Неравный брак

Платонова внезапно проснулась и открыла глаза. Кто-то сидит с ней рядом, очень близко и прижимается плечом к ее плечу. Ах…и этот «кто-то» — барон Корф! Хорошо, что он мирно спит и не видит ее замешательства. Как же она уснула? Ведь она лишь притворилась спящей, чтобы не смущаться от присутствия Владимира. Анна приподняла занавеску: за окном мелькал лес. Солнце уже садилось, значит, приближается вечер, и они скоро прибудут в Петербург. Девушка несмело повернулась и взглянула на спящего Корфа. Странно, что он не храпит. Покойный дядюшка, да ее бывший муж Забалуев, едва засыпая в кресле после обеда, начинали страшно храпеть… Как радостно осознавать, что ужасный Забалуев — теперь ей не муж. И ей, Анне, совершенно безразлично, что она вновь стала Платоновой и бывшей крепостной. А ее дорогой спаситель — с нею рядом, только протяни руку и… Анна зажмурилась и легонько поцеловала его свежевыбритую щеку… Интересно, он бреется сам или с помощью слуги? Ей о нем многое хотелось бы узнать… Ее недавний мучитель стал для нее самым дорогим человеком на свете, и он спас ее, как от оков, освободив от мерзкого брака. — Я не знаю, как отблагодарить тебя, Владимир… У меня ничего нет… Я могу… разве только стать твоей… — горячо прошептала Анна. Девушка пересела к Владимиру ближе и провела пальчиками по всей его руке, едва касаясь ткани серого сюртука. Мужчина протяжно вздохнул, отвернулся к окну и продолжал спать, вытянув вперед ноги. Платонова склонила голову барону на плечо и стала терпеливо ждать, когда же он проснется. Он наверняка станет целовать ее, и не только целовать, и она ни в чем ему не откажет… Она так благодарна ему… Сначала все пошло по ее сценарию… почти… Корф, почувствовав на своем плече тяжесть, раскрыл глаза и спросонок изумился, что Анна рядом. — Ах, да, — вспомнил он все. В порыве чувств и под впечатлением приятных сновидений принялся обнимать и целовать любимую. Девушка отвечала ему пылкой взаимностью и осторожно, но несмело гладила Корфа по волосам, груди, рукам. Вдруг она отстранилась и, сняв с себя дорожный плащ, принялась быстро развязывать шнуровку на платье. Полумрак кареты скрывал ее смущение, дрожащие руки и алые от стыда щечки. — А-а-анна, что вы делаете? — изумленно прошептал Владимир, и крепко прижал ее ладони к своей груди: туда, где грохотало сердце. — Владимир… вы… вы столько для меня сделали, а я… ничем не смогу отблагодарить вас за вашу доброту, кроме как… Лицо Корфа заметно менялось, и наконец оно приобрело весьма злое и даже брезгливое выражение. Он выпустил руки девушки, нервными движениями укутал ее в плащ и пересел на противоположное сиденье: — Я понял… Вы хотели отблагодарить меня, отдавшись мне, как продажная девка? — громким шепотом выдал он. Глаза его горели. — Я не желаю, не могу оставаться с вами в карете! — Но, Владимир, вы… все не так поняли… — пыталась успокоить его Анна, — я, право слово… Но разбушевавшегося Корфа остановить почти невозможно… Анна знала это, и потому, сжавшись в уголке сиденья, испуганно поглядывала на очень злого мужчину и комкала в руках концы плаща. — Остановить карету! — заорал барон. Едва лошади встали, Владимир, не глядя на Анну, отворил дверцу и выскочил в темноту. Она хотела было выпрыгнуть за ним следом, но после крика Корфа: «Трогай!» — карета резко двинулась с места. Девушка, прежде чем зарыдать, глянула в окно и вздохнула с облегчением: впереди показались огни приближающегося Петербурга. Значит, Владимир легко доберется до дома, остановив любой проезжий экипаж или пролетку. Теперь можно и поплакать… *** Слуги Корфовского Петербургского дома с изумлением встретили прибывшую в одиночестве Анну, которая почти тотчас ушла в свою прежнюю комнату, попросив служанку растопить камин. От ужина девушка отказалась, попросив лишь чаю. Разыгралась ночная гроза (редкое для конца апреля явление), и Платонова, лежа в холодной постели, наблюдала разбушевавшуюся за окном стихию: сильнейший ветер, ливень и вспышки молнии… Где же Владимир? Вернулся ли? Анна поворочалась в кровати еще немного, и вскочив, охваченная тревогой, накинула на себя халат, взяла в руки горящую свечу и спустилась вниз. В малой и большой гостиных Владимира не было. В кабинете, библиотеке и столовой — тоже. В спальню к барону она не осмелится зайти: если он там, то вновь превратно поймет ее, а повторного позора она не вынесет. Зашла к слугам на кухню, чтоб узнать у них о хозяине дома. Никого. Все спят… Девушка выпила молока из крынки, взяла ломоть душистого хлеба и вернулась в свою комнату. И лишь под утро забылась беспокойным и чутким сном… *** Несмотря на свое тревожное состояние и беспокойство за Владимира, Анна проспала почти до обеда и проснулась с жуткой головной болью. Кое-как приведя себя в порядок, красавица самостоятельно надела светлое легкое платье без корсета, домашние туфельки и стремительно спустилась в столовую. Вошла… Замерев у дверей, увидела молодого Корфа, сидящего за столом на месте покойного Ивана Ивановича. Слева от него восседала чопорная пожилая дама. Заметив Анну, Владимир встал, медленно и церемонно кивнул ей, и, обойдя стол, выдвинул для нее стул — у того места, где стояли столовые приборы к обеду, и где она обычно трапезничала при «дядюшке». — Добрый день, Анна Петровна, прошу вас, — ровно и спокойно произнес хозяин дома, точно не было их вчерашней ссоры и его вспышки гнева. Корф подождал, пока Анна сядет, и вернулся к столу. — Кхм… Анна Петровна, позвольте представить: ваша компаньонка, Зотова Лидия Ивановна. А это — воспитанница моего покойного отца, Анна Платонова, а теперь — ваша подопечная… Прошу любить и жаловать…