Cherry

      Внезапно для Луи вся музыка стихает, а русалки хмурятся, всё мутнеет. Его опьяненное сознание падает куда-то в омут и ему кажется, что он летит словно одна из тех птиц с ободранными крыльями, за которыми гонялся всё детство. — Черт, Луи, — кричит Лиам, первым подрываясь со своего места. — Кто-нибудь прошу, — кричит Зейн, перебивая музыку, — Есть кто-нибудь трезвый?       Мозги Стайлса встают на место и его будто окатывают ледяной водой, он подходит к друзьям на ватных ногах. Луи буквально висит на держащем его Лиаме, его глаза, некогда горевшие азартом и хитростью, теперь безжизненно закрыты, а губы цвета спелой вишни, теперь блеедные, словно у мертвеца и Гарри пытается отогнать от себя эти мысли, но ничего не выходит. — Я отвезу его в больницу, — шепчет кудрявый, проводя по холодной щеке шатена, кожа которого шуршит под пальцами. — Мы не можем, его страховка закончилась, — Зейн мелко дрожит, а нижняя губа подрагивает. — Как она могла, блять, закончиться? А если бы его сбила машина?, — кричит Лиам. Его голос на вкус, как сталь и лед. — Какого хуя ты орешь на меня, Лиам?       Гарри будто не слышит, в его голове шум, а все мысли быстро улетучились. Луи такой бледный, его щеки будто ещё сильнее впали и Стайлс думает о том, когда, черт возьми, шатен ел в последний раз. Он думает сколько еще вишневых чизкейков отправятся в туалет, сожженые лепестками нарциссов, которые бурлят в желудочном соке.       Ночь для Лиама, Зейна и Гарри кажется столетием, а для Луи лишь мигом, когда он просыпается на большой кровати с белыми хлопковыми простынями и озирается вокруг, не узнавая место. В желудке крутит паникой и он думает, что его, наверное, похитили и сейчас продадут на органы, а потом слышит тихое сопение в кресле рядом с кроватью и видит Гарри, у него мокрые кудри и грязная футболка, которую тот когда-то надевал на одну из репетиций шатена. — Гарри, просыпайся, — говорит Томлинсон достаточно громко и парень вздрагивает, он открывает глаза и лихорадочно пробегается взглядом по всему Луи, — Где мы? — Блять, ты проснулся, — он откидывается на спинку и блаженно прикрывает глаза, — Слава богу, придурок. — Прошу прощения? — Да, тебе стоило бы, — Гарри встает и достаёт из шкафа полотенце, — Кто тебя вообще учил пить, и какого черта ты не сделал себе новую медицинскую страховку?, — он начинает шипеть к концу предложения и Луи морщится, потому что его голова и так болезненно ноет, — Таблетки на тумбочке, — вздыхает Гарри и проводит по лицу ладонью. — Где я?, — тихо спросил Луи, после того как выпил горькую таблетку. — В моей квартире, Зейн и Лиам спят в гостиной. — Почему мы здесь?       Всё тело мальчика прошибло ознобом, он сильнее укутался в одеяло и Гарри это замечает, сильно стискивая челюсть. — Ты чуть не умер прошлой ночью. — Что?, — выдыхает шатен и Гарри прикрывает глаза в раздражении. Он зол и Луи чувствует эту злость всеми фибрами. — Ты очень сильно напился и тебе толкнули хуевую наркоту, не знаю что это было, — он садится на край кровати, его глаза смотрят в пол, а кудряшки закрывают половину лица, — Потом ты потерял сознание, я уже думал ты начал умирать, но Лиам проверил твой пульс и мы начали думать о том, что делать, — Гарри гулко сглатывает, а потом зло смотрит на мальчика, — Мы должны были отвезти тебя в больницу, чтобы тебе сделали промывание, но ты же блять не продлил свою страховку. — Я улетаю через два месяца, я не думал, что она понадобится, — шепчет мальчик, ковыряя одеяло. — Просто заткнись, Луи, я так зол на тебя. Всё о чем я думал, пока держал тебя почти не дышащего это то, что ты умрешь из-за ебанной страховки, что последний раз, когда мы нормально говорили это день, когда ты съебался из-за чертовых блинов, которые я пёк все утро. Я злился на себя потому что видел сколько ты пил, но не решался подойти, я злюсь потому что должен был отвезти тебя в больницу, они бы приняли тебя, ты буквально умирал, — он смотрит в глаза напротив, — Но потом я подумал, а если они передадут дело в Академию. Ты принял так много дерьма в ту ночь, тебя бы отчислили. — Гарри, я… — мальчик запинается, смотря на грустные глаза, в которых плачут русалки. — Я злюсь, Луи, потому что я поставил твоё обучение в Академии выше твоего здоровья, но что если бы ты возненавидел меня ещё больше после этого? Я знал, что попасть туда было твоей мечтой, а ещё больше ненависти от тебя я бы не выдержал. — Но со мной всё хорошо, — он выпутывается из кокона и подползает ближе. — Блять, только потому что Зейн заставил тебя блевать, а Лиам перерыл весь интернет, ища что делать при отравлениях, — он фыркает и Луи становится больно, где-то рядом с сердцем.       Шатен поддаётся вперёд и впечатывается в Гарри, крепко обнимая его. Он пахнет тревогой, сильно бьющимся сердцем и солеными щеками. Француз чувствует, как парень оборачивает вокруг него свои руки и прижимает к себе, и Луи чувствует тепло, которое разливается по его телу, мягко согревая. — Все о чем я думал в эту ночь, это то, что ты умрешь из-за моей трусости, — признается Гарри тихо-тихо, спрятав лицо в карамельных волосах. — Гарри, успокойся, я бы не умер, — шепчет шатен и прикрывает глаза. — Просто… Не делай так больше.       Луи отстраняется, смотря в глаза напротив, а потом обхватывает щеки Стайлса, водя по ним большими пальцами. — Ляжешь со мной пока я не усну? Мне безумно холодно.       И Гарри улыбается, вновь озаряя галактику Луи. Они ложатся вместе под толстое одеяло, скрываясь от холодного лондонского марта, француз обхватил кудрявого всеми конечностями, пытаясь быть ближе, чтобы согреться, постоянно спрашивая, почему он, черт возьми, такой горячий, на что получал тихое хихиканье. — Почему ты спал в кресле?, — спрашивает Луи, зевая. — Не знаю, не хотел смущать тебя? Ты вроде как ненавидел меня все эти две недели, — тихо говорит Гарри, перебирая мягкие карамельные пряди, боясь потревожить дрему мальчика. — Я никогда не ненавидел тебя, придурок, даже из-за этой идиотской клички. — Засыпай, моя декабрьская вишня, — говорит Гарри в пустоту, слыша размеренное дыхание и чувствуя расслабленное тело на себе.       Луи было страшно все эти недели, его сердце отчаянно колотилось, потому что он чувствовал, как Гарри, занявший определенную роль в его жизни, начал исчезать. Шатен боялся терять людей, будь они семьей или глупыми музыкантами с кудрявыми волосами. Он боялся, потому что всю жизнь видел лишь скорбь по ушедшим и слышал как хлопают двери так, что всё тело вздрагивает. Когда-то Мисье Бонье говорил ему, что привязываться к людям не стоит, ведь в конце концов они найдут кого-то лучше и уйдут, одарив тебя сочувствующим взглядом, который на самом деле ничего не значит. Он учил Луи, что дороже его тела и свободы ничего не может быть, и пока у тебя это есть — ты можешь заставить любого пасть к твоим ногам и заставлять делать всё, что вздумаешь. Красивые слова о власти и обожании затуманили мальчику голову, заставляя судорожно хотеть подчинять себе людей и пользоваться их слабостями, Луи чувствовал, что в его душе танцуют бесы, но останавливаться не хотелось. Он боялся потерять людей и боялся подпускать их к себе, ведь терять кого-то всегда больнее и шатен думает, что легче всегда одаривать всех ледяным взглядом и презрением. Ведь Мисье Бонье говорил, что своё маленькое сердечко нужно беречь как зеницу ока. А Луи слишком много видел боли в жизни, чтобы позволять мужчинам, которые не остаются даже до рассвета в его кровати, разбивать его сердце, которое он так долго собирал по осколкам, колясь об острые углы и слизывая капельки крови. — Проснись, черт возьми!, — Лиам трясёт всё тело мальчика и кричит, от чего последний распахивает глаза, жадно глотая воздух, — Я думал, ты опять отключился, — выдохнул парень.       Луи чувствует, как по его щекам текут слезы и он быстро смахивает их, стыдливо пряча взгляд и закутываясь в тяжелом одеяле, которое не грело. Океаны бунтовали и разбивались, видя напротив взгляд полный сочувтвия. — Луи ты можешь плакать, все в порядке, — Лиам хотел дотронуться до руки друга, чтобы успокоить, но отдернул себя, — Тебе приснился кошмар? — Мгм, — пробурчал Томлинсон, не поднимая взгляда со своих пальцев, — Где все? — Гарри готовит что-то, а Зейн спит. — Можно поспать с Зейном?, — спрашивает он, закусывая щеку. — Не хочешь спать один? — Не хочу.       Зейн спал на безумно неудобном диване Стайлса в гостиной, которая была соединена с кухней, поэтому проходя Луи поймал на себе хмурый взгляд парня, который стоял у плиты. В воздухе витал запах чего-то вкусного и Луи думает, что Гарри давно пора бросить музыку и стать шеф-поваром. Диван окзыается слишком тесным для двоих, он сделан из белой гладкой кожи из-за чего шатен постоянно скатывается с него. Зейн теплый, сопящий в одну из декоративных подушек и бурчащий себе под нос и Луи думает, что Гарри скорее всего больше никогда не позволит мулату спать в его квартире. — Я могу дать тебе свитер и тёплые штаны, я отсюда слышу как стучат твои зубы от холода, — сказал Гарри помешивая суп в маленькой кастрюльке. — Я-я в порядке, — шатен пытался прилипнуть к тёплому Зейну, но тот лишь мычал и отодвигался от мальчика. Не спасало и тяжелое одеяло из спальни Гарри, которое француз приволок с собой, — Тут холоднее, чем в комнате. — Я настроил температуру повыше, тебе холодно из-за недомогания. — У-у меня нет никакого недомогания, С-стайлс, — Луи чувствовал, как говорить становится труднее, язык перестаёт слушаться из-за холода и он дует в свои ладошки, пытаясь согреть их теплом, но все четно. — Луи, отъебись от меня, у тебя ледяные руки, — бурчит в подушку Зейн, отодвигаясь от холодных ладоней мальчика и раздраженно выдыхает.       Гарри ничего не говорит, лишь выключает суп на плите и уходит, и Луи кажется это все потому что он достал парня, но через несколько минут Стайлс возвращается в гостиную и садится напротив шатена, его взгляд ничего не выражает и он протягивает мальчику стопку вещей. Француз оглядывает её: шерстяные носки, толстые спортивные штаны и свитер, который Луи как-то видел на Гарри. Шатен глупо пялится на Стайлса, возможно он доставил им достаточно хлопот и теперь Гарри наотрез отказывается возиться с Луи еще хоть минуту, поэтому и дает вещи, чтобы тот быстрее пришел в себя и ушел. Но он не любит, не заботится и не переживает и не потому что Гарри плохой, просто это же Луи, кто вообще захочет о нем заботиться? — У тебя красный нос, одевайся. — Я-я в порядке, — мальчик сильнее кутается, пытаясь спрятать холодный нос. — Луи, я не люблю повторять одно и то же, не веди себя как ребёнок и оденься, ты в одних трусах и футболке.       Луи неуверенно встает, дрожа от холода, и натягивает штаны, чувствуя тепло, носки немного кололи, а свитер пах хвоей, как и Гарри, от чего у мальчика закружилась голова. — Не засыпай, сначала нужно поесть, — с этими словами Гарри встает и проходит к кухне, доставая из шкафа миску и наливая туда суп, кроша сухарики.       Луи смотрит за ним и сильнее заворачивается, он опускает нос под воротник свитера, вдыхая приятный аромат Стайлса и сдерживаясь улыбку, которая так и просится наружу, потому что от Гарри пахнет так хорошо и знакомо, будто этот запах был рядом с французом всю жизнь. Будто тень бегающая с имв детстве и играющая в прятки, будто они вместе лазали по деревьям надеясь поймать неугомонных птиц, будто делили на двоих одни секреты, сказанные шепотом при свете луны. Возможно. — Прости, не французский луковый суп, но я старался, — он протягивает мальчику миску и тепло улыбается и Луи внутренне стонет, потому что эта добрая улыбка грозит шатену ядом в венах и разбитым сердцем. — Я ненавижу луковый суп. — Ты говоришь это на всё, что я тебе предлагаю, что ты любишь есть? — Не знаю, явно не вишневые чизкейки. Луи смотрит на миску с дымящимся супом в своих руках, от еды исходит приятный запах и у мальчика скручивает живот от боли так, что он чуть ли не опрокидывает горячую жидкость на себя. Он понимает, что когда Гарри сидит так близко и пристально наблюдает за ним, у него не выйдет избежать приема пищи, так что он, вздохнув, черпает немного супа в ложку и смотрит на болтающиеся в воде кусочки моркови в форме звёздочек. — Все хорошо, от того что ты немного поешь ничего не будет, Луи, — успокаивает его парень, сидя рядом. — Ты, черт возьми, вырезал из моркови звездочки?, — Гарри мило улыбается и мальчик чувствует будто его тело парализовало. — Приятного аппетита, Вишенка.       Суп на вкус так же восхитителен, как и на запах, и Луи думает почему Гарри не стал поваром, потому что этот бульон с глупой морковью и лапшой одно из лучших блюд, которые он пробовал. Он хочет рассказать Стайлсу о великих кулинарных школах в Париже и величественных ресторанах, в которые парня бы точно приняли, но он слишком поглощён едой, чтобы говорить. — Когда я был маленьким и болел, моя мама готовила мне этот суп, — неожиданно начинает парень, — Я был ребёнком, капризничал и не хотел есть, потому что чувствовал себя слабым, мама говорила, что он может исцелить все болезни и сделать тебя самым сильным на свете, — он тепло усмехается и гладит одну из татуировок, — Я рос, но она продолжала всегда приносить мне этот суп, разгоняла всех слуг с кухни с криками о том, что её сын болен и нуждается в лечении, и готовила для меня. — Это очень хорошая история, Гарри, — мягко говорит Луи, улыбаясь. — Моей первой татуировкой стала миска супа, как напоминание о маме. Она была в бешенстве, когда узнала, а когда я рассказал ей что это, у неё на глаза навернулись слезы, но она всё равно пригрозила мне отцом, — посмеивается парень, забирая миску из рук шатена. — Уверен, она прекрасная женщина.       Луи пытается представить себе маленького Гарри с огромными глазами и копной кудрей, наверное он был одним из этих милых детей, которые всем улыбались и желали хорошего дня. Шатен уверен, что парень очаровывал всех своими ямочками и прекрасным воспитанием, но никогда не пользовался этим, лишь относился с добротой к каждому. Он думает о глупых огромных губах и о пухлых детских щёчках с румянцем, которые появлялись каждый раз, когда мальчику говорили какой он вежливый и милый. Почему-то Луи думает о маме Гарри, о её вкусном супе и тёплых объятьях, которые защищали сына и глаза хотят предательски начать слезиться, ведь мальчик вспоминает о Джоанне, от которой пахло лавандой и стиральным порошком, которая готовила запеканку по выходным и пела колыбельные, прочесывая медовые волосы сына. Воспоминания о ней теперь кажутся такими далекими и нереальными, будто Луи выдумал её, такую прекрасную и идеальную, верно ворчащую из-за разбросанных вещей и защищающей от остального мира и от самого мальчика. Её голос, нежно-скрипучий, теперь кажется шатену далеким воспоминанием из другой жизни, он больше не помнит насколько красивым он был и как звучал, у него остались лишь фотографии из детства, где у мамы растрепанные волосы, как напоминание о том, что она существовала. — Пожалуйста, мне нужно пройти к ним, — скулит мальчик и по впалым щекам текут слезы, — Там моя семья, пожалуйста. — Луи?, — хмурится Гарри, слыша шатена из другой комнаты.       Он приходит в гостиную, где мальчик ворочается и плачет, он сжимает в руках одеяло до побеления костяшек и Гарри прикрывает глаза, гулко сглатывая, гадая, сколько же секретов Луи несёт в своей маленькой нерушимой галактике. — Пожалуйста, я их сын!, — Гарри не выдерживает и начинает трясти француза. — Луи, проснись!, — но мальчик не реагирует, только сильнее плачет, а потом резко открывает глаза и замирает, смотря на Стайлса, — Это просто плохой сон, — он неожиданно притягивает ошарашенного Луи к себе и крепко обнимает, позволяя плакать себе в шею, — Ты просто устал, всё будет хорошо, с тобой всё хорошо, — Гарри гладит мальчика по волосам и шепчет тихо-тихо, чтобы никто не услышал, — Что бы не случилось, мы есть у тебя. — Г-гарри, — тело содрогается в новой порции рыданий, — О-они ушли. — Кто ушёл, Лу?, — спрашивает парень, смотря на мальчика. — О-они все.       И как бы Гарри не хотел, это был единственный ответ, который он получил.

«Твои объятья всегда были такими тёплыми и родными, словно укрывающими меня от шторма, которого я так боялся. Ты разгонял мои страхи, прижимая к груди и говоря какой я храбрый и сильный, но проблема в том, что я был трусом, Гарри. Я всегда убегал от проблем и тебя, боясь, что ты меня обидишь. Какая глупость. Ты бы отдал за меня свою жизнь, чтобы защитить, а я даже не мог сразиться за нашу любовь, да и была ли это любовь? Любил ли ты меня, совершенно не зная какой я на самом деле? Любил ли я тебя, не зная этого чувства? Все что я знал — это извращённая привязанность, привитая мне в далеком детстве Мисье Бонье, которую я отчаянно принимал за любовь и нежность. Нежность была тобой, когда ты складывал мои разбросанные вещи и заботился о том, чтобы я ел, любовь же, пахла тобой, отравляя мои легкие. Она пахла глупыми свиданиями и историями из детства о кошке с розовой шерстью. У моей любви была плоть и кровь и она выглядела как ты, лучшее что происходило в моей жизни»

~~~

Наше время, 17:45

      Луи сидел на камне, который был немного покрыт мхом и влагой, его руки замёрзли от холодного вечернего ветра. Закат сегодня был особенно красив и от чего-то он невольно вспоминает, как каждый вечер смотрел на закаты из комнат отелей в разных концах мира, но то, как потухает солнце сегодня кажется мужчине особенно завораживающим и болезненным. То ли от того, что его сердце обременяет тяжесть от расставания с семьей, то ли от того, что понимал, что этот закат означал похороны его старой жизни. Луи знал, он больше не вернётся назад, больше не окажется на сцене, что так сильно вселяла панику в сердце, больше не будет видеть рассветы Парижа, которые так любил, только потому что всё это приносило мужчине тягу в сердце, которую он хотел бы не чувствовать. Он понимает, что скорее всего больше никогда не увидит своих друзей и втайне надеется, что они будут достаточно храбры, чтобы жить дальше. Он больше не увидит красивых русалок, расчесывающих свои длинные волосы золотыми гребнями, они больше не будут плескаться в мутной зеленой воде, смеясь. И Луи надеется, что через много лет, когда он наконец-то вытащит голову из песка и перестанет прятаться от демонов своего прошлого, он вернётся в Англию и мельком увидит Гарри где-нибудь в продуктовом магазине, счастливым и с целой оравой кудрявых детей, которые умоляют отца купить сладости, рядом будет Камиль, которая будет мягко улыбаться и трепать сыновей по волосам и сладко целовать дочерей. Луи решает, что в тот день он будет готов уйти, ведь осознание, что Гарри счастлив не давит на грудь, а даёт чувство свободы.

«И я бы живьём вырвал своё сердце, только бы твоё перестало постоянно болезненно разрываться»

— Думаешь над новым планом побега, сынок?       Синьор Моретти тяжело плюхается рядом на ещё мокрую от дождя траву. В глазах танцует азарт и Луи мягко улыбается мужчине. — Не заметил вас, Синьор. — Парню твоих лет дурно столько думать, Луи. Что же ты будешь делать в старости, если уже мыслишь над ошибками жизни? — Разве мы не должны анализировать свои ошибки, чтобы больше не допускать их?, — в глазах плещется океан и Луи быстро смаргивает его, что не уходит от взгляда старого почтальона. — Ты не анализируешь их, а лишь проживаешь в своей памяти. Ты молод, ты должен делать ошибки, разбивать себе сердце, это часть жизни, сынок, ты должен жить, а не сидеть в этом богом забытом месте, — взгляд Синьора направлен на закат и он накручивает ус на палец, — В конце концов, о чем тебе жалеть в старости, если ты целыми днями пьёшь просекко и разговариваешь со стариками? — Я совершал так много ошибок, что теперь будто прирос к земле, — Луи набивает воздуха в легкие и тяжело выдыхает, — Я боюсь сделать шаг, вдруг будет ещё хуже? — Тогда ты будешь думать как исправить это, но ты хотя бы попробуешь, а не проведёшь свою жизнь в гаданиях о том, что было бы, если бы осмелился на этот шаг. — Можно вопрос, Синьор?, — мужчина смотрит в глаза напротив и хмурится. — Конечно, Луи. — Почему вы так добры ко мне? Я сделал столько глупостей в жизни, но вы ни разу не осудили меня. — Я не Господь, чтобы осуждать тебя, Луи, как я смею. У тебя есть то, чего уже нет у меня. Время, — он грустно улыбается, а весёлые глаза тускнеют, — У тебя ещё столько времени, и ты так много можешь исправить, но ты боишься и я это понимаю, я тоже боялся. Но смотри куда это привело, сынок, моя дочь теперь стала удобрением цветам из-за моей трусости. Я не хочу чтобы ты прожил жизнь в сожалениях, как я.       Луи слышал как над ухом жужжал комар, когда почтальон вытирал глаза рукавом рубахи. В тот день пахло морем, отчаянием и прощанием, которое овладело сердцем француза. — Но ты уже взрослый мужчина, Луи, я не хочу учить тебя жизни. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. — Это место делает меня счастливым. — Нет, сынок, — мужчина грустно усмехается, — Мы оба знаем как оно гложет тебя, эта деревня лишь тихая пристань для тебя, ведь тебя здесь никто не найдёт, но в глубине души ты хочешь, чтобы тебя отыскали, неправда ли?       Но ответ так и не прозвучал. ~~~

Англия, Лондон, 10 лет назад, 20:56

— Где Зейн и Лиам?, — спрашивает Луи, потирая глаза от очередного сна.       Они заснули с Гарри на кровати кудрявого, ближе к вечеру, проведя весь день в тихих романах и игре на гитаре с Зейном, Луи даже выучил пару нот. Ему уже лучше, тошнота стала менее резкой, а боль в голове притупилась благодаря таблеткам, которыми его пичкал Стайлс. Луи кажется, что он слишком много спит, но Гарри уверил его, что это нормально, его организм истощён и только во время сна может восстановиться, так что француз верит ему, по крайней мере кудрявый кажется умным. — Если неслышно ругани, значит они ушли, — бормочет парень в подушку, не открывая глаз. Он спит, как обычно, в одних трусах, уже не боясь смутить Луи.       Он оставляет Гарри, выходя из комнаты и исследуя квартиру. Здесь светло, стены окрашены в бежевый, а мебель белая и пахнущая дорогой кожей, на стенах картины музыкантов, а на полу разбросаны ноты и тексты песен, выведенные почерком Зейна. Луи подходит к полке в гостиной и рассматривает фотографии в рамке, где запечатлён маленький Гарри с красивой женщиной с темными волосами и ямочками на щеках. И француз не прогадал, от мамы Стайлса действительно веет добротой, даже сквозь безжизненные фотографии. На другой фотографии Гарри старше, он стоит с девочкой примерно его возраста и корчит смешные рожицы, пока на нем широкие джинсы и кепка, надетая задом наперёд. Но взгляд Луи приковывает самая центральная фотография и он берет рамку в руки, проводя по темному дереву. Гарри держит на руках ещё совсем крошечного малыша и улыбается, он кажется таким юным и счастливым, и шатен невольно вспоминает день, когда родился Ноа и он бегал по всему больничному отделению с мамой, а потом завороженно смотрел на мальчика с красивыми голубыми глазами и маленькими пальчиками. — Это моя племянница, сущий дьявол, — посмеивается Гарри, стоя в дверном проеме и облокотившись об него. Его волосы растрепаны от сна, а футболка помята. — Прости, — Луи быстро кладёт рамку на место и замечает фотографию, где Гарри держит уже взрослую девочку на своих плечах, — Боже, вы все так похожи. — У мамы сильные гены, — он пожимает плечами и подходит ближе. — Сколько ей лет? — Будет три в мае, она уже болтает не затыкаясь, вся в Джемму. — Это твоя сестра?, — хмурится шатен. — Да, мы двойняшки. Клео родилась когда нам едва исполнилось шестнадцать.       Луи смотрит на девочку с копной медных волос и ямочками на щеках и улыбается, он вспоминает своих маленьких сестёр, что носились по дому словно ураган и злили маму. Он скучает. Скучает по детскому смеху и глупым вопросам, он скучает по своей семье. И тоска, словно яд просачивается по его венам, причиняя невыносимую боль, от чего тело изнутри начинает пульсировать. Может быть дьявол существует и Луи сможет продать свою душу ему в обмен на сердца его сестер и мамы? — Она красивая, — шепчет Луи смотря на белое платье Клео, расшитое маленькими клубничками. — Предпочитаю считать, что она больше похожа на меня. — Ты такой глупый, — посмеивается француз, — Сыграешь мне?       И Гарри кивает, голая кожа мерцает в тусклом свете фонарных столбов на улице, а тихая мелодия щекочет уши. Луи растворяется в хриплом голосе и ему кажется, что голос, что так успокаивает его, похож на море, на спокойное и убаюкивающее море, которое окутывает теплом и мочит пятки ног. Он вспоминает побережье Прованса в жаркие июльские дни, когда солнце выжигало медовые волосы и делало кожу бронзовой, он вспоминает как бегал по пляжу с Шарлоттой и Фелисити, и как брызги воды мочили их льняные платья, от чего девочки дулись и не разговаривали с ним, пока он не разрешал им накрасить ему ногти лаком цвета ясного неба в тёплый день, что так напоминало его глаза. Его сестры были смехом, глупыми вопросами и платьями, что всегда были испачканы в грязи из-за непоседливости и озорства.       Пальцы Гарри скользят по клавишам пианино, которое стояло у окна, так несуразно выделяясь среди общей мебели и величественно возвышаясь над ней. Оно было сделано из красного дерева и переливалось от блеска, Луи думает, что Гарри скорее всего натирает это пианино целыми днями, используя дорогие спреи, чтобы не испортить дерево. Дом наполняется жизнью, потому что для Гарри музыка и есть жизнь. Мелодии рокочут в его светлой душе, словно пойманные в детстве сверчки, а чувство свободы и беззаботности не отпускает, хотел бы и Луи так же растворяться в чём-то, что заставит его забывать о плохих вещах Но всё что у него есть — это сигареты в кармане куртки и любовники, шепчущие дешевые слова о любви и вечности. ~~~

Наши дни, 2:11

— Зейн звонил сегодня, — шепчет в трубку Адель, вертя в руках бокал с вином, — Возвращайся домой, это заходит слишком далеко.       На улице ночь, Луи слышит как океан бушует и от этого в комнате почему-то становится холодно. Зейн звонил. Зейн никогда не звонит просто так, он никогда не говорит первым и не находит никого, потому что научился ставить желания других людей выше своего эгоизма. Он бы никогда не спрашивал у родных Луи где он, хотя прекрасно знал, что они в курсе того, куда сбежал мужчина, ведь француз никогда бы в жизни не пропал не поставив в известность свою семью, и зная всё это Луи страшно, потому что Зейн последний человек, который бы их потревожил. — Что случилось?, — он потирает глаза, на часах уже два часа ночи и он гадает, почему, черт возьми, его сестра не спит. — Не знаю, он сказал, что все сходят с ума, — она пожимает плечами, её голос тихий, она не хочет разбудить Ноа, которому утром ехать на тренировку по плаванию, — Лиам волосы на себе рвёт, думая куда ты мог деться, все они, Лу. — Уж поверь, Лиам последний человек, которого это заботит, — фыркает он. Обида на друга все ещё кипит в нем. — Найл теперь пишет с твоих социальных сетей, они не хотят огласки. Я прошу тебя, вытащи задницу из песка и наберись смелости хоть раз в жизни. —⁃ Мне не нужны нотации в два часа ночи, Адель, — отрезает мужчина. — Мне плевать, возвращайся, иначе я скажу им всем где ты, — женщина шипит в трубку и с грохотом ставит бокал на стол. — Неужели ты думаешь, я не найду другое место где смогу скоротать своё существование? Что тебе вообще не нравится, блять? Я уехал, я больше не раздражаю никого своим присутствием, вы все должны быть благодарнее. — Гарри сходит с ума, не разговаривает ни с кем. Вернись хотя бы ради него. — Он уже взрослый мальчик, я уверен он справится. Спокойный ночи, Адель, — его сестра не успевает договорить, как он прерывает звонок.       Сон снимает как рукой, он ворочается в кровати, а челка прилипает ко лбу. Он понимает, что ему жарко от тревоги, резко хочется что-то сделать, встать, убежать, скрыться, что угодно, только бы противное чувство сдавившее грудь прошло. Он берет свой старый телефон и включает его, ему страшно. Он деактивировал его как только уехал, надеясь больше никогда не включать, но противный голос Адель, звучавший словно сгоревшая карамель и осуждение, всё ещё кричит в его голове.       Он находит иконку с сообщениями и видит сообщения от всех парней, включая Найла, но палец задерживается на простом «Гарри», и Луи смеётся про себя, потому что раньше это было «светом его жизни», «любимым» и «Бэмби», а сейчас всего лишь «Гарри», будто они не делят прошлое длинною в десять лет.       Он боится открывать сообщения, боится того, что Гарри исписывал целые параграфы с мольбами вернуться, но когда он открывает диалог, слезы почему-то невольно начинают скатываться по небритым щекам.

«Надеюсь, ты наконец-то обрёл своё счастье»

      И нет сотен писем с вопросами, с гневными тирадами о разбитом сердце, и океаны Луи разбиваются о скалы, ведь Гарри не мог бы написать ничего другого, он все ещё думает, что является причиной несчастий француза. Луи гадает есть ли в мире соленые океаны, похожие на те, что бушуют в его глазах, когда-то горящие светом и он разбивается. Истерика набирает обороты и он икает от того, что кислорода становится так мало, словно весь воздух испарился. Он смотрит на улицу, где бушует океан, словно чувствующий, как трепещет от боли сердце Луи и вода кажется такой красивой и манящей. ~~~       Солнце светит Луи в глаза, но совсем не греет и он кутается в свою куртку сильнее, пытаясь скрыться от холодного ветра. Прошло почти три недели с его отравления на вечеринке и ему уже однозначно лучше, потому что за всё это время он не позволил себе и капли алкоголя. Он ждёт Зейна и Гарри, которые должны вот-вот подойти, чтобы посмотреть на тренировку Лиама, но их всё нет и Луи крутит в руках телефон, думая позвонить или нет.       Он видит Арчи, который не спускает с него взгляда и француз невольно закатывает глаза, когда видит, что парень начинает подниматься по ступенькам стадиона к нему. — Неужели решил посмотреть на игру один? — Это теперь запрещено?, — Луи выгибает бровь и отворачивается. — Я мог бы достать для тебя места в вип ложу, когда будет летний бал, — футболист облокотился о перила из холодного металла своей разгоряченной кожей. — Не уверен, что заинтересован в этой игре настолько, чтобы ты тратил билеты на меня, — сладко улыбается Томлинсон, поправляя волосы. — Да ладно тебе, Луи, я пытаюсь наладить отношения. Нам же было хорошо в тот раз, — шепчет он уже тише, потому что взгляды людей на трибунах обращены на них. — Ты же знаешь, как быстро вылетишь отсюда, когда все узнают, что ты накачал меня наркотой и чуть было не изнасиловал? — Я не насиловал тебя, — злится парень и сжимает перила так, что его костяшки белеют, а глаза наливаются яростью, — Тебе же нравилось, — он усмехается, — Ты так стонал, — Луи не выдерживает и встаёт вплотную к футболисту, от чего тот отшатывается. — Прости, видимо ты настолько хуево постарался, что я ничего не запомнил кроме твоего мелкого члена, советую вернуться к своей команде, хватит устраивать цирк, — шипит шатен, сверкая глазами. — Мудак, — он больно хватает Луи за руку и сжимает её, — Ты ещё хорошо отделался, чертов мигрант. — Луи?, — за спиной раздаётся голос Зейна, — Отпусти его, урод, — он отталкивает Арчи, — Тебе же сказали держаться от него подальше.       Луи стоит как вкопанный и слышит за спиной чьи-то шаги, а когда поворачивается, видит разъярённого Гарри и шатену кажется, что все взгляды обращены на них. — Пожалуйста, не здесь, — молит он Гарри, но тот лишь проносится мимо него с такой силой, что Луи чуть ли не падает. — Стайлс, — ухмыляется Арчи, его уложенные волосы растрепанны бегом, а на щеках горит румянец. — Мы кажется договаривались, приятель, — шипит Гарри. — Как так получается, что ты всегда поспеваешь на помощь? Ты всего лишь жалкий музыкантишка, Стайлс, не супергерой.       Зейн оказывается рядом с Луи и пытается увести его, но тот лишь вырывается. — Пожалуйста, Луи, не стоит это всё слышать. — Или ты зол, что я первый забрался к нему в трусы? Не переживай, на вечеринке вас слышал весь дом.       Гарри отшатывается в шоке, не успев ничего сказать, пока в Луи закипает вся злость, что в нем есть и он подходит к Арчи и бьет кулаком ему в нос, от чего у парня тут же начинает бежать струйка крови, которая с каждым вздохом усиливалась. — Ты пожалеешь от этом, недоросток, — шипит парень. — Видимо комплекс насчёт маленького члена заботит тебя больше, чем я думал. Тяжело думать о том, что твоему вялому дружку нашли замену? Уверен это не в первый раз, — Луи уверенно смотрит в глаза, вздёрнув маленький нос.       Арчи сжимает челюсть и зажимая нос, спускается вниз на поле, а Гарри обхватывает предплечье Луи, чтобы успокоить его, но тот резко отдергивает его, поворачиваясь к парню. — Тебя никто не просил лезть, придурок, — холодно говорит француз, обводя Гарри взглядом и подходит к лишенному дару речи Зейну, — Ты садишься? Мы здесь ради Лиама, — выгибает бровь шатен, плюхаясь на сиденье, стараясь не смотреть на людей вокруг, которые шепчутся.       Его трясёт и он не понимает от холода это или от стыда, что все здесь теперь считают его дешёвой придорожной шлюхой, которая отдаётся любому кто попросит. Голос Мисье Бонье в его голове спрашивает не так ли это, ведь любовников Луи за столь короткую жизнь уже не сосчитать, но француз старается не думать об этом. Это он выбирал, а не его. Это на нем выцеловывали звезды и клялись в любви, шепча опьяняющие слова, а не он. — Возьми, тебе холодно, — тихо шепчет Гарри, протягивая бумажный стаканчик, — Я не знаю какой твой любимый чай, так что взял на свой выбор.       Луи глупо пялится на стаканчик и берет его из больших рук, напиток горячий и приятно согревает руки и горло. Проживший почти всю свою жизнь на юге, Луи до сих пор не может привыкнуть к Лондонскому холоду, и кажется он единственный кто здесь мёрзнет в начале апреля, но ему плевать. Все что он хочет — это убежать и откинуться в свою подушку, может быть больше никогда не покидать свою комнату, но это уже несбыточная мечта.       Он смотрит за игрой, но ничего не понимает, Зейн и Гарри кричат так, что скоро лопнут барабанные перепонки и он вспоминает, что нигде не видит Дани, которая вообще должна быть в первых рядах, но сил спрашивать где она совсем нет. Лиам, оказывается, такой быстрый и Луи поражается его реакции, наверное он был бы блестящим футболистом, может быть его кто-нибудь заметит, он этого заслуживает.       Когда тренировка подходит к концу, Зейн уже не жует свой уродливый сырный попкорн, пахнущий словно старые носки, а чай в руке Луи давно закончился и перестал греть. — Не могу поверить, что этого мудака сделали капитаном, — ворчит Зейн, — Он даже играть не умеет. — Его отец один из патронов университета, это не удивительно, — пожимает плечами Гарри, собирая брошенные кусочки попкорна Зейна с пола обратно в упаковку. — Луи, можно с тобой поговорить?, — неуверенно спрашивает подошедшая девушка. У неё длинные блондинистые волосы и большие губы, обведённые блеском, от чего те мерцают. Ее глаза такие же небесно голубыее, как и у Луи, а на щеках горит румянец от холода и смущения.       Гарри выгибает бровь смотря на неё, а Зейн усмехается, будто знает зачем она подошла. Луи встаёт со своего места и медленно кивает, все ещё не понимая происходящего, девушка хватает его за руку и смотрит своими огромными глазами в его, и Луи видит как в них плещутся соленые слезы. — Спасибо за Арчи, — выпаливает она, — Он изводил многих девушек, ты первый кому хватило смелости дать ему отпор.       Слезы ручейками катятся по её щекам и что-то в сердце шатена начинает щемить, она так похожа на Шарлотту своими большими наивными глазами и светлыми волосами и он гадает чтобы было с ним, если бы с его сестрой поступили так бессердечно.       Луи хватает девушку за руку и тянет на себя и крепко обнимает, пока та пытается унять слезы и что-то сказать, но ему это не нужно. Он чувствует будто вновь обнимает свою любимую сестру, с волосами цвета первой пшеницы, что всегда отдавала ему последний кусок персикового пирога. Где-то в районе сердца так сильно тянет, что Луи кажется, что скоро его органы откажут. — Он заставлял делать это месяцами, запугивал меня, говоря, что уничтожит мою репутацию в Академии, — шепчет девушка и этот шёпот нежно уносит ветер, храня как самый дорогой секрет. — Мне так жаль, дорогая, — Луи гладит её по светлым волосам, — Он больше не тронет тебя.       Он думает как же много боли несёт в себе эта девочка, насколько она отчаялась, что подбежала к незнакомому человеку и бросилась в объятия. Познала ли она любви матери? Целовали ли её в лоб перед сном и приносили ли лавандовое молоко, когда она болела? Луи думает что нет, ведь тело, что так дрожит в его объятьях, очевидно вынашивало эту боль слишком долго перед тем, как найти того, кому можно довериться. И даже если это незнакомый мальчик с трибун, то пусть. Луи примет это с гордостью. — Меня зовут Луи и я с театрального, — неожиданно говорит шатен, когда девушка отодвинулась и протягивает ей руку. Она смотрит с недоумением, а потом улыбается, стирая с щёк потекшую тушь. — Бьянка, я с оркестрового, — она пожимает руку в ответ и смеётся. — Если у тебя возникнут какие-то проблемы, дорогая, не стесняйся обращаться, хотя бы здесь у тебя есть защитник.       Вечером, когда парни сидели дома у Зейна попивая пиво и смотря дрянное кино, Луи всё ещё думал о светлых волосах и смехе, что разносился по всем трибунам. Лиам уже вовсю храпел, Зейн отошёл отлить, а диван еле вмещал в себя четверых людей. — Я горжусь тобой, — невзначай сказал Гарри, не сводя глаз с экрана, заставляя Луи резко развернуть голову, — Эта девушка, возможно, наконец-то обретёт покой.       Луи ещё долго молчит и смотрит на профиль парня, а потом прикрывает глаза в тишине. — Имбирный с лимоном. — Что?, — Гарри поворачивается и хмурит брови. — Мой любимый чай. Имбирный с лимоном, используй эту информацию с умом.       И неожиданно лицо Гарри озаряется глупой улыбкой, которую никто не увидит, ведь Луи заснул, Лиам храпит на всю квартиру, а Зейн, видимо, дрочит в туалете на актеров из фильма.