека могу поцеловать. А он медлить не собирается. Кладёт руку на заднюю часть шеи и притягивает обратно. Пальцы почти ледяные, зарываются в мои волосы как раньше. Как же мне этого не хватало. Правда, пока он полностью одет, мне бесконечно кажется, что вот-вот собирается уйти. Хочу разрушить эту иллюзию, а то сойду с ума. — Блин, — отстраняюсь и гляжу на дублёнку, — Раздевайся уже давай. Наконец-то полноценно топлюсь в неге прикосновений и поцелуев, изучаю его заново. Вопреки всем сопротивлениям и словам о том, что сам дойдёт, всё равно подхватываю и несу в комнату, роняю на кровать. Хочу касаться тебя. Хочу чувствовать твоё дыхание. Касаюсь языком горячей шеи, целую выше, под ухом, под челюстью. Бессовестно запускаю свои холодные руки под его тёмную водолазку и ловлю глубокий и возмущённый вздох губами, чуть усмехаюсь. Веду ладонью по телу и смотрю прямо в глаза. В конце концов снимаю всё, что неважно. Это моя личная маленькая смерть. Кусаю плечи, и некоторое время не даю перехватить инициативу, как он всегда любил делать. Извожу россыпью поцелуев по коже, спускаясь ниже, но снова поднимаюсь обратно. Веду рукой по внутренней стороне бедра. Дразню. Признаюсь, специально довожу. Нравится. Сам-то вообще только лишь кофту снял. Так что недолго придётся ждать, когда терпение его иссякнет, и я окажусь уже под напором чужого тела. Да, пожалуйста, залезь мне в сердце, в душу, под одежду. Дразнили друг друга, пока оба не сдались и не приступили к более серьёзным вещам. Я натурально теряюсь в мыслях, в дыхании, прижимая к себе его тело. Даже голова слегка кружится, мне и алкоголь не нужен. Жарко, горячо, влажно.. Чёрт, не контролирую больше свои порывы и желания. И судорожные вздохи тоже не контролирую. Я до каждой клеточки тела и души только твой. Он у меня на коленях, так что игры с перехватыванием инициативы кончились. Ведёт сам, но и я себе тоже кое-что позволяю. Например, запустить пальцы в светлые волосы и сжать, потянуть назад, немного запрокидывая голову. Податься навстречу чуть более резко, оставлять на ключицах и шее поцелуи и укусы, собственное горячее дыхание. Восхитительно. Я как будто ждал этого момента всю свою жизнь. Из его груди вырывается вздох, переходящий в стон. Немного громче, чем планировал, наверное. Даже остановился на этом моменте и смотрит на меня, часто дыша. Кончики отросших волос свисают на лицо и колеблются от дыхания. — Да не сдерживайся, — говорю тихо и убираю волосы с лица, — Ничего не слышно. Расслабься. Прикрывает глаза и увлажняет губы, длинно выдыхая, пока я провожу ладонью от шеи по спине и ниже. Не могу отвести от него взгляд — слишком давно не наблюдал так близко. Слишком соскучился. Слишком заманчиво выглядит при таком ракурсе. Не торопясь возобновляем движение, нарочно наблюдаю, как меняется выражение его лица. Глаза всё ещё закрыты и голова чуть наклонена ко мне. Чем чаще подаюсь навстречу, тем сбивчивей дышит через разомкнутые губы. Все бабочки внутри, которые, как мне думалось, передохли от недостатка кислорода, стали снова подавать признаки жизни. Нет, они живее всех живых, бьются своими крыльями так ощутимо, что называется, аж щекотно. Безумно хочу услышать лишь одну вещь сейчас. Провожу ладонью по шее до челюсти, поворачиваю к себе. — Скажи, прошу, — шепчу почти в губы. Знаю, что поймёт эту просьбу. Снова замедляю темп, не отвожу глаз, жду буквально пару секунду. Он берёт моё лицо ладонями, коротко целует. — Люблю тебя, — так же шепчет, тихо-тихо, но эти слова закрадываются в каждый уголок сознания, оживляют меня всего, — Прости, — снова целует, уже более продолжительно, — Люблю.. Он теряется где-то между моим плечом и шеей, я прижимаю его к себе так, чтобы чувствовать биение сердца, пусть и жарко уже от тесной близости тел. В моей голове повторяется его «Люблю» до бесконечности. Поселяет ещё десяток бабочек внутрь. — Люблю. Пожалуйста, знай. — Я тоже люблю. Пожалуйста, не исчезай.