Не возвращай меня

      Совсем температура так и не падала, просто держалась примерно на одном уровне, пока действовало жаропонижающее, а потом снова стремилась ввысь. Ко всему прочему добавился надсадный кашель, который иногда заставлял буквально сгибаться пополам. Иногда эти приступы кашля доходили до рвотных позывов. Игорь вообще не представлял, что с этим делать, кроме как сидеть рядом и придерживать за плечи и спину. Горячее, влажное тело сотрясалось так, что казалось вот-вот выплюнет легкие. Сергей держал воспаленные глаза закрытыми, болезненно стонал, когда кашель огромным молотом вбивался в голову, норовя расколоть её от боли. Стоило приступу закончиться, как он устало обмякал, позволяя себе опереться на руки Игоря. Гром в принципе заметил, что Разумовский, когда в сознании, вообще боится выпускать его из виду: стоит отойти на кухню или в туалет, через какое-то время слышно хриплое, слабое «Игорь?». Если ответить получалось не сразу, или просто было не слышно, то по возвращении он неизменно натыкался на затуманенный, но обеспокоенный взгляд голубых глаз. — Тебе принести что-нибудь? — по-началу спрашивал мужчина, пытаясь понять, зачем звал, но Серёжа просто смотрел на него пару мгновений и веки успокоенно смыкались. Бог его знает, что он там своим воспаленным сознанием думал, но Гром готов был маячить перед ним сколько потребуется, пусть только полегчает уже, это ж невозможно! А бывало, когда жар снова усиливался, Разумовский тревожно смотрел ему в глаза, обманчиво ясным взглядом, и спрашивал: — Игорь? Ты правда здесь? — Правда-правда, — с напускной беспечностью отвечал он. — Не узнал, что ли? — Только ты не уходи… — выдыхал он, глаза туманились и ресницы тяжело опускались. Вряд ли он понимал что говорит, и что говорит. Игорь в такие моменты просто клал руку ему на плечо, ощущая под ладонью тонкую ключицу. Вроде бы это на парня действовало успокаивающе, и он забывался поверхностным сном. Грому отчаянно хотелось вызвать врача. Он ведь рискует сейчас. А если ему нужна специализированная помощь? Люди вообще так болеют? Не сказать, чтобы у него был похожий опыт… Отец был человеком крепким, как и Федор Иванович. Болели они редко, быстро и вообще на работе. Дубин тоже на работу с красным носом бегает, а Юля при нём ни разу сильно-то и не болела, так… лёгкое недомогание. Может это что-то хуже простуды? Может он чем-то болеет… ну, в смысле болезнью какой-то. Может Игорь зря время тянет и пора отринуть сомнения? Он сможет же успокоить Серёжу, если тот увидит у кровати врачей?… Но при одной мысли об этом даже у него перед глазами вставали кадры увиденного, что уж говорить про его бредовое состояние?… Пока приходилось надеяться, что всё обойдётся. Он даже приноровился разбирать документы, сидя у его постели. Последнее время и так пришлось перейти, практически, на удаленную работу. Каждый раз, когда Игорь думал, что вот скоро он сможет больше времени уделять участку и начать плотно работать над расследованиями, что-то непременно шло из ряда вон плохо. Хорошо хоть с похищением детей разобрались. Да и вообще со многим нужно разобраться… с Юлей попытаться снова поговорить, дом привести хоть в какое-то подобие порядка, да и тётю Лену не видел уже несколько месяцев, так стыдно было… но вот как? Когда?… Надо хотя бы позвонить ей, а то совсем некрасиво.       Игорь убедился, что Сергей заснул, осторожно убрал руку и поднялся со скрипнувшего стула. Отошел подальше, в самый дальний угол кухни, встал у окна, отвернувшись спиной к горе немытой посуды. День постепенно гас, будто подёрнутый за окном усталой дымкой. Дождь прекратился лишь недавно, а до этого уютно стучал по карнизу и стеклу, убаюкав Разумовского в нечто похожее на спокойный сон. Игорь и сам ненадолго впал в приятное отупение, просто вслушиваясь в этот звук. Сейчас же взгляд так же бездумно следил за маленькими автомобилями, которые сновали по промоченным улицам, оставляя на темном асфальте акварельные разводы алых стоп-сигналов. Он чуть прочистил горло и нашел в списке контактов «Тётя Лена». Посмотрел какое-то время на эти два слова, нерешительно постукивая по краям мобильника, и всё-таки нажал. — Алло, Игорёчек, ты? — в трубке раздался такой родной женский голос, по которому он, оказывается, соскучился намного сильнее, чем предполагал. — Да, тёть Лена, здравствуйте! — с улыбкой тихо ответил Игорь, покосившись в противоположный угол квартиры; вроде бы парень даже не пошевелился. — Вот не поверишь, только что о тебе думала, всё позвонить порывалась… — в её голосе тоже слышалась улыбка. Хотя сам голос звучал, как и всегда теперь, блёкло, будто лишившись части жизни, и даже совсем немного хрипловато. — Как ты? — Да я нормально, что мне сделается, — хмыкнул он, потирая затылок. — Вы сами-то… как? — Ну чего не хвастаешь, что такое серьезное дело раскрыл? Я по новостям видела, — с доброй укоризной произнесла женщина, игнорируя вопрос о себе. — А… ну да, было дело, — уклончиво проскрипел Игорь. — Федя тобой бы гордился, — отчетливо сказала она, и каждое слово горячей иглой вонзилось в сердце. И тепло и больно. Слова рассыпались и застряли в горле саднящим пеплом. Елена Львовна сразу поняла эту тишину в ответ, слишком хорошо его знала. — Игорёш, даже не смей об этом думать. Мы же с тобой разговаривали на эту тему. — Разговаривали, — бесцветно согласился Игорь, сглатывая самообвинительные слова. — Как же они Ирода этого упустили… — вздохнула тётя Лена, но быстро взяла себя в руки. — Я обещаю, я… я обязательно его…! — Игорёш, ты главное себя береги. Не взваливай всё на свои плечи. Федя… ох, царствие ему небесное, тоже всё сам всегда пытался, хотя и тебя за то же ругал, — голос её звучал печально, но убедительно. Та самая хрупкая и нежная женщина, которая внутри имела невероятный стержень и запас сил выдержать множество горестей, да ещё других подбодрить. Гром восхищался ей как никогда раньше. Очень боялся поначалу, думал не выстоит, сломается, а она еще и его утешает. — Мне, вон, охрану организовали… как королеву какую стерегут. Она тихо, невесело рассмеялась. Потом они еще поговорили немного, Игорь расспросил, как она себя чувствует, не шалит ли слишком давление, она пожаловалась на магнитные бури и ломоту в костях. — Кстати, тёть Лен, а если температура второй день под сорок и за сорок, и кашель сильный, то чем лучше лечить? — Гром снова невольно кинул взгляд на виднеющейся краешек кровати. — Господи, Игорь, ты почему не сказал, что так разболелся? — сразу переменилась в голосе женщина. Гром даже видел, как она сейчас приложила руку к груди. — Да не… я здоров, это… это Серёга разболелся. Игорь всё ещё не очень уверенно себя чувствовал, когда редкий раз говорил с ней о Разумовском. Конечно у них уже был разговор на его счёт. Гром чувствовал себя будто бы предателем. Знал, что поступает правильно, но перед ней было стыдно. И тогда она снова смогла его удивить. К решению Игоря отнеслась с пониманием, посмотрела все передачи и спецвыпуски, да ещё с Юлей долго общалась. Игорь не надеялся на её понимание, одобрение и прощение, но она… посочувствовала. Игорь тогда ушам своим на поверил, а тётя Лена сокрушалась, что бедный мальчишка болен, сбился с пути и попал в скверную компанию, которая его гениальный ум совратила. Это она, конечно, имела в виду Хольта и Волкова. — Температура серьезная… надо бы врача вызвать, чтобы посмотрел, вдруг пневмония или ещё что, — ничуть не переменившись в тоне серьезно ответила она. — Да я знаю, но… не вариант, — Игорь вздохнул и поставил одну ногу на стул, уперевшись в неё локтем. Пришлось пояснить, понизив голос (а вдруг проснется и услышит?), что врача он оставляет на самый-самый крайний случай, потому что Разумовский, будучи в своем полубредовом состоянии, перепугается до смерти. В ответ на её недоумение Игорь рассказал про всё, хоть и кратко, но весьма красочно и живо: про его вынужденное заключение в клинике, про ужасные опыты врача и издевательства персонала. Вообще, он не привык рассказывать тёте Лене всякие ужасы, зачем её тревожить?… Но сейчас подспудно понимал, что делает это специально, не хотелось приуменьшать, хотелось, чтобы она поняла и больше прониклась… может тогда и её отношение к Сергею смягчится ещё больше? Даже самому себе было сложно это объяснить до конца. Просто краем сознания понимал, что так надо, что поступает правильно. Конечно на Елену Львовну его рассказ произвёл неизгладимое впечатление. — Боже мой… что же это делается… — тихо, поражено прошептала она непослушными губами. — Это же как фaшисты в вoйнy… — женщина помолчала, переосмысливая услышанное, потом осторожно спросила: — Игорь… а он сейчас-то как?… Ну… в себе? Или совсем плох? — А… да не, ему сейчас в этом плане намного лучше. Раздвоения больше нет, врачи заверили, что стойкая ремиссия после той клинической смерти… — Да-да, ты говорил это. — Ну вот. А так… сейчас он стал спокойнее, уже почти не вздрагивает от всего подряд, не боится мыться, есть стал лучше, и даже дипломные по программированию пишет, пытается мне помогать с деньгами. — Да ты что?… — в голосе слышалась жалость. Женское сердце, подчас, было слишком мягким. А потом она внезапно с гордостью добавила: — Ты большой молодец, Игорёш. Всё твоя заслуга. Попади он в руки того страшного человека, то так бы ничего хорошего и не получилось бы. Сколько бы ещё людей пострадало, да и сам он был бы обречен. А ты смог помочь ему встать на ноги. — Да не так у меня всё хорошо выходит, тёть Лен, — снова устало, протяжно выдохнул мужчина. — Он у меня и с собой пытался покончить, никак не мог смириться с произошедшим, и заботиться ни о ком я особо не умею… недавно так вообще зря на него наехал. Подумал, что он там с Волковым контакта ищет, а оказалось, что он от меня втихушку в телефоне дипломные работы строчит, чтобы денег заработать… — Не будь к себе так строг, мой хороший, — ласково отозвалась она. — Тебя тоже понять можно. Знаешь что… я, пожалуй, загляну к тебе, помогу, чем смогу. Ты же не против? — Да вы что, тёть Лен, как я могу быть против?… Просто неловко как-то вас напрягать, да и… честно говоря, у меня бардак. И… — Всё-всё! Ты мне это вот всё брось! — интонацией, не терпящей пререканий, заявила женщина. Даже немного вспомнились интонации Фёдора Ивановича. — Не чужие, всё-таки, люди.

***

      Конечно первым делом он кинулся мыть посуду. Не то чтобы ее было много — ни у Игоря, ни у Серёжи, тем более, особо не было аппетита. Но за пару дней она успела каким-то образом поднабраться, особенно кружки с засохшими остатками белесого порошка от жаропонижающего.       Ему показалось, что тётя Лена буквально материализовалась в считанные минуты перед дверью. То ли он слишком залипал от усталости и не следил за временем, то ли она и правда невероятно быстро телепортировалась через весь город, но… Отчего-то было волнительно. Оказавшись в его тёмной прихожей Елена Львовна показалась ему какой-то совсем маленькой и хрупкой, будто горе её иссушило, надломило и это бросилось в глаза. Он чуть склонился, чтобы поцеловать, едва коснувшись, её прохладной, мягкой щеки, потом принял пальто и шарф, пытаясь удачно пристроить их на неустойчивой вешалке. — Ой, холодно сегодня так, ветер прям до костей пронизывает, — она слегка поёжилась, потерев плечи сквозь тонкую ткань мягкого джемпера. Голос её звучал в половину тона, чтобы не напугать сонную тишину квартиры. Возможно Грому лишь почудилась, но в сторону кровати она глянула с неким волнением, а потом сразу поспешила в кухню, чтобы помыть руки. — Душно очень дома. Надо проветривать хоть по пятнадцать минут, а то так никогда не поправитесь. С этим она приоткрыла форточку, в которую тут же залетел рассеянный уличный шум, крик чаек на соседней крыше и просто тихий шелест ветра. Игорь и правда будто впервые за сутки вдохнул полной грудью. — Тёть Лен, давайте я чаю налью? — он засуетился, полез за свежей коробочкой. Теперь у него даже с бергамотом был! Недавно выяснилось, что Серёже такой нравится. Поначалу он вообще не решался говорить о своих предпочтениях, а может и сам позабыл, что ему нравилось «до», но потом постепенно, почти случайно ронял что-то типа «а ещё с бергамотом вкусно». Помнится, Игорь на следующий день принёс такой, и Разумовского это так впечатлило, будто он вообще не рассчитывал, что Гром вникает в его слова. Так у них появился Гринфилд с бергамотом, к которому Игорь тоже пристрастился, а вот из угощений… — У нас тут… Сникерс будете?… Или… бутерброд с колбасой, давайте сделаю? — Игорёчек, да ты не суетись, я не голодная! Из дома ведь только. И так заняться нечем, чаи только и гоняю весь день, — отмахнулась она и решилась. — Ну… веди, познакомимся.       Они как раз двинулись из кухни, когда слабый, сиплый голос позвал из глубины комнаты: «Игорь?». Мужчина сразу прибавил шаг и подошел к кровати, где сонные, голубые глаза с облегчением заметили его приближение. — Потерял меня? — хмыкнул Игорь и потрепал его по руке. Серёжа тускло улыбнулся в ответ. — А у нас гости… — Здравствуйте, Сергей, — из-за плеча майора показалась незнакомая женщина. У неё были светло-русые волосы, собранные в незамысловатый пучок, лицо с нежными, округлыми чертами, да и вся она будто излучала уют и мягкость: даже её нежно-песочного цвета джемпер тонкой вязки и тёмно-коричневая юбка-карандаш. Она чем-то напоминала его любимую воспитательницу, но лишь образом, в сущности же они были совершенно разными, что внешне, что по голосу. На смену удивлению пришла тревога: кто эта женщина? Она… она какой-нибудь инспектор? Врач? Игорь вызвал врачей? Она психиатр? Он что-то не то сделал? Память и сознание путались, неужто он успел что-то натворить? Вдруг эти ужасные, липкие кошмары были не снами, а явью? Игорь заметил, как и без того болезненное лицо индевеет бледностью, в глазах плещется зарождающийся страх. Губы чуть приоткрылись, будто для вопроса, но ни звука изо рта не вылетело. — Серёж, это Елена Львовна… Прокопенко, кхм… Больше пояснять не пришлось, голубые глаза расширились, метнулись к женщине, и выражение лица сменилось на испуганно-виноватое. Кажется, Прокопенко тоже немного растерялась, не зная, каким именно был сам по себе этот человек. — Вы… я… я… — парень беспокойно завозился, будто ему стало неуютно в собственном теле. Он резко попытался сесть, но тут же вцепился рукой в голову, потому что в ней загрохотал пульс, копьем протыкая висок. — Ты полегче, — Гром положил руку ему на спину. Серёжа как-то загнанно посмотрел на неё, потом на Игоря и снова на неё. Губы дрогнули, и он чуть слышно, хрипло зашептал «простите… простите… я не… простите…». Первый шок спал и женщина осторожно опустилась на кровать рядом. Всё, что говорил Игорь, будто ожило сейчас перед ней в одном только этом затравленном взгляде. Не видела она в небесной мути этих глаз ни кровожадного убийцу, ни мстителя, а всего лишь перепуганного, забитого мальчишку. Сердце у самой болезненно сжалось от нахлынувшего водоворота эмоций, смешавшего всё: горе, тоску, жалость, принятие… Он всё лепетал что-то про вину; отчаянно, словно молитву, шептал «простите». Женщина не выдержала и медленно заключила его в объятия. Он вздрогнул сильно, всем телом, застыл, будто не веря в происходящее, и испустил дрожащий выдох. Елена Львовна положила одну руку ему на затылок и преклонила к себе на плечо, ощущая как быстро в этом месте расползается по шерстяной вязке горячее, влажное пятно. Она чуть покачивала его, как делают обычно матери, это, наверное, какой-то древний инстинкт. Тоже тихо приговаривала: «ну всё, всё… я знаю… знаю…». В этом слове, как-то сразу очень правильно угадалось и то что она знает, как ему жаль, и что вина лежит не на нем, и что его самого она сейчас принимает. От этой сцены даже у Игоря в носу защипало, он пару раз с силой зажмурил глаза и глубоко вдохнул, на мгновение уперев взгляд в потолок. А измученный болезнью и бесконечным чувством вины Серёжа хрипло разрыдался. Эти объятия послужили таким катарсисом, на какой он даже не рассчитывал. Как и никто из них. Женщина поглаживала его по спине, пока он не затих. Понимал, что пора отстраниться, но внезапно испытал в это мгновение такой покой, какого давно не испытывал. Руки женщины, её касания, были такими нежными, полными заботы, дарящими покой… и пахло от неё так тонко и приятно… что-то пудровое, мягкое и обволакивающее. Объятия, например, Юли ощущались совсем иначе. Он вообще не мог вспомнить, когда испытывал нечто такое же. — Горячий какой, — между тем сочувственно проговорила женщина, ощущая, как сквозь влажную одежду пробивается жар. Она чуть отстранила его от себя, потрогала тыльной стороной ладони лоб, приподняв неаккуратные, рыжие пряди, и как могла улыбнулась: — Ложись-ка, сейчас лечить тебя будем.