Монстр, который меня любил

Минуты сменяются часами, я вижу, что он не спит, просто лежит, не давая мне шевелиться, только время от времени прижимается к моей шее, утыкаясь в нее лицом и вдыхая мой запах. И когда сквозь узкое грязное окно под потолком, больше похожее на бойницу, только перевернутую горизонтально, начинают пробиваться первые серые лучи рассвета, Саймон садится и проводит ладонями по лицу, словно пытаясь стереть наваждение ночи. Он бросает на меня нечитаемый взгляд, а потом встает и одевается, выходя из камеры. Я переворачиваюсь на бок, подпирая ладонью голову, лязг заржавевших петель заставляет поморщиться, и внутри зреет странное чувство оттого, что я не знаю, что мой монстр собирается делать. И я уже устаю ждать и откидываюсь на спину, пялясь в потолок, когда наконец-то слышу его тяжелые шаги, и дверь открывается, впуская его внутрь. Саймон присаживается рядом и проводит ладонью по моему животу, а затем кладет возле меня сверток и говорит: — Оденься. Размер не твой, но это все, что смог найти. Я хмыкаю, смотря на брюки и футболку цвета хаки, в которых могли бы с легкостью поместиться две меня, и мой голос сочится ехидством: — Не нужно было рвать мою одежду, чтобы мне не пришлось выглядеть вот в этом нелепо. Он закатывает глаза, и уголок его рта приподнимается в ухмылке. — Ты мне больше нравишся без одежды. Может поедешь так? Я выгибаю бровь, поеду куда интересно? Но все же встаю и одеваюсь, подкатывая штанины и завязывая футболку узлом на поясе, чтобы хоть как то компенсировать ширину брюк. Я иду за Саймоном и начинаю раздражаться, потому что его хладнокровное молчание сводит меня с ума. Мое недовольство растет, как снежный ком, я прожигаю взглядом его спину, и когда он, проведя меня по коридору, толкает дверь, и мы выходим на улицу, я почти взрываюсь, чувствуя, как капли дождя охлаждают мое разгоряченное лицо. Я замираю на месте, смотря в хмуро-серое небо сквозь пелену воды, застилающую глаза, а потом перевожу на него взгляд и говорю: — Я хочу знать, куда ты меня ведешь. И если ты передумал меня убивать, то я хочу уехать. Куда-нибудь подальше от всей этой долбанной хрени. Он стоит неподвижно спиной ко мне, я вижу, как напрягаются мышцы на его плечах, когда он сжимает руки в кулаки, а потом оборачивается и скользит взглядом по моей промокшей футболке, под которой отчетливо видно сейчас затвердевшие от холода соски. — Хуй ты уедешь, Медея, — его голос хриплый, с нотками властности, от чего у меня зарождаются вибрации в животе, но сейчас это только злит меня еще больше. Саймон встряхивает головой, растрепывая мокрые волосы, с которых веером разлетаются капли воды. Он делает шаг ко мне, и еще один, продолжая бросать слова тоном, все больше уходящим в жесткость. — Хуй ты уедешь от меня, Медея. Забудь. Выброси из своей прекрасной головки даже мысли об этом. Тебе стоит понять одну простую вещь. Я буду решать, что ты будешь делать. Потому что ты моя. Он хватает меня за плечи и встряхивает, почти рыча последние слова, и у меня темнеет в глазах от ярости. Потому что мне очень блять надоело, что каждый мужчина в моей жизни пытается контролировать меня. Потому что абсолютно всем блять плевать на то, чего хочу я, начиная от отца, которого я ненавижу, и заканчивая женихом, который обращался со мной, как с вещью. И я не в силах смириться с этим еще и от него. От монстра, в которого я могла бы влюбиться. Я дергаюсь, сбрасывая его руки с плеч, и толкаю его в грудь, видя, как он отступает на шаг, скорее от неожиданности, потому что моих сил явно недостаточно, чтобы что-нибудь ему противопоставить. Отбрасываю от лица мокрые темные пряди волос и выпаливаю злые слова, от которых его губы сжимаются в тонкую линию: — С чего такая жажда обладания? А, Саймон? Ты не забыл, что я шлюшье отродье? Дочь террориста? Не забыл, что из-за меня твой друг умирает в госпитале? Ты привез меня сюда, чтобы убить, но трахнул, и мозги повело?! — Закрой рот, — рычит он, делая шаг ко мне и хватая за шею, и я шиплю, вцепляясь в его запястье, но замираю, когда он продолжает неожиданно спокойным голосом. — Мне позвонил Газ. Соуп пришел в себя сегодня утром, и сказал, что ты пыталась ему помочь. Мои глаза сужаются, и губы кривятся в горькой усмешке. Даже так блять. И ни следа сожаления, ни малейшего проблеска раскаяния, даже после того, что он узнал обо мне. О моей жизни и пытках отца. О том, что несмотря ни на что, я не хотела смерти Соупу. Долбанное хладнокровное чудовище. Я бью по его руке, удар отдается болью в моей измученной шее, но мне плевать, я настолько зла сейчас, что во мне не осталось ничего, кроме желания освободиться. — Отпусти меня сейчас же блять! Я не твоя блядская игрушка! — ору я, продолжая дергаться и пинаться, нанося удары кулаками по его торсу, от которых он даже не морщится, лишь прижимает еще крепче к себе и шипит на ухо. — Успокойся, я сказал. Я не хочу причинять тебе боль, но ты блять никуда не уйдешь. Я задыхаюсь. От наплыва эмоций, от ярости, от того, что жидкая лава злости начинает течь по моим венам вместо крови. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу свободы. От всей этой хуйни, в которую превратилась моя жизнь. Руки обжигает холод металла, и пальцы сводит спазмом, когда я нащупываю пистолет у него на поясе, и словно в трансе достаю его и направляю на Саймона, выворачиваясь из крепких обьятий. Я не хочу стрелять, хоть и умею, и знаю, что с такого расстояния не промахнусь. Я просто хочу уйти, отчаянно хочу чтобы мной перестали распоряжаться. — Просто не трогай меня. Просто хватит, пожалуйста. — я моргаю, смахивая капли с ресниц и дрожа от потоков дождя, вторящих мрачности в моей душе. Сжимаю пистолет двумя руками, продолжая пятиться от него, и вижу, как губы Саймона растягиваются в ухмылке. — Ты не выстрелишь в меня, Медея. Слишком слабая для этого. — его голос сочится превосходством, и я понимаю, что да, скорее всего он прав, чертов ублюдок, который изучил меня так хорошо. Но не успеваю осознать своего отношения к этому, потому что он бросается ко мне, и я дергаюсь от неожиданности, испуга и внезапности. Звук выстрела бьет по ушам, отдаваясь болью в барабанных перепонках, и звон в голове заставляет меня открывать рот, как выброшенная на берег рыба. Пистолет падает из моих дрожащих рук, когда я вижу, как Саймон переводит удивленный взгляд с меня на свой живот, на котором расплывается кровавое пятно, а затем заваливается на землю. — Нет, нет, нет, нет... — кажется мои онемевшие губы разучились произносить другие слова, я повторяю снова и снова, надеясь, что это поможет мне проснуться и понять, что это был кошмарный сон. Мои ноги скользят по мокрой земле, я падаю на колени возле него, сжимая трясущиеся ладони на ране и видя, как окрашивается грязь под ним в алый цвет его крови. Саймон проводит пальцами по моей щеке, и я поднимаю глаза от его живота, смаргивая слезы, смешавшиеся с дождем. — Иди, Медея. — его голос спокойный, и лишь рваное дыхание, смешанное с хрипами, выдает то, что ему действительно больно. — С той стороны здания машина. Садись и уезжай. И будь свободной, как ты и хотела. — Ненавижу тебя, — его ладони сжимаются на моих, и он улыбается, пока я шепчу. — Ненавижу тебя... Ненавижу за то, что захотел отпустить только тогда, когда решил, что умираешь. Я нахожу машину именно там, где он и сказал, большой черный внедорожник с ключами в замке зажигания. Я поворачиваю их, сжимая руль, и слышу мощное урчание мотора, когда вдавливаю педаль газа в пол. Колеса скрипят, разбрасывая вокруг комья грязи, я резко торможу возле него и выскакиваю на землю, хватая Саймона за плечи, пытаясь приподнять. — Дура, — слышу короткий смешок, сменяющийся стоном, когда я слишком сильно дергаю, и его тело напрягается от боли. — Закрой рот, — шиплю я, продолжая тянуть, и он такой тяжелый, что мне кажется, будто мои мышцы сейчас сгорят от перегрузки. — Я не стану убийцей из-за тебя, долбанный ты мудак. Помоги мне, блять, хоть немного! Саймон хмыкает и опирается на машину, помогая мне затащить его на заднее сиденье. Мне требуется время, чтобы отдышаться, прежде чем я захлопываю дверь и сажусь за руль, смотря на его бледное лицо в зеркале заднего вида. — Куда мне ехать блять?! — почти ору я, паникуя, потому что вижу, как тяжело он дышит. — Просто прямо. Здесь одна дорога. Я трогаюсь так резко, что почти впечатываюсь грудью в руль, стирая одной рукой злые слезы с глаз. — Скажи спасибо, что я умею водить, урод. Стрелка спидометра кажется хочет застыть навечно в крайнем правом положении, машину заносит на мокрой дороге, но я не сбрасываю скорость, только раздраженно шиплю, когда слышу сзади насмешливое хмыканье. — Ночью ты не считала меня уродом, Медея. — Заткнись, Саймон, а то выкину из машины. Бросаю на него быстрый взгляд и качаю головой, видя, как самодовольный придурок смеется, морщась от боли и прижимая ладонь к ране на животе. Машина влетает на улицы города, мне кажется, я даже несколько раз проезжаю на красный, удивляясь, как за нами еще не увязалась полиция. Саймон говорит, куда поворачивать, и я лишь сильнее стискиваю зубы, когда вижу наконец здание больницы и торможу так близко у входа, что почти впечатываюсь бампером в стеклянные раздвижные двери. Я поворачиваюсь к нему, наши глаза встречаются. Его, ставшие почти янтарными от боли, и мои, обсидиановые от слез. — Я не буду извиняться, — Саймон ухмыляется, и я фыркаю. Можно подумать, я ждала этого от монстра. — Я тоже не буду. — скашиваю глаза на его окровавленный живот, и он издает короткий смешок. Я вижу, как его глаза загораются жгучим желанием и... восхищением, а его голос похож на тягучую патоку, и когда он говорит, моя кожа покрывается мурашками: — Беги, моя маленькая храбрая львица. Беги и прячься. Исчезни так хорошо, чтобы если я выживу, я не смог тебя найти. Я молчу, продолжая смотреть на него. Молчу, когда выхожу из машины, хлопая дверью, и вижу сквозь стекло больничной двери, как бегут по коридору медработники, которые скоро помогут ему. Молчу, когда иду по улицам города, вдыхая свежий запах озона и раннего лета. Молчу, и не могу перестать улыбаться, потому что я свободна и больше не боюсь. И когда мой монстр найдет меня, он поймет, что это я им владею.