Случайная встреча

      Антон всей душой ненавидит понедельники. И дело даже не в том, что после выходных невыносимо трудно поднимать своё бренное тело с кровати. И не в том, что приходится вставать в шесть утра, чтобы к восьми успеть добраться до офиса по бесчисленным пробкам. Он просто ненавидит их как факт. У каждого ведь есть то, что он не переносит? У Антона вот начало рабочей недели.       А сегодня ещё какое-то странное предчувствие окутывает, стоит только открыть глаза и вынырнуть из царства Морфея, но Антон ему значения не придаёт. Он скидывает ноги с кровати, трёт уставшие глаза — он вчера полночи просидел с Эдом в баре, по сути пытаясь обсудить рабочие дела, а по факту — заливаясь алкоголем, — и, наконец, выключает будильник, орущий трелью на всю квартиру.       Голова слегка гудит, но это объясняет тот факт, что выходные прошли вполне удачно. В комнате всё ещё витает стойкий запах омеги, которая ушла сразу после того, как получила то, зачем приходила. Антону нравятся такие омеги — не задающие лишних вопросов, доступные и готовые прыгнуть в постель с первым щелчком пальцев.       Антон широко зевает, улыбаясь воспоминаниям о минувшей ночи, поднимается на ноги и идёт в сторону кухни. Поставив чайник, берёт с сушилки полотенце и направляется в душ. Царящая в квартире тишина давно перестала заботить, но он всё равно просит Алису включить какую-нибудь музыку, чтобы не так скучно было принимать водные процедуры.       Прохладные струи воды приятно охлаждают кожу, покрывая её цыпками, но ни на йоту не помогая прийти в себя. Антон прикрывает глаза, умоляя себя не уснуть прямо тут. Когда-нибудь, возможно в следующей жизни, он обязательно научится просыпаться бодрым. А сейчас, была бы его воля, он бы спал каждый день эдак до обеда, чтобы день автоматически становился короче и не нёс за собой столько дел, которые нужно сделать сиюминутно.       Но всё это — скучная лирика, и она никак не касается Антона. Всё, что его касается на данный момент — это станция, оповещающая о готовности чайника и вода, которая всё ещё ласкает тело из лейки душа. Выключив её, он выбирается из ванны, наспех вытирается полотенцем, натягивает чистую рубашку с брюками и возвращается на кухню.       Кофе всегда помогает немного взбодриться, но Антон почему-то уверен, что это только самовнушение — человеческий мозг устроен так, что его можно убедить в чём угодно, даже в самом откровенном бреде. Главное просто в этот бред верить. Антон вот верит, что кофе действительно помогает получить заряд бодрости, — как и энергетики, сколько бы все вокруг ни убеждали в их вредности — сигареты помогают успокоить нервы, алкоголь помогает привести бушующие гормоны в порядок, а случайный секс — очистить голову от ненужных мыслей. Конечно, у всего этого есть лишь банальный эффект плацебо, — и тот временный — но лучше так, чем вообще не иметь способов себя отвлечь, занять и расслабить.       Покончив с кофе, Антон выходит из квартиры, запирает двери и, поздоровавшись с охранником, выходит на улицу. Сегодня тепло, и он оттягивает ворот рубашки, расстегивает верхнюю пуговицу и радуется, что не надел что-то гораздо теплее.       Дорога до офиса занимает примерно сорок минут, с учётом часа пик и всех утренних пробок. Потому Антон оказывается на месте — вполне ожидаемо — к началу рабочего дня. Вообще-то он может и не приезжать сюда так рано, но сегодня должен прийти один из кандидатов на место его помощника, и Эд заверил, что без его участия они не смогут решить этот вопрос.       Антон оставляет машину на своём привычном месте и уже собирается покинуть салон, когда чувствует сильный толчок, заставляющий слегка пошатнуться, и сопровождающий его грохот. Он прикрывает глаза, вдыхая поглубже. Замечательно, вот и его предчувствие не обмануло. Ну и какой идиот врезался в его машину? В его новую, только что забранную из салона, чёрт возьми, машину?       Прежде чем выйти, Антон делает несколько глубоких вдохов-выдохов, ругается себе под нос и проклинает своё «сказочное везение». А второй участник этого идиотского ДТП всё ещё продолжает сидеть в машине, замерев в одной позе в дурацких тёмных очках от солнца на пол лица, — ох уж эта мода, сводящая с ума — Антон наблюдает за этим через водительское окно, когда оказывается рядом. Он вздыхает, стучит и дожидается, пока сидящий за рулём мужчина опустит окошко вниз.       Буквально соизволит, судя по виду, это сделать.       — Доброе утро, — Антон смотрит на машины, понимая, что его Шевроле Тахо почти не пострадала от этого столкновения, — там максимум пара царапин — а вот дешёвый китайский Черри второго водителя, сделанный из говна и палок, знатно так. Кажется, придётся менять переднюю фару. Впрочем, а чьи это проблемы? Верно. Явно не Антона. — Как дела?       — Ваш несносный танк встал у меня на пути, — ни тебе привета, ни ответа. Зато мужчина снимает очки, чтобы наградить Антона свирепым взглядом чистейших голубых глаз, а порывом ветра до его острого нюха доносится запах алкоголя. Ненавязчивый такой, но достаточно ощутимый, чтобы понять досконально точно: водитель явно хряпнул на дорожку не один стакан кофейного ликёра. — До этого момента дела шли просто отлично!       — Мой что? Танк? — Антон брови вскидывает в возмущении. — Моя машина стоит на своём обычном месте на парковке. А Вы, если не умеете водить, не садитесь за руль! И вообще, Вы что… пьяный? Да от Вас алкоголем за версту несёт.       — А Вы меня не нюхайте, извращенец! — стервозные нотки в голосе подсказывают, порой стереотипно мыслящему Антону, что перед ним никто иной как омега. Омега с раздутым самомнением и напрочь отсутствующей совестью. — Ваша машина занимает слишком много места! Ни пройти ни проехать!       — Отлично! Сейчас вызовем гаишников и посмотрим, кто кого объехать не смог на пьяную голову, — Антон телефон из кармана достаёт и понимает, что времени до собеседования осталось не так много. С другой стороны, это ведь он тут начальник, а как говорит Эд: «Начальство не опаздывает — оно задерживается». — Вы права где купили? Муж подарил?       В следующее мгновение Антона чуть было не сносит дверью, — он успевает отскочить лишь каким-то чудом — настолько резко и воинственно та распахивается, знаменуя изящный и невозмутимый выход с корабля на бал, так скажем, всё ещё безымянного омеги. Высокого, между прочим, очень высокого омеги. Но всё же недостаточно, чтобы соперничать с Антоном — догнать его не каждому альфе везёт.       — А Вы юмору где-то обучались? Или Вам просто кирпич на голову прилетел?       Антон на очередной выпад не отвечает. Он только глаза закатывает и отходит к бамперу своей машины, убеждаясь, что таз этого алкоголика пострадал сильнее. А после вздыхает тяжело и вытаскивает из кармана визитку, протягивая её собеседнику.       — Знаете, я спешу на работу и мне некогда выяснять с Вами отношения и разводить тут непонятно что, — спокойно говорит он. — Так что позвоните мне вечером, я скажу Вам сумму, которую Вы должны мне за ремонт. Если очень хотите, можете сами вызвать сотрудников и разбираться с ними.       Омега забирает визитку только спустя несколько секунд, высокомерно так и нарочито нехотя, что у Антона уже просто желание на подкорке сознания зарождается схватить его за шкирку, как нашкодившего котёнка, но методично, с мрачным видом, тыкать в свои контакты, приговаривая: «Кто это сделал?». Но всё же омега успевает отреагировать раньше, чем последняя крупица терпения Антона сдувается порывом ветра при вздохе где-то на задворках души.       — Так Вы, Шастун Антон Андреевич, белый воротничок? — и усмехается так высокомерно и широко, ну просто обворожительно, — его бы улыбку, да в другой ситуации, Антон бы вдул вечером, ей Богу — окидывая его оценивающим взглядом с ног до головы. — Счастливо оставаться, офисный планктон. Я, между прочим, тоже по делам опаздываю!       Омега визитку в карман непозволительно обтягивающих чёрных брюк суёт, пикает ключиками машины, дверь захлопывая и с досадой на бампер своего Черри зыркая, и скрывается между машинами на парковочных местах. Так и оставив всё в первозданном виде. Нагнать бы его и попросить по-человечески поставить машину, но его алкогольный след уже простыл.       — Придурок какой-то, — фыркает Антон себе под нос.       Он возвращается к своей машине, закрывает двери и ставит на сигнализацию, а после топает в офисное здание, попутно здороваясь с коллегами. Секретарша, Оксана, приветствует его яркой улыбкой и пожеланием хорошего дня, а ещё кипой бумаг, которые нужно подписать до обеда, но Антон этот факт игнорирует, прося передать всё Эду.       Лифт привозит его на нужный этаж, и перед открывшимися дверьми, будто только этого и ждал, возникает Эд, собственной персоной. Антон даже слегка шарахается от такого резкого вторжения в своё личное пространство, потому что лучший друг буквально за руку вытягивает его из кабины, начиная рассказывать последние новости по работе.       — Блять, да притормози ты, — просит Антон. — У меня сейчас голова лопнет. Давай по порядку, — и руку свою отбирает, за которую Эд всё ещё держится.       — Тебе с начала или с конца? — запал Эда может потушить только брандспойт, у Антона такого шланга в арсенале — увы — не имеется. Зато есть другой, но его он предпочитает расчехлять и демонстрировать только омегам.       — Мне с самого насущного, — они останавливаются рядом с дверью в кабинет с табличкой: «Генеральный директор». — Прикинь, в меня на парковке какой-то идиот въехал. Он ещё и бухой, походу, был. Я уже говорил, что ненавижу понедельники?       Эд хрюкает сдержанно — насколько Эд и хрюк вообще могут быть сдержанными — и ладонью Антона по плечу хлопает подбадривающе, усмехаясь криво, той самой ухмылочкой, после которой в баре от него обычно слышится: «Ты глянь какие бидоны».       — Ничего, сейчас твоё настроение чуток исправится, дружище. Уже пришёл омега собеседоваться, — тон занижая вкрадчиво и с намёком, — ну просто фифа, соска нереалка, важный такой, уже у тебя в кабинете в ожидании восседает. Я его в кресло чинно и благородно усадил, комплименты отвесил его улыбке и глазам, а он и рад стараться. Походу из нашей любимой категории. Может ещё и умный?       — Эд, давай договоримся, что ты не будешь трахать моего помощника, — Антон улыбается. — Хотя бы в этот раз. Ладно, пойду познакомлюсь с этой… Как ты сказал? Фифой? — он обходит друга и открывает двери в свой кабинет, начиная говорить с порога: — Здравствуйте, я немного задержался. Сами понимаете, дела не терпят отлага… — и замолкает на полуслове, во все глаза глядя на сидящего за своим столом омегу.       Здесь должно было быть то самое пресловутое «искра, буря, безумие». Но пока Антон ощущает только безумие без остальных составляющих — он точно сходит с ума, у него видение, его прокляли. Почему его парковочная проблема прямо здесь и сейчас дышит с ним одним воздухом кабинета?       Омега подбирается весь, но убегать в закат не спешит — напротив, ногу на ногу закидывает, сильнее осанку свою поправляет, хотя он и так, в общем то, не сутулится, и по своей папке документов на коленях ритмичный стук пальцами воспроизводит. Нервничает.       Что ж, вот теперь то они поговорят без спешки.       — Мы были с Вами в одинаковой ситуации, Антон Андреевич, но отчего-то на собеседование вовремя явился только я, — вы посмотрите, с козырей пошёл.       Антон улыбается уголком губ, обходит стол и без слов протягивает руку, прося отдать ему папку с документами, а после изучает её с пару минут, нарочито медленно перелистывая страницы и вчитываясь в строчки.       — Итак, Арсений… Сергеевич, — он опускает взгляд в папку, убеждаясь, что запомнил верно. — Чудесно. Два высших образования, опыт работы, отличное резюме и превосходные характеристики. Давайте поговорим? Расскажите, почему ушли с предыдущей работы.       — По причине переезда. Ранее я жил в другом городе. У меня были отличные отношения в коллективе, и нет ни одной погрешности в личном деле.       — Хорошо, — Антон снова улыбается, откидываясь на спинку своего кресла. — Что Вы можете предложить нашей компании? Почему мы должны взять именно Вас?       Именуемый Арсением взгляд свой щурит на толику мгновения — радужки в ярком офисном освещении кажутся почти прозрачными — и хмыкает невозмутимо так, губы тонкие поджимая:       — Я стрессоустойчивый и надёжный человек, всегда всё выполняю вовремя и не затягиваю дедлайны. В своей работе использую смешанный тип подхода, отталкиваясь и от опыта, и от креативной составляющей. Люблю создавать что-то новое, а не держаться за сотни раз обмусоленное старое. Вам будет достаточно понаблюдать за моей работой неделю, чтобы убедиться, что я отличный выбор для Вашей компании.       Антон кивает:       — Приведите один пример, когда Вы проявляли быстроту реакции в стрессовой ситуации.       — Отдел маркетинга перепутал национальность новых клиентов компании, из-за чего вышла накладка. Вести делегацию корейцев в китайский ресторан было бы сущим оскорблением и показателем нашей неосведомлённости и невежества. Бронировать новое место времени уже просто не было, клиенты буквально были на нашем пороге. Я просто рассказал им о русской традиции приглашать хороших друзей в гости, и мы в быстром темпе организовали посиделки на даче одного из коллег. И уже туда заказали все нужные, традиционные блюда и вдобавок к этому смогли приобщить к своим. Контракт был подписан в тот же вечер, — Арсений губы облизывает задумчиво, заглядывая Антону прямо в глаза, будто подвох в них какой-то выискивая.       — Как Вы реагируете на ситуации, когда на работе на Вас оказывается психологическое давление? — Антон вообще не понимает, для чего всё это делает. Он, конечно, проводил в своей жизни стрессовые собеседования, но тут такого плана не было. Хотя этот человек поцарапал его машину и даже не признал свою вину, так что стресс для него — вполне приемлемое наказание.       — Спокойно. Методично, — Арсений каждое слово выверено произносит, будто он-то как раз и понимает для чего всё это устроено — да точно понимает! — шагая по минному полю и наверняка уже не надеясь получить здесь место. — Я обращаюсь к своим навыкам управления стрессом и эмоционально-интеллектуальной компетенции. Продуктивность в больших компаниях всегда в приоритете.       — Какую, по Вашему мнению, зарплату Вы заслуживаете, и почему? — Антон ручку в пальцах крутит, делая вид, что ставит какие-то пометки в листе собеседования.       — Учитывая обширный список моих обязанностей как помощника руководителя — не менее восьмидесяти тысяч в месяц. Для начала.       — Для начала, — Антон хмыкает себе под нос. — Хорошо, вполне приемлемо. Сколько времени Вам потребуется, чтобы внести вклад в развитие нашей компании?       Арсений садится менее броско, ногу с ноги убирая — засидел, видно, не ожидал, что его столько мурыжить будут. Антон вот тоже от себя подобного не ожидал. Но омеги, вроде, любят непредсказуемых альф? Или это только в бразильских сериалах?       — Учитывая, что отчётность о финансовых результатах компании Вы получаете каждый квартал и ни днём позже — ровно столько мне и понадобится.       — Чудесно, Арсений Сергеевич, — Антон к краю стола тянется, беря с него чистый лист бумаги и протягивая собеседнику. — Придумайте пять способов как я могу использовать этот лист.       — Это лист А-четыре, — Арсений бумагу принимает с какой-то смиренно-скалящейся усмешкой, прокручивая его в руке без особого энтузиазма, — довольно большой, чтобы использовать его, как замену слюнявчика трёхлетнему ребёнку. Это раз. Довольно широкий, чтобы заклеить им маленькое окошко в сельском туалете, чтобы никто не мешал и не пялился. Это два. Довольно объёмный, если согнуть несколько раз, чтобы подложить его под дверь и та не закрывалась от сквозняка — три. Довольно плотный, чтобы использовать его на манер веера в дни, когда кондиционер уже не справляется — четыре. И… Он достаточно белый, Антон Андреевич, чтобы Вы могли беспрепятственно написать от руки распоряжение о моём зачислении в штат Ваших сотрудников…       — А ещё достаточно большой, чтобы я мог написать на нём, куда Вам пойти сразу из этого кабинета, да? — Антон улыбку наглую давит, думая что бы ещё такого сморозить. А после ручку из своих рук Арсению притягивает. — Продайте мне эту ручку за две минуты.       — Для начала зафиксируйте время письменно на бумаге. Всё должно быть честно.       — Арсений, Вы же понимаете, что это не единственная ручка в моём кабинете? — Антон губы облизывает, не в силах ухмылку с лица прогнать.       — Понимаю, но была надежда, что это Ваша любимая.       — Давайте её сюда, я просто пошутил, — он протягивает руку. — Но у меня есть последний вопрос. Что Вы скажете, если я сообщу Вам, что наше собеседование прошло не очень хорошо и Вы мне не понравились как кандидат на эту должность?       Арсений его протянутую ладонь невозмутимо игнорирует, щёлкает злополучной ручкой, демонстративно укладывая её в нагрудный карман рубашки. А в глазах так и читается: «Нет уж, теперь только за деньги».       — Скажу, что Ваши вкусы весьма специфичны.       Антон смеётся тихо:       — Есть такое, — он поднимается с места, ещё раз заглядывает в папку с документами Арсения, собирает их и протягивает ему. — Очень жаль, но Вы нам не подходите. Всего доброго.       — Действительно жаль. Вашу компанию, — Арсений улыбку мягкую в ответ дарит, забирая протянутую папку, и на выход из кабинета идёт, гордо и отчего-то, оставляя шлейф усилившегося запаха ликёра.       Странно это, неужели для храбрости и перед собеседованием хряпнуть успел?       — Ладно, Арсений, извините, — Антон следом за ним идёт, опережая и протягивая руку для рукопожатия. — Я перегнул палку, согласен. Сотрудник мне действительно нужен, а такой как Вы — тем более. Можете приступать к работе с завтрашнего дня. И… насчёт машины, не парьтесь. Там, вроде, пара царапин. Вашу, конечно, жалко, но надеюсь быстро отремонтируют.       Вместо рукопожатия на ладонь с опозданием опускается несчастная и сто раз «перепроданная» ручка. Арсений в глаза смотрит долго и внимательно, а затем всё же кивает, дрогнув уголками губ:       — До завтра, Антон Андреевич.       — До завтра, — Антон двери перед ним открывает, чтобы выпустить из кабинета, смотрит вслед до тех пор, пока Арсений не скрывается в дверях лифта, и всё ещё улавливает запах ликёра. Господи, может он только что взял на работу алкоголика? Постояв ещё пару минут, он достаёт из кармана телефон и набирает номер Эда. — Оформи все необходимые бумаги на этого Арсения. Мы его берём.

***

      Выходные Антона проходят с переменным успехом, потому что всю субботу он просидел в офисе, пытаясь успеть закрыть дедлайны, а вот воскресенье, проведённое на даче у Эда выдалось отличным, как и улов — рядом в машине, наблюдая в окно за проносящиеся пейзажем, сидит очередная омега, чьё имя Антон помнит смутно. Девушка лет двадцати пяти, которая согласилась поехать к нему домой без лишних вопросов, не вызывает особого желания знакомиться ближе.       Антон проверяет время на телефоне, убеждаясь, что час пик уже давно прошёл, разминает затёкшую после долгой поездки шею и сворачивает в сторону ближайшей заправки. Если не залить бак сейчас, то завтра придётся ехать на работу на такси, чтобы не встать где-нибудь посреди города.       Кстати об омегах.       Арсений действительно не подводит. За эти пару недель работы он показал себя с самой лучшей стороны, и Антону даже слегка — всего на полшишечки — стыдно за то, что он так измучил его на собеседовании. С другой стороны, это ведь не он его машину покарябал, верно? К слову, Арсений за это так и не извинился, только причитал около пары дней, что ремонт выйдет в копеечку, видимо рассчитывая на внеурочную премию.       В остальном, работа Арсения Антона вполне устраивает. Не лезет куда не надо, выполняет все свои обязанности и даже не язвит по пустякам — победа. А ещё, как оказалось, пахнет от него алкоголем не потому, что он алкоголик, а потому что ликёр — его естественный феромон. Природа, конечно, та ещё шутница: Антон, будучи альфой, пахнет совсем не брутальными сливками — ему так омеги говорили, а Арсений, который омега, пахнет просто… одурительно.       Да, Антон взрослый человек и вполне готов признать, что с упоением нюхает своего помощника.       Господи, он просто ужасен.       Машина останавливается рядом с одной из колонок, Антон переводит взгляд на сопровождающую его омегу, улыбается коротко и выходит на улицу. Вечерний воздух намного расслабляет и позволяет задышать свободнее — от его спутницы так настойчиво пахнет карамелью, что хочется открыть окно настежь. Он вообще стал замечать, что последнее время слишком ярко реагирует на запахи омег, но списывает всё это на предстоящий в скором времени гон.       Расплатившись на кассе за полный бак, он возвращается обратно в машину. Молодой сотрудник заправки к этому времени как раз заканчивает свою работу, а омега сидящая на переднем пассажирском морщит напудренный нос.       — Не любишь запах бензина? — улыбается Антон, спрашивая без особого интереса — просто, чтобы хоть как-то беседу поддержать.       — Терпеть не могу, — кивает та.       На этом их диалог сходит на нет. Увлекательно, ничего не скажешь.       И собеседница интересная, и цену себе знает.       Антон выруливает на дорогу, но не успевает выехать, как вся машина содрогается под громкий грохот и лязг металла о металл. Первая мысль, мелькающая в голове: «Не может этого быть». Вторая: «Меня за что-то наказывает карма». И финальным аккордом: «Ну, в этот раз, возможно, человек приятный попадётся». Он смотрит в зеркало заднего вида и стонет так вымученно, что омега, до этого верещавшая испуганно, затихает.       — Блять, ну серьёзно? — Антон выползает из машины с таким видом, будто выть готов от безысходности. Он останавливается у бампера, разглядывая масштабы трагедии, а после смотрит пристально на владельца белого Черри с только недавно отремонтированной фарой. Но идти и разговаривать с Арсением он не спешит, вместо этого молча прислоняется бёдрами к задней двери своей ласточки и складывает руки на груди.       Арсений, видимо, первые пару минут норовит притвориться трагично погибшим в кровавом и жестоком ДТП, которое сам же опять своим бампером и спровоцировал — серьёзно, почему? Он ездит задом наперёд? Никто не сказал ему, как правильно? — а потом всё-таки приоткрывает дверь своей машины, уже не так истерично и порывисто, как в первый раз.       А вот выплывает с тем же видом великомученика и агнца, будто это Антон его что тогда, что сейчас в кустах на «танке» поджидает, чтобы впечататься аккурат в задницу машины.       Господи, вот что с ним будешь делать?       — Вы меня преследуете, Антон Андреевич? — видно Арсений приверженец политики, что если драка неизбежна — бей первым и беги. Потому, выйдя из машины, подходить к Антону близко он не спешит. Стоит возле двери, руки на груди скрестив, пахнет своим ликёром чёртовым — кофейным — а рядом в небо живописно утекает дым.       Антон надеется, что это не его Тахо решил попускать кольца.       — Арсений, если я сейчас пойму, что мне придётся потратить на ремонт машины больше, чем в прошлый раз, — он снова подходит к месту столкновения, убеждаясь, что дымит всё таки Черри, — тебе придётся искать другую работу, — договаривает запоздало. — Вот скажи, ты принципиально не смотришь, куда едешь, или у тебя какая-то особая любовь ко мне?       — Вы перекрыли собой всю проезжую часть! Сами у меня на пути материализовались, а теперь угрожаете! — Арсений сопит оскорблённо, дёргаясь резко от какого-то щелчка и шипения, издаваемого его же покалеченной машиной, и к Антону невольно шаг делает, подальше от опасно и подозрительно ведущего себя автомобиля.       А Антон и сам шаг вперёд широкий делает, чуть заслоняя собой это чудо голубоглазое. Но, благо, ничего слишком ужасного не происходит — подумаешь, кажется у Арсения от столкновения мотор задымился. Ерунда какая. Главное, что Тахо стоит себе почти целёхонький, не считая покорёженного номера и стёртой краски. Этой машине, между прочим, и месяца нет, а она уже второй раз собирается в ремонт из-за этого…       — Я даже не знаю, как тебя назвать, чтобы не обидеть людей с ограниченными возможностями, — вздыхает он, оборачиваясь к Арсению. — Учти, мой ремонт оплачиваешь ты со своей зарплаты.       Арсений крылья носа раздувает протестующе, уже голову было вскидывает, чтобы наверняка придумать что-то остроумное и крайне язвительное. То, от чего Антон ночами опять спать не будет, прокручивая в голове, как бы и что он мог бы ответить в той или иной ситуации, будь у него больше времени на сотворение мыслей.       Но в следующее мгновение происходит ещё два новых события: внутри бампера кто-то будто колотит железной трубой по умирающему мотору и из машины Антона возмущённо выглядывает скоропостижно забытая омега, дуя свои пухлые, накрашенные блеском губы.       — Антон? — лямку платья поправляя в нетерпении.       — Антон Андреевич занят, — стервозно выдыхает Арсений, вскидывая в своей извечной воинственной манере подбородок, — он сломал мою машину!       — Ты… — Антон аж возмущения проглатывает. — Ты самый бесячий человек из всех, кого я знаю, в курсе? — а после взгляд на третью участницу этого цирка переводит. — Посиди молча пять минут, я скоро.       Он подходит к машине Арсения, не задавая лишних вопросов, садится на водительское сидение и поворачивает ключ зажигания. Та издаёт какой-то утробный вой, но заводиться отказывается. Антон тихо стонет, прикрывая лицо ладонями и падая им в руль, от чего по улице разносится громкий гудок.       — Поздравляю, — выбираясь из машины, говорит он, — вызывай эвакуатор и такси. На ближайшее время ты пешеход. Я пока гаишников вызову.       Арсений ушами алеет так залипательно, — вот что-что, а эта его реакция намного более приятная, чем извечная душность и закатанные глаза. Хотя, закатись они при других обстоятельствах… у Антона уже сидит омега в машине. К чему эти мысли о коллеге по работе? — а затем сам в машину садится ворчаще, будто проверке Антона не доверяет. Каков наглец. Но даже после его попыток воскресить Черри, та продолжает выплёвывать дым, да и только. Хорошо, что хоть не горит.       Лишь бы не сглазить.       — Вы предлагаете мне, — руками себя демонстрируя возмущённо, — вызывать с пригорода такси и ехать ночью с каким-нибудь сомнительным типом?       Антон брови вскидывает, отрываясь от телефона:       — А меня должно волновать как ты доберёшься до дома? — он спрашивает спокойно и снова возвращается к поиску номера, по которому можно вызвать сотрудников. Но замирает в раздумьях, смотрит на Арсения ещё раз и вздыхает. — Ладно, давай обойдёмся без ГАИ, иначе тебя прав лишат месяца на три точно… в лучшем случае.       Вместо элементарных слов благодарности и хоть каких-либо расшаркиваний, он получает в ответ только настойчивое:       — Подбросьте меня домой. У меня интуиция, я чувствую, что умру в такси!       — Арсений, — Антон смеётся тихо, лицо рукой прикрывая, — ты, блин, издеваешься? У меня такой вечер хороший в планах был. А ты предлагаешь мне… что? Сидеть тут с тобой и ждать эвакуатор, Бог знает сколько времени, чтобы после тебя домой отвезти? И всё это после того, как ты дважды в меня врезался и ноль раз попросил элементарно прощения?       Арсений моргает своими невыносимо голубыми глазами, большими, в обрамлении пушистых и чёрных ресниц, губу закусывает задумчиво, расчехляя, видимо, свой последний и самый стоящий аргумент:       — Пожалуйста?       — Знаешь что? — пыхтит Антон. — Возьми своё пожалуйста, сверни его в трубочку и засунь… — он не договаривает, оглядываясь назад, где из машины снова вылезла омега.       — Антон!       — Блять, да подожди ты! — нервно рявкает он. — Вернись в машину, я вызову тебе такси. У меня тут… форс мажор. Пиздец, — он снова вытаскивает из кармана телефон, заходя в приложение такси и смотрит на Арсения. — У тебя три минуты, чтобы вызвать эвакуатор.       Арсений, суетливо пытающийся разблокировать телефон, который по закону подлости не открылся по фейс-айди — зрелище приятное. Что неприятно — шокировано вышедшая из машины омега, со всеми невысказанными чувствами и удивлением смотрящая на Антона.       — А джакузи с клубникой? — всё-таки немного высказанными.       Рядом преувеличенно насмешливо фыркает Арсений, но стоит Антону только глубокомысленно на него зыркнуть — утыкается, как ни в чём не бывало в экран, наконец-то делая вызов. Вот что перспектива не переться на сомнительном такси с людьми делает.       — Сегодня у тебя вечер без джакузи и клубники, извини, — Антон смотрит в экран телефона, где маячит значок такси, уже спешащий в их направлении. — Но если хочешь, можешь подождать эвакуатор с нами. Будет не менее увлекательно.       — Спасибо, как-нибудь в другой раз, — фыркает девушка.       — Вот и славно, — Антон снова внимание на Арсения переключает. — Ну? Ты позвонил?       — Не торопите меня! — Арсений плечами ведёт нервно, демонстративно показывая экран. — «Нажмите один», говорят! Я нажимаю! А потом меня сбрасывает!       Антон вздыхает тяжело, подходит ближе и спокойно забирает из его рук телефон. Он сам набирает номер повторно, слушает указания и нажимает на двойку, начиная говорить после пары гудков:       — Добрый вечер, нам нужен эвакуатор, да. Улица… хм… — он оглядывается вокруг. — Кажется, семьдесят четвёртый километр. Да, на трассе, у заправки, — выслушивает тихий ответ оператора и кивает. — Спасибо, — а после протягивает телефон Арсению. — Держи. Иногда нужно автоответчик дослушивать. Один для города, два — для области. Мы в области. А городская линия всегда перегружена.       — А не надо меня подгонять, — ну и куда же без закатанных глаз? Как будто они не на заправке эвакуатор ждут, а в порнофильме каком-нибудь находятся на финальных сценах.       Кстати о не свершившемся порнофильме: омега, чьё имя Антон так и не вспомнил, уходит в подъехавшее такси даже не попрощавшись. Видно, обиделась, что Антон предпочёл не её.       — Ну и… сколько нам ждать эвакуатор? — стыд у этого Арсения, видать, тоже в аварии утрачен.       Антон смотрит на него не моргая. Его вообще поражает эта наглость. И если на первых порах это даже мило, то сейчас начинает злить. А нервы у Антона — увы — не железные, как и терпение. Потому он молча ставит свою машину на сигнализацию, разворачивается на пятках и идёт обратно в заправку. Раз уж им коротать тут время, нужно хотя бы кофе взять и сходить покурить. А вокруг тем временем пытаются безопасно выехать другие водители, которым не повезло в столь поздний час нарваться на их аварию.       — Здравствуйте, два латте, — Антон оглядывает витрину с какими-то снеками, шоколадками и уже обветренными хот-догами, морщится брезгливо, но всё же добавляет: — Два батончика ещё, — пальцем тыкает, — вот этих. Спасибо. По карте.       — Что-то ещё? — сияет девушка.       — Нет. По карте, — снова повторяет Антон.       Сегодня что, акция? Выбеси одного Антона по цене трёх?       Оплата проходит не сразу из-за затормозившего внезапно кассового аппарата, но всё же долгожданное «дзынь» позволяет наконец-то покинуть пределы магазина, наблюдая при неспешной ходьбе за замершей, одинокой фигурой между двумя машинами и лёгким дымком. Ну просто картина маслом. Рембрандт бы обзавидовался всем этим играм светотеней и постановке композиции.       — Хорошо смотришься: ходячая катастрофа на фоне разбитых машин — загляденье, — Антон протягивает Арсению один стаканчик с кофе и батончик, улыбаясь уголком губ. — Держи. Я пойду найду, где покурить можно.       Арсений на протянутое смотрит так удивлённо, будто купленный кофе — это да, величайшее чудо Вселенной. А то, что Антон согласился эвакуатор тысячу часов с ним рядом ждать, а потом ещё домой везти — так, рядовая ситуация.       — Спасибо… — на принесённые «дары» в руках своих посматривая внимательно и с проявившейся на губах едва уловимой улыбкой. — Покурите возле колонок, может эвакуатор ждать не придётся.       — Знаешь, с удовольствием, если это поможет заткнуть тебя, — фыркает Антон, кидая на него злой взгляд. Мало того, что вечер испортил, так ещё и характер свой, отвратительный просто, не может контролировать. — Как вообще из такого красивого рта столько грязи может литься? — он не ждёт ответа, медленно уходя за территорию заправки, где курение уже не запрещено.       И только дойдя до угла понимает, что оставил сигареты в машине. Выругавшись себе под нос, возвращается назад, разблокирует машину и садится за руль. А после заводит мотор, глядя на Арсения в зеркало заднего вида, — тот аж дёргается, — и выезжает с заправки, чтобы за поворотом машину оставить и не загораживать больше другим проезд. Есть маленькое желание просто уехать, но Антон его в себе душит — он, конечно, тот ещё козёл, но никогда не поступит так жестоко с человеком попавшим в беду.       Даже если этот человек Арсений.       — За что мне это всё? — Антон тянет вслух, вытаскивая из бардачка пачку и закуривая прямо в машине, открывая окна пошире, чтобы сильно не воняло.       Сколько проходит времени прежде, чем он расправляется сразу с парой сигарет и вспоминает, что у него в машине вообще-то должен быть плюс один, который куда-то запропастился — неизвестно. Но Арсений, похоже, решил и дальше свою линию гнуть и из гордости не идти за отъехавшим за угол Антоном.       Что ж, с одной стороны — его проблемы, а с другой…       Антон вздыхает тяжело, выбирается на улицу и даже на сигнализацию машину не ставит, — всё равно вокруг ни души, кроме работников заправки — перед тем, как вернуться назад. Потерянное звено их нервной команды находится прямо на асфальте возле одной из колонок. Арсений сидит рядом с ней, держась настороженно подальше от машины, и тихо всхлипывает, запихивая в себя батончик почти не жуя, кусочек за кусочком, набивая им забавные щёки и смаргивая слёзы одну за другой. Те стекают по лицу проворными каплями, затекая с подбородка на шею и заставляя его морщиться, утираясь предплечьем. А ещё сёрбать кофе прямо во время всхлипов, давясь латте, но продолжая его пить в тихой, плаксивой истерике.       — Арсений? — Антон ближе подходит в пару шагов, на корточки рядом с ним опускаясь, растерянный совершенно увиденным. — Ты чего? Что случилось?       Арсений глаза резко распахивает свои покрасневшие и заплаканные, с припухшими веками — всё-таки натёр лицо рукавами — и отчего-то дёргается так, будто не Антона, а призрака увидел, закашливаясь от кофе и выпаливая тихо, хрипло совсем:       — Я… у меня… я подумал, что Вы уехали. А у меня ещё и телефон разряжен… выключился…       — Боже… Арсений… — Антон на плечи чужие, дрожащие, смотрит и вздыхает тяжело, кофту с себя стягивая и накрывая Арсения осторожно. — Да я ведь просто за угол перепарковался, чтобы другим не мешать… Извини, что напугал, — он вперёд тянется, руку подавая. — Давай вставай, чудо. Холодно ведь.       Арсений встаёт воробушком поникшим, в кофту объёмную кутаясь едва заметно — явно продрог, а скрыть пытается. Держится за руку Антона своей, она ледяная такая, что даже его, по жизни не мёрзнувшего, пробирает.       — Это Вы извините… я, когда нервничаю, вообще себя не контролирую…       Антон улыбается, как-то неосознанно на себя его тянет, чтобы согреть немного. И снова запах этот ликёрный так в нос сильно бьёт, до головокружения.       — Всё хорошо, — он плечи трёт руками озябшие. — Пойдём в машину, я печку включу, погреешься. Погода сегодня… Идём, — и тянет за собой, из рук не выпуская.       Арсения на особых порывах ветра аж трясёт всего, и Антону хочется отчего-то постараться его понадёжнее от непогоды закрыть, — ночью грозу обещали — но это уж точно будет из ряда вон, да и машина в этом деле действительно поможет гораздо больше.       Антон вообще свои мысли не понимает. Ему бы хоть немного злиться, что томный вечер испорчен. А он двери Арсению галантно приоткрывает, запуская на переднее сидение прямо в своей кофте, а потом уже сам на водительское рядом садится, заводя мотор и печку включая, чтобы нагрелась как можно быстрее.       — Сейчас теплее станет, погоди, — он на заднее сидение перекидывается, дотягиваясь до пледа тёплого, который ещё с прошлых выходных на природе тут лежит, сам к Арсению тянется, чтобы ещё и в него закутать. — Ну ты чего так испугался то? Там на заправке люди есть, мог хотя бы к ним подойти за помощью.       — А я соврал Вам на собеседовании, Антон Андреевич, что стрессоустойчив… — Арсений выдыхает уже без былых высокомерных интонаций, улыбается мягко, сразу в два слоя ткани поверх своей одежды кутаясь, уютный такой внезапно, глаза прикрывающий от потихоньку начинающей выдыхать горячий воздух печки. — Спасибо…       Антон усмехается тихо:       — Спасибо, что предупредил сейчас, а не когда на работе произошёл бы какой-нибудь очередной пиздец, — он по магнитоле щёлкает, включая какую-то музыку с блютуза телефона. — Давай мобильный, — руку протягивает, — на зарядку поставлю. Нам тут ещё часа полтора точно куковать.       Арсений в карманах рыскать сразу же начинает согласно, забавно так в коконе своём извиваясь, будто бы только-только родившаяся бабочка. И бледнеет на глазах с каждым мгновением поисков, всё больше и больше.       — Телефона нет…       — В каком смысле «нет»? — у Антона по ощущениям глаза на лоб лезут. — Ты потерял его, что ли?       — Я пойду поищу, — Арсений на вопрос упёрто не отвечает, губы поджимая стыдливо и теперь ёрзая уже от попыток выпутаться. — Это всё из-за нервов!       — Ну куда ты собрался? — Антон его за плечо хватает, останавливая от этих шибуршений безрезультатных. — Конечно, из-за нервов. Твоя рассеянность тут не при чём, — он улыбается, головой качая. — Сиди, пожалуйста, грейся. Я сам схожу.       Он выходит из машины прежде, чем успевает услышать ответ. Думает, пока идёт назад к заправке о том, какого чёрта он вообще на всё это согласился. Это ведь Арсений второй раз его машину покалечил, верно? Верно. Так зачем Антон с ним носится? Мог бы уже к дому подъезжать и размышлять, где первым делом разложит очередную омегу.       Рядом с колонкой, у которой он недавно нашёл Арсения, поблёскивает в свете уличных фонарей экран телефона, и Антон вздыхает с облегчением. Ну, хотя бы никто не стащил — будто тут есть кому стаскивать. Он подбирает его с земли, осматривает на целостность и идёт обратно к своей машине, забираясь на водительское сидение.       — Держи, — протягивает Арсению его пропажу, а после и зарядный провод. — Выронил, похоже, когда у колонки сидел.       — Похоже… — Арсений кивает с тихим вздохом, наконец-то подключая к источнику питания своё устройство, а потом добавляет с неким сомнением, будто сам не знает, для чего Антону говорит: — Я ещё и батончик уронил, пачку раскрывая… но он меньше пяти секунд пролежал, я на него сразу подул…       — Арсений, скажи честно, тебе пять?       — Невежливо спрашивать у омег их возраст, Антон Андреевич, — фыркает тот с наигранной сучливостью.       — Чудик, — беззлобно фыркает Антон, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза. — Можно просто «Антон», мы же не на работе. Ты мне лучше скажи, как ты умудрился второй раз в меня въехать?       В машине повисает интригующая тишина, и только шумное сопение до сих пор слегка заложенного носа Арсения её нарушает. Он на кресле елозит, укутываясь понадёжнее, тоже на спинку откидывается задумчиво, а потом плед себе на голову закидывает, как мантию невидимку, к окну со своей стороны отворачиваясь.       — Заднюю и переднюю передачу путаю. Отстаньте.       Антон усмешки тихой сдержать не может.       Ну что за чудо?       — А я раньше лево и право путал, — говорит он тихо, глаза прикрывая. — Однажды въехал в столб, вместо поворота.       Арсений смеётся впервые за всё это время, бархатисто так и приятно, мурашки странные на коже зарождающе, переходя на фырчащие выдохи. Плед с головы скидывает всё-таки, переводя на Антона лучистый взгляд.       — Ужасно, как можно путать право и лево? — и в голосе столько веселья и мягкой издёвки, что даже не раздражает.       — Да я сам без понятия, — Антон тоже хихикает. — Ты свою машину то запер? У тебя там ничего ценного нет?       — Запер, конечно, — Арсений брови с таким видом вскидывает, будто это не он свой телефон чуть не потерял и батончик с земли в истерике схомячил. Но Антон не осуждает, просто рад, что не придётся никуда вылезать из машины третий по счёту раз. — Ещё когда Вы в магазин пошли.       — Может перестанешь мне «выкать»? — Антон к своему телефону тянется, проверяя уведомления, делает музыку чуть громче и вздыхает. — Не обязательно вести себя так, будто я тебя тут насильно держу. Это я так… к слову. Проверь лучше, не звонили ли из службы эвакуации.       — Даже во внерабочее время Вы остаётесь моим начальником. Я и так слишком много себе из-за стресса позволил, не хочу схлопотать увольнение, знаете? Мне ещё машину чинить, — Арсений уголками губ улыбается хитро, телефон, наконец-то включившийся, разблокируя и с неудовольствием посматривая на пустое окно уведомлений. — Пока нет. Долго они так ехать могут? Впервые в жизни вызвал.       — Во-первых, я не собираюсь тебя увольнять, — Антон руками разводит. — Во-вторых, меня все, кроме тебя, в офисе на «ты» называют. И в-третьих, я, вроде, уже говорил, что ждать долго. Они до двух часов ехать могут, в лучшем случае.       — И тебя устраивает то, что твои работники с тобой себя так панибратски ведут?       Антон кивает:       — Вполне. Я ведь сам позволяю. От того, что мои сотрудники общаются со мной на «ты», они хуже работать не начинают. А я за комфортную атмосферу в коллективе.       — Комфорт обеспечивают не местоимения, — выдыхает Арсений душно, добавляя всё же спустя несколько секунд запинки: — Но в твоей компании он действительно есть. Ладно.       Его телефон внезапно загорается, знаменуя о входящем звонке. И он чуть ли его с панели не сбивает — так резко дёргается к источнику звука.       — Алло? Да? Да! А… какой километр? — на Антона смотря взволновано.       — Семьдесят четвёртый, — Антон в окно пальцем тыкает, где на дороге знак виден.       — Семьдесят четвёртый! — вторит Арсений его словам, нос свой кнопочный задирая демонстративно, мол, не нужны ему эти знаки, он уже всё и так узнал и ответил. — Четвёртый, не седьмой. «Че», буква «че» — четыре. Четыре! Семьдесят четвёртый километр! Нет, не семьдесят седьмой…       — Арсений, — Антон к нему тянется, телефон осторожно забирая и из машины выныривая, чтобы связь лучше ловила. — Да. Семьдесят четыре. Верно. Мы вас уже час ждём. Можно как-то быстрее? Спасибо, — на том конце говорят что-то про пробки и загруженность, но он уже не слушает, возвращаясь на место. — Сказали будут через двадцать минут.       — Хорошо… — Арсений шелестит облегчённо так, пальцами в волосы зарываясь, но даже испорченная, ранее аккуратная, укладка ему к лицу. Поразительно. — Спасибо, — руки направляя к горячей дуйке.       Неужели ещё не отогрелся? В машине сауна.       — Да не за что, — Антон улыбается мягко. — Можно вопрос? Ты чё вообще за городом делал в такое время? Не стрёмно одному… по лесу… Пусть даже на машине, но… Мало ли какие придурки на дорогах бывают.       — Да как-то не задумывался… я же на машине, не пешком, по автостраде, — Арсений плечами пожимает, улыбаться отчего-то начиная загадочно. — К родителям ездил в гости. На именины старшей сестры. А ты никак волнуешься за своего помощника?       — Я волнуюсь за своего знакомого и очень привлекательного омегу, — Антон плечами жмёт, видя как со стороны трассы эвакуатор подъезжает. — Наконец-то. Посидишь тут? Я сам с ними договорюсь. Только дай ключи от машины.       Арсений замолкает почему-то резко, куда угодно смотря, но только не в упор на Антона, как обычно любит, чтобы глаза в глаза, из кармана брюк ключи свои доверительно достаёт и ему протягивает, укладывая в предложенную ладонь.       Подушечки пальцев у него уже не настолько ледяные, как были в начале, но всё ещё холодные, Антону достаточно мимолётного касания, чтобы уловить — и это так странно. Но ещё страннее мысль, смог бы он эти руки в своих отогреть, если ещё и дышать на них в процессе?

***

      Очередной будний день плетётся себе медленно, но без проблем, как по маслу, из окна кабинета Антон со спокойствием удава рассматривает свою подправленную и довольную жизнью машину — да он за собой так не следит, как за своей «малышкой» Тахо. Её первозданный вид греет душу и успокаивает сердце.       С момента второй прицельной аварии за этот месяц и профессионального тюнинга, Антону машина Арсения мерещится уже везде. Но он, видимо, за все свои грехи в этой жизни уже ответил. Так сказать поплатился.       По крайней мере, хочется в это верить.       По крайней мере, пока машина Арсения в ремонте, а сам он ездит домой на такси.       Хотя, говоря откровенно, те непредвиденные пару часов ночи, — когда вместо интересного времяпровождения со знойной красоткой, Антон делал знойной температуру в салоне, чтобы отогреть Арсения — выдались очень даже удачными. Он старается себе не признаваться, но после того из ряда вон выходящего события, на переднем пассажирском сидении стало как-то подозрительно пусто.       Теперь не хватает рядом человека.       И он бы мог обманываться тем фактом, что в тот день в его машине сначала, так-то, была та самая девчушка. Но Антон не может настолько нагло лгать сам себе, он же не придурок. Или всё-таки придурок, раз не придёт к какому-то чёткому выводу, что с ним вообще происходит и что он чувствует?       А неважно. Ничего не важно. Нужно работать.       Но заняться работой не выходит, потому что в кабинете раздаётся настойчивый такой стук, заставляющий слегка дёрнуться и поднять глаза.       Антон вздыхает, садится ровнее и зовёт громко:       — Выграновский, я знаю, что это ты! Кроме тебя мне двери никто не выносит! Заходи!       — Антон! Сегодня мы идём в бар! — Эд заходит в кабинет с такой мрачной физиономией, что впору было бы подозревать, что у него всё-таки умер кто-то из его обширных родственников. Но у него пол лица как-то подозрительно горит, и при дальнейшем, близком рассмотрении видно красный, вспухший на коже след ладони. Добротный такой, все пальцы отлично отпечатались, как по трафарету.       — Ого! — Антон глаза щурит подозрительно, пока Эд задницу свою в кресло напротив усаживает. — Неужто нашему мачо дали отворот-поворот? Ну, рассказывай, — он руки на столе складывает в полной «боевой» готовности. — Опять к бухгалтерше клеился?       — Да щас! Она вроде как в положении, но пока скрывает, так что на охоте: в поисках отца ребёнку. Я к ней теперь и на расстояние пушечного выстрела не подойду, — Эд морщится в досаде, расстроенно вспоминая, какая там грудь пятого размера за некрепкими с виду пуговицами блузы прячется, и воздух ладонями раскрытыми жамкает, сникая совершенно. — У меня должен был сегодня быть такой горячий вечер, Тох… я уже всё себе придумал, размечтался, ну разве так можно себя вести?!       Антон вздыхает тяжело. Иногда он не может уследить за ходом мыслей Эда. Ладно, в основном он не может всегда.       — Какие-то пояснения будут? — уточняет он. — Кто этот бессовестный или бессовестная? И при чём тут твои планы? Опять хуйню какую-то ляпнул?       — Ну как кто? Я Арсения уже месяц почти окучиваю! — Эд щеки касается украдкой, морщась от, видать, до сих пор горящей кожи. — Думал сегодня, что наконец-то иду на посадку, ну реально, сколько можно над ним круги наматывать? Он в инсте скоро трусы в какой-нибудь фотосессии снимет и тоже назовёт «ню-искусством», а нас всех животными! Но не суть… целый день с ним сегодня флиртовал и взглядами перекидывался, Тох! Он меня жрал буквально! У меня на это чуйка! Губу ещё так кусал свою…       — Стой, стой, стой, — Антон руку вверх поднимает, перебивая и прося замолкнуть. — Ты… к кому подкатывал? Эд, ты ведь знаешь, что я тебя очень люблю как друга, но ты, блять, охуел?       — Да в смысле? Ты мне сказал, чтобы я не трахал его в первый день! А я уже месяц не трахаю!       — Я тебе сказал вообще его не трахать, придурок!       — Извини, мой мозг удаляет травмирующие воспоминания! — Эд хмыкает с улыбкой широкой и вальяжной, морщась в ту же секунду из-за той же пощёчины. — Ну так вот! Он сегодня реально готов был, Тохиш, задницей своей этой крутил, глазами хлопал так однозначно, на все мои реплики отвечал! А потом просто взял и всё обломал! Хотя… может я реально пизданул чёт в конце и поспешил? Завтра что ли попробовать…       Антон закипает. Медленно так, как старый советский утюг. Сам не понимает почему, но в груди такое чувство мерзкое разрождается и даже не по отношению к Эду, а скорее к тому, что Арсений на все эти грязные подкаты отвечал.       Он ведь не из таких, верно?       — Значит так, Эд, никаких завтра не будет, усёк? — Антон с места встаёт. — Ты больше даже на шаг к Арсению не подходишь и руки свои к нему не тянешь.       — Да ты чего, Тох? — Эд брови в искреннем недоумении вскидывает. Его тоже понять можно, пришёл другу пожаловаться о привычных им двоим вещах, а теперь какую-то выволочку странную получает — никогда прежде такого не было. — Ну может я реально переборщил сегодня, но я просто разогнался прям, думал, что уже всё, рыбка на крючке…       — Ты меня не слышал? — у Антона голос невольно жёстче становится. — Я сказал тебе руки от Арсения убрать. Больше даже не вздумай к нему лезть, понятно? И вали давай работать, у тебя смена до шести. Хули ты хуи пинаешь ходишь? Вперёд.       — Да у меня ж перерыв был… Ладно, Тох, я тогда пошёл, — Эд с места поднимается в полных непонятках, громко бошку на затылке ногтями шкребёт и реально к двери подходит, приоткрывая её и добавляя уточняюще: — Так мы сегодня что, в бар не идём?       — За работу живо! Я тебе такой бар сейчас устрою! Совсем, блять, распоясались! — рявкает Антон. — И Попова ко мне в кабинет!       Дверь захлопывается так резко и стремительно, что Антона аж потоком прохладного ветра обдувает. А уже через несколько минут, ощущающихся маленькими вечностями, в двери вновь стучат, но деликатно и выверено, чётко три стука каждый чёртов раз — точно Арсений.       — Войдите! — Антон всё ещё от разговора с Эдом не отошёл, потому и голос грубый, басит слегка.       Арсений вплывает в кабинет прямо лебёдкой. Антон бы этого лебедя, да в яблоках… но надо бы хоть как-то совладать с собой. Не гореть двухметровым столпом пламени.       Надо бы, но не получается.       — Антон Андреевич, вызывали?       Антон его взглядом внимательным окидывает, снова запах ликёра улавливая и морщась непроизвольно — слишком ярко сейчас всё ощущается. И злость тоже. Именно из-за неё — никак не из ревности глупой совершенно — Антон из верхнего ящика стола распечатанное заявление достаёт, кидая его на стол перед подошедшим ближе Арсением.       — Садитесь. Пишите.       Тот замирает на месте сконфуженно совершенно, на документ смотрит, глаза свои темнеющие в ответном возмущении сощуривая. А после его же на Антона переводит, на стол ладонями своими уперевшись, хмыкая демонстративно громко.       — Не буду. На каком основании?       — На основании нарушения рабочей этики компании, которая прописана у Вас, Арсений Сергеевич, в трудовом договоре, — чётко произносит Антон. — У нас запрещены любые отношения на работе.       Арсений выпрямляется во всю высоту своего роста, зрительный контакт держит упёрто, будто от него зависит дальнейшее развитие беседы.       Будто это Антон тут в чём-то виноват!       — Клевета, Антон Андреевич. Не нашли ничего более подходящего, чтобы уволить меня? Решили не заморачиваться?       — Арсений Сергеевич, у Вас два варианта: написать по собственному или вылететь отсюда по статье. Во втором случае Вас вряд ли ждёт нормальная работа в другом месте, — Антон сам зрительный контакт прерывает и спокойно на место своё отпускается. — Зато сможете свободно продолжать свои похождения с местными сотрудниками.       У Арсения мимолётная догадка лицо озаряет, и вот уже губы трогает злой и разочарованный оскал.       — Вот как, солидарность альф, да, Антон Андреевич? Давайте сюда ручку, я в подлом коллективе находиться не намерен! — и садится в кресло напротив абсолютно уверенно, ещё сильнее концентрированным запахом ликёра обдавая.       Да что ж такое?       Антон ручку молча из подставки достаёт, протягивает её Арсению и только после этого над его словами задумывается.       — Чего? — переспрашивает он. — Какая ещё солидарность?       — Альф, — чётко и громко повторяет Арсений, будто для плохо слышащих, ручкой уже активно на бумаге ФИО своё выводя.       — Каких… ты о чём вообще говоришь? — Антон с места встаёт, обходит стол и над Арсением нависает, теперь уже сам руками в столешницу упираясь. — Арсений.       А тот замирает на месте, будто в ловушке в момент оказываясь. Но голос твёрдый абсолютно, не тушуется даже в момент, когда его макушка грудной клетки Антона касается.       — Ну как о чём, Антон Андреевич? Не делайте из меня идиота. Ваш друг, по всей видимости, прибежал к Вам, нажаловался на то, что я ему отказал, а Вы, отстаивая его честь, решили показать мне моё место. Очень мило с Вашей стороны, Эд должен быть счастлив, что у него есть такой надёжный товарищ. Ставьте подпись, я написал, — расписываясь размашисто в самом низу заявления.       Антон совсем теряется в происходящем. Ещё и запах этот ликёрный будто успокоиться помогает в момент. И он уже не так сильно хочет рвать и метать всех неверных.       — Арсений… — он выдыхает тяжело, переносицу пальцами трёт и заявление забирает, рассматривая его. — Мне Эд сказал, что ты с ним флиртовал… Я… не стал бы увольнять тебя, потому что ты… другу моему отказал? Что за бред вообще?       — Ах, вон как? Флиртовал с ним, значит? — Арсений в кресле порывисто разворачивается, чуть ли не шипя от накала эмоций. — А вот пусть будет так, раз Вы уже всему обо мне поверили! Но почему же Ваш друг, флиртующий направо и налево, всё ещё места рабочего держится? Блат? Ставьте мне подпись, Антон Андреевич, я увольняюсь!       — Потому что мне плевать, с кем флиртует Эд! — это срывается прежде, чем Антон успевает обдумать. Он глаза прикрывает пристыжённо, сам себе признавая, что да, чёрт возьми, ревнует.       Арсений сгладить этот позорный момент не помогает совершенно, усугубляет всё только сильнее, голову вскидывая с всё тем же прищуром, но уже скорее пытливым, на него глядя заворожено:       — А с кем я… значит не плевать?       — Нет… то есть, да, то есть… — Антон вздыхает обречённо так. — Не плевать. Да! Потому что ты… ты… Ты во всём виноват, ясно? Свалился на мою голову как гром среди ясного неба!       — Не свалился… врезался, — Арсений поправляет будто специально, душно так, не скрывая смешок, а сам с кресла встаёт неспешно, смотрит на него внимательно так, испытующе, сменяя, видно, гнев на милость. А у Антона ликёр этот кофейный нос дразнит до дрожи по всему телу. — Так Вы… уволите меня, Антон Андреевич? Я бы не советовал… лучше ведь, если я буду у Вас под присмотром, не думаете? — выдыхая на полтона тише.       Антон смотрит на него внимательно, а дыхание сбивается напрочь. Нужно срочно выйти или Арсения прогнать, пока оба глупостей не наделали. Впрочем, с ним бы Антон с великим удовольствием занялся глупостями…       Да, он всё ещё ужасен.       — Извини, — он заявление рвёт, в ведро выбрасывая, подходит чуть ближе и запах вдыхает полной грудью. — Тебе лучше к работе вернуться…       — Да… меня действительно ждёт работа… — Арсений шелестит едва-едва слышно, а сам с места своего ни на миллиметр не сдвигается, смотрит в глаза гипнотически, а после медленно, будто в слоумо, взглядом своим на губы соскальзывает.       Антон это будто физически ощущает, замирает на пару секунд, но всё же подаётся вперёд, целует несмело, — будто девственник какой-то ей Богу! — руки на затылок Арсения перекладывая и притягивая ближе, чтобы углубить поцелуй.       Касания ощущает ответные, пальцы прохладные мириады мурашек по коже разгоняют, Арсений так в волосы короткие на затылке зарывается, что впору рычать, но любые проявления глушатся мягкими и бархатистыми губами.       Арсений приоткрывает слегка рот, язык Антона хозяйничать впуская, выдыхает судорожно, на каждое движение его по дёснам и нёбу вздрагивая с тихим, волнующим мычанием, на носочки приподнимаясь от усердия.       — Арсений… — Антон дышит тяжело, отстраняясь, чтобы воздуха ртом глотнуть и снова в долгий поцелуй его утянуть, руками беспорядочно по телу блуждая, пробираясь кончиками пальцев под рубашку, и снова отстраниться, взгляд поймать и губами по подбородку к шее спуститься, слегка кожу прикусывая, запах этот невозможный, с первого дня покоя не дающий, вдыхая, в желании полностью им пропитаться.       Арсений стонет призывно, приглушённо, губу свою нижнюю покусывая, похоже, чтобы хоть как-то голос контролировать, но Антона уже от этого ведёт так сильно, что хочется поступать до одури безрассудно. Хочется делать всё что угодно при условии, что Арсений будет оставаться в его руках.       А тот только сильнее льнёт, ладонями подрагивающими по плечам с нажимом проходясь, на спину в страстном порыве переходя, царапая ткань, отдалённо цепляя ощущениями кожу, голову назад запрокидывая, чтобы больше доступа открыть, себя Антону продемонстрировать — он это стремление видит, сутью своей чувствует, запах этот густой вдыхает поплывше.       Тут уж не ошибиться.       Антон себя в пространстве ощущать перестаёт от происходящего. Он только пальцами подрагивающими слегка к брюкам Арсения тянется, чтобы ремень расстегнуть и с пуговицей справиться. К столу его слегка подталкивает, вынуждая бёдрами упираться, и снова в глаза поплывшие — такие же как его собственные — заглядывает с немым вопросом. Если Арсений сейчас скажет остановиться, он прекратит.       Но Арсению, похоже, сейчас не до разговоров. Он только тянется к его губам своими, припухшими, в нетерпении, дышит так сбито и шумно, на носочки опять поднимаясь — Господи, как же Антона это его действие напрочь из колеи вышибает — и языком своим остреньким и горячим по контуру проходится, от одного уголка губ к другому, опаляя очередным требовательным стоном и кусаясь, едва-едва совсем, но и этого достаточно, чтобы умереть на месте.       Антон его под бёдра подхватывает, на стол усаживая, штаны вниз стягивает вместе с боксерами и зависает, разглядывая, любуясь буквально. А после к губам снова прижимается, пуговицы на рубашке медленно из петель вытаскивая, чтобы следом поцелуями перейти на медленно открывающиеся участки кожи, усыпанные мелкими родинками. Арсений красивый невероятно, настолько, что дыхание перехватывает в желании его всего себе присвоить, чтобы никто другой больше не пытался даже подойти — Антон и не думал никогда, что на такие мысли способен.       А Арсений будто о том же думает, льнёт так волнующе и открыто. И бёдра у него такие горячие, он ими в бока вжимается сильно так, плотно, и Антона будто обжигает, распаляет, грозится расплавить к чёртовой матери.       А ликёрный запах только гуще становится, ощутимее, собой кабинет заполняя, пьяня совершенно незаконно, пока Арсений раздевать себя помогает, покорный такой, податливый, только для Антона, здесь и сейчас, и в дальнейшем — Антону хочется, чтобы он всегда таким был только для него и ни для кого больше.       Он ниже губами спускается, вынуждая спиной назад откинуться, выцеловывает дорожку вниз, к члену, дышит тяжело и губы облизывает в предвкушении. Но замирает на какое-то время раздумывая, взгляд вверх поднимает и выпрямляется резко с ухмылкой на лице. За бёдра Арсения со стола стаскивает, избавляется от его рубашки и спиной к себе разворачивает, в этот раз грудью к столу прижимая. Губами на шею опускается, дорожку поцелуев вниз до лопаток проводя. Чувствует, как Арсений трепещет, стоит только на загривок его просто подышать — и это задохнуться заставляет, забыть, как дышать на долгие мгновения.       Арсений гибко на столе разлёживается, гнётся в пояснице, лопатки острые напрягая, не противится совершенно, даёт Антону крутить его так, как тому только захочется. Доверяет. И Антон только от этого съесть его всего готов без остатка. А когда Арсений ноги свои стройные в стороны широко разводит — не просто съесть, сожрать. По-животному и несдержанно.       Антон ниже спускается, позвонки губами пересчитывает, носом по ложбинке проходит и запах вдыхает снова, с ума сводящий и заставляющий внутри всё дрожать, вместе с пальцами на руках, которыми он ягодицы эти упругие шире разводит, чтобы языком по сфинктеру провести, смазку на вкус пробуя и дурея ещё сильнее от ощущений.       — Ах! — Арсений стонет сладко и шумно, сразу же мычать начиная, рот свой красивый не менее красивой рукой зажимая — Антон бы сам хотел, чтобы лишний раз их мягкость ощутить и жар дыхания, но не разорвётся. Да и бёдрами Арсений дёргает так просительно и настойчиво, что род занятий менять уже нет желания, не тогда, когда от напряжения сладкого из сжавшегося сфинктера пару капель смазки вниз, по бёдрам срывается.       Антон их траекторию отслеживает, а после языком собирает, снова выше возвращается и лижет колечко мышц снова. Кончик языка внутрь пропускает, а руку одну на член Арсения перекладывает, двигая ей в такт самому себе. Он на мысли себя глупой и несвоевременной совершенно ловит, что никогда прежде подобного ни с кем не делал — как-то желания не было — и от этого только хуже становится, потому что у самого в штанах тесно до низкого рыка.       И как же кроет от того, что он буквально физически ощущает, как Арсений от его рычания ягодицы свои округлые поджимает, чтобы после расслабиться с просящим всхлипом, на столе твёрдом поёрзать неприкаянно, толкнуться в ладонь Антона, трясясь всем телом от каждого мазка широкого и длинного языка, вышёптывая что-то совершенно неразборчивое, но невероятно горячее с уловимыми, хриплыми: «Даааа» и «Господи-боже».       И Антон рукой чуть быстрее двигать начинает, языком всё глубже проникая. А Арсений сам подаётся то назад, то вперёд, звуки издаёт бесконечно пьянящие, которые даже с попытками сдерживаться наверняка в коридоре слышны. У сотрудников явно возникнут к ним некоторые вопросы, но на это так плевать сейчас — всегда. Не плевать только на Арсения, бесконечно желанного, податливого, невероятного просто.       — Антон! Ммм… — Арсений скулит призывно в мольбе бесконечной.       Антону хочется на любой его каприз действием отвечать, всё выполнять, лишь бы он так же дышал сорвано и всхлипывал-всхлипывал-всхлипывал в перерывах между стонами, ногами по полу вышагивая, подрагивающими абсолютно, в стороны сильнее разводящимися в бессилии перед желанием и языком. Арсений течёт так, что у него уже весь подборок от смазки блестит, кожу щекочет, запах этот одуряющий забивает нос до расширяющихся зрачков.       Антона, похоже, приворожили — по-другому всё это не объяснить. Как и то, почему он сразу не останавливается, когда чувствует в кулаке горячую и вязкую сперму, и как Арсений в оргазме изгибается и стонет задушенно, изнеженно обмякая на столе.       Антон отстраняется медленно, выпрямляется и к столу своему отходит, чтобы пачку салфеток влажных достать, назад вернуться и Арсения бережно обтереть. А тот не шевелится почти на столе на этом, дышит только всё ещё тяжело и ждёт покорно пока Антон брюки его, спущенные до щиколоток до этого, назад натянет.       — Ты как? — Антон улыбается, склоняясь над ним и поцелуй на плече оставляя.       — Если… — Арсений отдышаться пытается, руку дрожащую приподнимая и ласково кончиками пальцев уха его касаясь. — Если бы я знал… Боже, если бы я знал, что какой-то флирт с Эдом приведёт меня к этому… я бы действительно ему подыграл намного раньше…       Антон смеётся тихо:       — Ну… ты мог не пользоваться этой сложной схемой и сразу прийти ко мне, но так не интересно, согласен, — он за плечи Арсения тянет, к себе лицом разворачивая и целуя в губы. — А ты тоже… — и не договаривает, совсем тушуясь. Потому что — что тоже? Тоже сошёл с ума и думаешь, что встретил своего истинного в аварии.       Да Антон в этот бред даже не верил никогда, Господи! У него просто бушуют гормоны.       Или он просто идиот. Что вероятнее.       — Не знаю… — Арсений будто улавливает его мысли, на стол присаживается устало, ладонью щёку его накрывая. Наконец-то тёплой. Но что-то Антону подсказывает, что ненадолго. — Но меня к тебе очень сильно тянет.       Антон улыбается, ещё ближе вставая и к себе его притягивает, обнимая бережно так, как никого, кажется, в жизни не обнимал.       — Меня к тебе тоже, — выдыхает тихо. — Хочешь… отвезу тебя домой? — он отстраняется, чмок на носу оставляет и руки эти изящные в свои перехватывает. — Заодно поговорим по дороге, м-м?       Арсений жмётся к их рукам носом, даже не скрывает тот факт, что запах их смешанных феромонов вдыхает сыто, и кивает мельком, улыбаясь согласно.       — Хочу… — поцелуй оставляя на костяшках.       — Тогда собирайся, — Антон назад отходит, рубашку его с пола поднимая и протягивая. — Ты голоден? Можем заехать куда-нибудь перекусить.       Арсений забирает её с тихим, волнующим сердце смешком, обратно надевая и пуговицы начиная проворно застёгивать, чинно так и благородно, будто они только что никакими непотребствами в кабинете на занимались.       — Можем перекусить у меня. У меня дома мясо по-французски. Соблазняет? — подмигивает весело.       — Сам готовил? — Антон губы облизывает, потому что нормально не ел со вчерашнего вечера, и предложи ему Арсений сейчас поесть риса, на который у него аллергия с самого детства, он бы всё равно согласился. — Уже готов пустить меня к себе домой? А вдруг я какой-то маньяк? — и хихикает тихо.       — Обидно, конечно, будет, если ты убьешь меня до зарплаты, но я буду являться к тебе привидением по ночам и доведу до невроза, — Арсений воротник рубашки поправляет, оставляя на шее Антона лёгкий поцелуй, и добавляет с опозданием: — Сам готовил. Поехали?       — Поехали, — вторит Антон, направляясь к выходу из кабинета.       Пока они идут по уже полупустому, но всё ещё не опустевшему до конца офису, коллеги кидают на них взгляды, от которых и самому сбежать хочется, и Арсения укрыть — Антон просто терпеть не может излишнее внимание к себе и своей личной жизни. И если раньше вся его личная жизнь заканчивалась на случайных связях, то сейчас всё иначе.       С Арсением хочется по-другому — правильно.       — Арсений, — зовёт он, когда они оба в машину садятся, пристраиваясь и выезжая с парковки, — я хочу пригласить тебя на свидание… И… бля, я понятия не имею как это делать…       Арсений смотрит так удивлённо ему в глаза, улыбается открыто и искренне, ему отчего-то признаваться в этом совершенно не стыдно, хоть нервишки и шалят в моменте. А он только бедра Антона вскользь ладонью касается, гладит мягко, выдыхая с энтузиазмом и смешинкой:       — Какую кухню ты любишь?       — Ты будешь смеяться, если я скажу, что обычно хожу в бургерные? — Антон взгляд на него кидает короткий и поясняет тут же: — Я рос в достаточно бедной семье и с детства не привык к чему-то из ряда вон. Кто-то на моём месте, заработав первые большие деньги, уходит во все тяжкие, а мне… это не интересно, что ли?! — он останавливает машину на светофоре. — Чтобы ты знал, все мои рубашки стоят дешевле, чем одна твоя.       В большие окна машины ниспадают огни города, отражаются искрами в глазах Арсения. Тот смотрит безотрывно совершенно, и столько в этом взгляде чего-то необъяснимого, обещающего Антону это пресловутое «долго и счастливо», обласкивающего с ног до головы вниманием и умилением.       — Брендовая одежда — это мой криптонит, — усмехается он мелодично, неожиданно откровенный разговор поддерживая: — А ещё я обожаю картошку по-деревенски.       — Тогда тебе понравится у меня дома, — Антон взгляд на дорогу переводит. — Там куча дорогих шмоток, которые я не ношу. Опережая твой вопрос — нет, я их не покупал. Обычно мне что-то дарят, но мне… жалко носить? Можно уже музей открывать или ярмарку…       — А чего жалко? Боишься испортить?       — Даже не знаю, если честно, — Антон плечами ведёт. — Наверное, просто не вижу смысла тратить на одежду кучу денег, когда могу вложить их во что-то стоящее. Например, в постройку дома. Как-нибудь отвезу тебя туда, правда там пока только голые стены без окон… А насчёт одежды… Как будто не моё это всё. Я себя в масс маркете уютнее чувствую.       — На тебе любая одежда смотрится дорого, — Арсений шелестит мягко совсем, так по-домашнему и уютно, что сердце щемит в груди. — Главное, чтобы ты себя комфортно чувствовал, остальное не важно. И… я бы с удовольствием посмотрел на эти голые стены, — он к окну отворачивается молчаливо, и даже в сумраке опускающейся на город ночи видно, как горят у него уши. И это невероятно красиво.       Антон руку его на ощупь ловит, в своей сжимая, к губам подносит и поцелуй на костяшках оставляет.       — Поехали на выходных? Там есть небольшая пристройка, можно на ночь остаться и на природе отдохнуть… — он говорит это так, будто они уже твёрдо решили, что вместе, и не по себе как-то становится от мысли, что Арсений может его осадить, спустить с небес на землю. — Если желание будет… — всё же договаривает тише.       — У меня покупка зимой такая странная произошла… — Арсений руку его покрепче перехватывает. — Очень понравились две садовые жабки. Обычные такие, прикольные… но куда их в квартиру? А вот возле дома… можно будет и поставить.       — Даже спрашивать не буду, зачем ты их купил, — Антон улыбается, головой качая. — Но я вообще в декоре не разбираюсь, так что если ты говоришь, что они подойдут, то хорошо… Мы, кажется, приехали, — он машину останавливает напротив многоэтажки, когда точка на навигаторе оповещает, что маршрут окончен.       — Да, второй подъезд, не передумал зайти? — и щурится так задорно и хитро, до сих пор руку из своей выпускать не намереваясь.       — Если ты не передумал меня приглашать, — Антон на телефон отвлекается, на который приходят несколько сообщений в групповом чате. Обычно они с парнями обсуждают там всякую ерунду вроде футбола, билетов на матч или очередного тупорылого боевика, который точно лучше не смотреть в компании пассии на вечер.       Потому и в этот раз Антон совершенно спокойно открывает несколько голосовых сообщений подряд, абсолютно без задней мысли и памяти о том, что телефон ещё и к блютузу машины подключен. И замирает тут же, на первых словах:       «Ну, чуваки, кто какие ставки делал? Я, конечно, на всё рассчитывал, но не на то, что босс тоже в споре участвует. Прикиньте, Казанова наш, местного разлива, Попова прямо у себя в кабинете разложил. Если кто на него ставил…»       Антон сообщение выключает так и не дослушивая до конца. Телефон блокирует и на Арсения, замершего, взгляд испуганный переводит.       — Арсений, я не…       — Знаешь, Антон… — Арсений перебивает прицельно, дверь машины открывая и спеша салон покинуть, как можно быстрее, пальцами трясущимися за ручку держась, похоже, чтобы равновесие не потерять. — Я всё же передумал, — улыбаясь болезненно совершенно и натянуто. Заставляя в груди Антона что-то болезненно оборваться, забившись в агонии. Не хотел он эти глаза со слезами в них застывшими видеть. Даже тогда, на заправке, не было в них столько горечи и пустоты. — Поздравляю с победой.       Дверь закрывается с преувеличенно спокойным щелчком, Арсений на машине ни капли эмоций не вымещает, а вот в сторону подъезда своего срывается быстро, чуть ли не бегом. И Антон следом срывается, оказываясь на улице за долю секунды. Он даже машину не закрывает, просто бежит следом ловя Арсения уже у самых дверей подъезда, за запястье его хватает крепко, не позволяя вырваться.       — Арсений, прошу тебя, выслушай меня, — просит жалобно, потому что от вида этих глаз выть самому сейчас хочется. Но они ведь не маленькие дети. Всё ведь можно объяснить, решить, обговорить, верно? — Пожалуйста, не убегай.       — Что ты хочешь мне сказать, Антон? — у Арсения уголки губ вниз опускаются, но вырываться он не спешит, смотрит просто загнанно, сам себя свободной рукой приобнимая.       — Я не знаю ничего об этом споре, я клянусь тебе. Я не участвовал в нём, слышишь? — Антон ближе его притягивает, ладонями за лицо перехватывая. — Арсений, посмотри на меня. Я клянусь, что не имею к этому отношения. Пожалуйста… я…       Арсений всхлипывает тихо, глаза зажмуривая и брови заламывая трогательно так, до неконтролируемого желания стиснуть и никогда не отпускать.       — Зачем они так, Антон…       — Они придурки просто, — он вперёд подаётся, лбом в его лоб вжимаясь. — Я разберусь с этим, хорошо? Не плачь, иди сюда, — и к себе притягивает, в объятия заключая. — Хороший мой, тшшш.       — За-зайди всё-таки… ладно? — Арсений от слёз заикается, настолько сильные у него всхлипы, и рыдает громко так, отчаянно, за Антона хватаясь изо всех сил до рук подрагивающих и дыхательных спазмов. — Не уходи…       — Ну тихо, тихо, — Антон поцелуй на его шее оставляет, ещё сильнее к себе прижимая и по спине гладит успокаивающе. — Я не уйду. Ну куда я от тебя, а? Ты же потом опять в меня врежешься, — он улыбается, отстраняясь и снова лицо его в ладони берёт, губами влагу с глаз собирая. — Успокойся, слышишь? Ну чего ты? Всё хорошо. Пойдём домой?       — Пойдём… — вышёптывая сипло прерывистым дыханием куда-то Антону в щёку, нежность такую внутри зарождая, оберегать желание нестерпимое. — Домой.

***

      Антон прокручивается на рабочем кресле, отлипая от окна, за которым вовсю разгорается лето. Жара последнюю неделю стоит такая, что на прошлых выходных они с Арсением несколько часов просидели на улице, просто потому что домой идти совсем не хотелось — квартиры за день под палящим солнцем греются так, что ты будто в парилке находишься. И если дома у Антона есть кондиционер, который хоть как-то спасает от полуобморочного состояния, то у Арсения его нет — к нему даже заходить страшно.       Именно по этой причине всё свободное время, которое им выпадает вместе, они стараются проводить дома у Антона или на улице. Иногда ходят в кино, кафе и даже на какие-то выставки. Впрочем, Антон даже не запоминает, что на них было, потому что он далёк от этого от слова «совсем», зато Арсению нравится — и это, пожалуй, главное.       Арсений вообще как-то плавно и незаметно становится тем самым главным в жизни Антона. Он скучает, всегда и везде, даже когда они находятся в одном офисе и просто выполняют свою работу, не говоря уже о таких днях как сегодня, когда с утра пришло сообщение о том, что на работе Арсений не появится по каким-то личным обстоятельствам.       Антон, конечно, не ребёнок и догадывается, что это могут быть за обстоятельства — они всё-таки много времени проводят вместе и он научился прослеживать предпосылки чужого организма. Но, похоже, двух недель отношений недостаточно для того, чтобы его пустили ближе, чем он уже есть.       Арсений будто осторожничает, прощупывает почву, пытается убедиться, что его не обманут и не предадут, — после того случая со спором, который чуть было их не разлучил, его можно понять. А Антон и не торопит, если Арсению нужно время — он будет ждать сколько угодно.       Так он думает до тех пор, пока на телефон прямо посреди рабочего дня не приходит очередное сообщение: Арсений: Антон, приезжай ко мне. Это срочно. Пожалуйста.       После него Антон не думает уже ни о чём абсолютно — он просто срывается с места, оставляя Эда за главного, прыгает в машину и летит по давно уже на зубок выученному адресу. И чем ближе он подъезжает к нужному дому, тем сильнее отчего-то охватывают волнения: а вдруг с Арсением что-то случилось? Вдруг что-то плохое? А тот будто назло трубку не берёт, заставляя раз за разом нарываться на автоответчик.       Господи, ну что за привычка не отвечать?       Антон оставляет машину на уже привычном месте перед домом Арсения, выпрыгивает буквально из салона и бежит к подъезду. На нужный этаж он поднимается пешком, даже не став ждать лифт. Добравшись до дверей жмёт на кнопку звонка и пытается немного отдышаться после такого-то марш броска.       Дверь ему открывать тоже не спешат, и он в шаге от того, чтобы вызвать МЧС, скорую помощь и экстрасенса — ну хоть кто-то ведь из них троих помочь его проблеме должен будет? Но до материализации плана не доходит. Два раза щёлкает замок и вход в святая святых наконец-то великодушно пропускает его внутрь квартиры, насквозь пропахшей кофейным ликёром, возбуждением, желанием — глубоко и сильно течкой. И раньше, чем Антон успевает хоть что-то сообразить, ему на предплечье вешается Арсений, дыша загнанно и сбито, носом своим, на кончике приплюснутым, в его воротник рубашки вжимаясь жадно, дыша им. Будоража одним своим жаждущим и откровенным поведением.       — Антооон… — скуля сыто.       — Господи, Арсений, — Антон выдыхает так шумно, со скрипом, прикрывая глаза на мгновение. — Ты меня так напугал, — он его к себе ближе притягивает, сам носом в шею зарывается, чтобы запах этот поглубже вдохнуть, почти до нехватки воздуха, а после отстраняется первым, в глаза полные желания заглядывает и целует, слегка подталкивая к стене, вынуждая в неё спиной вжаться и руками по телу блуждая.       Арсений податливый такой под руками, изгибается, льнёт, стонет просяще на каждое касание, а ещё бёдрами своими к Антону жмётся, потираясь однозначно в выдохах хриплых прямо в губы. И Антон только сейчас осознаёт, только ощутив через собственные брюки жар чужого тела — Арсений без штанов, шорт, бриджей — без ничего из этого! — он даже без белья…       Единственное, что на нём находится это рубашка, длинная, полосатая, и Антон в ней судорожно свою определяет.       Определяет и умереть от этого готов.       — Извини… что заставил волноваться… — Арсений губу его нижнюю посасывает откровенно и он ему всё, что угодно сейчас простить готов. — Я очень хотел тебя… рядом… скучал…       — Чудик, ты чего сразу не сказал, что… — Антон не договаривает, целует снова коротко, а после под бёдра подхватывает, держит крепко, заставляя ногами себя обвить и в сторону комнаты несёт.       Они до кровати Арсения доходят, продолжая поцелуями и одним дыханием на двоих обмениваться, Антон его укладывает в ворох одеял бережно и сам сверху нависает. Смотрит в глаза, улыбается и снова к губам своими прижимается, целует напористо, властно, руками ныряя под рубашку, чтобы тело исследовать — каждый сантиметр по памяти, потому что тысячу раз трогал, столько раз представлял, как всё это будет, столько раз задыхался от собственного воображения.       Арсений дрожит под его руками, живот свой втягивает в нетерпении, томно так, взбудоражено. Антон вжимается в тело, ему принадлежащее, ему отданное, и чувствует чужие тазобедренные косточки, острые такие, трогательные, стон очередной с губ Арсения снимая поцелуем, влажно и напористо. А тот пальцами своими дрожащими в его волосы зарывается, сжимает их, оттягивает сладко так, удовлетворённое рычание гортанное срывая.       — Не сказал… потому что раньше началась… должна была позже… — Арсений шепчет лихорадочно так, губами горячими по линии челюсти скользит, кусается раззадоривающе, облизывая шею широко, аккурат под подбородком, скуля.       — У меня тоже… гон раньше… — Антон ниже поцелуями спускается, по подбородку к шее, кусает кожу, тут же языком её зализывая. Отстраняется слегка, чтобы Арсения на себя потянуть и рубашку с него прямо через голову снять, куда-то на пол швыряя, а после и с себя одежду судорожно, подрагивающими руками, стащить. — Ты такой красивый, Арс…       Он снова к телу желанному возвращается, спускаясь к ключицам, лижет ярёмную впадину, кусает костяшки по очереди, и вниз по груди сползает, прихватывая губами затвердевший сосок, посасывая его, руками по телу блуждая, слегка царапая короткими ногтями нежную кожу.       Арсений щиколотки за спиной сжимает крепче, толкается бёдрами со вздохами шумными, переходящими в стон, и у Антона даже от одной этой имитации волоски на загривке дыбом становятся, а в паху тяжелеет так, что впору спустить прямо сейчас, позорно и быстро, от одних этих фрикций.       Арсений лопатки свои сводит от удовольствия, всхлипывает соблазнительно, сам под губы Антона грудью своей подставляясь, выпрашивая, глаза закатывая в сиплых стонах.       — Не дразнись, Антон… я хочу… — всхлипывая капризно, ёрзая под ним так одуряюще провоцирующе, толкаясь своим истекающим членом в напряжённый живот, срывая с губ обоих хриплые вздохи в унисон.       Антон улыбается, возвращаясь к губам, хочет всё тело исследовать, но терпения у самого нет, у самого крышу рвёт от происходящего. И он руками вниз по бёдрам спускается, проводит пальцами по сфинктеру, смазку собирая густую, обильно выделяющуюся, чтобы через секунду в Арсения сразу два толкнуть, медленно, собирая губами стоны и всхлипы. Он пальцы разводит на манер ножниц, двигает им в разных направлениях, а сам шею снова принимается поцелуями покрывать.       Арсений внутри так трепещет, сжимается на его пальцах, дрожит, а ещё напрашивается-напрашивается-напрашивается, ноги свои невозможные шире разводя, открываясь сильнее, себя демонстрируя и побуждая сильнее фалангами толкнуться, глубже, по самые костяшки, чувствуя, как влажно хлюпает смазка, как её много, и как она затекает вязкими каплями на ладонь, пачкает руку, соскальзывает куда-то на простыни. Но Антону так нравится, чем её больше, тем развратнее звуки и запах такой одуряющий, невероятный, сильный.       Арсения съесть целиком хочется, залюбить до невменяемого состояния, в себя вплавить.       — Антоооон… пожалуйста, мне мало, пожалуйста… — Арсений вышёптывает, как в горячке. На кровати дёргается, мычит откровенно, голову назад откидывая и шею сильнее открывая. — Пожалуйста…       — Сейчас, хороший мой, — Антон улыбается, к губам возвращаясь и пальцы из него вытаскивая, членом пристраивается ко входу, лицо поцелуями короткими покрывает и внутрь толкается плавно, замирая и выдыхая шумно в унисон с чужим сладким стоном.       Он двигаться начинает плавно, на один локоть опираясь и пальцы в волосы Арсения вплетая, а второй рукой его руку ловит, сжимает крепко. И у Арсения внутри так горячо и влажно, что дыхание сбивается к чёртовой матери от ощущений, от запаха кофейного ликёра, от сердца, которое выпрыгивает из груди, бьётся о рёбра всполошённой пташкой, потому что самый нужный человек рядом, потому что Антон ещё никогда подобного не испытывал.       — Я люблю тебя, — шепчет в поцелуй, губы родные покусывая.       Арсений его признание пьёт, дышит им, такой беззащитный, открытый, его, только Антона, как же он Арсения любит, и как же он благодарен всем Богам за то, что тот путает эти чёртовы передачи.       — А я… тебя… Антон, я тебя люблю… — Арсений губу кусает откровенно, сильнее припухнуть её заставляя, покраснеть, и Антон спешит исправить эту оплошность, заласкать, облизать, заставить её поблёскивать от собственной слюны, чуть ли не урча от удовольствия в перерывах между хриплыми, рычащими выдохами.       Арсений слишком хорошо его принимает, слишком приятно сжимается на особенно глубоких и резких толчках, слишком высоко и откровенно звук «ааа» тянет — у Антона от этого яйца поджимаются и внизу живота тяжелеет так нестерпимо, ускоряться вынуждая, плавясь в этом удовольствии. В одном на двоих.       И он руку одну на член Арсения перекладывает, чувствуя, что его самого скоро накроет, подстраивается движениями под собственный темп, в шею носом утыкается, чтобы запахом этим на пике дышать, чтобы пропитаться им изнутри. Антон кожу нежную, родинками покрытую, кусает слабо, но всё равно ощутимо — наверняка останутся следы. Следы его любви к этому человеку, его желания, чтобы только ему принадлежал. Он в этот момент впервые в жизни себе откровенно признаться готов, что собственник ужасный, что даже мысли допустить не может, что Арсений был когда-то с кем-то другим, что может быть после него.       И как же приятно горит в груди, когда его Арсений — его и ничей больше — под клыки его откровенно скуляще подставляется, сам просит, сам этого хочет, сам руками скованными дёргает, только сильнее затылком в подушки вжимаясь, дыша сорванно и открываясь, весь, под всё новые и новые укусы. А когда кончает подрагивающе, сжимаясь внутри так сладко и узко, до ощутимо пульсирующего, наливающегося узла, у Антона, по ощущениям, уши закладывает, потому что просто не мог этот прекрасный рот прошептать томное:       — Пометь меня… давай, не сдерживайся… я сам хочу… очень сильно, Антон, давай… — сильнее бёдрами его зажимая и пятками, щекотно так и горячо невыносимо, вжимаясь в его поясницу, ближе к себе утягивая, не давая отстраниться на случай, если передумает.       Как же Арсений ошибается в своём волнении…       У Антона былой мир от счастья рушится.       Он запах снова вдыхает, носом по коже скользит и кусает на сгибе плеча и шеи, ощутимее чем прежде, метку оставляя, чувствуя как кожа под клыками слегка надрывается, привкус металлический на языке оставляя, пока узел внутри всё плотнее притирается. А мир действительно рушится, чтобы на его месте новый строился — самый желанный, Арсения полный, только им двоим принадлежащий.       А чудо его тем временем глаза блаженно закрывает и так стонет, на узле ёрзая, что с ума можно сойти, от удовольствия и благодарности в этом стоне.       И у Антона сердце щемит, приятно так и откровенно сильно, потому что осознание одно, элементарное, что Арсений так хотел и ждал возможности ему, Антону, принадлежать, весь и без остатка, напрочь вышибает из колеи.       Сносит радостью и любовью.

***

Спустя два года.       Антон незаметно для себя полюбил понедельники. Ведь каждый день с любимым и нужным человеком — действительно счастье. Да и какая разница какой по календарю день недели, если у них с Арсением невероятно плотный и деловой график — Антон называет его «беременным», а Арсений просто фыркает и любовно оглаживает живот каждый раз.       За эти годы произошло много всего непредвиденного, было и хорошее, и плохое — никто от этого не застрахован — и всё же они справились. Преодолели многие этапы, перешагнули их под руку, увлечённые друг другом.       Любимый этап Антона от: «Антон, давай не спешить с детьми? В Европе, вон, и после сорока рожают и всё хорошо, куда нам торопиться?» до: «Родной, я хочу от тебя ребёнка, давай обсудим?».       Любимый этап Арсения он — увы — не знает — как-то не спрашивал — но отчего-то предполагает, что тот самый, когда на их безымянных пальцах появились парные кольца, а остальные омеги в их компании наконец-то переключились. Дошло, что тут уже надеяться не на что.       Каким же всё-таки Арсений оказался ревнивцем, да и Антон не лучше — они друг друга стоят. Порывистые, с собственническими характерами, упёртые иногда, как два козла, но тем ни менее любящие и дорожащие друг другом. А это самое главное.       Антон действительно полюбил понедельники. Арсений сейчас в декрете, а он может позволить себе попросить Эда его подменить — друг в беде не бросит. Днём у них был запланирован бассейн, с которым они скоропостижно управились, хорошо проведя время, а сейчас, вечером, обычный МегаМаркет — закупка вкусностей и чего-то по мелочи — и Антон никогда не чувствовал себя настолько счастливым.       Даже несмотря на то, что проторчал в отделе бытовой химии битые полчаса точно. Арсений перенюхал все дезодоранты в желании найти тот самый запах, которым пользуется его мама — странно, но у беременных свои причуды. Пусть даже бывают и менее странные.       Но у его чуда свои особенные причуды.       И сейчас, напевая какую-то приставшую и популярную мелодию себе под нос и спокойно открывая багажник, Антон никак не ожидает резкий звук удара — прилёта, будь он неладен — куда-то в бок всё той же неизменной Тахо. Он резко голову поворачивает, наблюдая просто, чёрт возьми, картину маслом: Арсений стоит рядом с пандусом, по которому спускают телеги на парковку для машин, а сама телега просто потрясающе присосалась к его машине, оставив глубокую царапину на правой пассажирской двери.       — Арррррс! — Антон выдыхает это так обречённо, что Арсений аж голову в плечи вжимает. — Какого чёрта?       Попросил ведь по-человечески: «Арсений, подержи тележку, я сейчас багажник открою». Кивок получил, отошёл себе спокойно.       Господи, какой же Антон доверчивый.       А Арсений смотрит на него всё тем же невинно непробиваемым взглядом — Антон в нём когда-то эту наглость и полюбил, и возненавидел. С годами ничего не меняется, всё тот же коктейль чувств.       — Я не знаю, Антош, нечаянно вышло… Меня к тебе тянет?       — По-моему ко мне тянет не тебя, а тяжелые предметы! — Антон руками всплёскивает, ближе к телеге подходя, чтобы масштаб трагедии разглядеть. — Я тебя уже за руль не пускаю, но ты опять умудрился расхерачить мою машину. Может, дело во мне и пора становиться пешеходом? — он пальцами по царапине проводит. — А что? Будем на метро гонять.       А Арсений смеётся только — посмотрите на него! Ближе подходит с широкой улыбкой на губах, обнимает за предплечье хитро, прижимаясь как можно ближе, чтобы рука Антона живота его, округлившегося слегка, коснулась — знает ведь, как на него это действует и бессовестно пользуется. Виском в плечо утыкается и тоже затихает, видно, царапину задумчиво рассматривая.       — Антооон, — ластясь с нежным шёпотом, — не хочу на метрооо, мне твоя машина нравится. И ты в ней. Ну?       — Да я ещё в день нашей встречи заметил, что она тебе ой как нравится, — Антон улыбки сдержать не может, притягивая его к себе ближе и обнимая бережно, руками по пояснице поглаживая.       — Я очень сильно виноват, — и даже сейчас не извиняется, Антону иногда его изо всех своих сил стиснуть в объятиях хочется, и всё же подобный порыв заглушается на корню или до первого смеха Арсения с криками «задушишь!», — Антон Андреевич, предлагаю сегодня же вечером уладить все вопросы по моей Вам задолженности, ммм? Правда, знаете, денег у меня нет…       — Я возьму натурой, — Антон смеётся, кивая на машину. — Садись давай, чудо, — и пакеты из телеги забирает, чтобы в машину их закинуть, а после виновницу аварии на место вернуть и тоже в салон запрыгнуть. — Знаешь, когда родится маленькая, я тебя с ней на километр к машине не подпущу. Вообще ни к чему, у чего есть колёса.       Арсений хихикает снова расслабленно так и довольно, заворачиваясь в салоне в свой неизменный плед — лето на дворе, а он всё мёрзнет, ничего Антон с ним сделать не может. Хоть из дома не выпускай, ей Богу.       — Не получится, — выдыхает важно, на Антона игривый взгляд скашивая, — Анфиса очень любит ездить у папы в салоне. Да, маленькая? — улыбаясь ехидно и ладони на свой живот укладывая.       — Анфиса? — Антон аж воздухом давится. — Какая Анфиса, Арсений? Никакой Анфисы! Только через мой труп!       — Это греческое имя! Означает «цветущая»! Ты что не хочешь нашему ребёнку счастья? Как корабль назовёшь, так он и поплывёт!       Антон вздыхает, руку его ловя и выезжая с парковки:       — Арс, — он целует костяшки пальцев и снова внимание на дорогу переключает. — Я желаю вам с малышкой всего самого лучшего, но я тебя очень прошу, давай ещё над именем подумаем, а?       Арсений глаза свои невозможные закатывает, но всё же смягчается, и это победа. Кивает спокойно, пальцами своими холодными ладонь Антона поглаживая, а второй внезапно бардачок открывает, доставая небольшую книгу.       Книгу имён для девочек.       — Аделина? Агафья? Ангелина?       И всё же Антон всё равно любит эти чёртовы понедельники.       — Агафья… У нас так одну бабку звали в деревне, говорят она мужа своего убила, после того как колдовством занялась, — он всё ещё посмеивается тихо. — Родной, мы подумаем об этом. Ещё ведь есть время, верно?       — Ребёнок уже всё понимает, Антон! Она должна слышать и знать, что родители её любят и дали ей имя! — и смотрит так умоляюще, ресницами своими длинными хлопая. — Антонина?       Антон машину останавливает у дома, глушит мотор и разворачивается к Арсению. Улыбается умилённо совершенно, тянется вперёд и поцелуй на губах короткий оставляет, а после живот руками накрывает, нежно поглаживая, наклоняется к нему и шепчет тихо:       — Эй, крошка, мы тебя очень сильно любим, — целует, и на Арсения взгляд поднимает. — А ещё я очень люблю твоего неугомонного папу.       — Антооош, ну чего ты… — Арсений такой милый, когда тушуется от смущения. У него щёки гореть начинают, и Антон обожает касаться их в такие моменты губами, унимая их жар. — Ну хватит… хорошо, потом подумаем! — он в объятия Антона полноценные утягивает, сопит куда-то в шею разомлевше, добавляет задушенное: — Я люблю тебя!       И Антон чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Как же плевать на эти царапины на машине, он уже о них и забыл. Неважно. Самое важное сейчас рядом с ним. Самое ценное и дорогое сердцу он больше никому не отдаст.