Как карта ляжет

День клонился к вечеру. Тишину комнаты громко разрывали вопли магнитофона.

Пой со мной, играй, танцуй со мной, Но только не зови опять меня домой Будем отрываться и гулять, Но только не тащи опять меня в кровать

Тончик застегнул спортивную сумку и бережным оглаживающим движением ладони провёл по рукояти биты. Такую музыку он слушал редко, но было в ней что-то, что брало за душу. Помогало настроиться.

Как будто йе йе йе хали гали,

Анатолий, поддаваясь ритму, слегка крутанулся на месте и подхватил сумку.

Как будто йе йе йе русский шейк,

Бита надёжно легла в другую руку.

Как будто йе йе йе твист эгейн, Йе йе буги йе йе йе рок энд ролл

Тончик слегка покачнулся, отбивая ногами замысловатый ритм. На пару секунд он прикрывает глаза, в резком движении вспоминая, куда и зачем он собирается. Анатолий быстрым движением вытянутой руки останавливает кассету. Мафон с тихим журчанием затихает, будто мог испытывать неудовольствие от того, что прервали такую хорошую песню. Тончик вздыхает и напряжённо хмурится. Пора. — Пусть взойдет звездою русский рок, — на выдохе повторяет он строчки песни, словно мантру, — Чистый непорочный русский рок.

***

Малиновский не берёт трубку. Тончик тихо матерится сквозь зубы, когда не находит его на обусловленном месте – видать ещё не приехал. В трубке таксофона ответом служат лишь гудки и Анатолий раздражённо рыкает: зря только мелочь потратил. Тут хоть пейджером пользуйся, правда Малина наверняка свой давно посеял за ненадобностью. Сам Тончик свою "Моторолу" оставил дома – не дай бог просрёт. Он пейджер берёг как зеницу ока, хоть и пользовался им редко – ему эту роскошь Жила как-то подогнал. Анатолий хмурится, отгоняя воспоминание. Интересно, а как Жила бы поступил в этой ситуации? Он поёжился. Лето ещё не закончилось, но ночью на улице становилось прохладнее. Темноту прорезал лишь свет тусклого фонаря, стоящий у таксофона. Когда тишину прервал звук подъезжающего автомобиля, Тончик вышел в пятно света. Перед ним с коротким визгом тормозов остановился чёрный "Крузак". Одно из наглухо затонированных стёкол опустилось, демонстрируя мрачную ухмылку Малиновского. За рулём был Альберт. — Опаздываете, — хмыкнул Тончик вместо приветствия. Роман цыкнул и коротко кивнул головой, взмахивая чёлкой. — Залезай давай. Анатолий коротко вздохнул и, распахнув дверь, с размаху закинул внутрь сумку, а потом запрыгнул сам. Стоило ему захлопнуть дверь, Малиновский развернулся, протягивая ему пистолет. Тончик не сразу понимает, что от него хотят, только хлопает глазами растерянно. — Я надеюсь стрелять ты умеешь, — рыкает Роман, прерывая его раздумья. Анатолий наконец опомнился и протянул руку, принимая оружие. Ощущения непривычные, давно забытые. — Жила научил, — глухо отзывается он. Жила действительно научил, только вот это было давно, и умение стрелять Тончик не практиковал, должно быть, несколько лет. Но говорить об этом сейчас уже поздно. — Ещё раз: какой у нас план? — вместо этого напряжённо произносит он. Молчавший с момента их встречи Альберт тяжко вздохнул и нажал педаль газа. Автомобиль двинулся, набирая скорость. — Если проще и короче: пока я на "переговорах" заговариваю Стрельникову зубы, вы ищите Лошало, — Алик изгибает губы в подобии кривой усмешки, отдающей горечью. Малиновский, нервно поправляющий ворот собственной водолазки, отвлёкся и глухо хохотнул. — Наша задача проста: не сыграть в ящик, — он улыбается почти пугающе широко, — Уж с этим мы справимся, Аль, будь покоен. Альберта чужое заявление едва ли успокаивает. Для всех, сидящих в этой машине, очевидно, что Роман нервничает. — Тем более, Толя вчера неплохо поработал, — с усмешкой продолжает Малиновский, уже чуть более расслабленно откидываясь на сиденье. Тончик едва уловимо, задумчиво хмурится. У него от предыдущего дня остались смешанные впечатления.

***

— Я должен сделать что? Анатолий сидит и хлопает глазами, ни дать ни взять зверь ошеломлённый, или кукла в витрине магазина игрушек – у них глазища такие же выпученные, – так думает он сам, замечая своё отражение в зеркале заднего вида. Альберт хмурится, а вот Малиновский пожимает плечами так, словно в их требовании, прозвучавшем пару секунд назад, не было ничего сверхъестественного. — Ну поговори ты с этим цыганьём, нам информация нужна, и люди лишними не будут, — Роман хмыкает себе в усы, — Тебе, может, охотнее поверят. — Только они точно знают, где держат Лошало, — сухо добавляет Альберт, тут же уводя взгляд, стоит ему встретиться с карими глазами Тончика. Тот пару секунд сидит молча, открыв рот, а, опомнившись, первым делом выдыхает возмущённо и шумно. С языка закономерно слетает вопрос: — А почему вы не можете с ними договориться? Повисает тишина. Малиновский поджимает губы, мнётся, складывает руки так и эдак. — Во-первых, мы займёмся другим, а во-вторых, у Альберт Зурабовича с людьми Лало отношения… — он деликатно кашлянул. — Сложные. Анатолий прищурился. Есть ли подвох? — Ну и, в-третьих, Алик хочет испытать твою самостоятельность, — не удержавшись, буркнул Роман, этот самый "подвох" озвучивая. Альберт тут же награждает его раздражённым взглядом, но терпеливо молчит. Тончик его таким уже видел: в напряжённых ситуациях Алик оставался холоден, никак не выдавая собственных волнения и паники, лишь позже обыкновенно позволял себе выдохнуть. — Мы просто бросим свои силы на сбор людей и продумывание деталей, — спокойно поправляет Альберт, едва ли удостаивая Анатолия взглядом, — Но в первую очередь надо добыть информацию, тут ты нам и поможешь, — он вздыхает, как кажется Тончику, бесстрастно совершенно. В жестах Алика почти всегда сквозила усталость. Даже в резких и отточенных движениях тонких рук, чувствовалась какая-то душевная тяжесть. И сейчас она будто заменяла тревогу. — Толя. Анатолий вздрагивает, когда слышит это обращение из уст Альберта. Он и не заметил, как машина остановилась у обочины. Сам Алик внезапно обернулся через сиденье, пристально вглядываясь в его лицо. — Давай ты просто сделаешь так, как я тебе скажу, — он чуть приподнял брови, отчего усталость во взгляде и мимике, в залёгших под глазами тенях, стала видна лишь отчётливее, — Как я тебя всегда учил. Просто сделай. Ты взрослый уже, сам справишься, только делай, как надо, как я сказал. Не беги вперёд сломя голову, — Альберт хмурится и едва уловимо поджимает губы, — Если не понимаешь, просто выполняй. Я хочу, чтобы ты мне доверял, — он мельком покосился на сидящего рядом Малиновского, — Нам. Тончик напрягается, почти щурится сначала, а потом наоборот шире раскрывает глаза, вглядываясь в каждую морщинку, в каждую чёрточку на чужом бледном лице. Ему ответ даётся тяжело. Где-то в глубине груди ворочаются непокорность, упрямство. Не простил всё-таки до конца. Не забыл, но идти дальше хочется. Вернуть былые полупрозрачные нити тепла тоже. — Хорошо, — Анатолий выдыхает тяжело, внутренне делая шаг вперёд. Признавать то, что ты по сравнению со старшими – до сих пор несмышлёный мальчишка сложно. Признать собственные неопытность и импульсивность ещё сложнее. Но сейчас это необходимо. На плечо Тончика опустилась худая ладонь, сжимая на редкость трепетно. — Люди Лошало должны были запомнить тебя в прошлые разы, если завоюешь их расположение, нам не придётся прибегать к более крайним мерам, — лицо Алика слегка разгладилось, — Я… Мы тебе доверяем. Анатолий вздыхает и медленно кивает. Ладонь на плече ощущается одновременно и холодным грузом, и уверенной надёжностью. — В таком случае: время у тебя до утра, — вклинивается наконец в разговор непривычно долго молчавший Роман. Тончик кивает второй раз, теперь уже решительнее. Высаживают его на улице неподалёку от собственного района. Анатолий долго колеблется, ходит по на редкость пустынному двору кругами, раздумывает. В посдешний момент всё же решает позвать пацанов. Недавние их слова всё же даром не ускользнули, в голове остались. Идут пешком, без оружия, даже рослый Барсетка оставил свой кастет "на базе". Тончик понимает, что от этих переговоров зависит многое. "Алюминиевые" его слушаются. На первый взгляд задача была достаточно проста. По словам Зурабовича информанты донесли, что Стрельников, после той стычки отпустил людей Лало, которые пошли с ним на нападение. Редкостное благородство, удивительно. Только вот те не спешили идти на контакт и делиться информацией о местонахождении их лидера, хотя явно что-то выведали, да и сами подозрительно затихли – не слышно и не видно. Будто и не собирались ничего делать. Анатолию же требовалось узнать в чём дело, выудить необходимую информацию и, в идеале, переманить часть "боеспособных" людей на свою сторону. Табор встречает Алюминиевых ощущением повисшего в воздухе напряжения. Особенная летняя свежесть и вчерняя прохлада лёгким одеялом укрывают город. Вот что странно: среди палаток, шатров и низеньких домов совсем нет людей. Только за заборами мелькают иногда дети или занимающиеся хозяйством женщины. Гомон при этом откуда-то исходит. Маленькая ОПГ направляется на звук, то и дело ловя на себе единичные любопытные и встревоженный взгляды. Их даже не выходят "встречать". Четвёрка парней старается держаться друг к другу поближе – чтобы проще было обороняться если что, разве что Тончик смелее шагает вперёд. Смелость его даёт маленькую трещину, когда впереди показывается огромного размера костёр, окружённый людьми. Все сплошь мужчины в пёстрых рубашках, жилетках и таких нелепых для Анатолия штанах. Алюминиевых, должно быть, на открытом пространстве видно за три версты – это понятно по тому, как многие взгляды заранее обращаются в их стороны, а гомон и выкрики на незнакомом языке постепенно утихают. Тончик упорно старается шагать твёрдо, уверенно, ведя за собой пацанов. Спиной чувствует, как Мобила с Павлухой напрягаются, и поджимает губы. Нельзя давать слабину. Взгляды цыган внезапно начинают казаться хищными, враждебными. Анатолий, убедившись, что всё внимание теперь устремлено на них, останавливается. Слишком близко к костру "Штаны" не подходят, чтобы их было сложнее окружить. — Ту палсо́ угея́? Тончик настораживается, услышав резкий рычащий голос. Он принадлежал высокому, худому мужчине, выделявшемуся из толпы несвойственным цыганам цветом волос – те по цвету были куда ближе к тёмно-русому, чем к чёрному и отдавали яркой рыжиной. На вид незнакомцу было около тридцати лет – тёмные глаза смотрели с раздражённым, внимательным прищуром, а над напряжённым изгибом губ виднелись редкие усы, видимо, отпущенные, чтобы дополнять щетину. — Я спрашиваю: зачем пожаловал гаджо? — язвительно переспрашивает незнакомый цыган, упирая смуглые руки в бока. Весь остальной собравшийся у костра народ как по волшебству замолкает – всматривается теперь, вслушивается в каждое чужое слово. В каждом чужом жесте, в каждой интонации чувствуется вызов. Тончик делает решительный шаг вперёд. — Я по поводу вашего Баро пришёл поговорить. Стоит ему это сказать, как из толпы слышался возмущённо-взбудораженные возгласы и гомон. Рыжему цыгану это явно не нравится: он хмурится и едва уловимо дёргает уголком рта, поворачивая голову. Внезапно из массы людей выныривает ещё один мужчина, в котором Анатолий, что удивительно, к своему облегчению, узнаёт Рувика. Более низкий, но так же более коренастый, он становится рядом с рыжим, с куда более спокойным выражением лица. — Раз пришёл, говори. Тончик вставить слово не успевает – второй цыган, тот что был ему незнаком, откровенно поморщился. — Пусть идут туда, откуда пришли. Мы все знаем, чего они от нас хотели. А этот их… — рыжий демонстративно остановил взгляд на лидере "Алюминиевых" и специально повысил голос, будто обращаясь к остальным цыганам, — Никто и звать его никак. Я с такими разговаривать не собираюсь. Тончик чувствует, как пацаны за его спиной ощутимо напрягаются, как в нём самом поднимается волна раздражения, и молча сжимает кулаки, стараясь удержать разгорающийся огонь гнева. Раньше он бы уже выкрикнул что-то оскорбительное, уже полез бы в драку, несмотря на численное превосходство противника. Сейчас нельзя. Он сейчас ответственен не только за свою жизнь, но и за чужую. Рувик нахмурился. — Кхамало, мне кажется, ты забываешься. Ты здесь не приказываешь, — тянет он холодно, прищуриваясь, — Этот мурш, — цыган кивнул на Анатолия, — Их лидер. Он имеет право на переговоры. И мы будем говорить с ним на правах старших, — Рувик сделал шаг вперёд, который даже при всём его внешнем спокойствии выглядел почти угрожающе, — Тем более, если это касается Ба'ро. Тот, кого звали Кхамало, пренебрежительно вздёрнул угол губ в полуоскале. — Мне казалось, мы уже решили этот вопрос, — цедит он, — На моей стороне большинство. После этих слов моментально последовали возмущённые возгласы на цыганском. Оцепеневший Тончик только сейчас замечает, что мужчины позади разделились на две группы. Одна шумела со стороны Рувика, а вторая, чуть больше, стояла за Кхамало. — Мы не будем за ним возвращаться! — выкрикивает последний, мельком, с хищной усмешкой оборачиваясь на взревевшую за ним толпу. — Ты не имеешь право это решать! — повышает голос Рувик. — Ба'ро столько для нас делал, благодаря ему вас и отпустили, а ты, бэнг, предлагаешь его предать! Кхамало ядовито хмыкает. — Я туда не вернусь! Мы и так чудом уцелели, а ты хочешь наплевать на это и пожертвовать ещё бо́льшим количеством людей! Нас отпустили живыми, но видел ли ты шрамы, которые у нас остались? — он вновь поворачивает голову в сторону выстроившихся около него мужчин, чтобы получить одобрительные возгласы, а потом самодовольно и ядовито скалится. — Тебя-то там не было. Мы не вернёмся, потому что это слишком опасно. — Не делай вид, что печёшься о нашем будущем, — не выдержав, рыкает Рувик, — Ты просто-напросто хочешь занять место лидера. Хочешь стать новым Ба'ро! А ты даже не был к нему приближён! Кхамало развёл руки в стороны и осклабился. — Я просто говорю от лица всех. Это не мои слова, так говорит рома́но лумя. Цыгане, наверняка, и дальше бы продолжали пререкаться, если бы вперёд не выступил Тончик, рявкнув громкое "Хватит!". Все взгляды мигом обратились на него. — Я здесь потому, что мне нужно знать, где Лошало, — твёрдо продолжил Анатолий, чувствуя, как собственный голос отдаёт хрипотцой. Кхамало презрительно усмехнулся. — А не ты ли сам его бросил? Отказался помогать в последний момент. Тончик похолодел. "Серебряные" ведь не знают, что именно из-за него Стрельников узнал о готовящемся покушении, верно? — Так или иначе, — перебивает его мысли цыган, — Мне плевать. Кхамало шагает вперёд, краем глаза Анатолий успевает заметить, что тот тянется куда-то под жилетку за пояс. Остальные "Алюминиевые" реагируют быстрее – обступают своего лидера. Впереди в боевую стойку становится Барсетка, по бокам – Мобила и Павлуха. Парни хмурятся, едва ли не рычат, готовые держать оборону, хотя сами, кажется, боятся. Тончик не успевает их отозвать, между ними и готовым достать нож Кхамало становится Рувик. — Тебе надо поучиться преданности у этих чава́лэ, — холодно цедит он, кивая в сторону сгруппировавшихся "Шатнов", — Они за своего Лидера горой. Анатолию кажется, что в на миг обращённом на него взгляде темноволосого цыгана читается уважение. — А ты? Кхамало поджимает губы. В его глазах плещется плохо скрываемое раздражение. — Этот ча́воро – друг нашего Ба'ро, — продолжает Рувик, скрестив на груди руки, — Он сам мне это сказал. Ба'ро ему доверяет, — он сурово хмурится и слегка изгибает уголок рта в подобии господствующей улыбки, — Так что у него явно больше прав решать, чем у тебя. Его поддержали свист и почти радостные возгласы толпы, стоявшей против Кхамало. Рувик разворачивается к "Алюминиевым" и одобрительно кивает, отчего те, понимая всё без слов, расслабляются и дают дорогу своему лидеру. Точник выходит вперёд. Перед ним не меньше трёх десятков затихших мужчин, чьи внимательные, жадные, выжидающие, недоверчивые, сомневающиеся, предвкудающие взгляды обращены на него. Анатолий прокашлялся. Сейчас или никогда. — Послушайте… Я не заставляю вас жертвовать жизнями. Но я слышал, как один из вас отзывается о Лошало! — Тончик, нервно выдыхает, — Если он правда, важен вам, если вы ему верны… Я… — он на миг поджимает губы, борясь с желанием спрятать глаза, — Я поступил не по-пацански. Но я хочу искупить вину, — Анатолий прикрывает глаза на пару секунд, а потом распахивает их и повышает набирающий уверенность голос, — У нас есть план, мы сами сделаем бо́льшую часть работы! Но ничего не выйдет, если мы не узнаем, где держат Лошало! Поэтому нам и нужна помощь! Кто-то из вас наверняка узнал дорогу! Если вы пойдёте за нами… — Тончик на миг замолкает, словно собираясь с силами. — Я слово даю, спасём мы вашего Баро! Клясться, на чём вы там клянётесь, я, кончено, типа не умею но… — он решительным жестом поправляет кепку. — Слово пацана! На несколько мгновений повисает напряжённая тишина, прерываемая лишь треском костра и стуком сердца где-то в барабанных перепонках у Тончика. А потом Рувик хватает его за запястье, резким движением вскидывая руку лидера "Штанов" вверх. — Кто пойдёт за этим баро гаджо? Анатолий едва не вздрагивает, когда толпа взрывается одобрительными криками.

***

Тончик вздыхает и засовывает пистолет под олимпийку. Он прошлым днём действительно смог уговорить людей Лошало поделиться информацией. Даже Кхамало согласился и с неохотой присоединился к спасательной операции. Хотя, скорее, его заставил Рувик, мотивируя своё требование тем, что рыжий цыган должен быть под присмотром. В итоге бо́льшая часть боеспособных мужчин поехало с ними. Цыгане не должны были показываться, по плану они остановятся на некотором расстоянии от места встречи, чтобы тут же приехать если понадобится помощь. Альберт назвал это "подстраховкой". Его с Малиной люди ехали в машинах где-то позади. Тончик всё равно нервничал. Наверное, именно так в полной мере ощущалось лидерство – ответственностью. Своих пацанов он отправил с цыганами, надеясь, что до серьёзной схватки не дойдёт и приезжать им не придётся. Опомнился Анатолий только когда их машина затормозила у обочины. — Вылезайте, — глухо бросает Альберт. Тончик с Малиновским долго не возятся – выпрыгивают из авто, хлопая дверями. Впереди, метрах в пятидесяти виднеются складские помещения. Тот самый район, куда Стрельников когда-то звал лидеров "Алюминиевых" и "Серебряных" договариваться. "Крузак" торопливо срывается с места, устремляясь вперёд. — Дальше нам пешком, — усмехается Роман, отточенным жестом проверяя наличие собственного пистолета, скорее для собственного успокоения, чем из-за переживаний об отсутствии оружия. Анатолий вместо ответа покрепче перехватил биту и двинулся в противоположную от дороги сторону, чтобы обойти вырисовывающиеся впереди склады. Забора вокруг них как такового и не было, что упрощало задачу подобраться незаметно. Стоило разве что надеяться, что Стрельников не отправил слишком много людей патрулировать территорию. — Стараемся обойтись без стрельбы, если уж что, разбираемся по-тихому, — бормочет Малиновский, деловито доставая увесистый кастет. — Себе это говори, — с нервной усмешкой огрызается Тончик, наклоняясь и почти ныряя в заросли кустов, — Алик мне уже все мозги проел на тему того, какими незаметными нам надо быть. Роман сдавленно хмыкает. — А мне, думаешь, нет? Путь до первого склада они преодолевают быстро – по-летнему разросшиеся кусты и заросли высокой травы значительно помогают. — Ну что, играем, кто быстрее найдёт? — приглушённо усмехается Малиновский, подбираясь к стене и заглядывая в один из "коридоров" между тесно стоящими складами. — Он должен быть где-то в складском подвале. Разделимся и будем обшаривать каждый, пока Алик тянет нам время, — он ловит напряжённый взгляд Тончика и ободряюще улыбается, — Не ссы, наш Альберт и двух слов связать не успеет, как мы отсюда уже выберемся. Анатолий нервно хмыкает. — Хочется верить…

***

Алик вылез из машины, крепко сжимая в руках набалдашник трости. Они остановились прямо в центре скопления складов, ещё три автомобиля припарковались рядом, и он жестом дал знак людям, чтобы оставались внутри. Всё это на самом деле было сделано лишь для вида. Чтобы Стрельников, ожидающий в нескольких десятках метрах возле собственного авто, в компании трёх рослых мужчин, подумал, что основные их силы собраны здесь. Альберт идёт вперёд степенно, неторопливо. Ни один его мускул, ни один жест не даёт знать, как на самом деле напряжён гробовщик. Каждый шаг сопровождается звучным постукиванием трости по бетонным плитам. Алик останавливается в нескольких метрах от Стрельникова. — Григорий Константинович, — кивает он сдержанно, с нотками стали в голосе, — Давно не имел радость вас видеть, — Альберт едва уловимо дёргает уголком губ в насмешливом презрении. Его собеседник, благо, не замечает. — Альберт Зурабович, — с ухмылкой отвечает Стрельников, — Приступим? — через пару секунд интересуется он, жестом руки указывая на стол и два стула, выставленные рядом. Заморочился, — подумал Алик, отодвигая один из стульев. Ну ничего. Уж он позаботится, чтобы из-за этого стола Григорий подольше не вставал.

***

Тончик почти не испытывает страха. Странно, но, может, это и к лучшему. Он движется медленно, на редкость осторожно, крепко сжав биту в руках, стараясь улавливать каждый звук. Первый склад оказался пустым, в нём даже подвала не было только какие-то ящики и строительный мусор. Анатолий замедлился, выглядывая из-за угла. Если подумать… Там, где держат Лошало наверняка должна быть какая-то охрана. Значит нужно искать тот склад, у которого больше всего людей… Тончик решительно выдохнул и двинулся в ту сторону, где промелькнули сразу два "охранника". Он старался двигаться максимально бесшумно, так, чтобы даже олимпийка не шуршала. Тенью Анатолий проскальзывает к нужному помещению и замирает за поворотом у входа. "Бля" — шепчет он одними губами, понимая, что надо как-то отвлечь охрану. Тончик машинально запускает руку в карман олимпоса и мысленно благодарит бога за забытую там мелочь. Расставаться с ней в каком-то смысле даже жалко, но он всё равно швыряет горсть монет вперёд, а сам прячется за контейнером, весьма кстати оставленным вне склада. Чистая удача, мощный рывок и резкий удар битой – мужчина валится без сознания. Второй раз так, наверное, не повезёт, и Тончик решает проскользнуть на склад пока не видно второго. Ему это удаётся – в полумраке помещения не видно ни души, вот только на двери, закрывающем спуск в подвал висит тяжёлый замок. Анатолий матерится сквозь зубы и застывает, услышав приближающиеся шаги. Подхватив биту, он ныряет за груду тяжёлых и пыльных мешков. Кожа под олимпийкой зудит то ли от напряжения то ли от подскочившего адреналина. Чешется нос… Тончик не выдерживает и громко чихает. На мгновение он замирает, но это не спасает Анатолия от усиливающегося звука шагов. Остаётся только снова драться… Тончик выжидает, когда вошедший на склад мужчина окажется достаточно близко, а потом резким толчком валит на него мешки, за которыми прятался. "Охранник" не успевает среагировать, чертыхнувшись, валится на пол и роняет пистолет. Там его с глухим ударом нагоняет бита. — Ничего личного, мужик, — тихо бормочет Анатолий, наклоняясь, чтобы обшарить чужие карманы. Ключи, к счастью, находятся, и он торопливо устремляется к подвальной двери. Тончик откладывает биту в сторону, оглядывается воровато и принимается за замок. Тот удаётся открыть со второй попытки, точнее со второго ключа. Анатолий осторожно открывает "люк", следя за тем, чтобы крышка не издала лишнего шума. Перед ним возникает тёмная пасть подвала. Тончик выдыхает прерывисто, чувствуя, как по спине поползли мурашки. Тени как будто сгустились, хватаясь своими чёрными лапами за его ноги. Через пару секунд Анатолий наконет отмирает и, аккуратно нащупав ступени, шагает вперёд. Один шаг, другой. Свободная рука сама собой ложится на стенку подвала, пытаясь нащупать выключатель. Тихий щелчок и в подвальном коридоре вспыхивает старенькая мигающая лампочка. Перед тем как устремится вперёд Тончик ещё раз оглядывается. Вроде никого… Коридор тянется неприлично долго, лампочки светят до ужаса тускло, с каждым шагом Анатолий будто всё больше и больше погружается в зыбкую тьму. По дороге он натыкается на несколько дверей, но каждая из них не хранит за собой ничего особенного. Кроме последней в самом конце коридора. Она оказывается заперта. Тончик вспоминает про ключи, лезет вспотевшими ладонями в карамн олимпийки, чуть не роняет их, но дверь всё-таки открывает. В ужасно маленькой комнате не горит лампочка, но света из коридора хватает, чтобы различить фигуру привязанного к стулу человека. Лошало приоткрывает глаз и несколько секунд оглядывает его изучающе. Когда до него окончательно доходит, кто явился, цыган изадёт свистящий смешок. — Пришёл меня добить, Анатоль? Тончик вздрагивает. Лало выглядел откровенно паршиво. Весь в синяках, один глаз заплыл, от носа до губ тянулась дорожка запёкшейся крови, зато все зубы, кажется, целы. Анатолий чувствует, как к горлу подкатывает липкий ужас вперемешку с тошнотой. Это всё из-за него, получается? — Дошутишься, — не своим голосом выдавливает он, делая шаг вперёд. Лошало пытается вновь усмехнуться, но вместо смеха давится кашлем. Тончик от этого своего отмирает, опускается на колени и берётся за верёвки, обхватывающие чужие ноги. Биту приходится положить на пол рядом. — Тебя Алик заставил притащиться? — хрипло интересуется Лало, на выдохе прикрывая глаза. Анатолий нервно фыркает, принимаясь уже за вторую ногу. Верёвки были тугими, поэтому процесс развязывания шёл не так быстро, как хотелось бы. — Сам пришёл, — глухо отзывается он, поднимаясь с пола. Лошало легонько шевелит ногами и тут же морщится – явно затекли. — Ну да, по его указке ты бы не явился… — поддакивает он, будто пытаясь заглянуть Тончику в глаза. Тот на секунду теряется, опускает взгляд и сдерживает желание болезненно поморщиться, замечая яркие следы оставленные верёвками на смуглых запястьях. — Зачем ты меня спасаешь, а? — внезапно устало, но с вымученной, треснутой ухмылкой тянет Лало. — Может мне оно и не надо. Оставил бы здесь, не жалко, поди. Анатолий замирает, уставившись ему прямо в глаза. Яркие зелёные искры в них померкли то ли от усталости, то ли от боли. — Нельзя так, — решительно и серьёзно заявляет Тончик, — За жизнь нужно цепляться, меня так учили. А ты сдаёшься сразу, — он хмурится и поджимает губы, возвращаясь к развязыванию верёвок. Лошало издаёт сдавленный смешок, больше похожий на вздох умирающего. — Ну если судьба так хочет… — Слыш, заканчивай, — перебивает его Анатолий, редко дёргая за верёвку, — Чепуху свою тут молоть... Ещё скажи, что тебе это карты сказали, — он усмехается нервно, наконец добираясь до последнего узла, — Как закрутили, собаки… — бурчит Тончик уже себе под нос. Лало вяло дёргает плечами и осторожно приподнимает уже освобождённую руку, морщится, начиная медленно ей двигать. — Ну, бывало и хуже, — констатирует он вяло, — Зато ногти все целы и пальцы на месте, — Лошало тянет это почти самодовольно, — Просто избили. Считай, повезло. Анатолий чувствует лёгкое раздражение. Ну раз у Лало хватает сил на шутки и усмешки, значит ещё не помирает, это хорошо. — Ле, товарищ "Просто избитый", ты сам-то не встанешь поди, — бросает Тончик беззлобно, со скрытым беспокойством, когда видит, что тот вытягивает затёкшие, наверняка ноющие конечности. Лошало тяжело выдыхает и, кряхтя, сгибает ноги в коленях, готовясь подняться. — Встану, куда я денусь, — он морщится, но приподнимается через силу, — Скажи спасибо, что Стрельников у нас дилетант, пытать не особо умеет и любит. Анатолий вместо ответа кривит губы и тут же подхватывает цыгана под руку, позволяя опереться о себя. От каждого чужого болезненного вздоха чувство вины кололо лишь сильнее, а от осознания того, что с Лало делали и, что ещё хуже, могли сделать, по спине бегут мурашки ужаса. Тончик не хотел думать, что он причастен к чему-то подобному. — Дойдёшь до выхода хоть? — уже с откровенно плохо скрытым волнением тянет он. Лошало хватает только на усталый кивок. Анатолий косится на оставленную на полу биту и вздыхает – заберёт позже. Они идут медленно, приближаются к цели шаг за шагом. Лало отёкшие ноги едва держат, так что Тончику приходится его практически тащить. Поначалу просто слегка тяжёлый цыган к моменту достижения лестницы, ведущей на выход из подвала, становится почти неподъемным. Свежий воздух на выходе из тёмного помещения ощущается почти спасением. Тончик шумно вздыхает и осторожно усаживает Лошало у одного из ящиков в полутьме склада. Проверяет обстановку: охранник всё ещё в отрубе. — Посиди, я мигом, — бормочет он, разворачиваясь. Двигается почти бегом, возвращается с битой, как ему кажется, в считанные секунды. Только что-то уже не так. Лало всё ещё на месте, но вот снаружи доносятся звуки подозрительно похожие на пальбу. — Наши? — поворачивает голову Лошало. Тончик опускается рядом. — Хотел бы я, блять, знать, — бормочет он вполголоса, вновь укладывая биту и как можно осторожнее помогая цыгану подняться. Тот шипит, но не жалуется. Дальше стараются идти быстрее. Анатолий то и дело оглядывается, проверяя, не видно ли где вооружённых людей, но, к счастью, главная заварушка, похоже, происходит на другом конце складской зоны. Воздух прорезает особенно громкий, хоть и далёкий, цыганский клич. — Мои… — сдавленно улыбается Лошало, мешком повисший на Тончике. Последний энтузиазма Лало не разделял. Раз приехали цыгане, значит переговоры окончательно переросли в вооружённый конфликт. — Валить надо отсюда, — ворчит Анатолий, стараясь скрыть нарастающее беспокойство. — Я бы на вашем месте не слишком торопился. Тончик замирает почти испуганно, когда из темноты выскальзывает силуэт Кхамало. Острое лицо с хищной ухмылкой осветилось лунным светом. — Ты здесь ещё что, блять, забыл, — рыкает Анатолий, значительно напрягаясь. — Не волнуйся, гаджо, я здесь не по твою душу, — рыжий цыган хмыкает, — Пока что… — Кхамало угрожающе хмурится, — Отдай мне Лошало и никто не пострадает, — в его голосе проскальзывает сталь вперемешку с очередной злобной усмешкой, — Кроме, разумеется, него. Тончик, чувствует лёгкое похлопывание по плечу и, уловив его значение, медленно наклоняется, не сводя глаз с цыгана. Лошало с невозмутимым видом садится на землю, опираясь спиной о стену очередного склада. По лицу весьма сложно сказать, что он думает, и Анатолий даже не дожидается слов с его стороны. — А нахуй пойти не хочешь? — уже поднявшись на ноги, интересуется он. Кхамало осклабился. — Ну зачем же так сразу… Мы ведь куда более схожи, чем ты думаешь, — змеёй тянет он, — Лошало меня тоже совершенно не уважает, — Кхамало широко усмехается и разводит руки в стороны, делая шаг вперёд, — Наш Ба'ро, — последнее слово он почти выплёвывает, косясь на Лало, — Гнилой человек. Он бросит тебя при первой же возможности. Оно тебе надо? Тончик скалится. — И чё ты от меня-то хочешь? — с вызовом бросает он. — Немногого, — приторно улыбается Кхамало, — Всего лишь позволения убить этого ублюдка. Ты разве не об этом так долго мечтал? Анатолий бросает нервный взгляд в сторону напрягшегося Лошало и сжимает кулаки. — Мне ещё раз повторить? Рыжий цыган слегка хмурится. В следующих его фразах чувствуется уже бо́льшая настойчивость. — Да он тебя в своё время не убил, только развлечения ради. Потому что ему скучно было, — Кхамало едва ли не рычит, скалясь ответно, — Ты для него шут! Просто помеха! А когда я стану новым Ба'ро, я смогу дать тебе действительно равные условия. Мы будем сотрудничать честно, тебя наконец зауважают! А со Стрельниковым на нашей стороне мы избавимся от остальных помех! Тончик вздрагивает. В его глазах зажигается ледяное пламя. — Так тебя купили. Он издаёт звук подходящий на рык и выступает вперёд. — Тебя, тварь продажная, деньгами на всё это толкнули, — Анатолий вновь скалится, повышая голос, — Чтобы управлять потом проще было! Кхамало морщится, едва ли не отступая под таким натиском. — Да, Стрельников мне заплатил, — он фыркает, сжимая зубы, — И что? Цель оправдывает средства! Его деньги – скорее приятный бонус... — цыган хищно усмехается. — Сам подумай, жизнь одного жалкого человека в обмен на такую власть… — Я с продажными швалями не разговариваю и дел не веду, — огрызается Тончик, — Так что кончай сказки рассказывать. Кхамало прерывисто выдыхает, хмурясь и угрожающе вздёргивая угол губ. Сразу после этого, однако, его лицо вновь приобретает какое-то льстиво-приторное выражение. — Подумай получше, вортако. Я смогу дать тебе всё, о чём ты так мечтаешь, — он протягивает руку в зазывающем жесте и слащаво улыбается, — Власть, деньги, уважение… Наши группировки больше не будут друг другу мешать. Мы будем сотрудничать на равных. И ради всего этого тебе всего лишь надо перешагнуть через какого-то отжившего своё время сумасшедшего, — Кхамало замечает в чужих глазах промелькнушую нить сомнения и в очередной раз хмыкает, тянет, — Ну так что? Тончик внезапно будто бы остывает. Хмурится, но уже не так яростно, снова бросает мельком взгляд на Лошало. Выпрямляется. Рука сама тянется к протянутой ему смуглой цыганской ладони. — Я согласен, — отпечатывает Анатолий. Он перехватывает ладонь Кхамало для рукопожатия, но потом вдруг резко дёргает на себя. — Согласен дать тебе по печени. Сжатый кулак в отточенном движении ударяет в чужой живот.

***

— Рома, мать твою за ногу, когда мы отсюда выберемся я тебя пристрелю! Альберт покрепче перехватывает пистолет и поспешно пригибается. Пуля просвистевшая над его головой царапнула по капоту машины. Малиновский рядом шумно выдохнул, видимо, борясь с желанием развести в стороны занятые огнестрелом руки. — Ну я что, знал, что так получится? — тянет он с виноватой интонацией, но ничуть не виноватым лицом. — То есть огонь по ним ты случайно открыл?! — рявкает Алик. Роман бесстыдно усмехается. — Ну, может и не случайно… Альберту хочется дать ему поздатыльник. Из дурости Малиновского они оказались в западне и теперь прятались за их автомобилем, не особо успешно пытаясь отстреливаться. Сам Рома убеждал Алика, что просто оказался в ситуации, где не выстрелить невозможно. Альберт от него, если быть честным, чего-то такого и ожидал – не первый год вместе работают. Поэтому стоило ему услышать выстрел, сорвался с места и, пока Стрельников отвлекался, скрылся за ближайшим авто. Справедливости ради, ему повезло – у двух сопровождающих Григория оружия не было, по крайней мере огнестрела. "Переговоры" в целом прошли… Туманно. Хотя они и были запланированы лишь для вида, всё шло слишком гладко. Стрельников сам увиливал от темы, не говорил напрямую, что он хочет, вновь начинал выдавать свои фразочки про Американцев, в общем – явно сам тянул время. Только вот зачем ему это было нужно... Размышления Альберта прервал Малиновский, пихнувший его локтем в бок. — Что-то Толя долго. Что если случилось чего? Алик поджимает губы, стараясь игнорировать обеспокоенные интонации в его голосе. Он и сам порядком волновался, но это не мешает ему сухо произнести уже наперёд выученный ответ. — Уезжать будем только после его сигнала.

***

Тончик едва ли помнит, когда последний раз готов был драться с таким отчаянием и остервенением. У него за спиной Лошало, чью жизнь он уже мысленно поклялся защитить. Отдаст должок второй раз. Загладит вину. Именно эти мысли упорно пульсируют в голове Анатолия. Он может быть и согласен, что Лало – человек не лучший, однако это не даёт повода вот так его предавать. Продажных предателей Тончик ненавидел, пожалуй, больше всего. И дрался он не только за Лошало, а за правду. А правда была на его стороне, потому он сильнее. В этом пытался убедить себя Анатолий, занося кулак для удара. Всё происходит ужасно быстро. Кхамало давится хрипом и сгибается пополам, а Тончик, пользуясь возможностью подсекает его и сталкивает на землю. От занесённой над ним ноги цыган, так или иначе, уклоняется ловким перекатом. Анатолий дальше среагировать не успевает – тот поднимается на ноги и достаёт нож. Тончик не думает – бросается вперёд. Эффект неожиданности пока его единственный козырь, который вряд ли удастся использовать снова, но сейчас, когда глаза застилает пелена гнева и почти звериное желание выжить и победить, можно и попытаться. В голове прорезается знакомый хриплый голос, твердящий, что ослеплённые злобой люди склонны совершать ошибки. Следи за равновесием. Бей быстро и коротко. Используй любые преимущества. Анатолий, как ни странно прислушивается, поэтому бьёт сосредоточенно, метко, стараясь выбить дух из противника, и тут же отскакивает. Изогнутый нож со свистом распорол рукав цветной олимпийки. Под чужим напором Тончику приходится отступить, руки сами лезут за ворот олимпийки, внезапно вспоминая о запрятанном пистолете. Пара мгновений и ладони прочно сжимают рукоятку. Флажок предохранителя опущен. Нужен всего один выстрел... Кхамало замирает, уставившись на направленное на него дуло. На пару секунд в его глазах зажигается страх, но это выражение тут же сменяется вызывающим оскалом. — Ну давай, стреляй, — выплёвывает он, крепче стискивая рукоятку ножа, — Поступи по справедливости. Анатолий холодеет. Указательный палец застывает, не в силах нажать на спусковой крючок. Кхамало ядовито усмехается. — Не можешь, — он слегка наклоняет голову, едва ли не смеясь, — Я сразу понял, что ты из тех слабаков, что не стреляют. Цыган открывает рот чтобы сказать ещё что-то, но не успевает. Тончик метким движением запускает пистолетом ему в лоб и, не дожидаясь, пока Кхамало очухается, бросается вперёд, наваливаясь на него всем телом и сбивая на землю. Цыган, совершенно не ожидавший такого манёвра, роняет нож. — Я же говорил, что умею пользоваться огнестрелом, — рычит Анатолий, от души впечатывая кулак в чужое лицо. Сильно разойтись он, впрочем, не успевает – противник изворачивается и умудряется ударить его коленом в живот. Дальше перед глазами всё путается. Они превращаются в мельтешащий, катающийся в пыли клубок размахивающих конечностей. Тончик едва успевает уклоняться от ударов и наносить ответные – "целым" остаться у него всё же не получается, но злость и упорство дают значительную прибавку к жизненным силам. Явный перевес наступает тогда, когда Анатолию удаётся нащупать на шее цыгана какую-то цепочку. Он тянет её на себя и выкручивает, начиная душить противника. Кхамало злобно хрипит, молотит кулаками, хватается за чужие плечи, пытается вцепиться в горло. Тончик как может уворачивается от смуглых ладоней, тянет сильнее, да так, что цепочка лопается. Он по инерции едва ли не заваливается назад, но удерживается. Темноту прорезает короткий крик. — Анатоль, лови! В землю радом втыкается нож и Анатолий едва успевает схватить его первым. Хрипло дышащий Кхамало замирает с лезвием приставленным к горлу. Лошало с пистолетом в руках и натянутой ухмылкой опирается о ближайшую стену. Затвор он демонстративно передёргивает. — Анатоль, драго, заканчивай с ним. Тончик тяжело выдыхает, только сейчас замечая, что из разбитого носа у него капает кровь. Кхамало смотрит ему прямо в глаза и в этом загнанном взгляде помимо ненависти и желания убить всё же заметен затаившийся страх. Анатолий сглатывает, покрепче перехватывая рукоять цыганского ножа. — Не убийца, — видя это, констатирует Лало. В его тоне нет насмешливости или презрения, лишь какая-то странная мягкость и снисходительность. — Ничего, я если что, всегда смогу выстрелить, — усмехается он, переводя взгляд на прижатого к земле Кхамало. Тот в ответ скалится. — Ду те ла драку! Мэ тут накама́в! Мэ тут умора́ва! Поток чужих проклятий прерывает Тончик, придавший лезвие ближе к чужому горлу. — Слыш, Лало! — он оборачивается, вскидывая на Лошало уверенный взгляд. — Выстрели-ка в воздух, мне сигнал подать надо.