Два кретина

— Саму — просто хреново ссыкло! — Бездумно выпаливает Атсуму, вдавливая кнопки геймпада сильнее, будто от этого зависит не только жизнь героя на экране, но и его собственная. Заданный вопрос выводит с первой же секунды, и вместо пиксельной картинки перед глазами тут же начинает мелькать лицо его братца: почти такое же красивое, как у него самого, но всё равно очень уж далекое от идеала. И этот серый цвет волос его совсем не красит, лучше бы остался со своим тёмно-русым или выбелил полностью, а то что за полумеры такие?! Персонаж отчаянно маневрирует, уворачиваясь от ударов его оппонента, в то время как Аран уточняет: — Опять поругались, что ли? Тсуму бурчит, умело зажимая клавиши для контратаки: — Да это и ссорой-то не назвать! Атсуму задумался: в его лексиконе не было ничего, что даже приблизительно могло описать сложившуюся ситуацию. Они повздорили. И совсем не так, как сотни раз до этого. А до ссадин, синяков и кровавых подтеков. Было, конечно, кое-что ещё… но Мия упрямо запрещал себе об этом думать, пока в комнате посторонние. Он всё ещё чувствовал фантомный привкус металла во рту, смешанного с коктейлем из злости и возбуждения. Аран наверняка заметил синеву вдоль линии челюсти, которую хоть залей полностью штукатуркой, всё равно было бы видно, но никак не прокомментировал и, собственно, ладно. К их дракам привыкли все — вплоть до родителей и школьных учителей. Так что тут никакой сенсации. Стоит ли воздух сотрясать? Аран шипит, активно двигая пальцами по куску пластика, отражая атаку. Серьезно. Про такую «драку» друзьям не расскажешь. И, вероятно, даже психологу. Отправят обоих в дурку, а потом расселят на разные континенты, узнай кто, что тут на самом деле произошло. Происходило. И вообще-то Атсуму в тайне надеется, что будет происходить. Но возвращаясь к происшествию. Началось всё с отъезда родителей. Те отправились в отпуск, возжелав в этот раз оставить своих 17-летних отпрысков дома вдвоем. И не то чтобы близнецы поплавать в море не заслужили, но на две недели в учебное время никто не отпустит. К тому же у старшего небольшие погрехи в успеваемости по английскому, клал он на это настоящее-будущее-действующее-в-прошлом или как там у англичан. Ещё у обоих тренировка за тренировкой, продохнуть некогда. В целом, к этим малозначительным пунктикам Атсуму накинул бы один плюс: не очень он любит отдых предпенсионного возраста. Лучше уж остаться в отчем доме и делать то, что душе угодно. Подоставать брата, посмотреть порнушку, не мыть кружку сразу после того, как попьешь, много ли нужно для счастья? Но это потом. А сейчас, когда самолёт с предками уже стопроцентно покинул воздушное пространство Японии, — пьянка. Благо родители свалили утром пятницы, и после учебы было пару часов для подготовки к этому счастливому событию. Атсуму от нетерпения чуть не прожег стул под своей задницей и свел с ума часть одноклассников, намяукивая что-то крайне неразборчивое себе под нос. Может, что-то из классики, хотя Осаму бы заявил, что это наверняка что-то из анимешных опенингов. Папин коньяк, естественно, трогать не стали — было бы слишком уж дерзко с их стороны выпить его и не спалиться. К тому же задача стояла просто немного расслабиться под воздействием оборотов, а не упиться до смерти. Но расслабились они, мягко сказать, чересчур. После того как они с трудом купили пиво у пожилого мужчины, который, казалось, повидал на своём веку всё, братья отправились домой, предвкушая прекрасный вечер. Атсуму весело болтал о том о сем, словно волновался, как в первый раз, а Осаму лишь пожимал плечами, комментируя тех, кого они успели пригласить: «если не придут — это их проблемы». В общем то, Осаму и пить начал немного раньше. И то ли под порочным влиянием четырех с половиной глотков алкоголя, то ли от накопившейся за день усталости склонился к какой-то меланхолии: — Может, закроемся и спрячемся дома? — Ты идиот? Мы нахрена это покупали всё?! — Да я же…ну… шучу. Загадка истории — этот Осаму Мия. С людьми ладит хорошо, сверстники относятся к нему гораздо лучше, чем к близнецу, но как скажет что-нибудь эдакое… Понять порой очень трудно. А в тот вечер Атсуму не понял большую часть его действий. Потому что за кринж в их дуэте ответственное лицо — Атсуму, а не наоборот. Напившись самым первым, Осаму принялся спаивать Киту. И в то время как блондин пререкался с Суной за игрой в мортал комбат и хотел уже въебать ему вживую, их некогда тихий и спокойный капитан запел во весь голос песни со спотифая братца, взбудоражив этим весь дом. Растерялся даже Аран, который, будто бы поменявшись с капитаном ролями, разумно рассудил: «Ките больше не наливать». Его, правда, никто не послушал, включая самого капитана, хотя стоило признать, что звучал он при этом крайне взросло и достойно. Атсуму это повеселило. Он понял, что за глупой игрой он пропустит концерт, и без колебаний вручил втыкающему в фоторамки на полке Хитоши геймпад. А затем взял и уселся вплотную к кухонному островку, дабы Киту было видно получше. Банка пива незаметно сменилась другой, в голове потихоньку поплыла картинка, и тело расслабилось так скоро, что блондину пришлось опереться спиной и вытянуть перед собой ноги. Как мог судить пьяный почти-уже-не-подросток, Кита пел здорово. Причем не только на японском, пару раз он подпевал какой-то английском попсе, и хоть Атсуму и не шарил, что он там вообще поет, звучало это круто. Он заслушался, размазанный по всем покрытиям, с которыми соприкасался. В тот то момент над макушкой и возникла ещё одна, до жути похожая голова. Мия даже струхнул на секунду: — Какого хрена пугаешь?! И вместо обычного: «это не я пугаю, это просто ты ссыкло», в ответ вдруг послышалось: — Я что, такой страшный? Вообще-то, очень красивый, почти как и я — с долей тоски подумал Атсуму, хотя в атмосферу выбросил другое: — Не прям сильно, всё-таки ты чем-то похож на меня. Оценив, что у Атсуму уже кончились сухарики, Осаму протянул вниз пачку своих: — Угощайся. — Они дурацкие же. — Откомментировал блондин, при этом загребая из пачки полную горсть, прекрасно зная, как Осаму от этого взбесится. Но и этого не последовало. — Ещё пива? Атсуму только кивнул, вновь увлеченный пением, на этот раз неумелым завыванием Арана, которого, видимо, подбил Кита. Суна отполз от приставки подальше, по наследству передавая свой джойстик Рену, и сразу же включил камеру на телефоне, не смея упустить такой контент. Мирно полеживающий где-то над головой братец тихо засмеялся. На что Ринтаро повернул голову и коротко ухмыльнулся. Осаму бы назвал это улыбкой, однозначно. Но Атсуму всегда видел какой-то оскал. И не то чтобы они не ладили, хотя и друзьями их назвать можно было с очень большой натяжкой, но для блондина этот парень всегда казался с приветом, причем еще большим, чем у него самого. А когда он с подобным выражением лица смотрел на Осаму — то ему вообще хотелось по башке надавать. Впрочем, им обоим. Брату больше для профилактики. Еще через час от игр все устали, Кита закончил пение, и вакханалия из звуков прекратилась. Было предложено погулять, но тут как назло на улице забарабанил дождь и все остались пьянствовать дома под просмотр ужастиков. Суна поднялся на ноги и щелкнул зажигалкой, как всегда, когда собирался выйти покурить. Рен пошел за ним следом, поторапливая, чтобы не пропустить начало, в спешке натягивая толстовку Осаму и мамины тапочки, потому что в доме курить запрещено, а надевать свои вещи — лень. Атсуму на это закатил глаза. А когда Суна движением руки поманил за собой еще и Осаму, который по прежнему лежал на столешнице, Атсуму закатил глаза еще сильнее, хотя дальше уже было некуда. «Можно подумать, Саму будет такой херней заниматься», — но, будто вопреки здравому смыслу, столешница под руками Осаму громко скрипнула, когда он с нее слезал. Он пошатнулся один раз, ухватившись за холодильник рядом, и словил недоуменный взгляд Тсуму: — Больной что ли? Ты, блядь, реально курить?! Братец ответил одними лишь губами, и блондин готов был поклясться чем угодно, что это были слова: «ну так останови меня». Они часто практиковались в чтении по губам при родителях, когда сыпали друг другу угрозы не говоря ни слова, и это, можно сказать, был их собственный язык. Хотя орать друг на друга всё же случалось чаще. У Осаму на секунду взгляд стал таким бесовским, что Атсуму немного поплохело. И отнюдь не в последний за вечер раз. И не в первый тоже. За просмотром фильма и редкими репликами Арана Мия и не заметил, насколько долго отсутствовали остальные, потому что когда братец оказался рядом на диване, на который блондин успел перебраться для удобства, действия в фильме уже набирали обороты. Он прислушался к запаху вокруг и, кроме ощутимого алкогольного шлейфа в воздухе, ощутил теперь еще и запах дыма. — Фу, ты все-таки курил! — Атсуму перевел взгляд на Суну. — Зачем? — Он попросил — я дал. — Пожал плечами Ринтаро, проваливаясь в кресло рядом. Осаму сразу закинул ноги на его колени, и Атсуму почему-то это покоробило. — Даешь прям всегда, стоит только попросить? — Не удержался блондин от колкости. Брюнет отхлебнул свое пиво и тут же парировал: — Тебе не дам, хоть сто раз попроси. — И не собирался. Сдался ты мне! — Серьезно, Тсуму. Перестань уговаривать. Даже с тысячей резинок — нет. — Не называй меня так! — Заткнитесь оба! — Буркнул Осаму, поджимая колени под самый подбородок, как делал это всегда при просмотре хорроров. В падающем свете от экрана телевизора он выглядел потерянным или даже грустным, но совсем не злым. Мия записал победу на свой счет: теперь братец с Суной не соприкасались. Невзирая на экшен, Кита уснул еще до развязки, заняв львиную долю пространства на диване, который и так-то с трудом вмещал в себя четверых парней. И первым делом после просмотра, преодолев трясучку от увиденного и подавив отвращение из-за него же (ну насколько же мразотный фильм!), Атсуму подхватил капитана на руки и понес в свою комнату. Здесь то алкоголь и начал подводить. Потому что восходить по лестнице на второй этаж под воздействием пива — та еще задачка. Он ожидаемо собрал пару углов, к счастью, не сильно и только ногами Киты. И наверху лестницы силы вдруг начали покидать его, Атсуму грешным делом задумался: «не оставить ли ношу прямо здесь на полу и, черт со всем, самому улечься рядом», но рациональная часть всё же пересилила. Да и не любил он бросать начатое. Плюс к Ките Атсуму относился очень хорошо и даже уважительно, в то время как окажись на его месте тот же Суна, он бы бросил его даже на улице, не моргнув и глазом. Отказывающий потихоньку мозг выдал новую порцию годноты, как только капитан пристроился головой к его подушке: надо бы достать футон из шкафа, спать ведь где-то нужно будет. Позже футон этот, застеленный настолько аккуратно, насколько сумели неловкие руки пьяного человека, так и остался нетронутым. И сейчас, вспоминая эту деталь — даже если бы он имел возможность вернуться в прошлое, он бы оставил всё как есть. И не усомнился бы, в отличие от заразы Осаму. Киномарафон продолжился. Теперь выбор стал не таким тошнотворным, а новая банка пива, поданная Осаму, забористей предыдущих. Если бы Тсуму не знал своего брата как облупленного, подумал бы, что тот пытается его споить. Хах. Хах? Осознание это кольнуло Атсуму прямо под ребра, он импульсивно прожал клавиши сильнее, но увернуться не получилось, и 2дшная марионетка Арана победила его собственную. Ну точно же: в тот вечер только Осаму и подавал ему пиво. Неужели он? Черт! Нихрена непонятно. Он с самого начала это задумал? Под конец второго фильма Атсуму въебало окончательно, он еле-еле выбрался с дивана, пошатываясь из стороны в сторону. Близнец же подкинул на их недавнее лежбище пару одеял и подушек. Суна, предварительно перекурив снова, но уже без Осаму, сиротливо пристроился с краю, оставив мирно сопевших Хитоши и Рина без своего непосредственного присутствия. Блондин побрел вверх по лестнице, держась за стенку и собирая всё, что только можно было встретить, пока Осаму о чем-то шушукался с брюнетом. Когда это восхождение на Эверест закончилось, Атсуму мысленно себя похвалил. Однако завалиться в свой лежащий на полу татами ему не дали — брат схватил его за руку раньше, чем он переступил порог комнаты. Атсуму посмотрел на него расфокусированным взглядом: — Ты…че это? — Ты же будешь Ките мешать, не думаешь? — Вообще-то я татами постелил. — Объяснился Тсуму. — Так что не волнуйся. И это так-то моя комната! — Его на мгновенье шатнуло, да так, что пришлось ухватиться за такое сейчас нужное и родное плечо. — А может, у меня поспишь? Атсуму предложения не понял. — Вот еще! Сдалось мне стелить втор-рой татами! — Я и не про татами. Пока они осторожно двигались в сторону спальни Саму, блондин пытался переварить случившееся. Не то чтобы они не спали вместе раньше. Спали, еще как, и довольно часто, но Саму всегда ворчал и не звал первым, Атсуму отсутствие согласия не ужимало в действиях ни разу — поэтому он порой залезал в чужую постель без спроса. В таком случае Саму уже не противился. Но так они не делали уже достаточно давно. Если задуматься, больше года — а тут вдруг вот, приглашение. Что-то здесь нечисто. — Из-за фильма трясешься, что ли? — Заткнись! — Шикнул второй, и Атсуму вдруг понял, что они держатся за руки, и пол под ногами поплыл окончательно, а старший Мия — вместе с ним. Саму ловко откинул одеяло и зачем-то взбил обе своих драгоценных подушки, пока блондин по одному стягивал надоевшие носки и джинсы. Осознание нахлынуло холодным потоком прямиком в мозг, и Тсуму тут же высказал опасения вслух: — Если я буду спать с тобой, хотя бы зубы почисти. Куревом во-няет. Ненавижу этот запах. И Осаму — вдруг покладистый и сговорчивый, отправляется в ванную, а Атсуму, нет чтоб уже ложиться, когда разделался со штанами (застряв каким-то чудом обеими ногами в одной штанине), тянется следом, словно примагниченный. Близнец любезно надавливает зубную пасту и на его щетку, и Атсуму тоже чистит. И пялится на брата, балансируя на бортике ванной, чтобы не завалиться назад или вперед. Пытается поймать взгляд второго, и то ли из-за опьянения это не представляется возможным, то ли Саму упорно этого избегает. А затем сплевывает остатки пасты в раковину и умывает лицо. Брат проделывает тоже самое, недовольно бросает: «я закончил, ты рад?», и Атсуму отчего-то действительно рад. Брат послушался — это же целое событие. Ложатся они лицом друг к другу и Атсуму рвется всё выяснять: — Нахрена вообще курил? Ответа приходится ждать долго, Саму шепчет со вздохом: — Не знаю. Привлекал внимание, видимо. — Только не Ринт-аро. — Закатывает глаза блондин, хоть и знает, что этого не увидят, потому что за изголовье кровати лунный свет практически не попадает. Внутри всё переворачивается. Тсуму не дают покоя эти перемещения где-то внутри него. За желудок он спокоен, он его ни разу не подводил. Но сейчас же происходит нечто совсем другое, необычное, сковывающее внутренности в плотный узел. Пауза — тягучая и тяжелая из-за давящей тишины, дыхание человека напротив, и Атсуму заключает, что брат уже спит, когда он отвечает громче чем следовало: — Не Ринтаро. — Боже, а чье?! — Блондин грешным делом думает, что если не Суна (что отлично), то только Кита. Потому что он классный. И брат его тоже, хотя ему знать про это вовсе не обязательно, а то еще зазнается и… и вообще, лучше бы он ничье внимание не привлекал. Бесит. Саму вздыхает и выдает, а в голосе его просевшем, хриплом, слышится улыбка: — Ты идиот, Тсуму. Спи давай. Тсуму неловко отворачивается, скрипя при этом кроватью, мстительно подминая под себя побольше одеяла, и бурчит: — Ты там внима-ние привлекаешь тупыми сигами, а идиот при этом я. — Связно говорить сложно, но Мия старается так, как никогда не старался. — Как блядский самец блядского, как его, павлина! Руки его путаются в наволочке под головой, и за этой возней он вдруг слышит: — Насколько ты пьяный, как думаешь? — Хз. Так дофига я не пил ни разу. Саму размышляет вслух: — В прошлый раз у тебя образовался провал в памяти из-за одной банки. Сегодня ты явно больше выпил. — В рот я имел математику в четыре ночи! Саму за спиной смеется. И пододвигается ближе. Спрашивает: — Че ты так бесишься, когда я куда-то с Суной хожу? — Он кре-тин потому что. — А ты не думаешь, что я тоже кретин? — Ты самый кретинский кретин из всех! — Уже злится Атсуму, заводя левую руку так, чтобы треснуть болтливого братца хотя бы по бедру. Но эту руку резко перехватывают за запястье, притом достаточно крепко. Внутри уже все дрожит, тело готовится к драке, Тсуму группируется, чтобы развернуться и нахрен вытолкать Саму с его же собственной кровати. Но Саму, зная всё наперед, перехватывает сильно, отводит предплечье за спину и бросает: — Ну если ты вспомнишь это завтра утром, то просто думай, что я кретин. И всё. Не успевает Атсуму возразить, как Саму толкает его лицом к стене, надавливая коленом в поясницу и, блядство такое, кусает за плечо. А затем снова, ближе к шее, не больно, но крайне ощутимо. Атсуму не понимает: — Ты че блядь делаешь? — Ты тупой, знаешь? Кусаюсь. Блондин снова пробует вырваться, и то ли из-за более удобного положения, а может из-за разницы в количестве выпитого, Саму не дает этого сделать, придавливая к стене с новой силой. Зубы его снова смыкаются на оголенной коже, гораздо сильнее, чем раньше. Тсуму мычит, отталкиваясь от стены правой рукой, и одним слитным движением освобождается и наваливается на брата сверху, готовый зарядить кулаком как следует. Теперь то видно его лицо, его взгляд с поволокой, бросающий вызов. Саму лежит под ним, придавленный весом, размазанный алкоголем. И ухмыляется, будто так и задумывал. — Больной? — Рычит Атсуму, вдавливая чужие запястья в мягкую постель. И его настолько выводит из себя тихое хихиканье, что он даже не осознает, когда сам отчаянно вцепляется зубами в его оголенное плечо. Саму на это — нет, чтоб запротестовать или постараться ударить, даже не дергается, только как-то уж порывисто выдыхает через нос и тянет: — Ну и что, это всё, Тсум-Тсум? Блондин проваливается в какое-то забытье, прихватывая зубами снова и снова под глухое мычание Осаму. Кусает ключицы рядом с шеей, оттягивает ворот чертовой футболки и будто со стороны видит, что рука Осаму, освободившая из хватки, мирно покоится на его ноге. В то время как его собственная так порывисто сжимает чужую одежду, блуждая по торсу то там, то тут, что всего этого в миг становится слишком. Мир вокруг кружится, ускоряясь, и единственный якорь, удерживающий его в около адекватном состоянии, срывается с места, когда пальцы Саму гладят бедро совсем близко к ткани белья. Атсуму, словно только что очнувшись ото сна, привстает на коленях, увеличивая пространство между собственными ягодицами и чужим пахом. Благо Осаму даже сегодня, не изменяя привычке, надел пижамные штаны. Но даже через них очертания возбужденного члена настолько явные, что блондина прошибает от этого током. — Блять, Тсуму. Прос… В Тсуму вдруг просыпается романтик: — Ну такое уж точно только после поцелуя! До него не успевает дойти смысл своих же слов. Потому что когда брат целует его губы, подцепляя зубами нижнюю, он не находит ничего лучше, кроме как открыть рот пошире и, растворившись в этой суматохе окончательно, поддаться навстречу. И как же это хорошо, когда Осаму вот так напористо блуждает языком, скользит по кромке зубов и сцепляется с его собственным. Настолько хорошо, что перед глазами мелькают цветные пятна. Они прерываются буквально на секунду, набрать в легкие больше воздуха, желательно весь, что есть в этой комнате, и сплетаются снова. И Атсуму, распалившись под чужими руками, которые во всю исследуют тело, мычит и стонет. Не громко было? Да похуй! От футболки Саму они избавляются вместе, блондин торопливо тянет вверх за полы, одновременно притираясь бедрами ближе, двигаясь рефлекторно в той же степени что и нарочно. Саму сжимает зубы, потому что теперь вместо укусов по его шее рассыпают поцелуи, сначала мягкие, чуть после более влажные и глубокие, хаотичные, как и весь Атсуму. Рука путается в простыни, в то время как вторая подталкивает к себе ближе за поясницу, заставляя прогнуться. Пальцы Саму, сомкнувшиеся на члене — приятные и горячие. Атсуму шумно тянет носом воздух, не разрывая поцелуя, и нетерпеливо толкается. Младший исследует подтянутое тело свободной рукой, царапает кожу, заставляя брата шипеть и ерзать. — Ты точно кретин — ругается Тсуму. — Ты просто, блядь, невозможный кретин. Саму распределяет предэякулят большим пальцем, оглаживая пульсирующую головку, и соглашается. На всё. Предложи Тсуму сейчас сорваться, собрать шмотки и рвануть в Мексику, сбежал бы без раздумий. А уж тут — легче легкого. — Да-да. Я и правда кретин. Старший распаляется только больше, мычит в поцелуи, пачкая вязкой слюной подбородок. Сжимает чужие плечи. — Странно слышать, как ты соглашаешься. — Странно тебе дрочить. Атсуму пьяно хихикает, гладит брата по прессу и целует его за ухом. — Пиздец. Тоже хочу. Он тянется к шнурку на пижаме, ворчит, развязывая блядский бант, и подкатывает глаза, когда Саму начинает быстрее двигать рукой по члену. Сквозь сжатые губы вновь вырывается стон. Протяжный и громкий. Саму приходится его затыкать, кусать губы, прижимая к себе еще ближе. Хотя, казалось бы, куда еще. Собственный возбужденный член уже болит, потираясь о натянутую ткань. Но видеть Атсуму таким… Собственноручно его таким делать, заставлять дрожать и извиваться. Какое же это… — Какой же ты горячий, Тсуму, — выпаливает он, наращивая обороты. — Но давай потише, парни услышат. Атсуму ему отвечает нетерпеливым и резким движением бедер, вколачиваясь членом в руку по самые яйца, уже полностью оторванный от реальности. В глазах огонь и фейерверки. На влажных губах — манящая улыбка. Осаму такую раньше не видел. — Сам… начал. А теперь затыкаешь?! Осаму тоже теряет голову. Прячет собственные стоны на чужих ключицах, когда Атсуму, наконец, забирается рукой под блядскую ткань штанов. Когда Атсуму хнычет и кусает шею, когда забывает дрочить в ответ и дрожит, оказавшись на грани. — Агх! Я ща-ас! Это так оху… Всё происходит одновременно. Саму краем уха ловит скрип половиц в коридоре, блядский скрежет дверной ручки, задавленное мычание Атсуму, когда тот изливается в сжатый кулак. Они разве не заперли двери?! На реакции Саму додумывается спихнуть брата за себя, к стенке. Пачкая живот и одеяло вязкой жидкостью. Тот звучно охает, сдержавшись от вопля, видимо, с помощью какого-то чуда, и когда дверь отворяется, Саму накидывает на них сползшее на пол одеяло и молится всему, лишь бы внезапный ночной гость не решил включить свет. Потому что зрелище будет еще то: оба раскрасневшиеся, потрепанные, покусанные, в засосах, слюнях и сперме. Картина, достойная места в Лувре. Дверь открывается со скрипом, и в комнату, в лучах лунного света из окна, заваливается Кита. Дальше Атсуму помнит плохо. Помнит только как капитан с глухим стуком приземлился на пол, и как к нему подорвался Осаму, принимаясь помогать. Блондин же, после такого обширного выброса пиздеца в мозг, смог только отключиться и проспать в постели Осаму вплоть до обеда. В совершенном одиночестве. Брат не то чтобы не вернулся в постель, но днем его не оказалось даже в доме — Атсуму пришлось самому выпроваживать гостей и искать таблетки от головной боли. Саму не отвечал ни на звонки, ни на смски тем днем, и только ближе к вечеру сообщил через гребаного Суну, что с ним всё в порядке, и что он переночует у Ринтаро дома. Атсуму зарычал, злой и разочарованный, что спросить, как он сам поживает, у него не догадались. В голове ужасно звенело, а в мыслях время от времени в огромный пазл собирались фрагменты минувшей ночи, и без разговоров и объяснений, которые он ну очень хотел услышать, спалось ему отвратительно. Каждая такая мысль отзывалась притоком крови в паху и становилась с каждым разом всё более красочной и нестерпимо привлекательной. Оказалось, съехать с катушек можно всего лишь за пару суток. Из-за братца. Пиздец. Воскресенье прошло в игноре и молчании, поэтому Атсуму, чтобы хоть куда-то себя деть, позвал в гости Арана и зарубился на несколько часов в приставку. Теперь блондин уже был просто зол на своего братца, лелея мысль о том, как при встрече он, возможно, с ходу огреет его чем-нибудь тяжелым за подобные выходки. Поэтому-то, полностью сосредоточенный на плане мести, он и отвечает невпопад, когда друг спросил: — А где Осаму? Вы опять с ним чего-то не поделили? Тсуму скрипит зубами: — Саму — просто хреново ссыкло! — И, прерываясь на минуту, спрятавшись в ванной на втором этаже, наговаривает в голосовое. Потому что наконец-то придумал, что можно сказать. И прятаться друг от друга точно не выход. Саму возникает в дверном проеме комнаты Атсуму уже ближе к ночи. Застает его одного за просмотром видеороликов, говорит совсем не так твердо, как делает это обычно: — Нам, наверное, надо обсудить… «Наверное», блядь. Тсуму уже выговорился в голосовое и достаточно успокоился, чтобы выговорить задуманное. — Если ты не собираешься повторять, то лучше свали нахрен. Пиздуй к Ринтаро. Саму, видимо, всё уже решил, потому что спустя минуту ступора от него уже нет и следа. У Атсуму всё это отзывается болью где-то в районе горла, он с психом прожимает пробел, возобновляя просмотр ролика, суть которого теперь от него ускользает. Впрочем, не то чтобы строение робота-пылесоса его изначально сильно интересовало. Вау. Брат всё заварил и всё испортил. Рукой он нашаривает выключатель на стене около кровати, в порыве стараясь забыться за всякий бессмыслицей в ноутбуке, и чуть вздрагивает, когда Саму, словно огромный кот, бесшумно подсаживается на постель, продавливая её своим весом. Интересуется спокойно и даже вкрадчиво: — Я тебе фруктовую тарелку сделал, будешь? Тсуму мычит, растерянный, хотя хотел бы как следует шмыгнуть носом. Пришел. Вернулся. Пахнет. Опять курил. Черт. — Угу. — Тогда возьмешь вот тут, у меня с коленей. — Он деловито тянет руку брата к россыпи шпажек с нанизанными на концы дольками фруктов. И Атсуму от этого прикосновения кожи к коже так хорошо, что бегут мурашки. Не по вкусу ему такие контрасты, но… это же Саму. Осаму пододвигается под самый бок, исключая необходимость далеко тянуться за съестным, и поясняет шепотом, на самое ухо: — Я не ушел, просто хотел тебя чем-то задобрить. Тсуму улыбается в полный рот, игриво перебрасывая свою ногу через ногу Осаму, говорит одними только губами: — На этот раз у тебя получилось, кретин.