Золушка из Рио

Добравшись до дома, я заперла квартирную дверь, рухнула на постель и мгновенно заснула, несмотря на то, что порванная мочка продолжала болеть. Будильник я завести забыла, но утром все равно проснулась рано. Некоторое время, не открывая глаза, раздумывала, идти ли в зоопарк или теперь это не имеет смысла. Хотя… никто не сказал мне «уезжай», значит, я могу делать все то же, что и обычно. С этой ободряющей мыслью я собралась на работу. Всё было как обычно: тюлени и Барри нарезали круги по бассейну, редкие посетители слонялись туда-сюда, в полдень мы с Феликсом сходили в кафе пообедать. Меня все время не оставляло чувство, что я чего-то или кого-то жду. Но ничего не происходило. Мне до сих пор не верилось, что де Морнэ послал человека (двух человек) меня ликвидировать. Он казался скучным прижимистым стариком, не более того. Банкир, богатый человек. Для чего ему в таком почтенном возрасте рисковать, таская каштаны из огня для отставного любовника Гунтрама? Ровесники де Морнэ к этому времени удаляются от дел и уезжают какие-нибудь приятные красивые места в довольстве доживать свой срок, но никак не планируют похищение маленького мальчика из-под носа Ордена. В этой картине явно не хватало какого-то фрагмента. Неподалеку засмеялся ребенок, и я вскинула голову — на секунду мне показалось, что это Курт. Глупость. Теперь я вряд ли когда-нибудь его увижу. На месте Гунтрама я бы больше не подпустила его ко мне. *** — Я не желаю видеть эту женщину у себя дома, — заявил герцог Витшток своему мужу за завтраком. — То, что мы оставили ее в живых, для нее уже достаточная награда. Пусть живет в Европе, пусть выпишет сюда свою мать, но я не хочу ничего о них знать. — Эта женщина, как ты изволил выразиться, моя сестра. И она спасла нашего сына. Поэтому мы ее примем, и ты ее поблагодаришь. Лично, — строго сказал Гунтрам, отрезая кусочек омлета. — Спасла? — Конрад поднял брови. — Начнем с того, что именно она создала ситуацию, в которой Курту стала угрожать опасность. Она с полным осознанием своих действий приехала сюда, чтобы помогать де Морнэ шпионить за тобой. — Де Морнэ ее шантажировал. — Чем? Тем что Орден накажет ее мать за то, что она много лет назад переписывалась со своим деверем? Это смешно, Гунтрам. — Да, допускаю, что тебе смешно, Конрад. Но этим несчастным женщинам наверняка было не до смеха, — Гунтрам отодвинул тарелку и сердито уставился на мужа. — Я не это имел в виду, — поморщился герцог. — Подумай сам, твоя кузина обвела вокруг пальца и нас, и де Морнэ. Не стоит выставлять ее невинной овечкой среди волков. Она работала на масонов, и этим всё сказано. — Люди порой совершают ошибки, — многозначительно сказал Гунтрам. — Важно, к чему они приходят в итоге. — Она пыталась использовать тебя. И до сих пор использует! Иначе этого разговора у нас сейчас не было бы. — Признайся, Конрад, тебя смущают вовсе не ее гипотетические связи с масонами, а то, что Мари-Элен — дочь твоего прежнего любовника, которого ты до сих пор никак не можешь забыть! — Я забыл его в тот день, когда встретил тебя! — повысил голос оскорбленный Конрад. — Да, конечно, — насмешливо бросил Гунтрам. — Ты вспоминал его всякий раз, когда я делал что-то, что тебе было не по вкусу. — Я много раз говорил тебе, что ты — главный человек в моей жизни. Я сделал тебя своим Консортом и завел с тобой детей. Вот что имеет значение, остальное — несущественно. Пора тебе изжить наконец свой комплекс сиротки и перестать безоглядно бросаться на шею каждому родственнику. Разозленный Гунтрам бросил на стол салфетку. — Каждому?! Благодаря твоему драгоценному Ордену, у меня их не так уж и много осталось! Он отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из столовой. «И снова мы ссоримся из-за де Лилей, — подумал Конрад фон Линторфф. — Годы идут, но ничего не меняется». *** Прошло несколько дней. Кузен на связь не выходил, демонстрируя тем самым, как мало я для него значу. Пару раз я попыталась позвонить Горану, но он не отвечал. Курта я больше не видела. Важные для меня люди исчезли из моей жизни, и я начала всерьез подумывать о том, не уехать ли домой. Ходить по улицам этого города, напоминающего о том, как все могло бы быть, если бы… было тошно. И свою квартиру в Зеебахе без «дотаций» де Морнэ я явно не потяну. Если бы не нужно было переводить деньги переводить маме, мне бы хватило зарплаты, но так вопрос не стоит. Придется искать новое жилье либо совсем на окраине города, либо снимать комнату. Листая газеты в поисках объявлений о совместной аренде жилья, в разделе рождений, свадеб и кончин я наткнулась на сообщение о смерти единственного сына Леонарда и Франчески Штайнеров, Дарио. Мне стало стыдно. Я совершенно забыла о нем, а ведь он погиб, в общем-то, из-за меня. Он был неплохим парнем, просто де Морнэ воспользовался его слабостью, как воспользовался моей. Я не верила, что Дарио смог бы хладнокровно пристрелить меня. В конце объявления было указано место и время проведения поминальной службы. В назначенный час я пришла в лютеранскую церковь, где проходила служба, и села в задних рядах. Немножко всплакнула, не без этого. Народу было немного, видимо, только ближайшие родственники. Высокая худощавая женщина в черном, чем-то напоминавшая Дарио, должно быть, его мать, пару раз обернулась, бросая на меня вопросительные взгляды. Вежливость требовала подойти и выразить соболезнования. Но я так и не смогла заставить себя это сделать. Что я им скажу?.. *** Звук дверного звонка заставил сердце истошно заколотиться. Горан?! Но это был всего лишь Мирко Брегович. Я, конечно, неблагодарная скотина, но его приход меня совсем не обрадовал. Этот парень далеко не самый жизнерадостный человек, и общение с ним противопоказано людям в депрессии — таким, как я. Помнится, пока мы с ним ехали из больницы до моего дома, даже парой слов не обменялись. Я пригласила его пройти в комнату, но он остановился, едва перешагнув порог квартиры, и мрачно объявил: — Вас приглашают в замок на ужин. Завтра в семь вечера я за вами заеду, будьте готовы. К его светлости не принято опаздывать. Возможность отказа, похоже, не предусматривалась. Я открыла рот, чтобы спросить, в чем принято являться на ужин к герцогам, но Мирко просто развернулся и вышел, даже не попрощавшись. Да, этого парня не упрекнешь в болтливости. Гардероб у меня был небольшой. Конечно, лонгслив с Лизой Симпсон и рваные джинсы тут не прокатят — конечно, если у меня нет цели всех шокировать своей простотой и непосредственностью. Я решила никого не раздражать — вдруг моя жизнь висит на волоске и Лиза Симпсон перевесит в пользу моей безвременной кончины. Если подумать, то формально я в трауре, и от меня, наверное, ждут соответствующего одеяния. Что ж, это упрощает выбор. Назавтра точный, как швейцарские часы по пятьдесят тысяч долларов штука, Мирко явился ровно в семь. Он окинул меня испытующим взглядом и удовлетворенно кивнул — видимо, хотя бы минимальным требованиям приличия мой внешний вид удовлетворял. …Стены замка заросли плющом, придавая ему мирный вид, но прямоугольные зубцы напоминали, что в прошлом это было оборонительное сооружение. Выйдя из машины, я остановилась, залюбовавшись одинокой вишней. Белая кипень цветов очень празднично смотрелась на фоне прозрачных майских сумерек. — Саженец этой вишни был привезен из старого владения отцом его светлости, — пояснил человек в униформе, который встречал нас у входа. Оказалось, что это дворецкий, — я-то думала, что они остались только в кино. Он представился и провел меня внутрь, помог снять плащ и сразу же отдал его горничной. — Фрау Штайнер, его светлость и виконт ждут вас в столовой, не изволите ли пройти за мной? — торжественно предложил он. Мы долго шли по коридору, и с каждым шагом я чувствовала себя все менее уверенно. Похоже, что хозяева этого замка не стремились сделать обстановку более современной. Я нервно хихикнула, когда увидела стоящие в нише рыцарские латы. — Может, тут и привидения есть? — спросила я. — Боюсь, мадам, они покинули замок, когда его реставрировали, — пожал плечами дворецкий. Он остановился у двойных дверей, открыл их и пригласил меня войти. Мне захотелось развернуться и, пока не поздно, сбежать. Но нет, было уже поздно. При моем появлении хозяева встали. Я поздоровалась и не знала бы, что делать, если бы не дворецкий, который отодвинул для меня стул. — Конрад, позволь тебе представить Мари-Элен Штайнер, мою кузину, — сказал Гунтрам. — Мари-Элен, это мой муж Конрад фон Линторфф, герцог Виттшток. — Ваша Светлость, — я слегка наклонила голову. Он тоже ограничился кивком. Отличное начало знакомства! Мы сели. И пока лакей наливал нам вино, я исподтишка рассматривала герцога. Это был высокий, подтянутый человек со светлыми, седеющими на висках волосами и голубыми глазами. Его красивое лицо не выражало абсолютно ничего, и я чувствовала себя очень неуютно, не представляя, чего от него ждать. Мы некоторое время молчали, пока Гунтрам не кашлянул. — Фрау Штайнер, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы нашли в себе мужество исправить свою ошибку, сойти со скользкой дорожки предательства и не дать в обиду невинное существо, — ровным тоном проговорил Линторфф, глядя на меня в упор. Благодарность звучала как-то сомнительно. Кажется, Гунтраму она тоже не очень понравилась, потому что он нахмурился. — Орден ценит лояльность, от кого бы она ни исходила, — продолжал Линторфф. — Учитывая все обстоятельства, мы приняли решение больше не ограничивать вас и вашу мать в выборе места жительства. — Мы с мамой можем вернуться в Европу?! — восторженно воскликнула я, забыв, что собиралась вести себя потише. — Да, именно это я и имею в виду. — Спасибо, Конрад, — мягко сказал Гунтрам и улыбнулся мне. — Дитер, можешь подавать. Кормили в этом доме отменно. Никогда не ела ничего вкуснее. — Как здоровье Марии-Августы? — спросил меня герцог между переменой блюд. — Сейчас более-менее хорошо — для ее возраста. Она уже несколько лет не работает, но до этого трудилась в социальном центре нашей фавелы, оказывала первую помощь. — Какие у тебя планы на будущее, Линн? — поинтересовался Гунтрам. — Я хотела бы поступить учиться. На ассистента ветеринара. Линторфф поднял брови. — Неожиданно. — Вообще-то нет, — выпалила я, потихоньку обретая уверенность. — Мама научила меня не бояться крови, а здесь, в Цюрихе, я работаю с животными. Мне нравится. — Я полагал, что на работу в зоопарк вы устроились, чтобы вступить в контакт с Куртом, — сухо возразил Линторфф. — Эта работа подвернулась мне случайно, но да — я надеялась, что он рано или поздно там появится, — скрывать что-то уже не имело смысла. — Дитер, ты можешь быть свободен, — сказал Гунтрам, и я поняла, что меня ждет допрос. — Де Морнэ сообщил вам, для каких целей ему нужен Курт? — спросил Линторфф. — Он сказал, что намерен передать его какому-то русскому, который считает себя его отцом, — осторожно ответила я. — Но де Морнэ… ммм… не самый правдивый человек. — Он солгал, — кивнул герцог. — Может быть, он хотел таким образом надавить на вас, ваша светлость? — робко предположила я. — Ему прекрасно известно, чем это может для него закончиться, — мрачно сказал Линторфф. — Поэтому этот мотив кажется мне хотя и возможным, но маловероятным. — Линн, припомни все ваши разговоры. Может, что-то такое проскользнуло, какая-нибудь деталь? — включился в разговор Гунтрам. — Я несколько раз бывал с Куртом у де Морнэ в Женеве, и у него была более удобная возможность осуществить свой план. — Тогда на него сразу пало бы подозрение, — возразил Линторфф. — И ты вот уже полтора года с ним не общаешься, насколько мне известно. Или мотив появился у него совсем недавно, — он выжидающе посмотрел на меня. — Вроде бы он не говорил ничего, за что можно было бы зацепиться, — я пожала плечами. — В Рио он жаловался, что в его возрасте трудно даются панатлантические перелеты. Выглядел он действительно неважно. При мне пил какие-то таблетки. Я еще удивилась, что у него хватает сил строить интриги… И тут мне в голову пришла неожиданная мысль. А ведь это могло бы быть объяснением... Хотя постороннему человеку моя версия показалась бы дичью. Поднимать этот скользкий вопрос очень не хотелось, но Линторфф снял запрет на наш с мамой въезд, и было бы не лишним еще раз подтвердить ему свою лояльность. — По словам мамы, де Морнэ — масон, и дядя Жером имел с ними какие-то дела, — начала я. — У вас появилось предположение, Мари-Элен? — вкрадчиво спросил Линторфф, впервые назвав меня по имени. — Если де Морнэ близко общался с дядей, он мог знать кое-что о нашей семье — то, о чем не пишут в газетах. Скорее всего, моя версия покажется вам неубедительной… — заколебалась я. — Говорите, — потребовал Линторфф. — Наша семейная реликвия находится у вас, не так ли? От родителей мне известно, что дядя Жером указал вам ее местонахождение в 1989 году. Похоже, никто в этой комнате не ожидал такого поворота разговора: Линторфф и Гунтрам с одинаково настороженными лицами уставились на меня. В этот момент они стали похожи друг на друга, как давно живущие вместе пары. — Да, она здесь — с некоторой запинкой проговорил Гунтрам. — Возможно, Чаша и есть цель де Морнэ. Она дарует здоровье и долголетие своим обладателям, — добавила я. — Думаю, он собирался инкогнито выменять ее на Курта. — Чудесные свойства этого предмета — всего лишь фантазии! — резко сказал Линторфф. — Да как сказать… Поднимите архивы, посмотрите, в каком возрасте обычно умирали де Лили. Большинство наших предков доживали до глубокой старости. Потому что мы Хранители Чаши. — Всё это россказни, которые инспирировала ваша семья, чтобы оправдать свои притязания на власть! — взорвался Линторфф. Кажется, я задела его больное место... — Возможность долголетия передается генетически. Вот и вся разгадка. — Неважно, сколько в этих преданиях правды, Конрад, — вмешался Гунтрам. — Важно, что де Морнэ мог в это верить. Или он поневоле поверил, когда у него не осталось надежды. Я бы на твоем месте попытался узнать подробности о его состоянии здоровья. — Легко сказать! Это, вообще-то, врачебная тайна! — буркнул герцог. — Помнится, вопросы этики никогда не останавливали Орден, если ему была нужна информация, — ехидно отозвался Гунтрам. После этого герцог надолго замолчал, а Гунтрам принялся задавать вопросы о Рио-де-Жанейро и рассказывать о своей учебе в аргентинской частной школе. Когда ужин закончился, Линторфф удалился в библиотеку «еще поработать», а кузен показал мне аквариум с омаром, о котором я столько слышала от Курта. Сам Курт к этому времени уже спал, и мне не удалось его повидать. Этим вечером кузен открылся мне с новой стороны. Видимо, из разряда мутной незнакомки, набивающейся в родственницы, я наконец перешла в разряд «своих». — Спасибо, что уговорил его светлость, — сказала я ему. — Я совершенно не ожидала, что он так просто и быстро снимет запрет для нас с мамой. — Я не уговаривал, — возразил Гунтрам. — Это его собственное решение, поддержанное ближним кругом. Конрад — справедливый человек. *** — Эта женщина не вызывает у меня доверия, — проворчал Конрад фон Линторфф, садясь на край кровати. Гунтрам вскинул голову от планшета. — Вот как? — спросил он. — Почему же? — Все, что мы знаем об участии де Морнэ в этом деле, мы знаем только с ее слов. Люди Горана проследили за теми, кто появился в день предполагаемого похищения на строительной площадке в зоопарке. Они оказались простыми рабочими. Никаких связей между де Морнэ и компанией, которая сделала пожертвование на благоустройство территории, не обнаружилось. Возникает вопрос: планировалось ли на самом деле похищение или твоя сестрица все это выдумала, чтобы привлечь к себе внимание? — А покушение на себя она инсценировала, так выходит? — язвительно поинтересовался Гунтрам. — Кто знает… Разве она сильно пострадала? Поцарапанное ухо, и все. Вот когда в меня стреляли, я месяц провалялся в больнице. — Для полноты картины тебе осталось сказать, что она самозванка! — вспылил Гунтрам. — Нет, этого я как раз не скажу. Для меня ваше родство очевидно. Вы похоже улыбаетесь, и у нее есть некоторые черты ее отца. Странно, что никто этого не заметил, мне-то ваше сходство бросается в глаза. — Ладно, если Линн все выдумала, то Шарль должен быть у себя дома в Женеве. Он там? — уже спокойнее спросил Гунтрам. — Нет, — нехотя признал герцог. — Его там нет, мы проверили. Но это может быть простым совпадением. — Все, что не укладывается в твою версию, это простое совпадение, — фыркнул Гунтрам. — А тот человек, который в нее стрелял… Удалось что-то у него узнать? — Он твердил, что его наняли через интернете и он не знает заказчика. — И после препаратов твердил? — Он умер. Индивидуальная непереносимость, — поморщился герцог. Ему не нравилось, когда Гунтрам говорил о таких вещах. Он никогда не хотел, чтобы его котенок вникал в кухню Ордена, но жизнь распорядилась иначе. Конрад иногда тосковал по тому Гунтраму, который ничего этого не знал. — Вилла в Кюснахте была снята на вымышленное имя. Тут тоже оборванный конец. Нет никаких свидетельств того, что она связана с де Морнэ. — Откуда тогда Линн знает про Репина? — Возможно, от твоего отца. Как ты сам видел, ее посвятили во многое. И, кажется, успели внушить, что на де Лилей возложена особенная миссия. — Кое-кто до сих пор в это верит… — пробормотал Гунтрам. Конрад вздохнул. — Гунтрам, много лет назад, когда мы только познакомились, я говорил тебе, что никто не должен вставать между нами. И сейчас я снова прошу тебя об этом. Будь с ней осторожнее. И не дай Курту попасть под ее влияние. — Да, я помню, что мы с тобой обещали друг другу, — мягко сказал Гунтрам, и у Конрада отлегло от сердца: кажется, в этот раз его поняли правильно и ссора им не грозит. *** Водитель герцога привез меня домой, когда было далеко заполночь. Ночевать меня не оставили, и, видимо, не от того, что в замке не нашлось свободной спальни — подозреваю, что Линторфф не желал видеть меня на своей территории дольше, чем необходимо, что бы там ни говорил Гунтрам. — У тебя все в порядке? — спросил Оливер. В отдалении слышалась музыка и смех — все такое родное, что мне показалось, что я сквозь телефон чувствую запах нашей «Дикой креветки». Мне опять захотелось домой. Но нет, это просто минутная слабость. Теперь, когда я достигла своей цели, вернуться в прежнюю жизнь было бы предательством по отношению к самой себе. И, в первую очередь, к маме. — Да. Теперь да, — сказала я. — Несколько дней назад тут серьезно припекло, зато теперь я могу перевезти маму в Европу. — Значит, ты не вернешься сюда? — его голос звучал напряженно, и я впервые задумалась, не была ли слепа, считая Оливера просто другом. — Скорее всего, нет. Мы всегда мечтали вернуться в Старый свет, понимаешь, Олли? Это наша родина. — Ясно, — вздохнул он. — Я съезжу к твоей маме после закрытия, не проблема. До маминого звонка я решила принять душ и перестелить постель. Снимая старую простынь, я заметила, что между матрасом и изголовьем виднеется край какой-то бумажки. Оказалось, что это тетрадный лист (скорее всего, из моей тетради по биологии), покрытый прочерченными от руки линейками нотного стана и мелко исписанный нотами. Я ноты знала исключительно по названиям, поэтому не смогла понять, что за мелодия там была записана. Кто автор, догадаться было нетрудно. Видимо, лист свалился за матрас, а Горан забыл его достать. Решительно скомкав лист, я швырнула его в корзинку для бумаг, упала на постель и мгновенно заснула. «Динь-дон-дон», — надрывался телефон. Я нашарила его на тумбочке и, приоткрыв один глаз, нажала зеленую иконку. — Здравствуй, мам… Нет, всё в порядке… Представляешь, нам официально разрешили жить в Европе!.. Да, это точно не ловушка. Мне сказал сам Линторфф в присутствии Гунтрама… Тебе теперь надо съедить во французское посольство и узнать, действителен ли еще твой паспорт. Попроси Оливера тебя отвезти… Да, жилье есть, я найду для тебя место… Пока в Цюрихе, да… Ну мам, здесь у меня есть работа… Да, в зоопарке, ну и что? Мне нравится. К тому же работодатели почему-то не дерутся из-за меня… Посмотрим, может, потом удастся переехать в Женеву, если тебе так хочется, — я не выдержала и зевнула. — Да, у нас тут пять утра… Хорошо, спасибо, так и сделаю. До скорого. Передавай привет доктору Виларинью. Моя мама родилась в Женеве, но у меня этот город ассоциируется с де Морнэ. Если честно, переезжать туда мне совсем не хотелось. Здесь Гунтрам и Курт, Феликс, Барри… и Горан. Последний теперь не имеет никакого отношения к моей жизни, и все же, и все же… С этой мыслью я и заснула. «Проклятый телефон, — подумала я, сквозь сон услышав назойливую трель. — Ни секунды покоя». И тут же резко распахнула глаза. Солнечный клин на полу достиг середины комнаты, а это означало… это означало, что сейчас не меньше двенадцати! Я вскочила. Боже, проспала! Оказалось, что это звонит Феликс, чтобы узнать, все ли у меня в порядке. Я пожаловалась ему, что из-за разницы во времени ночью звонила маме и утром не услышала будильник. Он посоветовал сказаться больной: это лучше, чем приходить с таким опозданием. «Я уже почти выхлопотал тебе прибавку к зарплате, но нарушение трудовой дисциплины может этому помешать». Я сообщила ему, что он мой добрый гений и я его люблю, и спросила, точно ли он швейцарец. Ложиться спать дальше не хотелось, я прошлась по комнате, купаясь в солнечном свете. Взгляд упал на мусорную корзинку. Повинуясь безотчетному порыву, я достала из нее бумажный комок и разгладила его на поверхности стола. Судя по тому, что часть нотной линейки была густо замалевана, передо мной лежал черновик. Черновик мелодии, сочиненной Гораном. Он упоминал, что до войны мечтал посвятить жизнь музыке. Видно, не все исчезло безвозвратно. В этот момент телефон снова зазвонил. Я взглянула на экран: Гунтрам. — Доброе утро, Мари-Элен. Не помешаю? — Привет. Ночью говорила с мамой и в результате проспала на работу. Феликс посоветовал прогулять. Так что я совершенно свободна. — Отличный у тебя начальник… — он сделал паузу. — Вчера так неловко получилось. Мы должны были предложить тебе остаться, но… Я вздохнула. — Не бери в голову. Меня с ветерком доставили домой, так что всё в порядке. Твоему мужу я не нравлюсь, это взаимно, но я рада, что он решил мою главную проблему — это гораздо, гораздо больше того, что я могла ожидать от него в такой ситуации. Я осознаю, что в сложившихся обстоятельствах не вызываю у него восторга. — Так Мария-Августа приедет в Цюрих? — сменил тему Гунтрам — Если я ее и видел когда-нибудь, то совершенно этого не помню. Слишком маленький был. — Да, она собирается, но сначала ей надо получить новые документы. — Мой взгляд упал на листок с нотами. — Гунтрам, ты умеешь играть на пианино? Ну или на чем-нибудь еще? — Весьма посредственно, — немного озадаченно ответил он. — Иногда я работаю тапером — играю детям, когда они делают зарядку. Вот и вся моя практика. — Отлично! У меня есть ноты, и мне очень любопытно узнать, что это за музыка. — Ноты без заголовка? — удивился Гунтрам. — Они написаны от руки. Это не проблема? — Посмотрим. Приезжай ко мне в городскую квартиру часа в три, — он назвал улицу и номер дома. *** Судя по адресу, Гунтрам жил где-то в старом городе, и я, доехав на трамвае до Гроссмюнстера, дальше решила пройтись пешком. Его улица отчего-то показалась мне знакомой, и когда я нашла нужный дом, я поняла, почему: сюда привез меня с вокзала Милко Брегович. Получается, Горан и Гунтрам живут в одном доме. Я замедлила шаг. Что, если мы столкнемся с ним в парадном? Получится неловко, как выразился бы кузен… Квартира Гунтрама, примерно такой же планировки, тем не менее разительно отличалась от жилища Горана. Думаю, присутствие детей накладывает отпечаток на любую обстановку, к тому же Гунтрам устроил здесь свою мастерскую. Кузен провел меня в гостиную, показавшуюся мне более уютной, чем гостиная Горана. Мой взгляд приковали выразительные фигурки дерущихся петухов на каминной полке. — Le symbole de notre mariage, — усмехнулся Гунтрам, заметив мой интерес. — Это подарок Конрада на новоселье. А вот здесь то, ради чего ты пришла. — Я обернулась и увидела антикварное пианино из орехового дерева. — На этом инструменте играла бабушка Сигрид, она собиралась стать профессиональной пианисткой, но вышла замуж за нашего деда. Так мне рассказывал отец… Представляешь, это пианино объехало почти полмира — из Франции в Аргентину, а из Аргентины — сюда, в Цюрих. Сначала оно стояло в замке, но Конрад морщился, когда я пытался на нем играть, и я решил перевезти его сюда. И как мне кажется, в больших помещениях более уместно смотрится рояль, не так ли? — Да, пожалуй, — дипломатично ответила я. Гунтрам сел на табурет, открыл крышку и для разминки сыграл что-то похожее на Für Elise. — Шопена даже не проси, — усмехнулся он. Я достала из сумки ноты и протянула ему. — Кажется, ими не слишком дорожили, — заметил Гунтрам, рассматривая помятый лист. — Что ж, попробуем… Он несколько раз принимался играть, останавливался, начинал с начала. Да, кузен трезво оценивал свои способности исполнителя… Честно говоря, я немного приуныла. Не знаю, чего я ожидала. Неизвестного миру шедевра? Но постепенно под его пальцами начала рождаться мелодия, довольно простая, но красивая, явно незаконченная. Гунтрам сыграл ее еще дважды, с каждым разом все увереннее. Я задумалась. Когда Горан успел ее записать? Рано утром, пока я спала? Глядя на меня? — Приятная штука, — сказал Гунтрам. — Жаль, что тут нет окончания. Не знаешь, кто автор? Я заколебалась. Стоит ли всё выкладывать? Но мне очень хотелось выговориться. Ну или хотя бы поговорить о нем. — Знаю. Горан Павичевич. Гунтрам развернулся от пианино и задумчиво посмотрел на меня. — Значит, та женщина это ты, — медленно проговорил он. — Та женщина? — не поняла я. — Он как-то раз сказал, что познакомился с особенной женщиной. — Ну тогда это точно не про меня — особенных женщин не бросают в приемном покое больницы! — с обидой сказала я. — Это не похоже на Горана. — Ну… не то чтобы совсем бросил. Оставил на попечение Мирко Бреговича, а сам уехал. — У Горана много обязанностей. Наверное, что-то срочно требовало его присутствия, — попытался успокоить меня кузен. — Гунтрам, это было больше недели назад! С тех пор он не появлялся, не звонил, не писал. Он явно поставил в наших отношениях точку, — горячо возразила я. — Просто выяснилось, что я темная лошадка, а Горан, по его собственным словам, привык знать, с кем имеет дело. А тут такая осечка. — Это де Морнэ подослал тебя к нему? — поинтересовался Гунтрам. — Де Морнэ желал использовать меня вслепую, неужели ты еще не понял?! — взорвалась я. — Если бы я знала, что симпатичный мужчина, с которым я познакомилась совершенно случайно, это тот самый Павичевич, я бежала бы прочь сломя голову! В детстве меня пугали не Эль Коко или Бугименом, как других детей, а кровожадными сербскими псами! — Но, согласись, что случайно встретить в полумиллионном Цюрихе одну из ключевых фигур Ордена — это слишком невероятное совпадение, — спокойно возразил Гунтрам. — Если ты не знала, кто он, почему пришла к нему сообщить о покушении? Он-то сам утверждает, что намеренно познакомился с тобой, узнав про твой интерес к Курту. — Не знаю, почему он так говорит, но мы познакомились, когда я еще не работала в зоопарке и через день бегала в Шпрюнгли, надеясь заставать вас там. В тот день я гуляла по набережной, подошла посмотреть на здание театра и случайно толкнула Горана. Он ждал там какую-то женщину, которая так и не пришла. Ему очень хотелось на Вагнера, одному было идти не комильфо, и он пригласил меня. Вот и все. Согласись, вероятность познакомится с бывшим музыкантом рядом с оперным театром не такая уж и маленькая! — Да, конечно, ты права, — миролюбиво сказал Гунтрам. — Но потом ты узнала, кто он? — Да. Но не от де Морнэ, а от владелицы кондитерской. Она видела меня с ним, и когда я заглянула в ее кафе выпить кофе, эта экспрессивная дамочка чуть не вытолкала меня взашей. — Мы все персоны нон грата в ее заведении, ты не одна такая, — печально усмехнулся Гунтрам. — Значит, ты знаешь и про его военное прошлое? — Да, это меня сначало напугало, но потом я поняла, что все-таки люблю его больше, чем боюсь, — выпалила я и осеклась. Этого я говорить не собиралась даже Гунтраму. — Всё так серьезно? — покачал головой Гунтрам. — С моей стороны — да. Но не вздумай сказать ему об этом. Обойдется! Он меня бросил, и ладно. Я переживу. Найти себе мужика никогда не было для меня проблемой, — сердито сказала я. — Похоже, что так. Во всяком случае, Ведран не остался равнодушен к твоему обаянию. — Нет, больше никаких сербов! Хватит с меня. — Как скажешь, — сказал Гунтрам, протягивая мне лист с нотами. — Но мелодия симпатичная. Я не взяла. — Оставь у себя. Или выброси. Она больше не имеет ко мне отношения. Он только покачал головой. *** Вечером Гунтрам спустился к Горану. — Я, конечно, рад тебя видеть, братишка, но не могу не спросить, почему ты до сих пор здесь, а не в замке? — Давненько ты меня об этом не спрашивал, — усмехнулся Гунтрам. — Я сопоставил два факта: вас с герцогом навещает твоя кузина, и вот ты уже остаешься ночевать в городской квартире. Между этими фактами есть связь? — Он выставил ее из замка в час ночи, предварительно допросив. Конечно, мне не очень понравилось такое обращение с моей ближайшей родственницей, но мы с Конрадом не ссорились, если ты об этом беспокоишься. Он ей не доверяет, и я понимаю, почему. По прежнему никаких следов де Морнэ? — Никаких. — Разве это нельзя считать аргументом в пользу ее утверждения, что он был замешан? — Слабоват аргумент. Гунтрам вздохнул: — Мне очень хочется поставить точку в этой истории. Попробую свой метод, раз ваши не сработали. Он достал из кармана брюк мобильный телефон и набрал номер, знаком попросив Горана молчать. — Здравствуйте, тетя Лара. Это Гунтрам. Я на днях собираюсь в Женеву, мне очень хотелось бы навестить… В четверг или в пятницу… Если, конечно, у вас с дядей Шарлем нет других планов… Да, конечно, но хотелось застать и дядю. Мне нужен его совет… Что? Уехал? А когда вернется? Тетя Лара? — он нахмурился.. — Тетя Лара? Вы плачете? Что случилось? Гунтрам долго слушал, что говорили ему в трубке, потом спросил: — Что же он мне ничего не сказал? У нас тут есть прекрасная клиника — меня вытащили буквально с того света. Вы знаете, куда он уехал? Может, еще не поздно что-то предпринять?.. Вот как? Ну, его право… Да, я понимаю… Это очень тяжело. Крепитесь. Не хотите некоторое время пожить у меня? Да, да, это понятно. Но вы всё-таки подумайте. Я позвоню вам через пару дней. До свидания. — Саркома, — сказал он Горану. — Перенес операцию, но это не помогло — опухоль мигрирует. Шарль говорил жене, что не желает, чтобы она видела, как он умирает. Поэтому он подготовил себе последний приют, но она не знает, где. Последние месяцы у него, как он сказал жене, появилась надежда, но неделю назад он позвонил ей и сказал, что все кончено и он уезжает. Сообщил, что оставит распоряжение, чтобы его кремировали, а прах переправили ей. Между прочим, просил никому не говорить об этом, но бедная женщина решила, что мне-то она может сказать. — Подожди-ка, подожди-ка… Его последняя надежда — некий предмет с мифическими свойствами, принадлежащий Ордену? — недоверчиво спросил Горан. — Странно. Де Морнэ всегда производил впечатление человека, обеими ногами стоящего на земле. — Да, нам тоже пришло это в голову. Вернее, Линн. Что касается приземленности де Морнэ, то когда человек загнан жизнью в угол, то он готов верить во что угодно. И, к слову, как я уже неоднократно подчеркивал, Чаша принадлежит де Лилям и является частью наследства Курта, а Орден в лице Конрада просто принял его на временное хранение. — Вопрос спорный, — пробормотал Горан.. — Но в данном случае это неважно. — Я не понимаю, что в голове у этого человека, — расстроенно сказал Гунтрам, не обратив внимание на реплику Горана. — Похищать моего сына, чтобы обменять его на Чашу?! Пытаться устранить свидетелей после неудачи?! Ведь он мог просто у меня попросить, и мы бы нашли решение. Он же мне не чужой! Но дядя Шарль предпочел пойти на преступление.. — Возможно, он тоже считал, что Чаша принадлежит его светлости, а у герцога трудно что-то безвозмездно одолжить, тем более масону. Или же де Морнэ хотел получить ее в полное обладание. Ты же знаешь этих людей. Они корыстны и эгоцентричны до мозга костей. И хотя они, как и мы, называют друг друга братьями, там каждый сам по себе. Эти люди — волки. «Горану и его приятелям только дай порассуждать на масонскую тему, и это может затянуться на весь вечер», — подумал Гунтрам. — И все же эта версия вызывает у меня сомнение, — между тем продолжал Горан. — Потому что она опять-таки исходит от Мари-Элен. Она словно водит нас за ручку, как несмышленых детей, и говорит, куда смотреть. У нее на все готов ответ! — Горан, хотя бы раз в жизни истолкуй сомнения в пользу обвиняемого, и, возможно, найдешь свое счастье! — не выдержал Гунтрам. — А разве возможно счастье без доверия? — в голосе Горана прозвучала тоскливая нотка. — Не знаю. Но глупо не попытаться. *** Стоял погожий майский день. Солнечные блики весело играли на мокрых гладких шкурах моих зверей. Барри, наполовину выбросив свое лоснящееся тело на бортик бассейна, меланхолично раскачивался из стороны в сторону в такт губной гармошке, блаженно щуря маленькие глазки. Эта идея пришла мне в голову совсем недавно, но но наш дуэт уже успел снискать успех у гостей зоопарка, несмотря на ужасающую неблагозвучность моей так называемой музыки. — Кажется, наше заведение пора переименовать из зоопарка в цирк, — сказал Феликс, глядя на Барри. — Смотри, старый Густав перестанет с тобой здороваться — ты со своим номером «танцующий морской котик» переманила всех посетителей обезьянника. — Густав вечно жалуется на суматоху и шум. Пусть немного отдохнет. Дайте нам с Барри насладиться скоротечными мгновениями славы. Барри возмущенно фыркнул, показывая тем самым, что прекратить бесполезную болтовню и продолжить играть. Что я и сделала, когда Феликс ушел. Барри снова принялся раскачиваться, и публика восторженно зааплодировала. Лучше бы рыбки принесли… Через несколько минут я выдохлась. Играть на губной гармошке не так просто, как кажется. — Всё, — сказала я Барри, — отдыхай. Он будто понял меня и плюхнулся обратно в воду. Почтенная публика стала постепенно расходиться. Вскоре на площадке перед павильоном никого не осталось. Почти никого. На скамейке под деревьями сидел человек в темном костюме. Я присмотрелась, и сердце екнуло. Горан. Я застыла, как жена Лотова, не зная, что делать. Не обращать на него внимания было бы грубо. Подойти — слишком боязно. Он поднялся со скамьи и пошел в мою сторону. — Привет, — сказал он. *** Он долго думал, что ей сказать. Нужно было придумать что-нибудь такое… проникновенное. Женщины любят разговаривать про чувства, и, кроме того, как он подозревал, Линн тоже могла иметь к нему претензии, и он даже догадывался, что именно, по ее мнению, сделал неправильно. Впрочем, у женщин всегда найдется, в чем упрекнуть даже идеального мужчину. Он думал сказать, что с ней он снова обрел вкус к жизни, но это было бы не совсем правдой, а женщины чувствуют фальшь. Он очень боялся ошибиться и все испортить: разговоры о чувствах — не его область компетенции. Возможно, лучше сказать, что если она готова простить ему его грехи, то он готов забыть о ее грехах. Да, точно, так он и скажет. Но когда он увидел, как она застыла, увидев его, — так застывает на лесной поляне длинноногая косуля, заприметив охотника, прежде чем броситься прочь, — то все слова вылетели у него из головы и там воцарилась блаженная пустота. Как тогда, до войны, когда он встретил Иванну на одной из старинных улочек Баньи-Луки. Впервые это воспоминание не причиняло ему боли. — Привет, — сказал он. — Я соскучился. — Я тоже, — улыбнулась она. Все оказалось гораздо проще, чем он думал. — Может быть, продолжим общение где-нибудь еще? — приободрившись, спросил он. Линн посмотрела на часы, на бассейн, на Горана и вздохнула: — Я бы очень хотела, но до шести не могу — рабочий день. Если только Феликс выручит… — Феликс? — нахмурился Горан. — Тот парень, который присматривает за омаром Курта? Вы с ним… подружились? — Подружились, но не так, как ты думаешь, — хихикнула Мари-Элен. Воровато оглянувшись по сторонам, она привстала на цыпочки и быстро поцеловала его в губы. — Тебе не о чем беспокоиться. — Не надо нам никакого Феликса, я подожду до шести, — упрямо сказал Горан. — У меня на почте сто пятьдесят шесть непрочитанных писем. Ими я как раз и займусь. *** Испробовав кровать Горана в его квартире, мы лежали в обнимку, но я заметила, что он о чем-то напряженно думает. Может быть, я плохо его отвлекала? Но мне показалось, что он был вполне доволен. — Давай, выкладывай, — не выдержала я. — О чем ты? — спросил он, слегка отодвигаясь. Вот притвора! — Тебя опять что-то мучает, но ты молчишь, и мне обидно, что я не могу удержать твое внимание. Он молчал, никак не реагируя. — Раньше ты хотя бы допрашивал меня: где была, что делала … — кисло сказала я. — Зачем ты пришел сегодня ко мне, если не желаешь разговаривать? Неужели только за сексом? — Конечно, нет. Найти секс не проблема, найти женщину, которой можно доверять — вот это сложнее. — Ты опять об этом… — вздохнула я. — Ну хорошо, можем еще раз поговорить о том, какая я ненадежная женщина. — Не выдумывай, я никогда тебе такого не говорил. — Ты просто исчез. Это доходчивее всяких слов. Он вздохнул, обнял меня и поцеловал в макушку. — Прости. Слишком уж неожиданно это все было. Но говоря о доверии, я имел в виду нечто иное. — Мм? — Некоторое время тому назад у меня были серьезные отношения. Но насобирав в интернете слухов о моем прошлом, она порвала со мной, перед этим наговорив кучу гадостей. Я бы не хотел повторения такой ситуации, — он испытующе посмотрел на меня. «Слухов или всё же фактов?» — подумала я. — Горан, если ты имеешь в виду ту воинственную кондитершу, то она меня просветила, но я, как видишь, никуда не бегу. Неужели ты правда собирался на ней жениться? Выходит, все-таки путь к сердцу мужчины лежит через желудок… Я-то всегда думала, что это просто расхожая банальность. — Ты собирала обо мне сведения? — нахмурился Горан и крепче стиснул мое плечо. — Нет, я просто зашла попить кофе в ее заведение. Она, оказывается, видела нас вдвоем в городе, и, узнав меня, взбеленилась и попыталась выгнать. Но потом сменила гнев на милость и решила объяснить, с кем я связалась. — Что она тебе сказала? — требовательно спросил Горан. Я замялась. Боже, как бы сейчас все не испортить… — Она сказала, что ты участвовал в Балканской войне, и… тебя хотели судить, но помог герцог, — осторожно сказала я, опасаясь его реакции. — Ты ей поверила? — Послушай, я из опальных де Лилей, меня с детства пугали сербскими экзекуторами, так что, прости, но от Горана Павичевича я ожидала чего-то подобного. Да, я испытала шок, но, скорее, от того, что мой Горан оказался тем самым ужасным и смертоносным Павичевичем. Некоторое время мне было не по себе в твоем присутствии. Он задумался, вспоминая, и спросил: — Когда мы ходили на яхте, ты вела себя странно. Это случилось в тот день? — Накануне. — Значит, ты ей все-таки позволила этой женщине повлиять на твое мнение обо мне? — огорченно сказал он. — Может быть. Но, заметь когда Курту стала угрожать опасность, я пришла к тебе. Именно к тебе. Хотя мне было чертовски страшно. — Когда я пришел, ты спала у меня на диване, — ухмыльнулся он. — Так боялась, что даже заснула? — Это просто реакция на стресс, — сказала я, защищаясь. — Но я верила, что в такой ситуации от тебя будет больше толку, чем от кого бы то ни было. Он склонился надо мной и прошептал в самое ухо. — Верь мне и дальше, и у нас все будет хорошо. *** Когда Горан вошел в библиотеку, герцог сидел за столом и делал вид, что изучает документы и не замечает его. Горан поздоровался, и Линторфф только тогда поднял голову и оглядел его строгим взглядом. — Присядь, — сказал он. Это прозвучало почти как приказ. Горан повиновался. Герцог прокашлялся и сказал: — До меня дошел слух, что ты поселил у себя в квартире ту женщину, — неодобрительно сказал он. «Так быстро доложили? Интересно, кто его информатор? Не Гунтрам же. Гунтраму лишние ссоры не нужны». — Да, ваши сведения верны, мой герцог. — И как это прикажешь понимать? — Я рассудил, что так мне будет проще за ней приглядывать, — невозмутимо отвечал Горан. — Вот как? И как долго ты собираешься за ней приглядывать? — Как можно дольше, сир. Если понадобится, то всю жизнь. Герцог нахмурился и постучал карандашом по столу. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — проворчал он. — Конечно, — усилием воли подавляя поднимающийся гнев, отвечал Горан. Грифон считает, что в силу своего положения может требовать у него отчета, с кем он живет? Если так, то он сильно ошибается. *** Посмотрев на выражение лица Горана, который едва ему кивнул при встрече в коридоре нижнего этажа замка, даже не подумав остановиться и переброситься парой слов, что было бы по крайней мере вежливо, Гунтрам устремился в библиотеку и нашел там мужа, хмурого и недовольного. — Что-то случилось? — поинтересовался он, устраиваясь с планшетом на диване. — Вокруг меня зреет заговор — вот что случилось! — буркнул Конрад. Догадываясь, откуда ветер дует, Гунтрам безмятежно спросил: — Вот как? И кто же посмел? — Павичевич, ты и твоя кузина де Лиль. Он съехался с ней, и, очевидно, с твоего полного одобрения. — Уверяю тебя, Горану и Мари-Элен не требуется для этого мое одобрение. Или чье-нибудь еще, — с намеком сказал Гунтрам. — Они взрослые люди. — Она его околдовала! Ты можешь вспомнить, чтобы Павичевич селил у себя какую-нибудь женщину?! «Конечно нет — потому что его женщин вы селили у меня». — Во-первых, Мари-Элен не «какая-нибудь женщина», — заметил Гунтрам. — Во-вторых, всего несколько лет тому назад вы все, включая тебя, считали, что Горану пора жениться! — Он сделал ей предложение? — упавшим голосом спросил герцог, поднимаясь из-за стола и садясь рядом с мужем. — Насколько мне известно, пока нет. Но это весьма вероятный вариант развития событий, Конрад. Она ему подходит — Мари-Элен с детства столько всего наслушалась о сербах и Ордене, что ее не напугаешь военным прошлым Горана. Она понимает наши реалии. — Или притворяется, что понимает. — Знаю, ты ей не доверяешь, — вздохнул Гунтрам, стряхивая воображаемую пылинку с лацкана пиджака Конрада. — И не без оснований, согласись. Она несколько месяцев виртуозно водила его и нас за нос. Ты сам-то ей веришь? — Не до конца, — признался Гунтрам, решив, что хуже от этого не будет. — Но наши подозрения — не основание лишать Горана надежды создать собственную семью. — Это так, но… — Горан просто берет пример с тебя, — вкрадчиво сказал Гунтрам и потянулся, чтобы поцеловать мужа. — Ты же рискнул связаться со мной. — Ты это совсем другое дело, Маус, — убежденно сказал Конрад, прижимая его к себе. — Ты органически не способен на предательство. *** Герцог Витшток давал традиционный пасхальный обед, и, казалось, на лужайке перед замком собралась чуть ли не половина города. Конечно, богатая половина. Я сидела в плетеном кресле под большим деревом и из-под полей шляпы наблюдала, как Горан переходит от одной группы гостей к другой. Сама не ожидала, но видеть, как люди уважительно здороваются с ним, было приятно. Наверное, я становлюсь сентиментальной. Вдалеке радостно визжали дети, гоняясь за кроликами, и я смутно вспомнила, что когда-то и сама обмирала от восторга, трогая бархатистые кроличьи уши. Но это было в другой жизни. Жизни, которая навсегда стерта с лица земли. Я тряхнула головой: совсем неподходящее мысли для такого прекрасного дня. Но в голову упорно лезли воспоминания: лихорадочные сборы, безжалостную сортировку вещей — я, конечно, хотела взять с собой и то милое голубое платье с рюшами, и старого медвежонка, и кукольный домик, и игрушечную прогулочную коляску, из которой испуганно таращилась на меня пухлощекая кукла Мими, словно чувствуя, что ее бросят, и лошадку-качалку. Но из всех игрушек мы взяли только медвежонка, с которым я лучше всего засыпала. — Вы все-таки здесь. Я вернулась в реальность и обнаружила, что передо мной стоит Моника Дэлер. В светлом платье она выглядела лет на пятнадцать моложе моей мамы. Меня это очередной раз неприятно кольнуло. — Да, здесь. И заметьте, несмотря на мое присутствие, герцог и Гунтрам до сих пор вместе, вполне довольны жизнью и друг другом, — едко сказала я, глядя на стоявшего в пятнадцати метрах от нас Линторффа, приобнимающего за талию мужа, который что-то оживленно ему рассказывал. — Мне сказали, что вы пришли сегодня с Гораном Павичевичем, — сказала она тоном учительницы, которая застукала пятиклассницу с сигаретой в зубах. Гунтрам говорил, что Моника командует целым штатом секретарей и в банке ее побаиваются. — Да, мистер Павичевич был настолько любезен, что предложил сопроводить меня сюда, — безмятежно улыбнулась я. От продолжения неприятной беседы меня спас Курт — он примчался показать мне свою добычу. В отличие от старших братьев, он не считал зазорным искать яйца вместе с малышами. Пока он рассказывал, в каком необычном месте нашел яйцо, Моника молча слиняла. Скатертью дорожка. Обед накрыли во дворе — благо, погода позволяла. Меня посадили довольно далеко от хозяев, видимо, не хотели привлекать внимание к моей персоне и давать пищу для пересудов. Зато рядом с Феликсом, с которым нам всегда было о чем поговорить, поэтому я решила не обижаться. Феликс сидел слева от меня, ближе к центру стола, место справа в последний момент занял загорелый мужчина в элегантном костюме. Когда Феликс, как подобает воспитанному человеку, переключил свое внимание на свою соседку слева, незнакомец обратился ко мне: — Мадемуазель де Лиль, если не ошибаюсь? Меня зовут Энрико ди Маттеи. Очень хотел с вами познакомиться и потому взял на себя смелость представиться сам. Интересно… — Не ошибаетесь, сеньор ди Маттеи, — я постаралась, чтобы голос звучал безмятежно. — Я буду безмерно счастлив, если такая красивая женщина, как вы, станет называть меня по имени, — сказал он проникновенно. — Вряд ли наше знакомство продлится так долго, что это станет возможным, сэр, — чопорно ответила я. Услышь это Оливер, решил бы, что меня подменили. — Вы пришли с Гораном Павичевичем, я видел, — сказал ди Маттеи. Я молчала. — Мы с ним старые приятели и разделяем любовь к музыке. — Вот как… — скучным тоном отозвалась я. Меня начинал раздражать его многозначительный вид. — Я имел честь быть знакомым с вашим дядей, — сказал он, понизив голос. — Незаурядный был человек… — Всецело полагаюсь на ваше мнение. Сама я мало его знала. — Вы можете мне доверять, — сказал он еще тише и выразительно потер руку. — Наша семья всегда поддерживала вашу. — Спасибо, сеньор ди Маттеи. Буду иметь в виду. Он некоторое время обескураженно смотрел на меня, потом вздохнул. — К вам нелегко подступиться, как и к вашему брату, — заметил он, снова пытаясь втянуть меня в разговор. — Не знаю, известно ли вам, сеньор ди Маттеи, что мама увезла меня из Европы в Бразилию, когда мне было восемь, и я росла там в полном отрыве от прежнего окружения, в обстановке на грани выживания. Пределом моих амбиций было место официантки в пляжном баре. Со мной вы только теряете время. Я не понимаю ваших намеков — Тот факт, что вы здесь, опровергает ваши слова, — улыбнулся он. Мое положение до сих пор было очень шатким, и меньше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь, увидев нас с ним увлеченно беседующими, заподозрил, что у меня могут быть какие-то дела с этим человеком. — Я догадываюсь, кто вы. Но старший мужчина в роду сейчас Гунтрам. Поэтому обращайтесь к нему. — Виконт — прекрасный человек, но не боец. Он предпочитает нейтралитет. — А разве сейчас война, сеньор ди Маттеи? — Война идет всегда — от сотворения мира. Я пожала плечами и отвернулась от него, показывая, что разговор окончен. Ди Маттеи шумно вздохнул, пытаясь привлечь мое внимание, но я не стала к нему оборачиваться. На ближайшее время я сыта приключениями по горло. Герцог Витшток поднялся со своего места, и гости сразу притихли. Он говорил о значении этого праздника для каждого христианина, о важности традиций, о том, что он рад принимать всех у себя… Гунтрам, повернув голову, смотрел на мужа с легкой полуулыбкой, и сейчас они с Линторффом выглядели идеальной парой. Я поймала взгляд Горана и издали улыбнулась ему. Всё это, конечно, очень мило, дорогие мои. Но где же всё-таки Чаша? Конец