Моя

Сакура не может уснуть. Каждый час, что удаётся урвать для отдыха, она лишь ворочается на кровати, кладёт на глаза то подушку, то покрытую ледяным потом руку, а потом трижды по очереди то скидывает, то натягивает на себя одеяло. Повышенный уровень кортизола, хроническая усталость и бессонница тесно связаны, уверяет себя она. Если подумать о чём-то хорошем и отвлечённом, то станет лучше. Но рисуемые воображением черты лица и жар желанных рук рассыпаются под давлением навязчивого холодного взгляда Саске — представить, как его глаза могут искриться теплом и нежностью, у Сакуры просто не хватает фантазии. Это несправедливо. Так несправедливо, что сводит скулы и судорожно дрожат плечи, что слёзы обжигают глаза, а язык прилипает к нёбу. Саске берёт на миссию Хинату. Почему не она? Почему она не нужна? Холодные глаза Саске, его жестокие слова и — что хуже ненависти — безразличие в интонации. Разве Сакура мало делала для него? Разве недостаточно старалась? Она — единственная, кто не выбыла из гонки за его сердце; она — единственная, кто ждала его, приняла бы его любым. Она готова была его убить, готова была боготворить, она защищала его на суде, навещала в больнице, приносила ему еду, когда он сидел в камере. Она старалась, как никто. Но Саске берёт на миссию Хинату. Пусть глас разума твердит, что это из-за бьякугана, однако сердце отказывается верить. Сколько в деревне людей с бьякуганом? Сколько из них — мужчины? Но Саске берёт на миссию только Хинату. Почему? Потому что она — девушка с бьякуганом, обладающая базовыми знаниями в ирьёндзюцу? Нет, Хината там лишь из-за того, что Наруто так решил. Этот бестолковый дурак, даже не подозревающий, что бесполезная девчонка в него влюблена который год подряд. Сакура беспомощно бьёт кулаками подушку, срывается на плач и захлёбывается слезами и бесконечным потоком ядовитых мыслей. Нет, она не злая, совсем не злая, во всём виновата бессонница, хроническая безответная любовь и повышенный уровень кортизола.

***

С момента возвращения, кажется, прошла вечность. Вечность длиною в месяц и четыре дня. Вечность в целый список дел, восстановленных архивов, тренировок и (не)удачных попыток не сталкиваться с Наруто. В целом и храм, и скрижаль, и Учиха начинали казаться Хинате далёким и не самым приятным сном, когда ей передали невзрачный конверт с предложением о работе над исследованием артефакта уже в лаборатории Конохи. Она написала официальный отказ. Это был лёгкий выбор. По крайней мере, Хината убеждает себя в этом, пока копается в архивах и перекладывает свитки из ящиков на полки. Конечно, здесь она куда важнее и полезнее. Как минимум, в архивах тихо, как максимум — потомки смогут оценить бережность и аккуратный почерк Хьюга. Иногда все, кроме неё, покидают помещения, и в такие моменты работа спорится особенно хорошо. Среди свитков и бесконечных лабиринтов стеллажей Хината готова раствориться навеки и остаться взвесью танцующей в воздухе пыли. Она уже часть этого места, призрак библиотеки, если можно так выразиться — исполняет свои обязанности безошибочно, до автоматизма. Это особенное чувство выполненного долга и усталости мягко ложится на плечи вместе с лучами заходящего за горизонт солнца. Губы слегка немеют из-за полного молчания дня, а натёртые бумагой пальцы гудят, будто наполненные электричеством. Хината закрывает глаза и бездумно крутит в руках последний на сегодня свиток — может, снова задержаться до полуночи? — Ты ничего не забыла? Этот голос, возникший словно раскат грома среди ясной погоды, вырывает Хинату из сладкой неги раздумий. Голос, который невозможно забыть и нереально перепутать. Учиха Саске собственной персоной, живой, но будто вышедший из тревожных снов, стоит посреди пустынной библиотеки. — Кто, я? Хината пытается стряхнуть с себя наваждение, но Учиха действительно находится перед ней в реальности. И это настоящее безумие. Ещё безумнее то, как он медленно и неуклонно приближается. — Кажется, у тебя есть задание поважнее. Саске почти что вырывает у Хинаты из рук свиток, обжигающе соприкасаясь с ней пальцами, без энтузиазма рассматривает секунд десять, а потом кладёт на совсем неподобающую полку. Однако Хината молчит — то ли от собственной растерянности, то ли из-за бестактности Учихи, то ли из-за того, что кожа всё ещё сохранила жар его руки. А Саске, подошедший на расстояние почти неприличное, перегораживает свет, и тень его, как и его равнодушный взгляд, придавливает и душит. Молчание длится бесконечно долго, пока Хината прикрывает ладонью несуществующий ожог и пытается понять, какие ещё задания, кроме архивных, могли бы сейчас присутствовать в её расписании. Ещё она отмечает для себя, что Учиха будто бы не просто закрыл собою заходящее солнце, но и приблизил сумерки, словно само воплощение ночи и всех сопровождающих её страхов. Может, он и сам почувствовал это, может, ему надоело чрезмерно затянувшееся ожидание, но Саске делает решительный шаг назад, и Хинату слепит попавшая на лицо полоса света. — Ну? — нетерпеливо и с раздражением торопит он. — Ну? — как-то глупо и растерянно вторит она. Саске, не скрывая своего презрения, сипло вздыхает. — Не похоже, чтобы твоя текущая деятельность приносила слишком много пользы. — Взгляд его тёмных глаз скользит по безлюдному помещению и снова возвращается к Хинате, слова будто даются ему тяжело, но даже так в его голосе чувствуется надменная усмешка. — Даже не думал, что мне придётся лично приглашать тебя на действительно важную работу. Или «да» ты скажешь только Наруто? Пуд соли на открытую рану. Только Учиха Саске может так бесцеремонно и легко метафорически загонять иглы под ногти — даже недолгого знакомства достаточно, чтобы записать данную способность в список черт, присущих исключительно ему. Хината щурит глаза то ли от хлынувшего в них угасающего солнечного света, то ли от нестерпимого жжения в области груди. Она сама себе не даёт на это ответа. Просто приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но лишь безмолвно глотает воздух, как выброшенная на берег рыба. Хотелось бы ей больше никогда не слышать это имя. Не произносить его вслух, не чувствовать болезненную щекотку его звучания ни на своих, ни на чужих устах. Если Наруто действительно снова просил Саске об одолжении понянчиться с ней, то для Хинаты это становится очередной плитой в череде надгробий, вдавливающих её в могилу. Вновь образовавшуюся тишину не прорезало ни одно слово. Хината видела из-под прикрытых век, как Саске, торжественно ухмыляясь, пытается сложить руки на груди, но быстро понимает, что для этого жеста ему не хватает конечностей. В такие секунды даже можно было испытать к нему сочувствие, если бы Хината сама не знала, насколько подобные проявления чувств бывают болезненными и унизительными — на неё тоже нередко смотрели с почти что жалостью. В этой тишине, заполненной только удивительно терпеливым дыханием Учихи, легко было потерять счёт времени и запутаться в хитросплетениях своих собственных размышлений. Но Хината разорвала круг молчания, как-то чрезмерно пристально взглянув на Саске, одновременно с тем смотря сквозь него: — Об этом тебя тоже попросил Наруто-кун? Голос её не звучал ни расстроенно, ни сердито, но эхом покатился между стеллажей, и имя Наруто ударялось о пол, потолок и стены. — Нет. Ответ Саске сухой, и если бы Учиха был другим человеком, способным на сочувствие, то его вполне можно было бы принять за ложь из жалости. По крайней мере, Хината чувствует себя жалкой, но ей кажется, что Саске, если сочтёт нужным, скажет об этом прямо. — Просто твой отчёт был сносным, — это слово далось ему с особенным трудом, — по сравнению с работой других Хьюга. — Хорошо, — она почти уверенно кивает, даже выдавливая из себя улыбку. — Значит, выбора у меня нет? Это так глупо — пытаться быть вежливой и дружелюбной сейчас, но переломить себя не получается. Почему-то Хината ждёт в ответ: «Выбор есть всегда»; надеется, что Саске просто надоест этот разговор; что он развернётся на сто восемьдесят градусов и, раздражённо вздохнув, молча покинет библиотеку, здание, район. — Выбора у тебя нет, — вопреки всем надеждам отвечает Учиха, но всё-таки разворачивается, чтобы уйти и бросить кратко напоследок: — Завтра в восемь, третий этаж башни Хокаге. И, наконец, растворяется в сумерках дверного проёма.