everything & everywhere

Кенджаку нравится своё нынешнее тело. Натренированное на совесть, гибкое и упругое, все заводские настройки органов чувств выжаты до максимума, дескать, в купе со своими регенерационными техниками — пользуйся на здоровье. Ему нравится внешность: фаворитная копоть волос, тонкие черты лица, новинковые сережки, тайные тату и незатягивающиеся до конца шрамы. Он не меняет стиля одежды, когда это перестает быть нужным. Старается попадать в те же звуки-интонации, но голос горчит, когда к памяти притрагиваются, как к оставшимся уликам зимнего тепла: пеплу и саже. Кенджаку предчувствует, что однажды заиграется. Неизведанное, щекочущее знание зрителя в первом ряду: это остывшее тело любили, любят, и будут любить.