Киса

Коричневое пятно растеклось по лацкану шерстяного пиджака. Гадство. Проклиная свои кривые руки, способные разве что фальшивый отчёт напечатать да подзатыльников Зорькину надавать, Катя потёрла пятно салфеткой. Отстирается ли вообще?... Повесив деталь гардероба на стул, она - аккуратно, осторожно! - сняла очки, методично сложила одну дужку, вторую, положила окуляры стёклами вверх рядом с клавиатурой. Более нервно выдернула заколку из волос - голова начинала побаливать у самых корней. И уткнулась лицом в ладони. День выдался какой-то мерзкий. Промозглая погода, в ЗимаЛетто климат тоже так себе - Машка опять разочаровала своего Фёдора Михайловича тем, что всю ночь скакала по... в общем, ночевала не дома. На обеде Светочка снова жаловалась на бывшего мужа-скотовода и его Бурёнку, саму Катю дёргали по поводу жениха Николая - Амура предлагала погадать, но Пушкарёвой эти предсказания уже поперёк горла. Любовь, морковь... Ясно одно: на ближайшие лет сто она берёт целибат, потому что, цитируя Локтеву, "все мужики козлы и их бурёнки - тоже!" Да, даже светлоликий Андрей Палыч. Андрей, Андрей... О, как ей нравилась и.д.е.я любви, как сладко сжималось сердце, стоило представить их вместе - вот Жданов резко отбрасывает свои старые привычки (и вездессущую невесту) куда подальше, вот дарит Кате нормальный букет, выбранный лично (а не оставшийся с показа). Требует от Пушкарёвой руку и сердце, а не очередной лживый отчёт, и наконец в.и.д.и.т её - настоящую, близкую, без шелухи и предубеждений, без необходимости дёргаться на специфический рингтон как собака Павлова... Один пьяный поцелуй, одна клятва под луной, таинственность и романтика в виде ныканья по дворам и обещания сохранить в тайне их "отношения" - вот и вся сказочка. Выжимать трусы от ждановских ужимок и попыток во влюблённость не пришлось - театральный критик ему попался требовательный, придирчивый, с высокими стандартами при низкой самооценке. Катя, может быть, и приняла бы дурацкие ухаживания на уровне детского чмока в щёчку, пустых обещаний и держаний за ручку, вот только назойливой цикадой в голове металась и гудела мысль: "Не верю". Не верю комплиментам, не верю приглашениям в кафе - где-то на отшибе, с липким полом и скудной винной картой. Не верю расспросам о семье, о Зорькине - ревность вам на троечку с минусом удаётся, Андрей Палыч. И уж точно не верю признаниям в любви. Любить Жданов может односолодовый виски, рыбалку - во всех смыслах, от души поржать с Роман Дмитричем, футбол... Но не Катю Пушкарёву, страшилку с железной пастью, Клаву из кладовки. Тех, кто нравится, не запирают в душной каморке, предварительно выключив там свет, не гоняют по этажам, не швыряют демонстративно их угощения в мусорку, не просят прикрыть с любовницей от невесты. Нужных и важных людей не увольняют по пять раз на дню, не забывают их имя, не пользуют в хвост и в гриву по восемнадцать часов в сутки. Привередливой Катя никогда не была, но работа в модном бизнесе, вероятно, портит даже таких людей, как она, из которых гвозди это самое... В конце концов, нельзя оставаться черепашкой без панциря, когда за каждым углом норовит встретиться кто-нибудь... - Екатерина Валерьевна, день добрый, - влетело глубокое, бархатное в её скромную обитель вместе со скрипом открывшейся двери. Ещё один представитель животного мира. Чистопородная скотина. - С акционером компании здороваться не нужно? - Тут этих акционеров... как грязи. - Буркнула Катя себе в ладони, но на Воропаева всё же голову подняла. Он расплывался, полыхая медным пятном где-то над столом. - Чем могу помочь, Александр Юрьевич? Его кривую улыбку она слышит. Практически осязает довольное утробное рычание затаившегося хищника на охоте. Одной каморочной мышью эта зубастая киса вряд ли наестся, но в качестве закуски не побрезгует, поэтому стоит - раз-клик, два-клик, финальный аккорд по кнопкам клавиатуры - заблокировать компьютер. Во избежание. - Помогите, - Воропаев обогнул её стол с предвкушающим видом. Теперь даже не сбежать - Катя запнётся о его ногу, наткнётся на плечо или грудь, скрытые тёмно-серым пиджаком. Вляпается. - Отправьте мне мой чек, но сначала покажите отчёт с правильными цифрами. С языка рвётся нечто язвительное, однако Воропаев таки не Коля, катины тычки сносить не будет, а потому ей нужно говорить и действовать аккуратно. Тем более, что выплаты акционерам они правда задерживают, а про отчёт и говорить нечего - Александр распотрошит её прямо здесь, на рабочем столе, если узнает о реальном положении дел в компании. - С цифрами вы сможете ознакомиться на совете, вместе с остальными акционерами. Вдруг ваши сёстры расстроятся, что вы всё прочитали без них?... Пушкарёва несёт бред, бремя личной помощницы Жданова и себя - со стула на стол, чтобы спиной закрыть компьютер, запароленный вусмерть, но кто знает, какие приёмы, отмычки и тузы спрятаны в этом сером рукаве? - А деньги... - Продолжает она бодро, но безуспешно. - Что "деньги"? - И что "личное пространство", потому как последнее Александр нарушает с большим удовольствием: подкрадывается ближе и склоняется к Пушкарёвой, елозящей задницей по бумагам. От него пахнет сигаретами и дымно-древесным парфюмом - Кате ассоциативно видится... стол. Массивный такой, дубовый, дорогой, не то что её школьная парта в кладовке. Рука с длинными пальцами, обнимающими пузатый бокал, тяжёлые портьеры, подлинники произведений искусства, чья-то шкура на полу. Возможно, катина. - ...рина Валерьевна, вы думаете, я потеряю к вам всякий интерес, если вы притворитесь мёртвой? - А у вас есть ко мне интерес? - Он точно начнёт свою трапезу с её длинного языка. Воропаев дышит опасностью и жаром, гипнотизирует глупую храбрую мышку - оказывает ей услугу, ведь несколько минут назад он был просто чем-то длинным и расплывчатым, а теперь ей видно его родинку под глазом. Тёмные ресницы, кончик носа, что ведёт у самого лица - от уха к шее. Лучше бы Катя осталась в залитом кофе пиджаке, ведь без него от воропаевского клюва её отделяет только тонкая винтажная блузка с деликатными кружевами. Красивая - на мамин вкус, приличная - на папин, да и Александр к ней, кажется, неравнодушен. А иначе почему его взгляд скользит по воротнику и парочке расстёгнутых пуговиц? Катя слишком много думает и сразу обо всём: каким конкретно тоном заорать, какой ладонью влепить пощёчину, какого хрена она вообще сидит практически под ним, вместо того, чтобы слезть со стола и уползти куда-нибудь за стеллаж с документами. Почему Воропаев так обманчиво заботливо поправляет ей воротничок, почему она позволяет горячим сухим кончикам пальцев коснуться её ключицы - неужели из всех возможных реакций на опасность ей досталась неудобная "замри"?... - Есть. - Припечатывает и впечатывается в её губы своими. Резко, напористо, вынуждая Пушкарёву взвизгнуть ему в рот и вцепиться в поисках опоры в первое попавшееся... плечо. Дышать Катя не успевает, думать тоже прекращает - кто бы знал, что её гениальный мозг на такое способен, - потому что всё её внимание захватывают горькие губы, ловящие каждый её вдох, пресекающие каждую попытку отстраниться. Стоит только увернуться от голодного, жадного поцелуя, под удар попадает линия челюсти, шея, краснеющее ухо, в которое ядовитый голос течёт горячим шоколадом: - Помогите же мне, Ка-а-атя, позвольте... Переспросить Пушкарёва не может, потому что банально занят рот - начал Воропаев всё же с языка, и это ужасно. Ужасно приятно, отвратительно возбуждающе, бесчеловечно и безбожно, ёбаное богохульство, и за него Кате гореть. Прямо на своём столе, прижатой нависшим над ней мужчиной, что зарылся своими паучьими пальцами ей в волосы и намертво зафиксировал затылок - не дёрнуться. Только алеть от стыда, чувствуя пульсацию под тканью нижнего - са́мого нижнего - белья, прикусывать терзающие её губы и понимать: это раззадоривает его ещё больше. И ногти, впивающиеся в скальп, и протестующие всхлипы, шелест бумаги, по которой Пушкарёва ёрзает задницей. Душный, спёртый воздух полутёмной каморки, где они совсем одни. Острые зубы клацают в опасной близости от её щеки, вынуждая судорожно вздохнуть на грани со стоном. Кате хорошо и плохо, она пьяно качается в мужских руках, упирается ладонями в грудь, где бьётся сердце. Надо же... оно у него имеется. В сохранности своего Пушкарёва не уверена - колотится так, словно вот-вот пробьёт грудную клетку. Гонит кровь от мозга к другим местам, которыми думать не получится - только чувствовать, ощущать, как горит кожа, как ноздри забивает аромат мужского парфюма, а в груди разливается горячее тепло, от которого трудно дышать. Кате жарко, Кате жалко - себя, ведь как ей теперь вообще работать? Умирая от стыда на каждом совете директоров? У Кати жажда, но кофе разлился по пиджаку, а из доступных жидкостей только воропаевский яд, которым он щедро заражает её: поддевает кончиком своего языка её язык, дразнится, заставляет тянуться к нему, ведь нельзя бросать дело на полпути. Пушкарёва всегда была очень ответственной и исполнительной девочкой. - Вам настолько сильно хочется... - В горле пересохло, в отличие от трусов, а потому подначка выходит скомканной. - ...прочитать отчёт? Только вы забыли волшебное слово. - Остроумно, - кивнул мужчина, потираясь кончиком носа о её скулу и обдавая своим запахом - отравляющим, дурманящим, заполняющим лёгкие, - волшебное слово я действительно забыл. Что бы мне такого сказать, чтобы вы мне дали... отчёт? Мерзавец. Подонок, гад, ублюдок. Самодовольное чудовище, которое скалится и подцепляет катин подбородок, задирая её пунцовеющее лицо к потолку. Рассматривает оценивающе, как болонку на выставке - хороши ли зубки, блестят ли глазки? От возмущения и от возбуждения, со стороны Катя себя не видит, но кажется, что Воропаев наслаждается первым и явно чувствует второе, ведь... она его - да. И он знает об этом, ведь вжимает Пушкарёву в край стола, встав между её раздвинутых бёдер. Не всё же ждановскому столу служить подспорьем для совсем не рабочих игр в рабочее время... - Да отстань ты от меня, Малиновский, без тебя тошно! - Под звуки открывшейся президентской двери и не менее президентских шагов - что ж он так топает? - в дорогих туфлях, каморочные звери замерли. Катя - мышью, пучеглазой и остроухой, Воропаев - ...кисой. Рыжей, клыкастой, с незримо покачивающимся хвостом. Лучше бы это был хвост. - Что, свидание с нашей Железной Леди оставило неизгладимое впечатление? - Представитель другого вида - Кобель Ебливый Обыкновенный, судя по скрипу, присел на кресло для посетителей. Роман Дмитрич выбрал место в первом ряду, откуда открывался прекрасный вид на дверь катиной кладовки. - Мне нужны подробности! - Ну какие подробности? - Простонал Жданов, и в целом Пушкарёва его понять могла. Рассказывать лучшему другу, как запинался, словно двоечник у доски, пока пытался выдавить из себя признание в симпатии к самой некрасивой... даже не женщине - её они в Кате точно не видят, - секретарше, было почти так же стыдно, как прижиматься бедром к воропаевскому стояку, пока его обладатель нежно касается губами её уха и вместе с ней почти не дышит, прислушиваясь... - Катя мне, считай, отказала. "Андрей Палыч, я каждый день смотрюсь в зеркало... Андрей Палыч, я знаю, каких женщин вы любите..." Как будто мне очень хотелось изображать там это всё! Кажется, он обиделся, по крайней мере, голос у шефа был недовольный. Обычно с таким тоном Андрей гонял Клочкову, убивал очередного босса в компьютерной игре или стаскивал со своей шеи невесту, но, как оказалось, саундтреком к задетому эго эта песня тоже могла быть. - Жданчик, если ты сольёшься, её оприходует Николя́ Зорьки́н, оно нам надо? Держащий Катю в своих объятиях мужчина отстранился и вопросительно выгнул тёмную бровь. А вы как думали, Александр Юрьевич? Екатерина Валерьевна вообще-то та ещё фам фаталь, за ней пол фирмы бегает: Жданов доверяет ей больше, чем себе, Малиновскому её рот покоя не даёт, Воропаеву тоже... Осталось переманить на нерадужную сторону Милко, а вот Федю придётся вполне искренне оставить во френдзоне - такими друзьями раскидываться нельзя, Коротков был кем-то вроде Коли, но... покруче во всех смыслах, начиная с предпочитаемого средства передвижения (брутальный байк против дребезжащего троллейбуса) и заканчивая внешностью (зарядку Фёдор Михайлович не пропускал и светил голубыми глазами, с весёлой улыбкой демонстрируя мужественную ямочку на подбородке. У Зорькина ямка была на коленке - убегал в седьмом классе от Витьки с Генкой, вписался ногой в железную качелю...) - Сколько же у вас ухажёров, Ка-а-атя? - Словно прочитав её мысли, на пределе слышимости шепнул ей Воропаев, обдавая мочку горячим дыханием. - Если оставите в покое мои уши, то нисколько, - на той же громкости съязвила Катя и едва не вскрикнула. Он прижался ещё теснее - то ли из вредности, то ли потому, что за дверью кто-то из дуэта "Слабоумие и Отвага" начал расхаживать по кабинету, и это вышло инстинктивно, дабы защитить себя и свою добычу. Не зря же он тут так старательно её облизывал и помечал... Внизу живота заискрило - приятно, не-при-лич-но. Экстремалкой себя Пушкарёва никогда не считала и предпочитала интим в максимально, прости Господи, интимной обстановке - как минимум, без возможности быть застуканной начальником и вице-начальником на рабочем месте в разгар рабочего дня, с главным антагонистом ситкома под названием "Зачем я откликнулась на эту вакансию?!" Но оттого какое-то животное, дикое возбуждение только сильнее разгоралось внутри. Противный Александр крепко держал Катю в своих руках, дышал ей в шею, невесомо целуя у самого воротника блузки, пока Роман с Андреем болтали и кроме себя любимых никого не слышали, шептал комплименты нежности её кожи, её запаху, мягкости волос, рукам, что пытались остановить его, но только больше распаляли осторожными прикосновениями к слегка колючей челюсти. - Не ёрзайте так, Ка-а-атенька... Вряд ли у вас здесь хранятся сменные мужские брюки... Да и женских трусов не наблюдается. Попытавшись свести ноги, Пушкарёва задела бедро Воропаева, вызывая у того тихое шипение сквозь зубы, от которого вскочили мурашки просто-таки везде. Очень плохая киса, взять бы его за шкирку да выпнуть за дверь, чтобы больше не царапался и не лизался шершавым языком в самый неподходящий момент, но нельзя - там у Романа де Бержерака монолог в самом разгаре. - Всё просто, Палыч, как дважды два: я пишу любовные послания, ты даришь их нашей неподражаемой Катрин, она хватается за грудь... или что там у таких вместо груди... влюблённо хлопает своими лупоглазками и протягивает тебе своё сердечко на блюдечке. - Я как-то больше по стейкам, чем по потрохам, - в голосе Жданова слышится смех. И, какую бы оскорблённую невинность он ни строил, друга Андрей не останавливает - нужно же как-то самооценку повысить после посиделок в машине со страшилкой... Катя уткнулась носом в воропаевскую шею, вцепившись в галстук. Придушить хотелось всех и сразу: Малиновского - за скабрезности и шовинизм, Жданова - за его желейный позвоночник и клятвенные обещания, Женсовет - потому что разнесли историю про "богатого и мускулистого жениха" по всей башне... Впрочем, тут Катя сама виновата. Надо было сказать, что лесбиянка. Что на ней венец безбрачия, порча, крайне заразная болезнь, что она обещала посвятить свою жизнь Господу Богу. Правда, пока держит Пушкарёву за талию и стучит сердцем ей над ухом сам Дьявол, но это мелочи. Никогда не поздно покаяться. - Твои вкусовые предпочтения я и так знаю, дорогой мой друг и президент! - Хмыкнул Роман и зазвенел стеклом. В горле, видать, пересохло от таких разговоров, на Железную Катрин слюна выделяется только у Воропаева - вперемешку с ядом, но, кажется, у неё уже иммунитет. - И Катюша их знает, она всё-таки не дура. Но! Нет существа более покладистого и благодарного, чем влюблённая дурнушка... Жданыч, ну поднажми ты на неё, покатай по городу, устрой экскурсию: "Вот здесь я блевал после выпускного, а на этой скамейке мне впервые отсоса..." Ладно-ладно! Последнее не надо, Катя у нас девочка трепетная, невинная, может и не выдержать... Сперва она не поняла, что это дрожит - она сама от возмущения, стол (не передавали ли сейсмологи возможность землетрясения?) или... Или Воропаев. Осторожно подняв голову, Пушкарёва наткнулась на сжатые челюсти - казалось, ещё немного, и она точно услышит хруст зубов. Легонько коснувшись плотно сжатых губ самыми кончиками пальцев, Катя его от сверления взглядом двери не отвлекла, но словила кусь за подушечку указательного. - Мудила. - Кто именно? - Уточнила она, чувствуя, как острый язык ласкает подушечку пальца. Воропаев, мазнув губами по её ладони, потёрся щекой - может, и до почёсывания за ушком дойдёт... - Оба. - Резюмировал и приник губами к её запястью, жадно втягивая носом воздух. - ...сладкая. - Н-на вкус или запах? - Малиновский был не прав, ты точно дура, Пушкарёва! Гениальная дура, образец самоотверженного идиотизма. Ведь если минуту назад у неё ещё оставался шанс выбраться из этой мышеловки: вытолкать Александра из кладовки, как только те двое куда-нибудь свалят, закутаться в испачканный пиджак и постараться выкинуть из головы произошедшее - неправильное, странное... страстное, - то сейчас, когда воропаевские глаза опасно блеснули в полумраке, а цепкая рука сжала бедро поверх юбки... Воропаев, прихватив губами кожу на её запястье в последний раз, оскалился: - Это вы мне так добавку предлагаете?... Что ж, чревоугодие мне не чуждо. - А также похоть, гордыня, - съязвила Катя, мысленно крестясь перед прыжком в чан с... ну, пусть будет молоко. Такие звери его любят. - Не скромничайте. - Что вы, скромность - самый страшный грех, - поиграв бровями, мужчина прекратил облизывать ей руку и оттолкнулся от стола. Полы удлинённого пиджака скрывали всё, что могли, накал страстей явно спал - по крайней мере, Катю шуточки Малиновского никогда не возбуждали, осталась лишь повисшая в спёртом воздухе каморки недоговорённость. Смотреть в глаза Александру, когда он тёрся о катино бедро своим членом, пока она безуспешно пыталась отдышаться после его ядовитых поцелуев, было не так смущающе, как сейчас - когда Александр видит Катю всю целиком, не только её дрожащую под блузкой грудь и рот, а она его... Не видит. Её близорукость была спасением и проклятием: с одной стороны, конкретного выражения на воропаевском лице она различить не может - раздражение ли там, отвращение, сожаление. Как же приятно неведение! С другой, он тоже об этом знает, а потому сам Бог велел нарушать личные границы Екатерины Валерьевны и тыкаться своей наглой рыжей мордой ей в шею или ухо. Ластиться, шептать низким рокочущим голосом подначки, комплименты, её имя - обязательно лениво, тягучим плавным тоном мурчать это "Ка-а-атя", пока за стенкой её хаят на все лады. Поправив лацканы пиджака и затянув потуже галстук, он спрятал руки в карманы - а то мало ли, какой ещё приворотной магией владеет эта дикая мышка. - Я заеду за вами завтра в семь часов вечера. И сделал то, о чём так мечтала Пушкарёва последние полчаса: Открыл с ноги эту ебучую дверь.