Невский Дозор

Новость показалась максимально странной, хоть и интересной. Ну серьезно, в чью светлую (или темную, или вообще, прости Свет, инквизиторскую) голову пришла столь потрясающая идея совместного корпоратива двух Дозоров, да еще и Инквизиции в довесок, по случаю празднования Нового года? Некоторые утверждали, что этим почти-признанным гением был кто-то из московских светлых. В принципе, догадаться до такого было несложно, потому что общие корпоративы в Москве уже пару раз случались, что особой тайной ни для кого не было. В общем, на часах 19:19, во дворе греется машина, Петр только что ушел в коридор обуваться. Женя последний раз смотрит на себя в зеркало, поправляет и так чуть ли не идеально лежащие волосы и отправляется следом, прихватив стоящий на полу рюкзак. В прихожей он практически как в одеяло заворачивается в пуховик и шарф, обувается. Сегодня без шапки, потому что идти всего ничего: от дома до машины, потом до Дома Культуры, а ночью — то же самое, но в обратном порядке. Но вот каким вообще образом Елфимов умудряется ЗИМОЙ ходить в пальто, не болеть и не мерзнуть при этом, для Жени все еще остается загадкой, что называется, от Жака Фреско. Но то, что это пальто ему до невозможности идет, отрицать глупо и чрезвычайно проблематично. Они выходят из квартиры, разговаривая о предстоящем мероприятии и ожиданиях от него. Петр настроен немного скептически, но это не мешает ему пребывать в хорошем настроении и расположении духа. Женя, в общем-то, тоже не ждет ничего особенного, но склонен полагать, что произойдет что-нибудь интересное. Мужчины садятся в машину и Петр, используя линии вероятности в качестве навигатора, ведет автомобиль по направлению к назначенному адресу. Во дворах темно, тихо и безлюдно. Снега намело много, Даша бредет через него и чуть ли не падает с ног поминутно. Голова пуста, но сердце заполнено чувствами-чувствами-чувствами, они роятся внутри и делают почти нестерпимо больно. Сердце щемит и сжимает. С одной стороны, это неприятно, но с другой — очень даже. Эмоции позволяют чувствовать себя живой. Одновременно очень счастливой и совсем опустошенной, выжатой, как будто непонятно откуда свалившаяся сила и вытекшая из нее (из силы) любовь выпивают до дна. Хотя, что значит — как будто? Так и есть. Даша просто не представляет, что с этим всем делать, как быть и как вообще жить дальше. Если не уметь должным образом использовать дар — он превращается в проклятие. Даша идет в каком-то то ли полусне, то ли полуобморочном состоянии, все расплывается перед ее глазами, как при плохом зрении. Она и сама не знает, куда вообще держит путь. Фонари переливаются, размытые, подобные огням гирлянд. На дворе тридцатое декабря, у Январиной никакого новогоднего настроения, квартира не украшена и встречать праздник совершенно не с кем. Она неслышно шагает по заснеженным улицам, по влажному и липнущему к ботинкам, но все же пушистому снегу. Ноги сами приносят ее к знакомому — и незнакомому одновременно подъезду. Трясущиеся от холода пальцы набирают номер квартиры. Ей безмолвно отворяют парадную дверь, даже ничего не спросив. Она не помнит, как поднимается по лестнице, быстро преодолевая лестничные пролеты. Знакомая дверь приоткрыта. Даша неуверенно отворяет ее посильнее. Дашу ждут. — Это ты? — вопрос, дурацкий по своей сути и содержанию, слетает с губ Софико сам собой. — Да. А это ты. Софико почти вцепляется в ее плечи, в ее холодное с улицы пальто, втягивает в квартиру и обнимает. После отпускает, будто опомнившись. Даша начинает видеть четко, как выныривает из мутной воды. Софа смотрит на нее пристально и — Даша этого, правда, не знает, — через Сумрак. Потом снова берет за плечи и очень спокойно произносит: — Я сейчас еду на мероприятие в место, где я работаю. И ты поедешь со мной. Пожалуйста. Это очень важно, но объяснить я не смогу. А мой руководитель или просто кто-нибудь из более старших и опытных — сможет. Это правда очень важно. Даша не протестует. — Да, я поеду, поеду, конечно. Это ведь из-за того, что я… ну, кто-то вроде волшебницы? — она спрашивает, не слишком сомневаясь в своей правоте и стремясь показать, что частично она что-то понимает или, по крайней мере, пытается. — Да. Не то чтобы волшебница, у нас это по-другому называется, но суть та же. Кстати, мероприятие, на которое мы поедем, это что-то вроде корпоратива. У тебя что под пальто? Могу платье дать, если нужно, — Софа легко перескакивает на другую тему, чтобы избежать лишних расспросов — она не уверена, что сможет все объяснить должным образом. — Не надо, наверное. Я в платье. Посмотри, нормально ли будет в таком пойти? — она развязывает пояс и расстегивает пуговицы пальто. Под верхней одеждой скрывается платье — белое, длиной до колена, с юбкой-солнцем. — Да, почему бы и нет. Красивое платье, кстати. — Спасибо. — Так, я тогда тоже сейчас соберусь и поедем. Не хочешь чай попить? — Хочу. А куда можно пальто повесить? — Даша держит это самое пальто в руках. Софико забирает его и вешает на крючок вешалки, находящейся чуть дальше от входной двери, чем полка для обуви. Январина тем временем успевает разуться. Во время чаепития они почти не разговаривают, только смотрят друг на друга с такой нежностью, что воздух, кажется, еще чуть-чуть и заискрит. Это до предела банально, но ощущается очень, очень хорошо. Потом Кардава наспех подкрашивается и переодевается из домашних шорт и футболки в красное платье. Они выходят из квартиры и направляются в сторону нужного адреса — это сравнительно недалеко, так что идут пешком. Здание Дневного Дозора, старое, но прекрасное, вне Сумрака выглядит четырехэтажным. Эдриан шагает в двери и в Сумрак одновременно и оказывается сразу на пятом — одном из двух этажей, спрятанных между вторым и третьим. Выходит из Сумрака и идет по пустому коридору, в котором шаги гулко отскакивают от стен. Тридцатое число, конечно, никого нет. Эдриан знает про корпоратив. Между тем, какой-нибудь дежурный должен быть здесь, иначе он просто не смог бы сюда зайти. Сейчас Эдриану очень нужен кто-то, кто сможет его зарегистрировать в питерской общей сети. Кто-то легко находится. Девушка лет восемнадцати сидит в кожаном кресле за столом в одном из кабинетов. Дверь кабинета приглашающе открыта. Эдриана явно ждут. — Здравствуйте, Алиса. Можете провести процедуру регистрации? — без лишних прелюдий. Сейчас это очень важно. — Здравствуйте, Роман. Вы, конечно, неожиданно, но ничего, — она встает из-за стола, чтобы переложить какие-то бумаги со стола в сейф, но на полпути оборачивается, внезапно догадавшись, и вглядывается в собеседника, — или вы уже не Роман? — Эдриан. Долго объяснять, поэтому мне очень нужна регистрация, потому что она и сумеречное имя закрепит. — Хорошо. Тогда приступим немедля. Печать, пожалуйста, — Алиса действует быстро и четко, потому что прекрасно видит, что произошло, или происходит, или будет происходить что-то серьезное. Эдриан демонстрирует совсем бледную, не в Сумраке почти незаметную печать в районе солнечного сплетения. Алиса быстро прикасается к ней раскрытой ладонью, сканируя. Заносит информацию в систему через ноутбук. — Все. Готово. Кстати, можете ничего и не объяснять, я знаю. Вот вам адрес ДК, — она протягивает ему неаккуратно выдернутый откуда-то клетчатый обрывок тетрадного листа, — Аурум точно там. И, если не будете слишком заняты, передайте Маргарите Федоровне, что я подойду ближе к девяти часам. «Если не будете слишком заняты,» — отдается в ушах, когда Эдриан почти вылетает из гулкого коридора. «Аурум точно там». Дорога пролетает почти незаметно. Он бежит по странно-пустым улицам, не замечая холода, в полурасстегнутой куртке. Он не помнит, как проходит контроль или что-то вроде того на входе, не замечает интерьеров Дома Культуры. Он видит свет. На самом деле, конечно, никакого света нет. То есть, он, конечно, есть, но только для Эдриана. Саша стоит у колонны. Он одет в простую, но изящную рубашку и брюки, что идет ему просто до невозможности, волосы лежат аккуратными локонами. Он ничем не занят, да пока и нечем, хотя народу в зале уже довольно много. Эдриан смотрит на него, почти впадая в ступор, замирая от нахлынувшей волны чувств и ощущений. Нет, нельзя больше медлить. Даша нервничает. Они быстро добираются до Дома Культуры, на входе почему-то стоят непонятные люди. Софико оставляет ее одну и о чем-то с этими людьми переговаривается. К счастью, возвращается она быстро. — Пойдем. Все в порядке. Ничего не бойся. А потом — гардероб, лестница, рука в руке. По-новогоднему украшенный зал мерцает огнями гирлянд. Так и не скажешь, что все собравшиеся здесь — не люди, а волшебники. Вернее, Иные, как их называет Софа. Софа уверенно ведет Дашу куда-то вглубь зала. — Добрый вечер, Софа, — женщина замечает подошедших к ней, — и Вам тоже добрый вечер. Имени, простите, не знаю. — Даша. А Вы — Маргарита Федоровна? — Да. Что ж, приятно познакомится. Думаю, нам с вами, дамы, нужно отойти в другую комнату, где поменьше места и потише. Я все объясню Вам, Даша. Маргарита Федоровна ведет их просторный кабинет, расположенный на втором этаже, в отдалении от основного зала. Там все трое садятся на диван и начинается беседа. Марго рассказывает девушке о Дозорах, Договоре, действительном положении дел, акцентирует внимание на том, что можно вступить в любой из Дозоров или даже не вступать ни в какой вообще. Говорит и о Сумраке, и об аномалии, воплощенной в самой Даше. Даше, вообще-то, повезло. Даже очень, потому что она до некоторых вещей дошла еще раньше — своим умом. Так что картину мира ей этот монолог-лекция не ломает. Даша думает ровно пять минут, потом смотрит на Софико и твердо и уверенно произносит: — Я вступаю в Дневной дозор. Когда все трое — глава Дневного дозора, его новоиспеченная сотрудница и сотрудница не новоиспеченная — выходят из кабинета, до начала мероприятия остается совсем немного времени. Эдриан подходит на всякий случай в Сумраке и выходит из него так, чтобы Саша не заметил. Думает о том, что хорошо, что Инквизиция не стала блокировать Сумрак. Подходит, но не слишком близко, держит дистанцию, чтобы не напугать. — Саша, привет. И мир словно взрывается. Эдриан как в замедленной съемке видит весь спектр эмоций на лице Рычкова, когда тот оборачивается. Свет почти ослепляет, а Саша хватает его за запястье и утягивает куда-то сначала в коридор, потом в какую-то комнату — маленькую и почти пустую. Это неважно. Неважно, неважно, неважно. Ничто не важно сейчас. Конечно, кроме Саши, которого Эдриан почти впечатывает в стену, но осторожно придерживает за затылок и спину. Объяснения решительно откладываются на потом. — Здравствуй, враг мой, — оборвавшийся поцелуем выдох в губы. Рука на затылке, перебирающая выгоревшие почти до золотистого волосы. Темные глаза, в которых плещется что-то: то ли ненависть, то ли нежность. Вздымающаяся от вздохов (зачем? Он же высший вампир. Неужели настолько привык к своей почти человеческой почти жизни?) грудь, между стеной и которой оказывается зажат Саша. Это… приятно и до невероятности волнующе, каждый раз как в первый. Прекрасное, ни с чем не сравнимое и, как казалось, давно позабытое чувство. Раздается треск ниток, и пуговицы Сашиной рубашки разлетаются куда-то в стороны. Их стук о пол слышен на периферии органов чувств. Эдриан, распахнув полы вышеупомянутой рубашки, пробирается под нее руками, прижимая Рычкова к себе. Еще ближе друг к другу, еще теснее. Саша в ответ целует — напористо, где-то на грани жестокости и страсти (но с перевесом ко второму варианту), задирает футболку Эдриана, а потом и вовсе ее стягивает, заставляя того на секунду оторваться и поднять руки, чтобы после снова броситься в объятия. Они будто топят друг друга и друг в друге же с радостью утопают, задыхаются и друг другом дышат. Это становится почти невозможно терпеть, Саша стонет и сильнее откидывает на стену голову, когда Эд, не выпуская, конечно, клыков, прикусывает тонкую кожу на шее, ведет языком по ключицам. Сашу тоже ведет, он тает под уверенными прикосновениями сильных рук и касается-касается-касается, почти вплавливаясь в чужое (почти родное) тело, согревая его собой. Проводит на грани прикосновения по шрамам — старым, уже почти сошедшим с течением времени, и сравнительно новым. Думает о том, что «Свет, какие же мы оба древние», хотя и понимает, что по меркам Иных это еще не долгая жизнь (или не-жизнь — у кого как). Оставляет бледно-розовые следы на шее, так похожие на укусы. Только это не укусы, и вампир здесь — не Саша. Звенит пряжка сначала одного ремня, затем другого. Рычков подается навстречу ласкающей руке, выдыхая сквозь зубы. Эдриан обхватывает их обоих, между влажными от пота телами почти не остается места, но это ощущается до странного правильно и хорошо. Темп рваный, неритмичный, но так сейчас и нужно. Саша выгибается, очень звонкий и похожий на струну, устраивая свою руку поверх руки Эдриана и проваливаясь вслед за ним в Сумрак. Сумрак встречает теплой серостью цветов и привычной прохладой, обострившимися ощущениями. Сумеречные облики на первом слое себя почти не проявляют — только сереет немного кожа вампира да становятся совсем золотыми с каким-то легким сиянием волосы светлого мага. Оргазм у обоих наступает неожиданно, до звездочек под веками сильный. Ноги почти сводит, они подкашиваются, но это на удивление приятно. — Артано… — выдыхает Саша, называя случайно старое сумеречное имя Эдриана. Тот непроизвольно дергается, как от внезапной острой боли. — Нет Артано. Больше нет, — и прижимается к Саше, словно ища защиты. — Прости меня, прошу. Я знаю, и я не хотел причинять тебе боль, — отвечает на объятие, ведет по чужой обнаженной спине руками. Внезапное осознание словно током пронзает, сжимает сердце, и он спрашивает дрогнувшим голосом: — где твои крылья? И как тебя зовут? Эдриан поворачивается спиной, вывернувшись из кольца рук, демонстрируя шрамы в районе лопаток. Быстро смаргивает застилающие обзор слезы — он плачет не по утраченным крыльям, но по ушедшему прошлому, он боится, что они ничего не смогут вернуть, изменить, исправить. — Эдриан. Меня зовут Эдриан. И в Сумраке, и просто так. Чувствует, как почти невесомо прикасается к шрамам губами Аурум. Аурум… Он не утратил сумеречное имя, имя, которое дал ему когда-то Эдриан. Когда-то очень давно, так давно, что оба они, кажется, уже не помнят, насколько. — Кто это с тобой сделал? — Рычков разворачивает его обратно к себе лицом. Они снова на слое реальности и даже одеты. — Карамон. Я не виню его, так было до́лжно. Он должен был, — голос выходит каким-то севшим от подкативших к горлу слез, будто неродным. — Сумеречным мечом? — вопрос довольно очевидный, как и ответ на него, поскольку так просто деформировать сумеречный облик весьма проблематично. — Да. В тысяча восемьсот двенадцатом, но к той человеческой войне это никакого отношения не имело. — Мне они нравились, — невпопад замечает Аурум. — Знаю. И это главная причина, по которой мне их жалко. Потом они сидят на ковре, постеленном в центре комнаты. И приходит время объяснений. Эдриан начинает. — Саша, я понял все. Недавно понял. Смотри: помнишь начало двадцатого века? Еще до революции. Тогда мы жили в Петрограде и подмечали некоторые изменения в Сумраке. Помнишь? — Помню. И кстати, не уверен, что ты это знаешь, но сейчас как раз пик этой аномалии. Сумрак запустил какой-то механизм или вроде того и многих просто взял и посводил. Да еще и так, что они друг другу подходят и «вырабатывают» много энергии. — Не знал, но догадывался. Спасибо. Но эти обстоятельства еще сильнее проясняют дело. Сейчас Сумрак всех сводит, а нас с тобой он все время пытался развести, тоже для получения Силы, потому что температура сильно падала. Мне и имя нужно было сменить для того, чтобы выиграть время, но теперь уж точно все будет хорошо. — Логично, да, логично. У меня сейчас в голове как пазл сложился, спасибо тебе! Пойдем, кстати? — Пойдем. Подожди, а с рубашкой ты ничего сделать не хочешь? — Эдриан останавливает Сашу и проводит пальцами по его рубашке, ремонтируя ее. — Теперь не хочу. Ты уже сделал. Маргарита Федоровна мельком смотрит в сторону дверного проема. Что ж, мало ли, что случается в жизни. К тому же, в жизни много того, что гораздо важнее официальных речей от Михаила Сидоренко из Инквизиции. Когда с официальной частью покончено, начинаются, конечно же, танцы. Среди песен подозрительно много медляков, но никто и не против, кажется. В какой-то момент Даша отпускает Софико и говорит: — Подожди меня, я быстро. И уходит к Эдриану и Саше, чтобы в последний раз провозгласить волю Сумрака: — Сумрак больше не будет вам мешать. Когда вы вместе, Силы получается гораздо больше. И убегает обратно, дальше танцевать с Софико. — Ничего себе, да? Кажется, это она действовала от, скажем так, лица Сумрака все это время, — говорит Саша Эдриану. — Скорее всего, именно так. — А я люблю тебя, ты знаешь? — Знаю. Я тебя тоже. И мир взрывается который раз за вечер, когда они целуются. Вот так, при всех. Если бы все эти личные взрывы были частями фейерверка, тогда вся комната сейчас была бы освещена разноцветными огнями. Они вспыхивали один за другим. В центре зала — Женя и Петр. У ближней к выходу колонны — Саша и Ярик. Рядом с елкой — Ксюша и Максим. Просто среди танцующих пар — обнявшиеся втроем Сема, Федя и Вилена. Возле высокого, почти от пола, окна — Руслан и Паша. На балконе — Даша и Софико. И еще, и еще, и еще много огоньков. В Сумраке, наверное, стало почти жарко, но ни у кого не было ни времени, ни желания это проверять. В жизни есть вещи и поважнее. Наступало тридцать первое декабря. В небе над Домом Культуры распускался цветными лепестками фейерверк.