Я бы умер за тебя дважды

      Сергею даже не нужно поворачиваться, чтобы почувствовать осуждающий взгляд Олега. Естественно, он уже понял, какой у Сережи идиотский план, и ему это не нравится. Но разве у них есть какие-то варианты?       – Олег, я еще не успел ничего сказать, а ты уже на меня волком смотришь, – он медленно оборачивается и встречается с каменным выражением лица Волкова, который стоит, сложив руки на груди и облокотившись на его стол.       – Ты правда думаешь, что тут нужно что-то объяснять? – Олег красноречиво поднимает бровь.       Сережа не выдерживает и цокает, закатывая глаза.       – Но выслушать меня ты ведь можешь?       – Я примерно представляю все, что ты собираешься сказать, – Олег медленно отталкивается от стола и подходит к нему. – И мне не нравится твой план. Ты не вернешься в эту больницу.       – А как нам тогда собрать доказательства против него? – Сережа вспыхивает, как спичка. – Ты же слышал, что у Пчелкиной и ФБК ничего не получилось, хотя они пробовали!       – Значит, будем действовать в рамках закона – попробуем еще раз опросить реальных пациентов Рубинштейна, соберем определенное количество свидетельских показаний, на основании которых выбьем ордер на обыск, а потом наведаемся в гости к твоему мозгоправу и уже прижмем его к стенке.       У Сергея от негодования перекашивается лицо. Он закрывает глаза и медленно вздыхает.       – Олег, то есть ты действительно наивно полагаешь, – начинает он подозрительно-спокойным тоном, который в любую секунду может сорваться до истерического. – что у человека, который работает с позволения властей и явно осведомлен, что под него копают оппозиционные организации, нет протекции в исполнительных органах? Ты правда думаешь, что ты не вылетишь из своего отдела, как только заикнешься о том, чтобы тебе ордер выписали? Как ты вообще можешь даже предположить, что этому делу дадут хоть какой-то ход?              Олег тоже кривится и закатывает глаза. Знает, что Сережа прав, но соглашаться в этом вопросе с ним не хочет.       – Это единственный законный способ в данной ситуации. А также самый безопасный для тебя, потому что он не предполагает, что ты пойдешь сдаваться Чехову-Франкенштейну с призрачной надеждой узнать хоть что-то мало-мальски полезное для расследования, – раздраженно цедит Олег.       – Сейчас нужно думать не обо мне, Олег, а о тысячах людей, которые в этой больнице подвергались, подвергаются и будут подвергаться пыткам. У меня-то все хорошо, мне не грозит, что мое тело нашинкуют тонкими слайсами или застрелят на улице из-за подозрительного цвета глаз!       – Да не могу я думать о других, когда опасность угрожает тебе! – Олег не выдерживает и повышает голос. – Когда ты тут, в башне, или в моей машине, или на улице, рядом со мной, я могу быть относительно спокоен, что тебе ничего не грозит, но там меня не будет, закрыть твою спину в случае чего будет некому, – он приближается к Сереже вплотную и обхватывает обеими ладонями его лицо. – Я уже потерял тебя один раз и не хочу, чтобы это снова повторилось.       Сережа закрывает глаза и прижимается лбом к его лбу. Он понимает страх Олега, сам долгие годы был на его месте, когда безуспешно пытался отговорить того от очередного контракта. Но Олегу всегда удавалось отстоять свое решение, поэтому и он сможет.       – Волч, выслушай меня, – начинает он, мягко поглаживая его плечи. – Я знаю, что ты чувствуешь, не понаслышке. Но так просто сдаться я не могу. Пойми, в клинике мне ничего не сделают, Рубинштейн знает, что людей со связями трогать не стоит. Мы просто притворимся, что мне нужна от него дополнительная консультация, можно выдумать какие-нибудь симптомы типа странных голосов в голове, чтобы его точно заинтересовать. Позвоним, запишемся на консультацию. Ты даже можешь поехать со мной как грозный телохранитель, чтобы они точно поняли, что со мной шутки плохи, – он давит неловкую улыбку, надеясь, что последний аргумент переубедит Олега.       – Они все равно не пустят меня в кабинет вместе с тобой, в чем тогда смысл? – хмуро спрашивает Олег, а Сережа понимает, что он уже практически сдался.       – А может быть пустят, кто знает? Мы это можем только проверить опытным путем.       Олег все так же хмуро играет желваками, отведя взгляд в сторону. Несколько минут он молчит, обдумывая сказанное Сережей, видимо, идет на сделку с самим собой.       – Я соглашусь только при условии, что у тебя с собой будет какая-нибудь прослушка и в случае любого опасного или странного действия со стороны этого экспериментатора ты дашь мне знак, чтобы я тебя вытащил.       – Договорились, – моментально соглашается Сережа. – Мы просчитаем все возможные риски и проработаем план, но, я думаю, вряд и что-то сможет пойти не так.       – Hope for the best, prepare for the worst, – мрачно произносит Олег, а Сережу внутренне передергивает, как только он вспоминает хищную улыбку своего лечащего врача. Ничего, он потерпит, чтобы прикрыть преступную лавочку этого изверга в белом халате.

***

      Они дожидаются конца новогодних праздников, тратят это время на подготовку гарнитуры, подозрительно похожей на стандартный набор юного шпиона из кинематографа, и разработку всех возможных путей отступления на случай, если что-то пойдет не так. Сережа с трудом, но находит проект здания больницы, правда, это документ пятнадцатилетней давности, когда в больнице делали капитальный ремонт. С тех пор прошло много времени, даже сам Сережа находит несколько несовпадений с тем, что он помнит об основном корпусе, но довольствоваться приходится и этим – в сети так мало информации об обители Рубинштейна, что Разумовский всерьез подумывает, что данные кто-то тщательно подчистил.       Изначально они не хотят вмешивать во всю эту историю Леру, ведь, как только Олег вернулся, Сергей сам дал ей "вольную" от того, чтобы колоть ему нейротриптилин и проверять идиотские установки, которые никаким образом не помогают принять свой статус. И все же его официальным сопровождающим является именно она, поэтому наведаться к Рубинштейну без нее они не смогут. Тогда и поднимается вопрос о том, что можно ей сказать. Сообщать полностью весь их план нерационально – незачем впутывать в это дело бедную девочку, которой и так с начальством не повезло, но и оставлять ее в неведении нельзя, всё-таки есть вероятность, что в больнице Рубинштейна может произойти что угодно. Решают сказать ей правду частично – они подозревают врача в недобросовестном отношении к частично умершим, поэтому Сергей хочет наведаться к нему под вымышленным предлогом. Предупреждают, что ей нужно просто привезти Сергея и сразу же уехать от греха подальше во избежание потенциальных проблем. Лера хмурится, понимает, что ей недоговаривают, но не настаивает, молча кивает.       На прием к врачу Сергей записывается сам. Голос Рубинштейна на другом конце телефонии становится приторно-довольным, когда он слышит, что господин Разумовский желает поговорить со своим куратором, сразу же интересуется, есть ли жалобы, и немного расстраивается, когда ему сообщают, что жалоб нет. От одного только разговора Сережу снова неприятно передергивает. До чего же неприятный человек, каждый раз после разговора с ним на душе остается мерзкий осадок.       Вечером перед приемом Сергей чувствует себя уязвимо. Ему кажется, что завтра он будет лягушкой, которую дотошный профессор с удовольствием маньяка будет препарировать на глазах у толпы испуганных учеников. Он не хочет показывать свой страх и неуверенность Олегу, потому что знает, что тот свернет всю эту лавочку и не пустит Сережу никуда. Поэтому он сидит допоздна за работой, даже когда Олег приезжает домой с участка.       – Есть какие-то новости по делу нашего стрелка? – интересуется Сережа, не отрываясь от компьютера.       – Не сказал бы, – Олег подходит к нему сбоку и упирается ладонью на стол. – При всех последующих допросах он нес все ту же мешанину из религиозных, политических и некрофобских мнений. На него дело уже собрали по сути, еще какое-то количество бюрократических моментов уладят и будут дело в суд передавать. Думаю, тебя еще пару раз в участок вызовут, но я постараюсь, чтобы тебя сильно не дергали, – он быстро клюет его поцелуем в висок и мельком бросает взгляд на экран его компьютера.       – Спасибо, Волч, – Сережа отрывается от работы и смотрит на Олега с усталой улыбкой на губах.       – А ты тут чего? Долго еще планируешь коды свои писать?       Сережа вздыхает и переводит взгляд обратно на экран.       – Не знаю... Я начал работу над большим обновлением, так что...       – Сереж, это твоя соцсеть, твое обновление. Оно никуда не убежит, – Олег мягко толкает его кресло и поворачивает к себе лицом. – Это можно сделать и завтра.       "Если оно будет, это завтра", – усмехается Сережа про себя, но вслух не отчаивается это сказать.       – Я так понимаю, ты хочешь мне предложить альтернативу написанию кода? – он лукаво улыбается и откидывается на спинку кресла.       Олег упирается обеими руками в подлокотники и наклоняет весь корпус к Сереже, гипнотизируя его взглядом.       – Правильно понимаешь, – выдыхает он уже Сергею в губы, а тот с готовностью подается к нему навстречу.       Олег обхватывает его лицо, поглаживая пальцами подбородок и линию челюсти, а Сережа смыкает руки на его спине и тянет к себе ближе, вынуждая сесть себе на колени. Они улыбаются в поцелуй и трутся о носы друг друга, как котята. Сереже в этот момент так хорошо, что он не хочет, чтобы завтра наступало.       – Подумать только, Олег Волков сидит у меня на коленях, – шепчет Сережа ему в губы, не прекращая улыбаться. – Как думаешь, что бы подумали твои сослуживцы, если бы увидели это?       – Думаю, они бы мне позавидовали, – усмехается Олег, покрывая его лицо и шею поцелуями. – Урвал самого завидного холостяка России.       – Ты об этом позаботился еще в детстве, – хихикает Сережа. – Не зря говорят, что породистых собак берут еще щенками.

***

      Перед сном Сережа заглядывает в ванную и замечает, что у него сильно растерся тональный крем из-за лобызаний с Олегом, поэтому он открывает ящичек и достает косметику, чтобы исправить это.       – Серый, а ты зачем это... Перед сном? – в дверном проеме ванной комнаты показывается Олег, который уже переоделся в пижамные штаны и футболку.       Сережа неловко поворачивается к нему со спонджиком в руках.       – Да я просто... Мне так комфортнее, – он поворачивается обратно к зеркалу и продолжает наносить тональник, но теперь в его движениях сквозит неуверенность.       – Почему? – аккуратно спрашивает Олег, подходя ближе. – Я тебя без этой маскировки толком и не видел ни разу, как и ты меня.       У Сережи как-то нервно начинают бегать глаза, на Олега он старается не смотреть.       – Мне... Я... Просто не привык к... Новому себе... – сбивчиво бормочет Сережа.       Олег кладет руку ему на плечо и осторожно поворачивает его к себе, стараясь поймать его взгляд.       – Но ты ведь так и не привыкнешь, если будешь вечно прятаться за всем этим. Сереж, ты выглядишь немного по-другому, но это все еще ты. Тебе не обязательно все время скрывать себя, по крайней мере со мной. Смотри...       Он становится рядом с ним у большого зеркала, заученным движением рук снимает свои линзы и кладет их на какую-то из Сережиных коробочек с кремами. Затем он берет ватный диск, смачивает его мицеллярной водой и быстрыми движениями начинает смывать с лица маскировочный крем.       – Это ведь все еще я, да? – Олег поворачивается к нему, когда заканчивает. Он смотрит на Сережу бледными, практически прозрачными глазами с рваной радужкой. Кожа Олега светло-серого цвета, на виске видно черные вены, расползающиеся по лбу и скуле. Эта мертвенная бледность, которую он игнорировал в других и так не хотел принимать в себе, удивительным образом идет Олегу, украшает его и без того красивое лицо. Сергей знает, что его лицо выглядит почти точно так же, но Олег в своем естественном облике – все еще Олег, родной, любимый, самый дорогой. А себя он видит кем-то чужим, незнакомым.       Сережа неуверенно кивает.       – Можно? – Олег берет еще один диск и вопросительно смотрит на него, дожидаясь ответа.       Разумовский молчит. Сначала он хочет отказаться, зная, что Олег не будет настаивать и переубеждать. Но потом он все-таки решает дать себе шанс и снова медленно кивает.       Олег деликатно стирает с него тон, второй рукой поглаживая его плечо, и старается не разрывать с ним зрительного контакта, словно, если он глянет на нос или моргнет, Сережа рассыплется в его руках. Этот момент ощущается таким личным и интимным, что ему кажется, что Олег не краску снимает с кожи, а оголяет перед собой его душу. Когда Олег заканчивает, Сережа сам наклоняется над раковиной и снимает линзы дрожащими пальцами, не глядя в зеркало. Посмотреть на себя страшно, но на Олега почему-то – еще страшнее. Пару минут он собирается с силами, а потом все же поднимает глаза на зеркало и встречается со своим все еще новым и чужим лицом. Радужки у него не белые а светло-серые, с какими-то темными крапинками, отдаленно напоминающими орнамент в его когда-то живых и голубых глазах. Зрачок еще более неровный, чем у Олега, словно растекшаяся на бумаге чернильная клякса. Под кожей на щеке видно бледную дорожку темных вен, которые разбегаются по всему лицу тонкими ручейкам. Ему сложно понять, что это он, но он узнает себя – свои нахмуренные брови, тонкие губы, чуть-чуть заостренный нос, рыжие пряди волос, заправленные за уши. Вот так он теперь выглядит, и это нужно принять.       Он встречается взглядом с отражением Олега, который смотрит на него так, словно в жизни не видел ничего красивее, и его словно током прошибает от этого взгляда.       – Олег... – он поворачивается к нему и не знает, что сказать.       – Сереж, ты...       – Не надо, – Сергей поспешно прижимает палец к его губам. Он знает, что Олег хочет сказать, но сейчас ему не хочется это слышать. – Спасибо тебе, – он порывисто прижимает к себе Волкова, словно хочет спрятаться в них от всего – от себя, своих страхов и завтрашнего дня. И он знает, что Олег действительно его спрячет и спасет.       – Мне тоже было сложно поначалу, – слышится тихий голос Олега над ухом, пока его руки заботливо гладят по спине. – Смотрел в зеркало и видел там какого-то незнакомца. Боялся, что никогда не смогу свыкнуться с этой реальностью. Но гораздо страшнее было, что ты меня не сможешь принять таким.       – Олег... – Сережа тихонько смеется, потираясь щекой о его плечо. – Я бы тебя принял кем угодно, вернись ты ко мне хоть... Хоть золотой рыбкой.       – А если бы я вернулся белой вороной? – Олег отстраняет Сережу от себя и смотрит на него со смешинками в глазах.       – И белую ворону бы принял.       – А червяка?       – Нууу... – Сережа делает вид, что серьезно задумывается. – Насчет червяка мне нужно будет подумать, так сразу сказать не могу...       – Ах, вот, значит, как? – Олег театрально всплескивает руками и показывает всем видом, что он оскорбился. – Я так и знал, что вы меня не любите, господин Разумовский!       – Господин Волков, простите, я имел неосторожность позволить этой глупости сорваться с моего языка. Впредь такого не повторится! Я бы принял вас даже червяком! – Сережа хватает его за руку и целует тыльную сторону ладони.       – А если бы я вернулся...       – Все, Волч, нам пора спать, – Сережа обрывает его со смехом и тащит из ванной комнаты, напоследок глянув на себя в зеркало. Странно, но чужака там больше нет.