Самое странное место в самом странном мире

Сал Джеймс Фишер, по прозвищу Салли-Кромсалли, ну или просто Салли, был очень рад. Завтра его выпишут и дадут новые документы – по сути новую жизнь. Новые документы, новое имя, новая жизнь – и при этом при всём старые товарищи и тот же университет, в который он только-только поступил. Но в основном конечно старые товарищи – как всё-таки Салли с ними повезло, даже после припадка они все остались с ним, даже Пых, как оказалось, на него не злится, хотя он всё же чуть дочь от него не потерял. Тем более, что он ведь сам думал, что они все или умерли, или оказались жертвами демонической пандемии. Но нет, Тодд здоров, Ларри жив. И даже Пых с дочкой живы. И папа с… мамой. Да, с матерью Ларри, но и для него она теперь почти как мать. И вообще, хорошо что два человека с нелегкой судьбой смогли встретиться и сделать свою жизнь лучше. А еще, в клинике у него появились новые друзья, без шуток. И Фрэн, и Ричард, хотя казалось бы, он на шестнадцать лет старше Салли, какая тут дружба? А ведь внутри Блэкова находится, как оказалось, обычный маленький ребенок, который не смог повзрослеть. Почти как сам Салли.        Собственно, проходя мимо комнаты Ричарда, Салли решил зайти и обнаружил владельца комнаты печатающим что-то на компьютере. Ричард повёл себя странно: сначала закрыл вордовский документ, но потом, подумав, снова его открыл. Естественно, Фишеру стала интересна причина подобного поведения, и он спросил: – Ричард, извини, конечно, за любопытство, но почему ты сначала закрыл документ, а потом вновь открыл? – Понимаешь, Салли, даже не знаю, могу ли и смогу ли тебе сказать… наверное смогу, особенно учитывая дальнейшие события, не спрашивай, я в них и сам особо не разобрался, да и ты сам все узнаешь довольно скоро, так вот: я крайне стесняюсь своего творчества. – Прости, но почему? Мне казалось, твой авторитет признан. – Да, но признан мой авторитет как литературоведа, однако не как писателя. – Вы пишите?! – Да. Но немного. Рассказики, стихи, пара повестей. Сейчас вот роман пишу. – И это немного?! Да это очень даже много, мне бы такие объемы производства, честно говоря. – Понимаешь, Сал, я занимаюсь творчеством уже довольно давно, и это в принципе то, что я успел сделать, а тебе двадцать один, вся жизнь впереди, особенно, когда эта жизнь пока прошла не лучшим образом. Кстати, а каким творчеством ты занимаешся? – Я стихи пишу, песни… я на гитаре чуть-чуть умею… по крайней мере умел. Но хочу возобновить занятия, как только выйду отсюда… ну и конечно там когда обустроюсь: жильё найду, в университет поступлю, я наверное тебе говорил, через пару месяцев набор будет, я попытаю силы, наверное получится, я всё же тут ещё и учился. А что стихи, ну, мне просто хочется как-то поделиться с людьми своими мыслями, да и жить попросту хочется, жить и дать жить другим. Как у всех, короче. – Понимаю. Знаешь, ты немного напоминаешь меня в твои годы. – Ну, ты не пытался совершить массовое убийство. – Да, но я имею в виду более глобально. Хотя нет, я тогда напоминал тебя в тот момент, когда ты только заселился в «Апартаменты Эдисона». Такой же молодой, осваивающийся на новом месте меланхоличный юноша, переживший утрату… у которого на фоне этого начались некоторые психические проблемы. – А что у тебя было, если не секрет? – У меня были… и до сих пор есть навязчивые аудиовизуальные идеи. Это как галлюцинации, только я понимаю нереальность происходящего. Но от этого не лучше. – Смело, что ты об этом сказал. Надеюсь, что ты скоро вылечишься. – Спасибо. Я так и думал, что ты поймешь. Я надеюсь, что и у тебя все будет хорошо.        После этого, Салли пошёл коротать время в библиотеке. *** Примерно через десять минут после ухода Салли, у Ричарда зазвонил телефон. – Алё, – сказал Ричард в трубку, – у аппарата пациент номер один. Ответ, судя по появившейся у «пациента номер один» улыбке, удовлетворил Ричарда, и тот спросил: – Ну как там с деньгами? Затем Ричард в продолжении пары минут просто слушал, что ему говорят, после чего спросил: – Когда выписка? Услышав ответ, Блэков обрадовался и пошёл к сейфу. Он повозился там непривычно долго, почти пять минут, после чего взял кипу бумаг со стола, положил её в сейф и опять возился с ним почти десять минут. Затем он сказал в телефон: – Антон в коробке! Запятнали мы его! После этого, он вышел из кабинета, параллельно взглянув на служебный вход, который был за соседней дверью, и, посвистывая, пошел по направлению к лестнице. *** Антону очень повезло. В жилой части больницы, где не содержалось пациентов, стены были весьма тонкими, очевидно в целях экономии. Поэтому, весь разговор Ричарда он слышал, и теперь думал над ним. Петров решил, что «Антон в коробке» может относиться к нему, ведь у тех санитаров явно был четкий план действий относительно него, Антона, поэтому, скорее всего, руководство клиники, по крайней мере в лице Фрэн Боу и Ричарда, хотя последний скорее исполнитель, имело чёткие инструкции и данные на тему: кто такой Антон Петров, что с ним делать и с чем его едят. Поэтому, Антон выдвинулся в комнату Блэкова.        В углу комнаты стоял сейф, в письменном столе было два ящика, а на и в шкафу находилось несколько коробок, вот и всё, что в этом номере попадало под определение «коробки». Значит, надо было это все обыскать.        Антон решил начать по принципу «от простого к сложному», то есть: сейф оставил напоследок, коробки на шкафу, так как их надо было передвигать и разбирать, а они выглядели довольно массивными и явно были весьма плотно заполнены, поэтому их Антон тоже оставил на потом, а начал, соответственно, с ящиков стола.        Он открыл верхний ящик. Там оказались стопки листов. Но там были не истории болезни, а истории выдуманные или лирические, проще говоря: рассказы и стихи. Петров, даже при беглом взгляде, с целью понять что там написано, был вынужден признать, что в литературном слоге Блэкову отказать было нельзя. Однако, это было не то, чего хотел Антон.        В нижнем ящике, Ричард хранил свои научные труды: диссертации, пара литературоведческих книг его авторства, эссе. Всё, как и в верхнем ящике, было сложено в аккуратные стопки, но к тому же, каждая стопка была перевязана ленточкой, поэтому понять, что было внутри можно было только посмотрев на корешки книг, верхние листы и наибольшие по площади документы. И хотя прослеживалась тенденция, наводящая на мысль о том, что Ричард – это человек куда более аккуратный чем кажется, там всё так же не было ни единого слова про Антона.        Всего коробок было четыре. В первой, были награды: грамоты, пара кубков, маленький фотоальбом с награждений и все в таком роде, словом: ничего нужного Петрову. В двух других тоже были книги, но уже не работы Блэкова, а скорее его инструменты. В первом были несколько российских книг по литературной критике и литанализу, включая туда труды множества специалистов в этой области, вроде Сухих, Бака, Саломатина и других. Во второй коробке были книги по: теории стихосложения, основам драматургии и просто «писательские самоучители». Словом, хотя, не будь Антон так фиксирован на бумагах о себе, это бы рассказало очень много о самом Блэкове как о личности, но Петров был упорен и продолжал искать.        В четвёртой коробке было кое-что интересное. Это была история болезни, но не Антона Петрова, а… Ричарда Блэкова. Это было крайне неожиданно, да так, что Тоша даже ненадолго забыл про поиск своих бумаг и стал изучать бумаги чужие.        В истории болезни Ричарда оказалось много в общем-то банальных для писателя вещей, вроде приступов агрессии, проблем в семье, депрессивных эпизодов и лёгкого алкоголизма. Однако было и кое-что интересное: комплекс неполноценности, ПТСР, навязчивые идеи. Но самое интересное, это конечно лечение с помощью какой-то «экспериментальной групповой терапии».        У Антона закралась мысль: не стал ли он невольным участником этой «групповой терапии», поэтому он решил проверить сейф. Там, вместо кода оказались… пятнашки – квадрат четыре на четыре с пятнадцатью ячейками, которые надо расставить по порядку. Это обещало быть сложным, но Антон взялся за это задание.        Однако, когда Антон расставил ячейки по порядку, сейф не открылся, вместо этого произошло странное. Сработала сигнализация, и только Антон хотел убежать, как в кабинет ворвались несколько санитаров, повалили его и что-то вкололи. Через несколько минут, Антон потерял сознание. *** Очнулся Антон в смирительной рубашке. В ней он сидел на стуле в комнате, похожей на зал собраний группы поддержки. На двухдругих стульях сидели Ричард и Фрэн Боу. – Где я?! Развяжите меня! – Антон, – неожиданно мягким голосом сказал Ричард, – нам самим это все не нравится. Но поверь, и нам троим, включая тебя, и твоей сестре, Оле, и даже твоему новому знакомому – хорошему человеку и пациенту Салу Фишеру – всем нам станет легче. – Может быть и легче, но какой ценой?! – Никакой. Ценой ничего. – загадочно, но при этом серьезно сказала Фрэн. – Знаешь, Антон, почему младенчество есть только у окружающих? Своего младенчества мы не помним, поэтому, по сути, его и нет. Тут примерно то же самое. – Да как я весь этот пиздец забуду?! Временная петля, пятнашки на сейфе, Капустин в клетке – вот это всё! Как?! Как забыть?! – Во-первых, – Фрэн говорила голосом старухи, как и главный голос Фрэн из галлюцинаций, – я очень хорошо имитирую голоса. Поговорить разными голосами, – теперь Фрэн звучала как десятилетняя девочка, – записать это на аппаратуру и воспроизводить в тот самый момент, в который ты находишься в трансе. – Пятнашки на сейфе, – усмехнулся Ричард. – Неужто ты и вправду думал, что это сработает? Это что, какая-то головоломная видеоигра по типу «Cube escape»? Пятнашки конечно вещь хорошая, но охранять с их помощью что-то ценное – сущий вздор. Вот Капустин в клетке… это вправду было. Но это уже неважно. Ведь сейчас я кое-что сделаю.        Ричард вышел из комнаты, пробежал по коридору, зашел в приемную, где его ожидала Оля, и сказал: – Оля, жди здесь, буквально меньше чем через десять минут ты встретишься с братом. Однако, нужно включить радиосвязь, тебя позовут по ней. Сказано – сделано.        Затем Ричард вернулся, однако ушила Фрэн. Она пришла к Салли, отвела его в диспетчерскую, Дала ему гитару и сказала: – Могу я попросить тебя сыграть «Losing my religion» группы «REM»? Начни играть через пять минут. *** Салли начал играть. Ох, жизнь гигантская Гораздо больше тебя Но свои странствия К тебе совершаю я Антон, Оля, Фрэн, Ричард, даже сам Салли – словом, все почувствовали странную сонливость и слабость. Фрэн и Ричард отдались этому чувству, и к концу четвёртой строки уже были в трансе. Оля и тем более Антон пытались сопротивляться, и, на первый взгляд, даже успешно. Салли же чувствовал себя так, как будто его пальцами и голосом управлял кто-то другой. Но в любом случае, после легендарной строчки: «Это была лишь фантазия» все отключились. *** Оля и Ричард очнулись уже на подлёте к Москве. В трансе они сделали очень многое, о чем теперь не помнили, как и не помнили ничего из тех событий, что произошли с ними в клинике Доктора Дирна. Лишь после прилёта они узнали из новостей, что в лечении Капустина произошёл какой-то серьёзный регресс, после чего ложные воспоминания о том, что план Антона сработал, быстро заполнили все пробелы. *** А пока такси везло Петровых, Салли, собрав все бумаги, получил окончательное постановление о своей выписке, и сейчас сидел в буквальном смысле на чемодане, который ему подарил Ларри, его друг, пару дней назад. К нему пришли Ричард и Фрэн. – Ну, Эшли пишет, что будет примерно через пятнадцать минут. Так что, до свидания Фрэн, до свидания Ричард. Было очень приятно с вами пообщаться. – Не беспокойся, Салли, мы с Ричардом будем тебя навещать. – Спасибо. – Хотя бы по той причине, что ты будешь обследоваться у специалиста, поддерживающего со мной связь, каждый месяц. – Фрэн! Извини конечно, но… но это правда. И по сути, это неважно. – Да уж, Салли. Хорошо сказал, думаю, что Ричард может это даже на заметку взять, и в рассказ вписать. – Ну, я стараюсь сам фразы придумывать. – Ключевое слово «стараюсь». – Фрэн! – Ричард! Как будто, ты не знаешь, что при разговоре с психологом нужно быть максимально разборчивым в выражениях. – Да ладно, Ричард, я дарю. – Спасибо Сал. Ладно, быть может использую, раз вы оба просите. – Да я и не против того, чтобы ты опирался на меня и мой опыт… например, если у твоего персонажа шрамы на лице. – Да… а ты взамен, так сказать, познакомишь меня с Эшли. – А зачем тебе? – Боишься, что я её очарую? – Ага, конечно, разговор про Довлатова сможет очаровать готическую художницу-байкера. Неужто, чтобы это понимать, нужно два года изучать психологию. – Не знаю. Могу лишь сказать, что этих двух лет явно недостаточно, чтобы понять такую вещь как юмор. – Чего, блин?! Это что ещё за «гумор» такой? – Извините, ребята, за шутку, не принимайте всерьёз, не хочу вас обидеть, но… честно, мне иногда кажется, что сторонний наблюдатель не сразу поймёт, кого здесь держали в психушке. – Открою тебе тайну, Сал. Нас всех держали в психушке. – Протестую! Я сам пришёл. – Тебя три недели уговаривали, я смотрела отчеты твоих знакомых. – Но уговорили же? – Кстати, Ричард, а можешь меня познакомить с теми ребятами, которые тебя уговаривали? – Можно, конечно, но только после знакомства с Эшли. – Сал, познакомь его, ричардовы ребята очень хорошие люди. – А я вообще неделю назад думал, что ты был один как… перст, так ведь вроде в России говорят, пока не попал в клинику. – Это известный случай. Вот у Ремарка в «Трёх товарищах», у главного героя есть три друга, которые из автомастерской, друзья из баров и прочее, а потом появляются друзья из туберкулезного санатория, тоже… ну тут сложно кто друг, а кто нет, но тоже примерно три товарища. И группы товарищей, ничем кроме главного героя не связаны. Вот и в жизни так же: есть группы товарищей, которых ты постоянно встречаешь, но которые не пересекаются. – То есть не, можно сказать «Трижды три товарища»? – Да, Сал. – Ну раз психолог подтвердила, то точно так и есть. Ладно, мне идти пора. Ещё увидимся! И они попрощались, счастливые, ведь ни один из них не помнил ни одного события, связанного с Антоном Петровым, после той выставки. *** Один лишь Антон не успокоился до конца, ведь был наименее восприимчив к гипнозу и психотропным веществам. Он шел домой, вспоминая в голове строчку «Это была лишь фантазия», да так, что она чудилась ему везде. Ему казалось, что окружающий его мир стал полубулгаковским-полулавкравтианским, каким-то миром поклонения строчке «Это была лишь фантазия». И неизвестно, как бы пошли события, если бы не тип, скорее подходящий не для книг Булгакова или Лавкрафта, а для книг Сорокина, или Пелевина, а именно какой-то человек в спорткаре, который не признавал красного света на светофоре и делился со всеми окружающими необыкновенным шедевром мировой музыки от создателей «хита» «Чёрные Глаза». Из-за этого, Антону вмиг стало не до строчек, а стало до ругательств уже не сорокино-пелевинского уровня, а уровня мифической главы «Москвы – Петушков», якобы состоящей из полутора страниц, в которых цензурными были только служебные части речи. Поэтому, строчку из песни Антон благополучно забыл. А это означает, что гипноз прошёл стопроцентно успешно.