Как карта ляжет

— Ты охуел?! Ты хоть сам понял, что сделал?! Малиновский рвал и метал. — Ладно ещё этого конченного, но пацана то нашего за что?! — он на секунду останавливается, стискивая зубы и потирая переносицу. — Нет… Не так. Лало есть за что не любить, но ты, сука, все границы перешёл! — рычит Роман, ударяя кулаком по столу. Стрельников на него смотрит хмуро, с лёгкой опаской. — Я избавился от потенциальной опасности. От проблемы, — тщетно стараясь звучать уверенно, цедит Григорий, — пойми, мне это решение непросто далось. — Решение принимают, когда думают! — рявкает Малиновский. — А ты, утырок, явно не думал! Стрельников даже не спорит, только скалится раздражённо, награждая его тяжёлым взглядом. — А ты что хотел? Чтобы всё переросло в вооружённый конфликт? — наконец с тихой язвительностью интересуется он. — Чтобы мы все друг друга перестреляли? — Не было бы никакого конфликта! — ещё громче кричит Роман. — И никто бы до такого не дошёл! Ты сам не в ту сторону стреляешь! Григорий внезапно вздрагивает, вскидываясь. — Да откуда тебе знать? Откуда. Тебе. Знать?! — отпечатывает он по словам, — Разуй глаза, они оба тебя ни во что не ставили! — Стрельников усмехается горько. — И вы с Альбертом Анатолию не отцы. — он опускает глаза под тёмными очками. — Никто из нас ему не отец. Его мы всё равно никогда не заменили бы. Малиновский замолкает, сжимая кулаки и прожигая Григория насквозь взглядом полным злобы. В комнате повисает тишина — слышно только шумное и тяжёлое дыхание Романа. — А если бы на его месте был твой сын? Если бы там был Макс? — он цедит слова сквозь зубы. — Ты бы так же поступил? Стрельников на секунду теряется, но тут же, опомнившись, поджимает губы и отводит взгляд. — Максим — это Максим, — тихо тянет он, — такого бы не произошло, так что не вмешивай в эту ситуацию моего сына. Подобного не случилось и не случится, значит и думать тут не о чём. Малиновский морщится, вновь стискивая зубы от едва сдерживаемой ярости. — Ты от ответа то не уходи! — глухо рычит он. — Тебе ещё с Аликом говорить, — Роман злобно усмехается, — уж он тебя, как я, не пожалеет. Он чувствует ядовитое удовлетворение от того, как Григорий невольно напрягается. Никто не хотел иметь дело с по-настоящему злым Альбертом Зурабовичем. — Когда он приедет, тебе даже гроб не понадобится, — продолжает Малиновский, — уже подготовлен, будь покоен, — он издаёт хриплый, злобный смешок. Самого Романа от того, чтобы набить Стрельникову морду и не только отделял лишь стол. И пистолет в кармане последнего. Малиновский морщится раздражённо. У него и самого был пистолет, но, открыв стрельбу, они ничего не решат. Только покалечат друг друга. А рисковать собственной жизнью Роману сейчас не хотелось. Его мысли прерывают распахнувшиеся двери. На пороге стоит Альберт: бледный как смерть, мрачный и явно чертовски злой. От чего-то замогильного, исходившего от гробовщика, в комнате даже будто становится холодно. При виде Алика Малиновский не сдерживает нервной, хоть и довольной улыбки. — Альберт Зурабович, я как раз… Договорить он не успевает — Алик быстрым и решительным шагом подходит и кладёт руку на его плечо, сжимая ткань малинового пиджака. — Пойдём, — глухо, не своим голосом отпечатывает Альберт. Рома смотрит на него с удивлением, находясь в явном ступоре. Он отчего-то ожидал, что первым делом Алик займётся Стрельниковым, а он так просто требует, чтобы они ушли… — Что? — всё же решается на свой страх и риск спросить Малиновский. Альберт внезапно рыкает и хватает его за золотую цепь, красующуюся поверх чёрной водолазки, резким рывком дёргая на себя. — С первого раза не понимаешь? Я сказал пошли, — с металлическим холодом цедит он, мельком удостоив оторопевшего Григория ненавидящим взглядом. Роман хочет возразить, но встречается взглядом с тёмными глазами Алика, больше похожими сейчас на раскалённые угли, и выдыхает напряжённо. Альберт не дожидается его ответа — практически сразу разворачивается, грубо утаскивая Малиновского в коридор. Опомнился Роман только тогда, когда его практически силой затолкали в салон чёрной «Волги». — Какого чёрта ты творишь?! — крайне шумно возмущается он. — Ты почему ему ничего не сказал?! Что, просто так его отпустим? У тебя что, крыша на нервной почве поехала? — Малиновский снова ловит взгляд Алика и понимает, что последнее сказал зря. Гробовщик сжимает руль автомобиля до белых костяшек. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его закрывает, через силу делая глубокий вдох и выдох. Альберт отнимает одну руку от руля, в вымученном жесте потирая переносицу. Пытается успокоиться. Рома это видит и нервно, переживающе, поджимает губы. Лезть всё же не рискует — ждёт хоть одного слова. — Мои люди тел не нашли, — наконец с могильным спокойствием и холодом произносит Алик. Малиновский на пару секунд замирает с открытым ртом, а потом трясёт головой, выдавая нервный, почти истеричный, едва различимый смех. — Конечно, не нашли, там, наверное, и не осталось ничего толком… — Нет, — железно перебивает его Альберт, — ты не понимаешь. Там вообще ничего не нашли, — он заглядывает в глаза Роману, — они живы. Малиновский смотрит не моргая, а потом прикрывает глаза и шумно выдыхает, прикладывая руку ко лбу и заводя её в спутавшуюся чёлку. — Вот же ш… — он усмехается хрипло, — Я когда их увижу, обоим мозги вправлю, — несмотря на угрозу в голосе Романа сквозит облегчение, — придурки… Алик на это лишь тихо вздыхает и качает легонько головой. По его лицу сказать сложно, но расслабившиеся плечи дают понять, что гробовщик и сам чувствует облегчение теперь. Закончив браниться, Малиновский лезет в карман пиджака, доставая портсигар, но закурить, даже чиркнуть увесистой зажигалкой не успевает. — Даже не думай смолить в салоне, — предупреждающе отрезает Альберт, награждая его суровым взглядом, — руки оторву. Сам он, однако, почти тут же выуживает откуда-то почти полную пачку сигарет, доставая одну. — Мне нельзя, а тебе, значит, можно? — с долей обиды усмехается Роман. — Да, — даже не отпирается Алик, — это ведь моя машина, в конце концов, — он хмыкает холодно. Сигарету гробовщик, впрочем, не зажигает. Ждёт чего-то. — Ладно, пойдём покурим, — наконец смилостивился он, открывая дверь автомобиля и выбираясь на продуваемую жарким ветром парковку. Малиновский, оказавшись на улице, хмыкает довольно и чиркает зажигалкой. Одновременно с щелчком тяжёлой металлической крышки воздух наполняет запах табака вперемешку с чем-то растительно-древесным. Альберт зажигалку не достаёт — со снисходительным видом протягивает руку с сигаретой и ждёт пока ему прикурят. Роман косится на пачку, которую он прятал обратно в один из карманов пиджака, и усмехается. — «Marlboro»… — Малиновский пару раз «пыхает» дымом. — Что, умирают нынче стабильно, а, Альберт Зурабович? — интересуется он насмешливо. Алик измождённо и слегка раздражённо вздыхает. — Скажем так, денег хватает, — тихо тянет он, коротко затягиваясь, — ты же знаешь, я редко курю. Роман едва уловимо кивает, переводя взгляд куда-то в сторону и вздыхая. — Гриша сказал, что я Толе не отец… — зачем-то тихо и задумчиво произносит он. Альберт неприятно усмехается. — А ты на эту должность метил? Малиновский пожимает плечами. — Ты знаешь. Он, кстати, и о тебе то же самое сказал. Алик слегка морщится и отводит взгляд. — Ну ты же понимаешь, что он прав, — он стряхивает пепел с кончика сигареты, — сколько с этим мальчишкой не возись, толку никакого, — ворчит Альберт, вновь затягиваясь. Роман внезапно усмехается и размашисто хлопает гробовщика по спине. — Не говори так, я же знаю, что ты на самом деле о нём думаешь, — глухо смеётся он. Алик от такого «манёвра» чуть ли не сгибается пополам и закашливается сухо, тут же вскидывая на Малиновского крайне раздражённый взгляд. — Руки убери! Тебе кто разрешил? — он отряхивается уязвлённо и остервенело затягивается. — Чуть сигарету из-за тебя не уронил… Роман в ответ только фыркает насмешливо и выдыхает струйку дыма. Через пару секунд, он, впрочем, внезапно мрачнеет и хмурит брови напряжённо. — Что будем делать со Стрельниковым? Альберт отстранённо пожимает плечами. — Можешь попытаться его избить, если тебе от этого полегчает, — он усмехается язвительно, неприятно, — мне бы полегчало, — Алик бросает окурок на асфальт и тут же тушит острым носком лакированного ботинка, — действуй на своё усмотрение. Раз уж они живы, пусть сами разбираются, что с ним делать. А я бы пальбу не разводил. Малиновский вновь усмехается. — Но на его счёт ты это, конечно же, запишешь. Альберт хищно скалится. — Естественно.

***

«Алюминиевые штаны», признаться честно, явно что-то пропустили. Даже после рассказанной Тончиком истории они не совсем понимали, как обстоят дела. Ещё больше они не понимали, что цыганский Барон делает в их гараже. Лошало почти лежал на старом диване, закинув ноги на низкий столик, и деловито теребил в руках самокрутку, не обращая никакого внимания на перешёптывания Мобилы и Павлика. Примерно с пять минут назад он объявился под предлогом «поболтать» и теперь, нисколько не смущаясь, устраивался в логове «Штанов» как у себя дома. Тончик, раздражённо меряющий шагами бетонный простор, цыгана почему-то пустил. — Чё ты там хотел? — наконец недовольно интересуется лидер «Алюминиевых», возвышаясь над Лошало. — Давай уже, рассказывай, чё надо, и вали! И только попробуй какой-нибудь фокус цыганский выкинуть! Лало усмехается и щурится лукаво. Видно было, что ситуация его всё же развлекает. — Брось, гаджо. Что четверым сильным молодым парням сделает такой старик, как я? — интересуется он насмешливо, в который раз прокручивая в пальцах самокрутку и наконец снимая ноги со стола. Тончик хмурится почти оскорблённо. — Слышь, тебе скока лет-то, чтобы так говорить? — огрызается он, тщетно скрывая внезапно накатившее любопытство. Лошало несговорчиво хмурит брови и деловито тянет: — Такое спрашивать неприлично. — У баб такое спрашивать неприлично, — фыркает Анатолий, — Так что колись. Лало косится на него с лёгким недовольством, но потом всё же снисходительно цыкает. — Тридцать девять. — Ну нихера себе, — брови Тончика непроизвольно взлетают вверх, — я б те больше тридцати не дал. Пиздец ты старый, — тут же выдаёт он, хмыкая. Лошало, ещё секунду назад польщённо улыбающийся, теперь вздрагивает и смотрит возмущённо. — А вот и не старый! — по-детски обиженно тянет он. — На себя бы лучше посмотрел! Анатолий усмехается злорадно, но тему не продолжает, вспоминая, зачем он собственно ведёт этот «диалог». — Ты всё равно не прибедняйся, епта, — он хмурится и поджимает губы напряжённо, — без кинжала хоть пришел? Лало вздыхает устало. — Да. Тончика это впрочем не убеждает — он недоверчиво щурится и слегка мотает головой в сторону цыгана. — Карманы-то выверни, — ворчит Анатолий. Лошало закатывает глаза, но снисходительно подчиняется, запуская руки в карманы широких чёрных штанов. Оттуда вываливаются ещё несколько самокруток, чей-то явно краденый браслет, горстка мелочи, спички, цветные пуговицы. Ничего особо примечательного… Тончик, уже готовый дать окончательное добро на переговоры, внезапно напрягается. Из высокого сапога Лало торчат своеобразные ножны, прикреплённые к ноге. — А там чё? — враждебно интересуется Анатолий. Лошало наклоняется и резким движением выхватывает нож, демонстрируя его «Алюминиевым». Широкое, сильно загнутое лезвие, сантиметров пятнадцать в длину, тускло поблёскивает. Деревянная рукоятка, явно самодельная, украшена каким-то замысловатым узором и металлической вставкой. — Это что, бля?! — вскрикивает тут же Точник, готовясь в любой момент схватиться за стоявшую неподалёку биту. «Алюминиевые штаны», рассевшиеся чуть поодаль, напрягаются — Павлик даже резко вскакивает, нахохлившись воинственно, будто готовый на цыгана с голыми руками броситься. Мобила осаждает его, придержав за плечо. — Чури, — спокойно отвечает Лало, изгибая слегка бровь, — ты ведь про кинжал спрашивал, — поясняет он непринуждённо, усмехаясь тут же. — Убрал быстро! — рычит Анатолий, спохватившись и напуская на себя угрожающий вид. Лошало пожимает плечами и покорно прячет нож вместе со всем своим барахлом. — Остынь, гаджо, — тянет он лениво, — я на вас оружие поднимать не собираюсь, — Лало щурится, — пока. Тончик рыкает что-то злобное себе под нос, но всё же усаживается на раскладной стул рядом со столиком, устраиваясь напротив лидера «Серебряных шорт». Стреляет раздражённым взглядом, давая понять, что готов слушать. Лошало же, удостоверившись в этом, довольно хмыкает и наклоняется вперёд, сцепляя окольцованные пальцы в замок. — Давай заключим сделку. Поработаем вместе. Надо ведь и отомстить Стрельникову, — он хмыкает насмешливо, встречая вопрошающий взгляд Анатолия, — ты ведь не собираешься дожидаться следующего покушения? Заляжем на дно — у меня есть план. А ты мне поможешь, — Лало вновь ухмыляется, — главным образом тем, что не будешь мешать. Тончик смотрит хмуро, с оттенком прежнего недоверия, но раздумывает — заметно. Бросает мельком взгляд на своих пацанов, будто пытаясь считать их мысли на этот счёт, а потом вновь глядит на Лошало так, будто дыру в нём прожечь собрался. С одной стороны предложение смысл имело, а с другой… Анатолий не любил, когда им командовали, и иметь дела с цыганами не особо хотел. Но Лало всё же был прав — зная Стрельникова, он на этом не успокоится, стоит ему узнать, что конкуренты остались живы. Вот чёрт… Тончик пытается прочесть в чужой мимике хоть что-то, как читал в нём самом Лошало, но у него это едва ли выходит. Никак не понять, что у этого подлеца на уме. Аж бесит. Ещё и взрыв этот… Анатолий едва ли не жалел, что его там на месте не пришибло. Теперь, выходит, он у этой заразы в долгу. В долгу Тончик быть ненавидел. — По рукам? — слегка нетерпеливо интересуется цыган, протягивая смуглую ладонь. Анатолий решительно выдыхает и подаётся вперёд, пожимая чужую руку. — По рукам.