Петрикор

      Микаса чуть наклонила голову, всматриваясь в тень капюшона. Голодный, блуждающий взгляд. Как у ребенка, только познающего мир. Кажется, Аккерман снова ощутила запах, который покрывал землю после дождя, хотя небо было ясным уже много дней. В такие моменты Микаса вспоминала Энни. Но сейчас… это же не могла быть она! Не её взгляд. Но почему так пахнет? Микаса не смогла сдержать улыбки. Губы свело — она слишком давно не радовалась.       Её не волновало ни кольцо с лезвием на пальце, ни тревожные воспоминания, ни то, как такое могло случиться. Столько прошло, столько хотелось… рассказать. Аккерман задумалась, сможет ли теперь говорить с Энни? Она уже её заметила. Так глупо. В короткий обеденный перерыв, среди города. Обе в крошках, с набитым ртом. Конни и Жан синхронно обернулись, закричали…       И дни пошли дальше. Голова была забита слишком важными вещами. Мир и Эрен. Эрен и мир. Что-то одно должно было погибнуть, и многое будет зависеть от неё самой. Но среди дел, забот и бесконечных споров Микаса незаметно для себя старалась стоять поближе к Энни. Словно пыталась хоть на мгновение возвратиться в прошлое. А, может, тем самым перестраивалась на верное решение: Эрена нужно убить. Об этом Леонхарт говорила неоднократно, внушала ей. Микаса постыдно ловила себя на мысли, что хотела бы услышать что-то кроме этого. Но каким же лишним всё это казалось.       «А ведь лишними я считала и разговоры с ней в кадетском корпусе. И потом пожалела»       Микасе не спалось. В лесу невообразимо пахло травой и кровью. Ветер с неприятным звуком гонял листву. Ноги сводило судорогами. Рой мыслей в голове из раза в раз выхватывал девушку из сна и выкидывал наружу. Чаще всего это были внезапные, самые банальные осознания: я жива, мир за стенами есть, этот мир враждебен, Эрен хочет всех убить, его нет рядом, Энни вернулась… Микаса вспомнила, что когда ложилась, Леонхарт ещё не спала: сидела у костра, наблюдала за сгорающими ветками. И теперь Аккерман надеялась увидеть её там же. И будь что будет, даже если они снова молча посидят, как раньше.       Микаса открыла глаза и неспеша повернулась на другой бок. Огонь был погашен, все разложились на траве — то и дело вздрагивали, прятали лицо, сжимали руки. Вряд ли кто-то здесь спал глубоко. Энни среди лежащих не было. Когда глаза привыкли к полутьме, Микаса рассмотрела её тонкую фигуру среди деревьев. Упиралась в ствол, что-то высматривала…       Аккерман ощутила странную тревогу. Она поднялась, струсила с одежды куски земли, хотела подойти к девушке, но нерешительно уселась у дотлевающего костра. Тонкие нити дыма расслаивались в пышный пар, перекрывающий листву над головой. Наблюдая за этим плавным расширением, Микаса перестала ждать, когда её заметят — мысли плавно погружались в сон.       — Если ты замерзла, я могу зажечь огонь. Но нас тогда могут заметить.       Перед Аккерман возвышалась Энни, та держала в руках хворост. Сначала Микасе показалось, будто она ещё спит — так странно было слышать в голосе Леонхарт едва ощутимое тепло. Ей и вправду было холодно, но внезапное начало разговора отозвалось в груди жаром. Она почувствовала себя неловко, поднялась, и едва не завалилась обратно. Энни кинула ветки на землю, протянула руки, чтоб схватить её, но Микаса уже выровнялась. Леонхарт со смущением взглянула на свои ладони, будто не знала, куда их деть.       — Я хочу с тобой поговорить. — Аккерман отвернулась.       — Я четко высказала свою позицию. Она не изменится.       — Нет, не про Эрена.       — Вот оно как.       — Только не здесь. Давай зайдём глубже в лес.       — Микаса, я не думаю, что нам стоит делать это снова.       Аккерман снова посмотрела на неё — не перестала бояться, но понимала, что иначе теперь не может. Энни для неё с каждым словом становилась осязаемой, реальной, приобретала форму, этого не хватало ни в кадетском корпусе, ни в последнее время. Она даже не успела расстроиться от её заявления.       — Я не буду ничего с тобой делать. Я просто хочу поговорить.       — О том, как я вас всех предала?       — Я никогда не была на твоём месте. И не знаю, как бы поступила, будь оно так. Но мне хочется понять, каково тебе. Выслушать тебя.       — Прошло слишком много времени. Я и сама не понимаю, каково мне. Просто дальше плыву по течению.       Микаса кивнула и слабо улыбнулась Энни. Ей было достаточно и этих слов — от неё не отмахнулись, не промолчали. Только вот что говорить дальше она не знала. Тело так и тянулось к Энни, её запаху, дыханию. Обнять, прижать к груди, как птенца, всеми силами подарить чувство, что она важна. Лес ощущался широким, а небо над ним — ещё шире, до ужаса огромным. Всё окружение постепенно становилось душным. Микасе отчаянно хотелось, чтоб снова пошёл дождь. А тот и вправду собирался: тучи сходились над головами, пышнели и вот-вот были готовы выпустить воду.       — Пошли глубже в лес. Сейчас все встанут от дождя — и уйти не получится без объяснений.       — А то, что нас не будет, конечно же, никого не смутит.       — Уверена, тут и так никто не спит. Так что и без того всё поняли. А когда придём — вряд ли осмелятся интересоваться.       — Какая тонкая логика. — Энни слабо хохотнула. — Мне стоит извиняться перед присутствующими, что спектакль переносится в другое место?       «Она снова пытается шутить. Это восхитительно» с толикой лукавства подумала Микаса. Она была права в своих догадках — где-то на фоне тихо промычала Елена, смущённо хмыкнул Армин. Девушки аккуратно обошли все лежащие тела и, скромно переплетя ладони, вошли во тьму деревьев.       Дождь резко разорвал духоту. Он накладывался на кожу тонким орнаментом, снимал с неё пот, грязь, усталость, ощущение беды. Происходящее снова казалось сном — ведь не могло быть так красиво среди ужаса! Титаны топчут мир, Эрен сходит с ума, страны бесконечно воюют против друг друга — и где-то там, огибая всё человеческое и сложное, раскинулся свежий грунт, и слабо пробиваются сквозь тучи звёзды, и листва ловит на себя капли дождя, звонко струшивает их с одного листа на другой, а после — на головы идущих девушек. Они много говорили. С обеих будто что-то сорвало — как дождь через духоту… Там было всё: и детство, и юношеские чувства, и трагедии, и радости, и проблески будущего — «будет так и так, если выживем, а выжить нам надо». В их планах не было друг друга, но ни Микаса, ни Энни этого не замечали. Они шли дальше, не думая останавливаться.       — Знаешь. Мне надо тебе кое-что рассказать. Прозвучит, наверное, глупо…       Микаса услышала достаточно откровений за сегодня, и не могла представить, что могло быть таким смущающим, раз Энни сделала на этом ударение.       — Ты можешь сказать мне всё. Вдруг другого шанса не будет.       — Я под матрасом хранила снотворное.       — И…       — И я хотела тебе его, ну, подлить.       — Зачем?       — Как бы объяснить. Я думала, это будет проще. — Энни с мольбой посмотрела в небо. Её мокрое лицо осветила луна. — Мне хотелось сделать всё, что мы творили, но… немного иначе. Особенно после того, как ты тогда связала меня шарфом.       — Иначе? — Микаса ощутила, как по телу прошёлся холод.       — Я ведь не только такая. Ты же сама знаешь. Мне кажется у неё, ну, Женской особи… тоже есть свои потребности.       Микаса остановилась. Энни испуганно обернулась и бегло закрыла рот рукой, будто пыталась загнать слова обратно. Аккерман, поразмышляв, положила руку ей на плечо.       — Ты могла не подливать мне ничего. Сказать всё, как оно есть.       — Обдумай свои слова лучше. Что бы было потом? Узнали бы остальные, понесли на допрос, расстреляли. Я ведь преследовала иные цели. Всю свою жизнь.       — Может, я бы никому не сказала.       — Не испугалась бы за своего Эрена? За себя, друзей? Я тогда не переходила на вашу сторону.       — Но ты увидела иную жизнь. Узнала, что мы такие же люди. Неужели ни разу не мелькало мыслей, что можно было поступить иначе?       Энни опустила плечи, вздохнула. Микаса осмотрела тёмную траву под ногами, изгрязненные сапоги собеседницы. Дождь приятно охлаждал затылок.       — Мелькали.       Микаса не сдержалась. Она крепко обняла Энни, вжалась пальцами в мокрые волосы, прислонилась щекой к её горячей шее. Леонхарт попыталась отстраниться, но, ненадолго задумавшись, прижалась к груди Аккерман, словно поражённая.       — Я скучала.       Они шли дальше. Слов больше не было, каждая обдумывала услышанное. Микасе не хотелось, чтоб эта ночь заканчивалась. В ней не было ничего лишнего, всё вокруг словно погасло, и был лишь этот клочок леса, её давняя подруга и она сама — сильная, выжившая, непривычно радостная. От этих чувств шаги становились шире, спина выравнивалась, и всё внутри расцветало. Микаса даже не успела подумать, прежде чем сказать:       — Нам ничего не мешает сделать всё, что ты хотела, сейчас.       — А? — Энни испуганно подняла взгляд.       — Дай мне свою руку.       Леонхарт, не вылетая из своих мыслей, машинально подала Микасе ладонь. Та её осмотрела, но в итоге сама потянулась за другой — той, где было кольцо. Энни растерянно покачала головой, сделала шаг назад. Дождь резко прекратился. Стало холодно.       Микаса бережно сняла с пальца кольцо, растёрла капли дождя на его поверхности. Осмотрела конструкцию — филигранная красота. Она аккуратно отковырнула лезвие. Энни все ещё держала ладонь протянутой. Видимо, ждала, когда ей вернут украшение. Или она всё поняла и согласна?.. Аккерман поднесла лезвие к коже Энни.       — Можно?       — Не спрашивай. Просто делай.       — Но…       — Мне вреда от превращения не будет. Ты для себя выбор делаешь, как хочешь со мной дальше общаться.       — Общаться… Но я, считай, заткну тебе рот. Твой титан ведь не может разговаривать?       — Я говорила образно. Мне кажется, мы уже и так наговорились за сегодня… — Вместо продолжения фразы Энни улыбнулась и кивнула в сторону.       Её рука была нежной. Микаса подхватила тыльную сторону, а на передней сделала тонкий надрез. И когда увидела, как тот краснеет, побежала в сторону, разбрызгивая лужи. Она остановилась у деревьев, взглянула на расширяющийся свет. Глаза слепило, по краям мелькали голубые пятна, голова кружилась, тело сносило от порыва ветра… Ещё никогда Микаса не была в таком предвкушении. Она ощутила себя ребенком, совсем юной девочкой: всё словно происходит впервые, и происходит для неё самой.       После яркого света странно было вновь погрузиться во тьму. Ещё и такую сильную — Микасу вдобавок накрыла тень. В глаза врезалась пыль. Она вслепую пошла вперед, пока не наткнулась на что-то твердое. Ладонями пыталась нащупать форму. Слишком тонкое для ноги титана. Девушка открыла глаза. Перед ней возвышался изящный, согнутый, слегка обтянутый мышцами палец. Микаса посмотрела вверх.       В тени, окруженная луной, словно нимбом, над ней наклонилась голова Женской особи. Она едва различала черты её лица. Та была словно часть ночного неба — оторванная от основы, слепленная в форму человека. Её волосы слабо подхватывал ветер, а рука возле Микасы полностью легла на землю.       Аккерман спокойно взошла на её поверхность, легла поверх ладони. Она расслабилась, вбирала тепло кожи, и казалось, что вот она — конечная точка. Дальше можно никуда не идти. Весь мир никуда не двигался.       Энни, подхватив настрой Микасы, подняла руку, прижала её к телу и слегка наклонила, чтоб та скатилась к груди. И аккуратно прижала девушку к себе. Аккерман устало прикрыла глаза. И ощутила, как её поднимает вверх — порыв ветра остудил нагретое лицо. На секунду ей показалось, что она сама становится титаном: сила, рост, мышцы — всё будто наслаивалось, приумножалось, и мир становился невообразимо мал. Она приподнялась, вцепилась в верхний палец Энни, как в перила балкона, и выглянула наружу. Для увиденного… сначала не нашлось ни слов, ни мыслей. Перехватило дыхание.       Макушки деревьев, словно чёрное море, покрывали всё под ними. Их покачивание напоминало волны. А там, вдалеке, и вправду была вода — более серая, спрятанная в тумане. И на ней местами проступали контуры крошечных островов. Микасе хотелось сделать шаг вперед, и идти, лететь, плыть по этой дали. Мир был прекрасен. Живой, наполненный, безграничный. Ещё сильнее её пьянила мысль, что Энни могла видеть подобное в любое время, ценой всего-то царапины на коже…       Микасе было страшно оборачиваться. Казалось, что сзади уже приближаются титаны из стен. Она снова упала вниз и сжалась. Девушка никогда не позволяла себе быть слабой, но сейчас, когда её окутали жаром и любовью исполинских размеров, иначе не получалось. К её «гнезду» прильнула другая ладонь Женской особи. Аккерман вопросительно посмотрела вверх. Свет падал лишь на глаза титана — те не выражали опасности. Её палец коснулся груди девушки, и плавно сползал вниз. Микаса прижалась к нему, и когда тот оказался между её ног — поднялась вслед, не отрывая рук. Она всем телом впивалась в мышцы, словно пыталась слиться с огромным телом, но от чувства, что не может, что она слишком мала и беспомощна, её бёдра нагревались, лицо нежнело. Она едва не падала обратно, но когда всё отхлынуло, и стало так спокойно и хорошо, сдалась. И снова ускользнула в щель возле груди, постыдно мечтая, чтоб это никогда не закончилось.       Микаса не заметила, как задремала. И проснулась от странного, мягкого касания на макушке головы. Ещё не размыкая глаз, повернулась. Женская особь слегка отстранилась, взгляд был наполнен теплом. Микаса поняла, что её, похоже, поцеловали. И протянула руки. Обхватила протянутое к ней лицо насколько смогла, приподнялась, с дурманящим, ещё сонным чувством прильнула к её нижней губе, обхватила своими. Небо постепенно приобретало жар: точка солнца на горизонте окрашивала море розовым, не развеянный туман мягко ложился на землю, делал её хрупкой, просторной. Где-то там, внизу, просыпались люди.       Женская особь наклонилась, выпустила Микасу на землю. Её хребет вздулся, и оттуда одним рывком показалась Энни. Оборванные мышцы свисали с её рук и под глазами, тело устало сгорбилось. Микаса подходила ближе, смотрела на лицо Энни. Та улыбалась. Так по-доброму… Им предстояло возвращаться, придумывать объяснение, если кто-то осмелится спросить. Время вновь стало ощутимым и болезненно давило на плечи. Но Микаса никогда не забудет эту паузу, как и все их ночи, взгляды, недолгие разговоры. Энни скатилась по спине, Аккерман едва успела подхватить её. И они ушли, усталые, помятые. Счастливые.