Киса

Александр Воропаев очень не любил чувствовать себя глупо. Раньше и не приходилось, по крайней мере, не так часто: стоило исправить детский логоневроз, научиться драться и пробиться на нужные позиции благодаря уму и бесконечному вьёбыванию до кровоточащих дёсен - больше, выше, выгоднее, чтобы за плечами оставались поверженные противники, восхищённо хлопающие ресницами девки и железная репутация первоклассной скотины, желанной, впрочем, для тех же девок. Эти сделки Воропаев любил: максимально выгодные условия для него в виде красивой фотографии в светской хронике, секса - яркого, горячего, длинноногого. Секс улыбался глянцевыми губами, секс накручивал на палец нитку бус, секс - практически обезличенный, безчувственный - уматывал домой на такси по первому ленивому кивку за дверь. Пушкарёва его этой дверью била в лоб, пока ручка впивалась в живот, а перед глазами начинали плясать чёрные звёздочки. - Ой! - Она, выскользнув из своего подъезда, неловко затопталась рядом, выдыхая клубы́ пара, пока Александр пытался проморгаться. - Извини... Этот Ой преследовал его с их самой первой встречи у крутящихся дверей и Потапкина на посту охраны. Почему Пушкарёву так тянуло утянуть его на пол - даже не на многочисленные диванчики в офисе! - Воропаев не понимал, но пора было привыкнуть к садистским наклонностям Екатерины Валерьевны: от таких вот коварных покушений до пытки отложенным оргазмом в воропаевской постели, где Александр мышку с цепкими лапками сильно недооценил.

- Ты можешь ещё, - хрипло подбодрила его Пушкарёва, щекоча пальцами внутреннюю сторону бедра. Отыгрывалась за всё прошлое, нежно издевалась до судорожных стонов и рвущихся простыней, чтобы из горла рвался мат вперемешку с просьбами: Один. Ебучий. Оргазм. - Или я была о тебе слишком хорошего мнения? Язвительный ответ о том, что подобное в отношении Воропаева в принципе невозможно, потерялся в раздражённом шипении, когда маленькая ладошка снова накрыла бордовый от прилившей крови, от болезненного возбуждения член. Всего парочка рывков, небольшое трение, чтобы это закончилось, чтобы в груди больше не дрожал кислород, не жгло рёбра предвкушение разрядки, не хотелось сучить ногами, подобно лишённому сладкого избалованному ребёнку. Чтобы то самое сладкое ему наконец дали - желанными ласками, поцелуями со вкусом клубники, холодными касаниями влажного полотенца, ведь, кажется, Александр взмок полностью, пока боролся с собой - какая-то его часть, вероятно, как раз мазохистская с радостью вписалась в эту игру, боролся с Екатериной, пытаясь лишний раз потереться о её пальцы напряжённым членом и стабильно терпя поражение и ощущение разочарование - не в этот раз. В следующие три, когда на спокойный сон соседей стало окончательно плевать, а руки ныли, выкрученные, сжимающие постельное бельё, не смеющие коснуться себя самого и помешать Пушкарёвой его дальше мучать, Воропаев в целом простился с идеей выжить. В этот ебучий капкан он залез сам, разлёгся ногами и руками между опасно блестящих острых зубьев, прислушиваясь к тихому скрипу механизма, что захлопнулся, как только Екатерина решительно отвела его руки в стороны и щелчком ногтя открыла крышку красного тюбика с легкомысленным рисунком белого сердечка.

- Сильно больно? - Не больнее старательно оттянутой разрядки, не больнее прокушенной губы и удара затылком об изголовье кровати, когда Александр сам уже готов был сдаться и принять мысль о том, что оргазм ему не светит, но Пушкарёва сжалилась и несколькими сильными рывками столкнула его в непроглядную, туманно-белую пропасть из агонии, удовольствия и облегчения. До тех же звёзд из глаз и сбитого дыхания. Двери в таких старых домах делали на совесть. - Скажу, что нет, ты мне ещё раз вдаришь? - Недовольно бурча и потирая лоб, Воропаев протянул девушке небольшой букет из мягких облачков хлопковых цветов, белых фрезий, красных ранункулюсов и вкраплений из искусственного остролиста. Декабрьский ребёнок Пушкарёва радовалась пушистому снегу, в обед тащилась пить какао с зефирками - и Александра за собой тащила, если тот заглядывал в компанию, - ждала Нового года даже больше, чем своего дня рождения двадцать первого числа. Так что из всего разнообразия цветов Воропаев выбрал именно это сочетание, чтобы увидеть, как пушкарёвский нос уткнётся в хлопковые шарики, как в цвет остролистовых ягод заалеют смущённо щёки, пока до них не добрался мороз. Чтобы улыбаться идиотски довольно и упаковывать Екатерину в салон своего автомобиля. - Родителям что-нибудь путное соврала? - Наверняка пришлось прорываться с боем, отвоёвывая у папаши право на личную жизнь. Всё, что Александр узнал о Пушкарёве, он узнал против своей воли... Екатерина мотнула головой, выпутываясь из намотанного до ушей вязаного шарфа - в машине работала печка. - Зачем? Я ничего криминального не собираюсь творить, обычный культурный досуг. Который у них обычно заканчивался весьма некультурно, так что первоначальную версию - за неимением возможности посмотреть что-то адекватное в кинотеатре, заманить Пушкарёву к себе домой на кино и вино, - пришлось отмести. Просто трахаться он мог бы с Клочковой. С любой рыбкой из аквариума ЗимаЛетто, с более-менее симпатичной посетительницей какого-нибудь бара для элитной тусовки. Со всеми, в чьей компании не возникал дикий голод, утолить который нельзя было мишленовскими изысками, не получалось запить, заглушить, забить на ощущение заливающей рот голодной слюны. С Екатериной Валерьевной нужно было обсуждать высокое искусство - поэтому Воропаев и скинул накануне смс-ку с лаконичным: "17:00, выставка, надень ту блузку", детали брачного контракта и насущные проблемы. - Как там Андрюшенька? Бесится? - Пока Александр ведёт машину через снегопад, прикидывая возможную пробку, Екатерина расчехляется: окончательно стаскивает шарф, неловко пытаясь удержать на коленях сумку и букет, распахивает ворот пальто, чтобы явить на свет нежное винтажное кружево. Та самая "кофейная" рубашка, через которую прекрасно чувствовалось соблазняемое грехом, хрупкое, отчаянно колотящееся сердце в груди каморочной мышки. - Изучает отчёты Никамоды, ссорится с Кирой Юрьевной, - Екатерина поморщилась и вытерла тыльной стороной ладони вспотевшую шею. Воропаев отдал бы многое, чтобы снова в.п.е.р.в.ы.е коснуться кончиком носа горячей кожи, вдохнуть запах ждановской помощницы, что испуганно залезла на стол, прикрывая компьютер с компроматом и открываясь с совершенно новой стороны. Эту сторону следовало изучать медленно, осторожно, ибо первые результаты оказались слишком непредсказуемыми: царапины на спине вместо оскорблённых пощёчин, вместо стыдливо отведённых глаз и старательного избегания - открывшаяся на него охота, коварная, хитрая, фем-фатальная и летальная. Игра на равных, шахматная партия с заряженным травматом под столом, кошки-мышки с инструкцией - брачной. Вот тут Екатерину Валерьевну уважать и сдерживать градус сволочизма, там не давать заплатить за ужин, не обращая внимания на возмущённый писк: "Это же я вас пригласила!". Здесь - вспоминать, что она вообще-то дама, воспитанная на сказках о гадких утёнках и прекрасных лебедях, дарить цветы и следить, как она стесняется, непривычная к такому. Вечно ожидающая подвоха, смеха, что раздастся за спиной, как только она отвернётся. Это неверие проскальзывало в ней после каждой придержанной двери, комплимента и утверждённого пункта договора.

- "...ювелирные украшения, драгоценности, ценные вещи, приобретенные Супругами во время брака, являются во время брака и в случае его расторжения собственностью того из Супругов, который ими пользовался и для кого они были приобретены", - зачитала Пушкарёва, как примерная девочка водя пальцем по бумаге, чтобы не сбиваться с мелкого текста. Александра больше волновали ямочки внизу её поясницы - туда хотелось ткнуть пальцем, сдёрнуть край одеяла, прикрывающий пушкарёвскую задницу, чтобы дополнить картину. Даже будучи полностью голой в его кровати, Екатерина Валерьевна умудрялась занудничать. - Для этого нужен отдельный пункт? Что ты мне дарить собрался?... Мне не нужно ничего такого, сразу говорю. Я... не умею носить дорогие украшения. Воропаев хмыкнул, затягиваясь сигарой из тех, что помягче, с пряно-сладковатым вкусом. - Может быть, я ожидаю, что это ты будешь осыпа́ть меня бриллиантами, - выдохнув дым в сторону, он легонько пихнул коленкой лежащую на животе, ногами к изголовью Пушкарёву. - А, Екатерина Валерьевна? Вы же у нас владелица модного бизнеса, не хотите порадовать меня запонками от Картье? Гладкая ножка качнулась в воздухе, чуть не выбила сигару из воропаевских пальцев и ткнулась холодной пяткой ему в живот. - А вы, Александр Юрьевич, в содержанки мечтаете податься?...

От этого неверия придётся её отучать - насколько Воропаеву хватит педагогического таланта, - ведь сомнения и комплексы откровенно уродовали эту женщину. Не безразмерные пиджаки, не странной формы очки или отсутствие макияжа, но вжатая в плечи голова. Сгорбленная спина, прижатые к телу локти, за которые Екатерину хотелось схватить и тряхнуть как следует. Или вставить распорки в глаза подобно Алексу ДеЛарджу и усадить перед зеркалом. Можно голой. Желательно после секса - разгорячённой, мокрой, сытой, - чтобы смотрела и внимала. Вшила в свою гениальную подкорку очень простую мысль: к её ногам готов упасть и с радостью падает такой, как Воропаев, а это, на минуточку, уровень hard - от непробиваемого упрямства и веры в собственную охуенность до состояния стояния, когда из головы вышибает все мысли, оставляя лишь первобытный инстинкт размножения. Выглядеть глупо Александр не любил, особенно в компании умной женщины, этот самый инстинкт пробуждающей. Впрочем, Екатерина Валерьевна любила от души потупить: когда отказывалась от заслуженных ухаживаний и подарков, платить за себя разрешала со скрипом и душевными му́ками, от теоретических размышлений Александра в той же спальне о целесообразности покупки недвижимости за городом и вовсе впала в отрицание, и сбежала бы из кровати, если бы мужчина не удержал её за ноги. К этому вопросу ещё стоило вернуться, но как-нибудь сильно позже выставки, ужина в новом для Екатерины месте и... - Я думаю, больше всего Андрея Палыча напрягает грядущий совет, - обломав Воропаеву фантазии о сегодняшней ночи, задумчиво почесала лоб Екатерина. - Чем ближе собрание, тем чаще он носится и срывается. - На тебе? - До музея оставался всего один перекрёсток, дальше будет нужно искать парковочное место, вытаскивать из машины Пушкарёву, чтобы не свалилась в сугроб по своему нескоординированному обыкновению, бродить по этажам и умничать. Последнее нравилось Александру больше всего и радовало то, что в интеллектуальной дуэли интересными фактами Екатерина могла дать ему фору. - Катя, он срывается на тебе? Призрак Жданова почти умудрился подпортить им свидание, ибо теперь Воропаев будет смотреть на инсталляции и экспонаты, гоняя на заднем фоне сознания раздражение и желание размазать кириного женишка. В отношении женщин Андрей был не опасен, видя берега и не опускаясь до откровенных унижений и рукоприкладства, в этом качестве ему Александр отказать не мог. Как бы Жданов ни изводил Киру изменами и эмоциональными качелями, руки он на неё не поднимал, да и в целом после их ссор скрёбся виноватым щенком в дверь с извинительным букетом. Поменять что-то в себе и своём поведении не додумывался, правда, но в целом сестрёнка была в безопасности. Екатерина же была явлением настолько новым и чуждым Жданову - ворвалась в его глянцевый привилегированный мирок, внесла смуту в царство безнаказанного блядства, великовозрастных капризов, поставила под вопрос опыт и авторитет, щедро мазнув по андрюшиному холсту своей честностью, преданностью и правильностью... Что Александр уже не был ни в чём уверен. Он и сам периодически не вывозил страстный пушкарёвский альтруизм и синдром отличницы. - Да на всех, - отмахнулась она, явно считывая возникшую над воропаевской макушкой грозовую тучу. - Пока до меня бежит, успевает... опорожниться на Вику, Женсовет, уборщиц. Вчера вот наорал на Милко, хотя тот, пожалуй, впервые не выкаблучивался и сам занёс ему эскизы. - К слову об этом вашем Женсовете, - Александр открыл массивную дверь музея, пропуская обнимающую букет девушку. Оставлять его в машине она отказалась, то и дело лаская красные и белые лепестки кончиками пальцев. - Тебя там как быстро распяли в курилке? Пушкарёва горестно вздохнула.

***

Разумеется. Тот факт, что сексуальная жизнь у неё стала разнообразнее, а домой больше не приходится добираться на троллейбусе, никак не повлиял на показатель удачливости - всё ещё по нулям, если не считать старательно верящего в целомудрие доченьки отца, отпускающего её по о.ч.е.н.ь важным делам в ночь, конечно, с маминой настойчивой подачи в виде грустных голубых глаз и угроз деревянной скалкой, измазанной в муке. Папа запихивал ложечкой фарш в тесто для пельменей и обречённо кивал ускользающей из родительского дома под благовидным предлогом Кате. Видит бог, куда проще было бы действительно переехать к Александру: родители, конечно, расстроятся, покричат, но мучать свою несчастную когнитивную функцию воображения и выдаивать из неё поводы взрослой женщине выйти из дома больше не придётся. Это было унизительно, обидно, противно - ведь стоило ступить за порог, домашняя зверушка Катюшка становилась бизнес-леди, не последним человеком в огромной, хоть и терпящей трудности компании. Желанной женщиной, которая могла проводить вечера и ночи как заблагорассудится. Отношения - а это и вправду были от-но-ше-ни-я! Настоящие, взрослые, пусть странные, не такие, о каких Пушкарёва фантазировала, лёжа в кровати в обнимку с плюшевой игрушкой и марая всепрощающую бумагу дневника. Но интересные, осознанные - ранее не приходилось вести переговоры по поводу "долго и счастливо" расчётливо и с холодной головой - отношения, где с ней считались. Где не считали её за дурочку, которой можно вертеть как захочется, наоборот - Александр твердил, что Катя имеет право занимать место, быть видимой, он не прятал её стыдливо в кладовку. Спорил, язвил, упирался и затаскивал Пушкарёву в пафосные рестораны, пока она стыдливо поправляла немодную юбку и заботливо связанный мамой свитер, что не подходил к дорогим интерьерам и так и просил заляпать его вином по кусающейся цене.

- Я хорошо готовлю, - разглядывая кусочек мяса стоимостью в половину катиной старой зарплаты на огромной тарелке, сообщила она. Мужчина напротив прекратил наматывать пасту на вилку. - Рад за тебя, - в медовом голосе послышалась привычная насмешка, казалось, Александр просто не мог общаться без неё. Интонация-паразит. - Или ты так себя рекламируешь в качестве жены? Хозяюшка из Пушкарёвой вышла бы паршивая, учитывая, что бо́льшую часть домашних забот на себя брала мама, но было что-то в идее готовить для своего... мужчины. - Просто говорю. - Катя отрезала ломтик стейка с розовой серединкой и от души искупала его в перечном соусе. - Я, конечно, не шеф-повар, но нам не обязательно питаться только в заведениях... Особенно таких. - Каких? - Воропаев склонил голову к плечу, разглядывая девушку из-под тёмных ресниц. Он-то прекрасно себя чувствовал везде. - В интерьер которых я не вписываюсь.

Они спорили, правда тихо, дабы не мешать другим посетителям, до самого десерта: Александр потрошил десертной вилкой тирольский пирог с кедровыми орехами и сорбетом из груши, Катя отводила душу шоколадным брауни с Амаретто и подсовывала мужчине кусочки вишни, не переставая, впрочем, смущённо ворчать: - Ты так говоришь только потому, что... привык ко мне. Но я прекрасно понимаю, что кажусь другим людям странной, и... мне бы не хотелось тебя позорить. Ведь привычнее, когда мужчины избегают её общества. Когда отводят глаза, открещиваются - "я не с этой! - игнорируют, в конце концов. И безответные чувства к Жданову можно было пережить, если бы он и дальше её не замечал, считал полезным в работе инструментом и не более. Не пришлось бы мяться под насмешливыми взглядами Малиновского, слишком поздно понимать - он всё знал. Знал и наслаждался видом потерянной и развесившей уши страшилки... - Если что-то меня и позорит, то подобная неуверенность моей женщины в себе. - С громким стуком отложив вилку, заключил Воропаев и посмотрел на неё прямо. Непрошибаемо честно. - Думай о долгосрочной перспективе - моя очарованность тобой не бесконечна, так что будь добра соответствовать. Он сцепил руки в замок перед собой, собранный, строгий, опасный в своей расчётливости, недосягаемый в требовательности и уверенности. - Как тебе такая задача со звёздочкой? Справишься?... Впрочем, этот человек также был способен на менее прямое и честное, но куда более приятное и соблазнительное: - Дорогая, я обяжу себя каким угодно контрактом, если он гарантирует мне тебя. Замерев с чашкой кофе у рта, Катя уставилась в пол. Какой серый. Какой помытый, очень интересный пол, явно заслуживающий её внимания больше, чем унюхавшие новую сплетню коллеги. Таня была в целом безобидной, но достаточно болтливой, особенно, когда в спину подталкивали подружки. На Свету положиться было можно, хотя порой Локтевой сдержанности всё же не хватало - стоило на горизонте появиться бывшему муженьку-скотоводу с пустым конвертом алиментов или его Бурёнке. Против само́й Марьяны Пушкарёва ничего не имела, но из женской солидарности приходилось Светлане сочувственно кивать во время встреч по коду 911. На встречное сочувствие Катя надеялась. - Ловлю на слове, - вяло отбила подачу она и выключила громкую связь. - Я... потом перезвоню, ладно? Осторожно, словно тикающую бомбу опустив в карман пиджака мобильник, Пушкарёва вцепилась в чашку, приятно греющую пальцы. Ибо кровь, если быть совсем честной с собой и своей к.р.а.й.н.е нервной системой, отлила куда-то в пятки, а сердце точно пропустило удар. Она не планировала посвящать в детали своей личной жизни коллег - спасибо, истории с "женихом" Зорькиным хватило! Настолько, что Катей и её наивной, дурацкой влюблённостью чуть не воспользовался Жданов. Если бы та же Пончева удержала язык за зубами... В общем, второй раз обжигаться Пушкарёва не планировала, тем более, что в роли вполне реального жениха на этот раз выступал не вполне безобидный Коля, а персона куда более скандально известная своим тяжёлым характером, острым языком и аурой первостатейного козла. Хотя с последним Катя готова была поспорить, ещё когда по кладовке витал запах кофе, а в трусах так неприлично и невыносимо сладко пульсировало. Воропаев был кисой - клыкастой, когтистой, с противным, своенравным характером и повадками хищника, пусть и одомашненного, тычущегося рыжей головой в плечо - "почеши меня", в качестве игры кусающего за мягкие места, лениво растекающегося по горизонтальным поверхностям и свысока наблюдающего за хозяйкой. Александр не нуждался в защите, но патологически обострённое чувство справедливости не давало Пушкарёвой покоя. - Кать, - распахнув круглые глаза с подкрашенными ресницами, осторожно начала Татьяна, вслепую перебирая бумаги на столе. Повод понервничать был: слуховые галлюцинации - плохо, но чтобы воропаевским голосом?... Пару месяцев назад Пушкарёва сама себя упекла бы в Кащенко. - А... кто тебе звонил? Коля? Светлана по другую сторону вздохнула себе под нос: - Ну какой Коля?... Действительно. Несмотря на то, что голоса Зорькина девочки не слышали, перепутать было невозможно. Катя на пробу двинулась в сторону своего нового кабинета - набросятся ли на неё коллеги при попытке побега? Сохранить хорошие отношения и рявкнуть, чтобы не лезли не в своё дело, хотелось в равной степени, и сейчас Пушкарёва скрупулёзно взвешивала эти варианты, пока кофе остывал, а Локтева с Пончевой следили за ней со своих рабочих мест. - Это был не Коля. - Тщательно подбирая выражения, Катя уставилась на кофейную поверхность, словно там могла всплыть подсказка. После можно будет погадать на кофейной гуще: дадут ей жить или распнут в фойе, чтобы остальным неповадно было связываться с Великим и Ужасным? - Я предчувствую ваши вопросы, но у меня мало времени и много работы, а потому 911 созывайте сами, ладно? Нахмурившись, Светлана кивнула, переглядываясь с Татьяной. Катя положила руку на ручку двери, чтобы успеть забежать в кабинет и забаррикадироваться. В конце концов, одного титана побороть сегодня удалось, Женсовет был куда безобиднее и бесполезнее Киры Юрьевны, а в ушах всё ещё бархатно вибрировало и грело раскатистое, ласковое: "Дорогая". Чтобы оправдать ожидания её сложного, невозможного, колючего, кошачьего по повадкам и успешного по навыкам искушения Дорогого, следовало расправить лопатки и твёрдо положить палец на спусковой крючок. Рано или поздно это должно случиться, ведь когда-то документам некой Воропаевой Екатерины Валерьевны всё же придётся пройти через тот же отдел кадров. Будет ли она увольняться или просто сменит фамилию, уйдёт ли с помпой или окажется повязанной с этой блядской компанией навечно, привязанная как призрак к одному месту. - Это был Саша. - Раз выстрел правдой. - Да, тот самый. Нет, я не схожу с ума, я... Два, и третий: - ...выхожу за него замуж.