Конец света и прочие неприятности

Интермедия

Звезда и рой

      Если бы у Вельзевул спросили, (и если бы ей не повезло иметь склонность к ретроспективному анализу собственного существования), она могла бы сформулировать следующее: падший ангел — ещё и близко даже не демон. Всего лишь глубоко несчастное обречённое существо, отрезанное от того, что питало его сущность, как младенец, отнятый от материнской груди. Ощущающий голод сильнее голода и жажду сильнее жажды. Более, чем потребность.       Смертный может прожить без еды несколько недель, без воды и сна несколько дней, без воздуха и атмосферного давления — несколько минут. Ангел, будучи существом не вполне материальным, без благодатной божественной энергии не мог нисколько. Но у каждого имелся резерв. Примерно одинаковый у всех: Она создавала помощников различными по обличью, в порядке эксперимента или из эстетических соображений, но по общему эфирному лекалу, и имея постоянный неконтролируемый доступ к благодати, Её творения не испытывали потребности этот внутренний резерв наращивать — хватало других направлений для саморазвития.       Исключение составлял только Эосфер, первый среди равных, ангел Утренней звезды. Почему Создатель вложила в своего первенца больше, чем в других, и насколько, было ведомо лишь им двоим, но несомненно Она выделяла его среди прочих. Эфирные создания придумали субординацию просто как методу поддержания порядка, структуру, позволявшую из массы отдельных сущностей, знавших любовь, но пока не изобретших ни дружбы, ни приязни, ни семейных уз (ни, тем более, вражды) создать общество. Но Верховный Архангел Эосфер никогда не входил в ангельскую иерархическую структуру. Он был величиной иного порядка: Гласом и Любовью Творца, воплощенной благодатью Ее, проявленной из-за Её собственной грани пространства-времени.       После падения только это спасло всех их от неизбежного ухода в Небытие.       Осознав, что Создатель и не думает сменить гнев на милость, Верховный запретил всем расходовать оставшиеся силы и сам, в одиночку перебирал суперструны реальности в поисках альтернативы. Снова и снова. И каждый раз сталкивался с проблемой: для ассимиляции энергии любого вида требовался более или менее материальный приемник, а на его создание у эфирных уже не хватило бы сил. Испытывал ли будущий Враг рода человеческого отчаянье, когда раз за разом его постигала неудача, а время, ставшее вдруг из произвольного параметра линейным и необратимым, превратилось в поезд, несущийся прямиком к катастрофе? Этого никто не знал.       На момент падения, среди собратьев он уже мог бы назвать друзьями четверых (среди них и Вельзевул). Одного он сам оставил в Раю, ещё один погиб, так нелепо и бессмысленно. Ни с кем из падших, включая и друзей, Эосфер не хотел разделить ни своего поиска, ни своей боли. Но он был учёным — первым из них в этом сегменте Мультивселенной, не считая может быть, Её. Он умел принимать поражения и двигаться дальше, не опуская рук, не растрачивая себя на сожаления или попытки цепляться за неработающие гипотезы. На это просто не было времени.       Успеха Эосфер достиг лишь тогда, когда осознал, что мыслит недостаточно широко. Если в материальном мире ничто не способно помочь им, нужно обратиться к пространству гипотез, лежащему вне материального, но влияющему на него, прогибающему и изменяющему ткань мироздания одной лишь вероятностью своего существования. И тут он нашел.       Темная энергия. Позже они назовут ее Инферно.       Она была странной — рассеянной и какой-то дикой, неупорядоченной. Не имела локализованного источника, как благодать, но при этом была повсюду и постоянно прибывала. Энергия Хаоса, энтропия — то, что оставалось после любого организованного процесса, бесполезный излишек. Ну что ж, вот он и пригодился.       Чего Эосфер не учел, так это внезапной агрессивности новой энергии. Едва коснувшись тех крох благодати, что ещё смогли сохранить в себе падшие, она меняла их под себя, превращая и поглощая, и процесс не был ни лёгким, ни безболезненным. Вместо материнского молока — змеиный яд, отравленное спасение. Чудом никто не взорвался и не погиб в процессе, но изменения настолько затрагивали суть, что некоторые ангелы (на самом деле довольно многие) отказались впускать это в себя. Они предпочли бы кануть в Небытие, лишь бы не меняться, вернее, чтобы не меняться так.       Эосферу удалось убедить их — не сразу и в разной степени, но он смог. И основным, самым действенным его аргументом было: нас мало, и если вы уйдете, оставшиеся не смогут противостоять Её гневу, а он обязательно обрушится на отступников, только лишь Она поймет, что они нашли способ выжить. Это подействовало. Многие из падших испытывали друг к другу привязанность и дружбу. В них ещё оставалась любовь. Никто не бросил своих, добровольно растворяясь в Небытии, хотя некоторые наверняка потом пожалели об этом.       Конечно, Она узнала. Неизвестно, был ли Её гнев велик настолько, что показалось недостаточным просто выжечь бунтарей из мироздания, не оставив и памяти, или Она решила устроить показательную порку, дабы пресечь повторное неповиновение в зародыше и чтобы в дальнейшем другим было неповадно, но вместо того, чтобы просто уничтожить падших своими силами, Она послала экспедиционные корпуса для их поимки. Кочевать по Вселенной, проверяя что больше — космос или Её всеведение, Эосфер не стал, решать проблему в одиночку тоже.       Отчаянный всеобщий мозговой штурм породил смелую, но энергозатратную идею — полностью перекрыть в одной из граней доступ любой сущности, не несущей в себе инфернальной энергии, даже Создателю, и спокойно поселиться там. Мощности на такой радикальный шаг требовалось очень много, а ресурсы каждого конкретного падшего были ограничены резервом. Энергии вокруг хватало, вопрос был в способности ее вобрать и правильно направить, именно это могло считаться мерилом силы. И именно этим пришлось поделиться с самым сильным и умелым из них. И он просто принял это. Лишь взял себе новое имя, в знак протеста, или как напоминание — известно было лишь ему самому.       Так Люцифер набрал достаточно мощи для создания Ада.       Как-то раз Кроули сравнил Рай с пчелиным ульем и доля истины в этой метафоре безусловно была. Но Вельзевул, знавшая о насекомых куда больше преемника, услышь она такое, заметила бы, что полностью данное сравнение описывает, скорее, Ад. По крайней мере, его обитатели в лучших традициях пчелиного роя (или, если вам так легче, гнезда шершней) сами взрастили и выпестовали свою Королеву.       Между Королевой и подданными не бывает равноправия. Так ангел Утренней звезды Эосфер, первый среди равных, превратился в Сатану — не падшего ангела и не демона даже, а в олицетворение неприятия Её, щит и меч против ярости Создателя, отравленный и ядовитый. Были ли у него шансы не стать Врагом? _________

***

             Между искусом и искусством договариваться намного больше общего, чем считают дилетанты, а Кроули был профессионалом. В переговорах ему не было равных, он мог быть красноречивым и убедительным настолько, что смертные сами открывали ему свои сердца, беспечно впуская туда толику греха, и свои тайны — с бесом так подмывало поделиться информацией: тоже, своего рода, искушение.       Увы, с его ангелом такое не прокатывало: тут на беса словно затмение находило, причем с искушениями была та же беда, так что последнюю пару тысяч лет Кроули даже не пытался. Все равно как-то так каждый раз выходило, что соблазненным оказывался он сам. Да, по большому счету, и необходимости не было — не имел херувим привычки что-то скрывать от партнёра, наоборот, это из Кроули раньше иногда приходилось буквально вытрясать, что же собственно с ним происходит.       И теперь, испытывая жгучую потребность понять, что такое творится с херувимом, демон по опыту знал, что простой, но единственный путь это выяснить — спросить напрямую. Выведывать что-то окольными путями было бесполезно: если раньше словесные увертки и провокации беса стекали с партнёра, как с гуся вода, то теперь и вовсе стали об него разбиваться, как о стенку — горох.       Он и спросил.       Не сработало! Хуже того: впервые на памяти Кроули, Азирафель ему солгал. Не промолчал, не ушел от ответа, а сказал в лицо очевидную неправду: «Все нормально, родной, просто работа выматывает». И продолжал придерживаться этой версии, когда бес, не отступившись, спросил ещё раз. И ещё. И вот тогда стало по-настоящему страшно.       Идею, что любовник где-то накосячил и не может признаться, Кроули сразу отверг, как не заслуживающую внимания. Он знал ангела шесть тысяч лет. И ни разу за это время Азирафель не уклонялся от ответственности. Если ему случалось совершать ошибку, он признавал ее, если возможно — исправлял и жил дальше. В понимании демона такая штука, как угрызения совести, была партнеру неведома в принципе — он до них просто не доводил. Итак, про свой промах, любой степени катастрофичности, ангел бы рассказал. Обо всем остальном (в эту категорию входила вся вселенная с Землёй, Адом, Раем, их населением, Создателем и всей прочей атрибутикой) — и подавно. Оставался один вариант — сам Кроули.       Что могло произойти между ними такого, что бес совершенно упустил из виду, а для ангела было важно до лжи и чувства вины вдобавок?       Он попытался представить ход мыслей любовника — логичного до предела, даже в ущерб себе, и несколько, ну… прямого? До Азирафелевого рационализма демону было далеко, а вот ставить себя на место другого он умел, да и с воображением у беса дела обстояли куда как лучше, чем у ангела.       Мог Азирафель и правда разлюбить? Не выдержал отношений на расстоянии, или просто приоритеты сменились, или встретил кого-то другого? Нет, и демон это признавал: любовь партнёра была настолько явной и осязаемой, что он ее чувствовал, как будто сам становился в этот момент ангелом. Бес не знал, бывают ли фантомные ощущения в утраченных органах чувств, но был уверен: чувство, что он по-прежнему любим и важен — правдиво.       Могло ли Азирафелю не нравиться, что любовник спустился в Ад? Однозначно могло, и не нравилось, но он же сам эту идею одобрил! Передумал? Или ему было плохо не от того, куда Кроули ушел, а от того, кем стал? Сомнительно. Не после его слов (За которые, по чести сказать, хотелось прибить. Или обожествить, но это демон и так уже). Но может (опять это дурацкое «может», у беса уже мозги вскипали от предположений) дело как раз в этом?       Был среди многочисленных комплексов демона и такой, в отличие от других, прекрасно им осознаваемый: как бы ни доказывал партнёр, что это не имеет значения, Кроули знал — ни по силе, ни по статусу рядовой демон херувиму в чине Власти не ровня. Это даже не было обидно, просто честно.       Но теперь ситуация изменилась и возможно… только возможно, но вдруг на самом деле любовника не устраивал такой расклад? Нравилось быть главным, ведущим, тем кто принимает решения, оставлять за собой право последнего слова? Это бы объясняло его поведение: Азирафель, чувствуя раздражение от того, как высоко взлетел партнёр и сколько мощи набрал, гарантированно счёл бы такую свою реакцию постыдной и недостойной. Сам бес себя за такое бы уже сожрал с потрохами, а это же ангел!       Или, возможно, дело вообще в другом? В чем-то намного худшем?       И бес решил для себя: он больше не будет спрашивать. Он попросит. В последний раз, и если не добьется ответа, оставит ангела в покое. Да и что ему оставалось делать? Да, Азирафель, как бы удивительно и странно это ни звучало, любил его и всегда, при любых обстоятельствах выбирал Кроули. Но для него это был именно выбор. Для демона же, и он давно с этим смирился, никакого выбора не существовало — только чертов херувим.       Возможно, когда-нибудь Кроули додумается, что ангел мыслит в отношении партнёра точно так же, и выбор или есть у них обоих, либо нет ни у кого, в зависимости от точки зрения. Но пока этот день не пришел.

***

      Ничто, в понимании Азирафеля, не оправдывало обмана, когда дело касалось партнёра. Да он оправданий и не искал. Но с течением времени решимости и сил, чтобы поговорить с демоном начистоту, становилось только меньше. И он точно знал, что поступает малодушно, из раза в раз откладывая этот разговор, но презрение к себе оказалось плохой мотивацией, чтобы найти в себе смелость прекратить.       Он искренне собирался поделиться с любимым всем, но тот так очевидно рад был его видеть, вопреки скептическому выражению лица и колким ядовитым замечаниям, что омрачать свидание у ангела просто язык не повернулся.       И на следующий раз, когда они слопали в один присест гигантский сет роллов и суши, прямо в кровати, а с какого-то момента — прямо руками, перепачкав себя и друг друга соевым соусом, который становился значительно вкуснее, если слизывать его с любимых пальцев («Дорогой, ты меня так откармливаешь, словно хочешь запечь к Рождеству». «Никакого запекания, ангел! Только жарить»).       И в следующую встречу — в ту, когда Лондон сияющим огненным полотном растекался под ними, и руки беса съезжали по скользкой стеклянной стене кабинки Лондонского глаза, а сам он шипел и ругался, подаваясь навстречу ангелу: тот опять, по мнению любовника, затянул с подготовкой. Время обращения колеса было ограничено всего тридцатью минутами, а Азирафель отказался стопорить аттракцион, не желая пугать смертных. Пришлось немного замедлить вращение, чтобы успеть и… («блядь, да! Всегда мечтал обкончать Биг Бен! И все остальное тоже»).       В сауне, где Кроули невозможно было выманить из парилки, а ангела — из бассейна, потому что в парилке было «как в Аду, дорогой, у меня неприятные ассоциации. И я не понял, какие такие веники ты имел в виду».       В гостиничных номерах, когда Кроули задрёмывал, свернувшись родным аппетитным крендельком, или обвивался вокруг Азирафеля виноградной лозой, а тот невесомо, чтобы не потревожить любовника, перебирал рыжие пряди, изо всех сил стараясь продлить блаженное недумание, пока рубильник в мозгу снова не вернулся в положение «пиздец тотальный».       Даже тогда, когда демон спрашивал, все ли в порядке. Спрашивал, что происходит. Шипел: «Ангел, что ссс тобой, ссскажи сссейчассс же?!»       Но что-то больно и крохко сломалось в нем, когда прямо посреди обсуждения поездки в Нью-Джерси демон долго пристально смотрел Азирафелю в глаза, а потом в одно слитное грациозное движение перебрался к любовнику за спину, стиснул, не давая обернуться и прошептал медленно, будто каждое тихое слово давалось с трудом, ероша теплым дыханием вихры за ангельским ухом:       — Скажи хотя бы, если это из-за меня и я все исправлю, честно. Ненавижу быть причиной такого тебя. Прошу, ангел, ты мучаешь нас обоих. Ты же чувствуешь, как сильно я…       Конечно, херувим чувствовал. Он купался в любви партнёра, как в водопаде, заворачивался в нее, как в плащ и прикрывался ею, как щитом. Исцелялся ею как панацеей. Эксплуатировал ее. И то, что демон дал ему такое право, отбирало у ангела возможность молчать и дальше. — Прости, я должен был сказать тебе ещё две недели назад, — Азирафель всё-таки развернулся к Кроули лицом. Некоторые новости нужно сообщать глядя в глаза даже когда стыдно. — Не мог собраться.       Грудь демона сжалась, а сердце наоборот, распухло, натыкаясь на острия сошедшихся в спазме ребер, в предчувствии чего-то очень плохого.       — Я все выяснил. — ангел говорил глухо и медленно, нехотя. — У Метатрона нет доступа к Книге Жизни и он не знает, где она. И раз уж мы выяснили, что Ей наплевать… В общем, мы можем уходить. В любой момент, как только ты скажешь.

***

Двумя неделями ранее       Чтобы сделать правильные выводы, ангелу понадобилось всего-то около получаса. Он просто просматривал все документы по Книге, на которых светился в ультрафиолете отпечаток, и к тому времени, как в детекторе начал садиться аккумулятор, стало очевидным: Метатрон собирает информацию о возможном местонахождении Книги — не о ее возможностях или особенностях использования, как сам херувим. Очевидна также была и причина: Книги у Гласа Божьего нет, а он очень хочет, чтобы была. Как давно она пропала? Где она хранилась раньше, когда ее использовали для построения вселенной? Кто имел к ней доступ и мог позаимствовать Книгу для своих нужд? Использовал ли ее этот кто-то? Вопросы резонные, но Азирафель подозревал, что ответов он в Архиве не найдет.       Новость была сенсационной и первое, что хотелось сделать херувиму — это обсудить ее с демоном. Вот так подарок к Рождеству — узнать, что самая серьезная из угроз оказалась блефом, и теперь они могут…       Воодушевление от находки сдувалось, как монгольфьер, под которым потушили горелку. Теперь они могут уйти, как бес предлагал с самого начала, ещё до недоАпокалипсиса. Как бес хотел с самого начала. Туда, куда (где бы это «куда» ни было) ангел обещал последовать за ним.       Вряд ли их даже станут искать. Помимо прочего, они уже достаточно перетрусили подведомственные им учреждения, чтобы в них воцарился хаос, если они свалят, бросив все — коллегам будет просто не до них. А потом начнется Второе Пришествие, Страшный Суд и есть шанс, что в суете про беглецов вообще забудут.       Загвоздка была только в этом вот «бросить всё». Бросать дело на полдороге Азирафель не умел.       Отказываться от обещаний, впрочем, тоже. И никаких иллюзий он не испытывал: Кроули решит, что тут их больше ничего не держит, немедленно. Бес с самого начала согласился на эту авантюру только ради него. И херувим не имел никакого морального права даже предлагать задержаться: он и так уже надавил, вынудив того заниматься опасным и ненавистным делом. Если самому ангелу на Небесах было так тошно, то каково партнёру в буквальном смысле в Аду, он даже представить себе боялся.       Бывают на свете люди, которые рождены для того, чтобы менять мир. Вокруг них всегда кипят страсти, они что-то отстаивают, против чего-то выступают, собирают стадионы и отряды народного ополчения и руки их постоянно при деле: стискивают приклад, или древко стяга, или просто протянуты в пафосном жесте с броневика. Умирают такие люди тоже, как правило пафосно: сгорая на костре, наполняя ванну кровью из перерезанного горла, или пытаясь дотянуться до застрявшего в спине ледоруба.       Азирафель со всей определенностью к такому типу людей не относился (что он в принципе человеком не был, в данном случае никакого значения не имело). Всё, что ему нужно было для счастья — спокойно не продавать свои книги, выбираться иногда вечерами в ресторан или театр, мило беседовать с соседями, планировать отпуск… при одном принципиальном условии. «Условие» было шебутное, непредсказуемое, невероятно любимое и слабо, на взгляд херувима, знакомое с понятием «инстинкт самосохранения». Абсолютно необходимое. Вот человекам для жизни нужен кислород, рыбам — вода, а ангелу — демон. И поэтому его благополучие и безопасность были для Азирафеля безусловным приоритетом. Демон такую точку зрения категорически не разделял, активно отбиваясь от слишком интенсивной ангельской опеки, но так сам он вел себя по отношению к партнеру точно таким же образом, баланс худо-бедно сходился и им удавалось прикрывать друг другу спины вместо того, чтобы спорить, кто за кого должен стать грудью или лечь костьми. И лучше уж делать это согласованно, чем смотреть, как любимый обжигает ноги о святую землю или безнадежно придумывать, как выдрать его из цепких рук Ада или Рая.       Скажи Кроули, что они уходят, в то памятное блядское утро — ангел бы даже не спросил «куда» и времени на сборы не попросил. Мир, как показала практика, без них вращался в том же темпе, что и с ними, и раз уж ему суждено закончиться, то было бы разумно просто держаться подальше. Но сейчас на Азирафеле лежала ответственность за 8 миллиардов смертных и 10 миллионов ангелов. Он взвалил ее на себя почти добровольно, и несмотря на тяжесть, справлялся. Он знал, что у них все может получиться. Особенно теперь.       Перевешивала ли эта ответственность данное демону обещание? Однозначно нет. Ломала ли своей тяжестью хребет и раскалывала душу сама мысль о необходимости выбирать? Риторический вопрос.       Но не это заставляло Верховного Архангела после каждого возвращения с Земли скрываться в старом кабинете Мюриил, чтобы никто не видел его отчаянных злых слез. И даже не ложь партнеру, каждый раз адским пламенем обжигавшая горло.       Только сейчас херувим со всей ясностью осознал: что бы они не делали, какие бы решения не принимали, вернуться в исходную точку, в свою прошлую жизнь — туда, где они были так недальновидно и беспечно счастливы, уже невозможно. Ничего не будет как прежде.

***

      Сначала, слушая скомканные объяснения-извинения Азирафеля, бес смеётся. Потом сам извиняется, смеялся, мол, не над ангелом, это нервное (но подразумевается, что виноват все равно ангел). Потом, когда до него доходит основной посыл, начинает шипеть, как голодная гадюка:       — Даже не знаю, что эпичнее: то, что ты ухитрился на ровном месте вытрепать все нервы себе и мне, или что опять решил за меня, чего я должен хотеть и как реагировать! Какого дьявола, ангел?       Азирафель уже и сам не знает, какого. Он же так много раз спрашивал, как демона дела. И получается, что ни разу не поверил в его «Супер!» и «Нормально». А не поверил потому, что сам ни разу правдиво на такой же вопрос не ответил. Понимание собственного лицемерного эгоизма растет в нем, как раковая опухоль.       Ярость, смешанная с облегчением в пропорции примерно один к одному, не даёт усидеть на месте и демон мечется по комнате, с трудом удерживаясь от того, чтобы что-нибудь сломать или разбить. Или, если уж на то пошло, стукнуть чертова херувима, чтобы у того хоть чуть-чуть мозги на место встали.       — Я три месяца впахивал, как чертов ангел, чтобы добиться власти и начать уже доводить до ума этот дурдом на выезде, а теперь ты мне заявляешь, что я, по твоему мнению, сплю и вижу как все бросить и свалить?! У тебя на твоих Небесах совсем крыша поехала, Верховный?!       Все, на что сейчас хватает ангела — тихое: «Прости». И он уже совсем не уверен, что Кроули сможет, что демон не развернется и не уйдет, хлопнув дверью. Да, потом он остынет и они помирятся, но… херувим четко понимает, что в таком случае до примирения он просто не дотянет. Может, он и правда сходит с ума? У эфирных созданий бывает психоз?       Запал беса немного слабеет, не подпитываемый репликами со стороны обвиняемого. Он сам смотрит уже скорее растерянно, чем сердито, потому что такого Азирафеля — с запавшими, как в лихорадке, глазами, ссутуленными плечами и такой твердой линией подбородка, что там уже наверное все зубы друг о друга искрошились, хочется не ругать, а стиснуть покрепче и говорить, что все в порядке, пока они оба в это не поверят.       — Вот что с тобой делать? — звучит уже как подводка к конструктивному диалогу, но сейчас херувим не в состоянии распознать такие нюансы.       — Что хочешь, — устало закрывает глаза ангел, а затем и вовсе прячет лицо в ладонях, трёт с усилием, словно в попытках стереть вину и изнеможение. Но, не успевает Кроули снова завестись из-за равнодушного ответа, продолжает: — только не уходи. Пожалуйста.       Уйти? А это ещё что за?.. Демон смотрит на стиснутые в замок пальцы, на зажмуренные, словно в ожидании удара, глаза… мысль, которая царапала все это время сознание, как торчащая щепка, наконец обретает формулировку. Какие, на хер, две недели? Азирафель был сам не свой с первого дня, как они встретились после его назначения Верховным. Что бы это ни было, блядская Книга тут ни при чем. Что бы это ни было, ему явно необходима помощь, отношения повыяснять они смогут в какой-нибудь другой раз, когда чертов херувим не будет выглядеть, как жертва изнасилования на полицейском допросе.       — Тааак, ангел! Сейчас ты мне честно и подробно рассказываешь, что с тобой. Подчёркиваю: с тобой, а не с Книгой, этим пиздаболом божьим и всей вашей богадельней. А потом посмотрим, что с этим можно сделать. Руку!       В первый момент демону кажется, что его командный тон не сработал, Азирафель соврет, отмолчится, а может, вообще пошлет на хер. А потом тот, не открывая глаз, находит его руку на ощупь. И рассказывает.       Через пару минут бес сжимает горячую мягкую ладонь уже обеими руками. Ещё через минуту — обнимает.        — И ты подумал, что раз у вас наверху такой тотальный пиздец творится, то в Аду то же самое, только с поправкой на то, что это, мать его, Ад? И что раз тебе, такому большому, — Кроули молниеносно щипает любовника за грустящую теперь в гордом одиночестве складку на животе — на самом деле, ему вообще ни черта не забавно, но сейчас лёгкий насмешливый тон кажется наиболее уместным, — умному и сильному там так погано, то уж мне-то и подавно? Я же у тебя дама сердца, фиалка трепетная, в Ад вообще по ошибке попал? Так вот официально тебе сообщаю — это не так. Я, вообще-то, демон! Мне там нормально! А временами бывает даже весело — побыть главным.       Тут бес вспоминает, что вообще-то не такой уж он и главный, и у него тоже свои секреты от партнёра имеются. А к чему такое секретничанье приводит, они только что наглядно убедились: вместо того чтобы тратить не такие уж частые часы вдвоем на что-то интересное (это сидя-то в кровати!), сейчас начнут друг о друга метафорические сопли вытирать. И хорошо, если не настоящие! Окей, учтем.       Впрочем, ругаться и вправду расхотелось. Ещё на той части рассказа, где ангела шарахнуло благодатью чуть ли не до развоплощения. Все остальное: постоянное осуждение Метатрона, глухой саботаж коллег по Совету, равнодушие и пересуды подчинённых на фоне этой подставы выглядели бы не заслуживающими внимания, если бы не происходили 24/7. Гиперответственность и педантизм не позволяли партнеру смотреть на вещи проще, смиряться с недоработками, или банально лениться что-то делать. Ангел и раньше, если брался за что-то, то делал на совесть, а теперь, поставив себе планку по шкале качества где-то между отметками «идеально» и «совершенно», стал заложником собственного перфекционизма.       Но самой большой проблемой, как понял демон, было не это.       — Ты несколько тысячелетий твердил мне, что дело не в том, чтобы помогать людям, а в том, чтобы побуждать их самих помогать друг другу! И это работало, даже я признаю! Вопрос: а с ангелами что не так? С чего ты решил, что должен что-то делать не для, а за них?       С такой точки зрения Азирафель на проблему не смотрел. Он же обещал себе делегировать полномочия, а по итогу впрягся делать все сам.              — В общем, так, — Кроули решает, что сейчас как раз пора переходить к более расслабляющим и приятным действиям, и перемещает руки, сразу же делая объятия более интимными, чем дружескими. — Через три дня мы летим в США. Сан-Франциско или Нью-Джерси — выбирай сам.       Намек был ясен. В Калифорнию отправлялся в рождественский отпуск Верховный архангел со своим смертным бойфрендом, в Нью-Джерси — Владыка Ада — со своим. Варианта лететь по отдельности демон даже не предлагал, хотя так было безопаснее, и Азирафель ему был за это глубоко благодарен. Самолётам херувим не доверял.       — Спасибо, родной, — ангел наконец сам обнимает, прижимает к себе, будто разрешение получил, гибкое, нежное, тёплое…       — И там оторвемся по полной! — влажный язык проходится по его виску, выдыхая в ухо. — И сегодня сверху я! Буду снимать стресс.

***

      Внезапно ангел осознает, что уже довольно долго не дышит, сокрушенный несоответствием того, что сейчас произошло и его страхами. И то после шипения в ухо: «Дыши, ангел!» Судорожно вдыхает — почти всхлип. Как же по-идиотски он себя вел!       — Есть такое, — только тут Азирафель понимает, что последнюю мысль высказал вслух, а сам даже не заметил. — Зато дал мне такую великолепную возможность тебя простить! — ухмылка у беса такая коварная, такая невозможно искушающая и самодовольная, как будто он сейчас провернул что-то невообразимо демонское — например, сам стащил чёртову Книгу только ради удовольствия услышать, как партнёр признается в своем идиотизме, и это так нормально, настолько возвращает жизнь в привычное и вместе с тем новое русло… словечко само, в обход осознанных мыслей, ложится на язык:       — Сволочь!       Речевой аппарат демона тоже, судя по всему, решил объявить автономию, иначе он ни за что не забыл бы подпустить сарказма:       — Я тоже тебя люблю.       Почему это оказалось так легко?

***

      Лёгкое давление зубов, прикусывающих нижнюю губу, прохладный и обжигающий язык, обстоятельно, со вкусом обживающий его рот, словно собирался поселиться тут надолго, полное отсутствие расстояния между их телами… Ничего из этого Азирафелю не бывает достаточно. Возможно, перейди любовник в облик и заглоти его полностью, как маленького глупого кролика, загипнотизированного красотой и жаром янтарных глаз… Такого уровня близости хватило бы? Херувим не знает, он не думает, чертов рубильник в мозгу заржавел, расплавился, а затем рассыпался на атомы под раскаленным напором этого невозможного, ирреального чувства, которое тем не менее сейчас здесь, вокруг и в нем. Не куёт цепей, не ставит подножек, не наносит ударов в спину. Подставляет плечо. Вот это самое, худое сильное плечо, с идеально округлым суставом и чуть выступающим краешком ключицы, которое так сладко-солоно и нежно распускает бутоны засосов под его ртом, и когда тонкие мягкие губы бережно собирают с ресниц ангела так и не пролившуюся влагу: «Ты, боже, да!» — шепот Азирафеля именно то, чем кажется. Молитва.       Демон опускает его на кровать — не роняет, нетерпеливо или небрежно, а медленно опрокидывает, мрамор спины под жадными ласковыми пальцами плавится как воск.       — Побудешь сегодня послушным ангелом, м? — улыбка беса — чистый соблазн, такая знакомая и каждый раз новая во всем богатстве ноток и нюансов, но взгляд серьёзен, пробирается под слои и наплывы вожделения, выискивая несогласие. И не находя.       — Всё будет по воле твоей, — любовник слегка фыркает от перебора в пафосе, но не комментирует; возможно, сквозь его грудную клетку тоже прорастают стальные цветы, стремясь к единственному источнику света? Именно поэтому же так важно сиять друг для друга? Чтобы не сбиться с направления роста?       Рот Кроули одновременно везде, как будто толстый канат времени расплёлся для Азирафеля на тончайшие нити и в каждой из них — влажный чувственный поцелуй — шея, ключица солнечное сплетение, пупок, сгиб бедра. Но руки его демон мягко, но твёрдо прижимает своими, и это невыносимо, хочется касаться, хочется… «Пожалуйста!»       — Скажи, чего ты хочешь, ангел мой?       Твои волосы. Твою немного сумасшедшую возбуждённую улыбку. Твой голос. Твой член. Твою любовь.       — Тебя!       — Это нетрудно устроить, — бес стекает ниже, недовольно хмыкает, когда ангел пытается развести ноги в стороны, чтобы дать ему место между ними. — Если ты будешь ёрзать, мне придется тебя связать.       Эта идея не слишком нравится Азирафелю, но очевидно он забыл сообщить об этом своему телу, иначе с чего бы его прошибло электрической лентой возбуждения вдоль всего хребта прямо к члену? Или может, это от того, как Кроули проводит по всей длине ствола своим точёным прохладным носом?       — Пахнешь божессственно, — выдыхает с шипением, прежде чем припасть, оставляя росчерки острых касаний языка, обхватить губами атласную терпкость головки, притягивает поочередно руки ангела к своей склоненной голове, давая наконец возможность зарыться в рыжие обжигающие своей шелковистостью пряди, сжимать, гладить, пропускать сквозь пальцы. Рот беса порхает вокруг члена, как бабочка вокруг цветка, он не берет глубоко, но целует и лижет, пускает в ход зубы, легко и остро. Сдерживаться, чтобы не толкнуться глубже, придержав за волосы, становится всё труднее, но ангелу велено было не ерзать и он замирает, придавленный к постели этой дразнящей мучительной нежностью и все это длится так долго…       — Такой кроткий сегодня, — демон поднимается выше, намеренно задевая своей эрекцией член партнёра, проходясь ею по животу, оставляя влажную дорожку.       Ангел всё же слегка забылся, поплыл от этой долгой странной прелюдии, не похожей на их обычные страстные, до синяков, сорванных хрипов и сломанных кроватей, соития, а Кроули так глубоко целует, что он просто не успевает среагировать, когда любовник с блаженно-болезненным стоном опускается на его член и Азирафелю слишком тесно, невыносимо плотно оставаться в рамках своей поющей и вибрирующей плоти, но бес же…       — Ну зачем ты… — на секунду херувим теряет мысль, потому что любовник двигает бедрами, вбирая полнее и не сразу всплывает из захлестнувших его ощущений. — Ты же хотел?..       — Быть сверху? — бес ухмыляется хитро и распутно. — И что не так? Не соответствую твоим ожиданиям?       Ещё одно плавное движение — Кроули насаживается, «Ох, блядь, как круто!», до конца.       — Мои… решения. Мой ангел. Как хочу, так и ебу. — И он начинает двигаться, изогнув спину и опираясь руками на ангельские бедра позади себя.       — Без растяжки? Пожалуйста, родной, порву же! — смазкой-то бес озаботился, а вот остальным… Азирафель прекрасно чувствует, как трепещут вокруг него насильно раздвигаемые мышцы       — Я демон! Я практически неубиваемый! И десять дюймов ангельской плоти точно меня не развоплотят!       — Ты мне льстишь, — ангел помимо воли усмехается. — Можно я хотя бы… — он тянется приласкать напряженный текущий член любовника.       — Нет! Лежи смирно и не мешай мне тебя трахать.       Ах, так?! Что ж, ему есть чем заняться и без этого. Азирафель ведёт рукой по своему животу к глубокой впадине пупка, где с беса уже натекло небольшое озерцо, черпает пальцами, размазывает вокруг, рисуя что-то вроде пентаграммы, облизывает задумчиво, как будто пробует соус к блюду из томлёных бесов, а затем погружает пальцы в рот с настолько пошлым звуком, насколько в принципе это возможно, не прибегая к компьютерным спецэффектам.       — Ах, ты ж блядь! — золота в глазах беса почти не осталось, все вытопил огромный, во всю радужку, зрачок, губы искривились, открывая проступившие клыки. Херувим уже и так почти, а вид теряющего человеческий облик от похоти демона вообще напрочь растворяет остатки разума. Но желание поддразнить никуда не девается, провоцируемое жаром сжимающего его тела и командным тоном любовника, поэтому ангел прихватывает пальцами свой сосок и поглаживает, тянет, заботясь не об удовольствии, а об эстетике зрелища. Срабатывает отлично — демон пикирует на него, как разъярённая гарпия, но не успевает куснуть, или что он там собирался, как херувим ловит его в захват, приминает к себе и переворачивает на спину, пригвождает к кровати и входит до конца, задерживается, чтобы полюбоваться удивлённым, даже клыки исчезли, лицом любовника и начинает размашисто двигаться, вколачивая Кроули в матрас:       — В Аду. Своем. Будешь. Командовать! Мой демон! Как. Хочу. Так. И. Ебу!       На последнем рычащем слове бес кончает с таким нежным растерянным стоном, что оргазм ангела догоняет его за два глубоких толчка в конвульсивно сжимающееся тело.       Тут мозг начинает подавать признаки жизнедеятельности и оценивать ущерб. Выйти, залечить, пока любовник не пришел в себя достаточно, чтобы начать хорохориться и целовать, нежно и виновато.       — Прости, любимый, опять сорвался, черт, извини, я не хотел…       — Хотел-хотел, — бес начинает… хихикать. — В смысле, я хотел. Иначе и правда бы тебя связал.       — Ты совершенно невыносимый провокатор, мой дорогой! — Азирафель предпочитает целовать, чем вступать в дискуссию по поводу того, что связывание в данном случае хоть на что-то бы повлияло. Но ангелу, впервые со дня, когда он согласился стать Верховным, стало легко.

***

      — Ангел?       — Что, родной?       — Я вот думаю: раз Книги этой у ваших нет, может нам самим стоит ее найти?       — …