Нет дыма без огня

— Мисс Хейл! Громкий возглас пронёсся над всей лужайкой, словно громовой раскат. К ней, спрятанной за живыми изгородями в саду, спешил мистер Оливер, прихрамывая из-за неправильно надетой обуви. Его левая ступня едва умещалась в правый ботинок, а запылившиеся оранжевые шнурки путались под подошвами. — Корнелия! — Прокричал Оливер, огибая широкий фонтан. Часом ранее ночный небосвод потревожило солнце. Его робкое появление на горизонте не отпугнуло темноту, всё ещё прогуливающуюся по графству. Тени под массивными деревьями сгущались, а звёзды не угасали, точно соревнуясь с солнечным светом в яркости и красоте. Корнелия откинула несколько прядок волос за спину. Она превосходно слышала, как в ворота поместья трижды постучали, едва не снеся скрипящие петли. Её тонкий слух уловил торопливые шаги Оли, выскочившего из замка, чтобы разглядеть непрошенного гостя. Затем шум стих. Но ветер, внезапно усилившийся, снёс птичий домик с самой высокой ветки дуба. Деревянные щепки лежали чуть поодаль от неё, на круглом мраморном столике, смешавшись с осколками графина и каплями разлитого вина. Гуди Оливер, дворецкий, никогда не проявлял неуважения к Корнелии. Он появился в их семье пятнадцать лет назад, когда Корнелия научилась ходить без помощи мамы и похвалы отца. Оли учил старшую дочь Хейл бегать, и, помимо прямых обязанностей дворецкого, занимался её развитием, каждый вечер читая ей детские сказки, а по утрам уделяя внимание письму. Именно он составлял её личную библиотеку, искал интересные арифметические задачи и проводил своё свободное время в играх на полянке у фонтана, развлекая двух дочерей мистера и миссис Хейл. За все годы, проведенные на службе, Гуди звал Корнелию по имени дважды. Первый раз пришёлся на её одиннадцатый день рождения. Выйдя из дома по обыкновению ранним утром, чтобы забрать почту и всю корреспонденцию, он заметил в стопке заветный тяжёлый конверт без марки с пурпурной восковой печатью, на которой был изображён герб Хогвартса, и понёсся в спальню Корнелии, сбив три напольные вазы по пути. Второй случай произошёл на Рождество третьего курса. Корнелия, повторяя заклинания в гостиной перед камином, произнесла не ту букву и вместо того, чтобы разжечь поленья, подожгла любимый ковёр миссис Хейл, а вместе с ним и фамильную трость мистера Хейла. И теперь она услышала от него своё имя в третий раз. Наполеон, лениво умывавшийся на траве, резко уставился на бегущего к ним Оливера. — Корнелия! Он остановился позади, рвано дыша. Его следы на ровном свежем газоне пестрили тёмными неровными пятнами. Обрывки слов смешивались с тяжёлым кашлем, покрасневшее от бега лицо выражало беспокойство. Корнелия обернулась, вглядевшись в Оливера, которого знала всю жизнь и чьи чувства всегда лежали перед ней на раскрытой ладони. От его растерянного вида внутренности сжались. — Оли, в чём дело? — Глухо спросила она. Волшебная палочка лежала рядом на подушке, но Корнелия предпочла ладонью смести с колен осколки и щепки. Отшитый на той неделе наряд из молочного шёлка испачкался багровыми брызгами. Правую щеку кольнуло и, дотронувшись до неё, Хейл нащупала ещё один осколок. Вероятно, он впился как раз в тот момент, когда в ворота постучали и всё её внимание сосредоточилось на посторонних звуках. — Пожалуйста, не трогайте рану, я обработаю её вам сразу же, как мы войдем внутрь. Она не послушалась. Сжав губы, Корнелия выдернула стеклышко. Подобное всегда происходило только в родном доме — только в знакомых пределах она становилась медлительной, неуклюжей и забывала не только о защитных чарах, но и о магии целиком. Взмахнуть палочкой и образовать вокруг себя щит заняло бы не больше трёх секунд. — Ты не ответил на мой вопрос. Потянувшись, Наполеон прошёл к хозяйке. Его мягкая шёрстка защекотала лодыжки. Послышалось утробное мурчание, а в следующую секунду кот запрыгнул на плетённый диванчик и потёрся об палочку. Оливер не спешил с ответом. Корнелия его не торопила. Знала, что минута ожидания не убавит десяти лет её жизни и не подозревала, что у него припрятаны плохие вести. Если происходило что-то ужасное, Оли говорил об этом немедленно, чаще начиная повышать голос и путаться в буквах. У неё даже появилась мысль, что в соседнем имении родился волшебник и их ждут сегодня вечером на торжественный приём. — Не говори, что кто-то из профессоров Хогвартса умер, — озвучила она совершенно другое. — Я хочу видеть даже Долорес с её нелепой розовой безвкусицей. Это мой последний год. Никто бы не посмел заявиться поздней ночью в поместье семьи Хейл, чтобы рассказать о рождении какого-то ребёнка. Приятели со школы не решались позвать её на компанейские прогулки, не говоря уже о том, чтобы прибежать к ней ночью ради новости о кончине одного из профессоров. Да и знать об этом никто не мог, потому как происходившее в Хогвартсе оставалось только в его стенах. Корнелия мгновенно отмела беспочвенные домыслы. Встав, она прошла к Оливеру, всё ещё приходившему в себя после бега. Поправила пуговицы его рабочей рубашки, усмехнулась, увидев оранжевые шнурки на чёрных лакированных ботинках. Сколько бы миссис Хейл ни дарила ему наборы обыкновенных чёрных шнурков, Гуди ни разу ими не воспользовался. А те, что Корнелия окрашивала заклинаниями, Гуди стирал в белизне и после держал в тазу с оранжевой краской. — Глубокий вдох и выдох, Гуди, — подбодрила она, широко улыбнувшись. — Пока я не забыла, упакуй в отдельный чемодан мои подарки Хай Лин. Поезд уже завтра. Не могу поверить, что дожила до этого момента. Всё лето было скучным, тебе так не показалось? Лилиан так и не вернулась на каникулы, хотя обещала. — Ваши… родлитеи… — заикаясь, Оли покраснел ещё больше. Он на мгновение замолчал, выдохнул и продолжил: — Мистер Хейл прибыл только что. Хочет вас видеть. Сказанное развеселило Корнелию. Она встрепенулась, подхватила палочку впервые за несколько дней. — Экскуро! — Воскликнула Корнелия, направив кончик древка на кофейный столик. Следом с её уст прозвучало «Репаро», восстановившее хрустальный графин и птичий домик. Все осколки с щепками исчезли, с синей брусчатки стёрлись следы вина. Зайди сюда отец, он бы и не понял, что минутами ранее Корнелию окружала грязь и разруха. Она не видела отца два месяца с тех пор, как он вместе с женой отправился в Лондон, изучать древнее магическое пророчество из Румынии. Гарольд Хейл работал на службе в Аврорате десять лет. Безупречное прошлое, похвальные старания в школьные годы и чистокровная родословная обеспечили Гарольду высшее место в иерархии Министерства и должность министра, но, выросший на детективах американских писателей, мужчина предпочёл обосноваться в штаб-квартире мракоборцев и ловить магических преступников. Собственная комната радовала Корнелию не так сильно, как кабинет отца. Переступая запреты, она вторгалась в его укромный уголок и не выходила даже после того, как отец угрожал превратить её пальцы в куриные лапки. Эта комната, на третьем этаже в левом крыле, в самом длинном коридоре с одним окном, обладала необычайной притягательностью. В ней никогда не было достаточно солнечного света, камин не разжигался, с потолка свисал оголённый провод. Несколько свечей парили над широким столом, тускло освещая небольшое пространство, заставленное книгами и папками с многочисленными досье. Невыразимцы и мракоборцы украли у Корнелии отца в июне, нагрянув в их дом с нетерпящей отлагательств работой. Уже позже она выяснила от матери, что дело вертелось вокруг пророчества, разгадать которое поручил сам мистер Фадж. Почему дело, подходящее Отделу тайн, внезапно передали её отцу, Корнелия не имела понятия. Только придумав одно объяснение, её рассудок тотчас образовывал новое. И этот круг ни разу не прервался. — Неужели они вспомнили, что завтра я уезжаю. В какой комнате меня ждут? — Мисс Хейл, — остановил её Оливер. Он звучал мрачно, разбито и необычайно тихо по сравнению с недавними громкими возгласами. Последний день августа начинался с рассвета, какого Корнелия ещё ни разу не видела. Восходящее солнце объял размытый алый круг. Звёзды померкли. Окончательно рассвело. Корнелия приостановилась, вглядевшись в небо. Перистые облака, словно обрызгали яркой палитрой. Сюжет недочитанной книги позабылся, стоило ей вновь посмотреть на Гуди. Он уже давно остыл, отдышался и, казалось, был готов вновь пробежать хоть тысячу миль, лишь бы не встретиться с ней взглядом. Сжимая кухонное полотенце, Оливер топтался на месте, избегая прямого взора дочери своего господина. Дуновение ветра пронесло мимо них несколько листьев лиственницы. Наполеон, устав наблюдать за ними, свернулся калачиком на той подушке, где лежала волшебная палочка. — Перед тем, как удвитеть отца, — начал Гуди, нервно подёргивая свои усы, — вы должны знать, что заставило его вернуться сюда в таком часу. Министерство Магии, мисс, вз…взро…взорвали. Увиденный рассвет оказался там же, где и сюжет книги. И весь внешний мир превратился в серое пятно, звуки которого оказались чересчур шумными. Птицы звонко запели не в то мгновение. Упавшие листья зашуршали, перекатываясь по испорченной лужайке. Солнце ослепило, лучи его обожгли переносицу. Корнелия отшатнулась. Взглянула на Оливера так, словно только что он произнёс несмешную небылицу. — Не разыгрывай меня, Оливер, — не попросила, а приказала. Потому как верить и думать о сказанном не желала ни секунды больше. — Если тебе нечем заняться, возвращайся в дом и подготовь завтрак для отца. За всю историю магической Британии не нашлось бы волшебника, способного на такое. Корнелия мотнула головой, взглянув на дворецкого с непомерной строгостью. Ей предстояло отправиться в Хогвартс, а после работать в Министерстве не один год. Её цель была определена ещё на пятом курсе, в кабинете директора Дамблдора, в священной клятве, принесённой ему и себе. Всё лето она неторопливо изучала случаи катастроф и разрушений, причиной которых становилась магия, использованная неверным или злостным способом. И Гуди знал об этом. Ведь только с ним Корнелия говорила о своих планах на будущее. И, зная её мечты, он посмел выдумать такое и потревожить Корнелию в спокойное утро, обещавшее тёплый день в приятных заботах по сбору оставшихся вещей. Но как бы ей ни хотелось злиться на него и отмахиваться от новости, правда вытолкнула из рассудка слепую ярость. Корнелия затихла, осознавая, что Оливер не стал бы шутить о таком. Сжав пальцы в кулак, ждала от него ещё слов, но на самом же деле желала вернуться в прошлое на час назад и заставить себя убежать из дома. — Корнелия, — он назвал её по имени в четвёртый раз. На короткий миг она захотела превратить Оливера в немого, — ваш отец, мистер Хейл, сказал мне об этом сразу, как только появился тут. Он ранен. Миссис Хейл находилась в Отделе тайн, когда… Оливер не договорил. Он тяжело упал на колени, поднеся полотенце к лицу. Он не смотрел больше на Корнелию и не поднимал голову. Его надрывный вой, перебивающийся извинениями, не могла заглушить грязная и тонкая тряпка. И вышло так, что его скорбь слышало всё поместье. Но не Корнелия, что стояла напротив него. Её опустошённый взгляд уткнулся в волшебную палочку. Иссушенное горло свело спазмом, а кончики пальцев — дрожью и болью. Солнце, наконец, поднялось, и теперь ни один дюйм поместья не таил в себе темноты. Стало нестерпимо холодно. Радость от скорого возвращения в Хогвартс, предвкушение встречи с Хай Лин и жизнь, расписанная на годы вперёд, — всё превратилось в звук, пустой и долгий, будто эхо в тесной тёмной комнате. Силуэт отца показался впереди. Корнелия всмотрелась в очертания, надеясь, что это нехватка сна всё же довела её до иллюзий. Взгляд отца не дал ей такую возможность. И руки его, испачканные по локоть в крови, подтолкнули её к неминуемому. Её лето кончилось здесь. В саду, который мама возвела по крупицам. Под солнцем, опаляющим любимую лужайку. Рядом с Оливером, оплакивающим миссис Хейл. Перед отцом, чьи пальцы подрагивали от вырывающегося потока разрушительной магии. Она нашла в себе силы спросить у отца одно-единственное: — На тебе её кровь? Ответом послужило молчание.

***

Месяц назад с платформы, увековеченной в её памяти, отправился поезд, который Корнелия упустила. Сидя в третьем купе, на правом диванчике, скрипящем при каждом движении, Хай Лин добралась до Хогвартса одна, хотя на самом деле её окружали другие ученики. Много учеников. И их перешёптывания, наверняка, превратили незначительную головную боль в мигрень. Она спрятала наручные часы в карман мятого жакета. Оттолкнулась от изгороди беседки, стянула кожаные перчатки и бросила их на сырую скамейку, спугнув белку. Вокруг неё в осеннем величии простирался лес. На ветвях не осталось ни единого зелёного пятна. Шаги приглушали опавшие листья, разбросанные по всей земле. Тишина гремела, несмотря на мерное постукивание капель по черепице крыши. Ни единой живой души рядом. Корнелию это более, чем устраивало. Она спустилась по сгнивающим ступенькам лестницы и волшебный барьер, удерживающий внутри тепло, остался позади. Рукоять палочки задевала охотничий нож. От пояса, затянутого туже обычного, Корнелия шла медленнее. Прежде осень её очаровывала. Не только возвращением в школу, но и из-за той красоты, какую природа бескорыстно создавала, прилагая уйму усилий. В этом году что-то поломалось. И в ней самой, и во внешнем мире. Идя по аллее, усыпанной гравием, Корнелия не смотрела по сторонам, как раньше, не любовалась ровными рядами деревьев, склонивших свои тяжёлые ветви к тропинкам; не сорвала ни единого листа, не размахнулась ногой, чтобы разнести собранные кучки листьев и не отправилась в Хогвартс. Последнее печалило не так сильно. И не потому, что профессор МакГонагалл и директор Дамблдор выразили сожаления их семье и заверили, что сколь бы длительным ни было отсутствие Корнелии, Хогвартс навсегда останется для неё открытым. Всё из-за учеников. Никого, кроме отца, Корнелия не желала видеть. А, сядь она в третье купе первого сентября, ей бы пришлось выдержать непростительное любопытство каждого и косые взгляды. И что самое главное — Хай Лин превратилась бы в точно такую же безликую надоедливую массу. Когтевранка бы не пересекла черту и не давила бы вопросами. Но все восемь часов пути она бы смотрела на Корнелию с невыразимым чувством жалости и снисходительности. Никаких разговоров о проведенном лете, никаких обсуждений о предстоящем учебном году. Впервые они ехали бы в тишине, столь непривычной и напряжённой, что вздрагивали бы от любых звуков, доносившихся из общего вагона. Протяженность аллеи — пятьсот девяносто три шага. Корнелия высчитывала расстояние не менее четырёх раз: два в детстве и два в прошлом году. Если идти поступью неспешной, без умолку повторяя все выученные заклинания, выходит не больше полутора часов. Если же бежать, сломя голову и намереваясь обогнать ветер, то за сорок минут добежишь до главной дороги, ведущей к родовому поместью в южной части Хэмпшира на небольшом холме. А там проворным шагом за десять минут окажешься у ворот, охраняемых ворчливыми эльфами. Мама прожила тут детство и юность. И, не имея ни братьев, ни сестер, стала единственной наследницей состояния. В этот раз ей потребовалось два часа. Корнелия нарочно шла медленно, глядя только себе под ноги. Не размышляя ни о чём, не предаваясь скорби и не представляя, что ждало бы её в гостиной Слизерина. Её рассудок словно огородило звуконепроницаемой плёнкой, не пропускающей ни воспоминания, ни эмоции. В душе — мелко, глухо и пусто. Боль иссякла, превратившись в безобразный рубец на сердце. Его бы смазать чем-нибудь лекарственным, да зайти так далеко и глубоко Корнелия не решалась. Отец не сдвинулся с места за все три часа. Он неизменно сидел на железной скамье у небольшого облагороженного пруда, промокнув до последней нитки. Всё точил свои ножи, не обращая внимания на кровоточащие ранки на пальцах. — Я готова, — Корнелия угрюмо взглянула на клинки, окропленные каплями дождя. — Можем идти. — Оставь нож здесь, — скомандовал Гарольд. — Заберёшь его завтра. — Я заточила лезвие ночью. — Я не с лезвием собираюсь возиться. Лиз хотела, чтобы я выковал защитные руны на твоём клинке. Она просила меня об этом ещё год назад. — Помимо этого, полгода назад мама умоляла тебя уволиться и согласиться на переезд во Францию, — Корнелия не притронулась к ножнам, чтобы выполнить требование. — Мне начать изучать французский? Её колкая ирония не задела Гарольда. Нахмурившись, он приподнялся, не помня, сколько времени уже просидел. На скамье не осталось сухого места, небо заволокло тучами. Ливень не прекращался ни на секунду с того момента, как они трансгрессировали из Йоркшира в Хэмпшир. Перемещение на родные земли Элизабет отняло у Гарольда уйму сил, а съедающее заживо горе притупляло бодрость. Его руки безостановочно дрожали. Он сощурился, силясь разглядеть Корнелию. Взрыв в Министерстве унёс не только жизни невинных волшебников. Гарольд едва не потерял зрение, находясь неподалёку, и теперь видел одни неразличимые пятна. Обследование в больнице Святого Мунго подтвердило, что ситуация исправима, но с лечением стоит подождать — ослабший организм был тому причиной. Корнелия видела, как отец всё ещё осторожно похлопывал свои уши. Его перепонки, к счастью, уцелели, но звон не прекращался и то утихал, то оглушал, доставляя неудобства. Гарольду приходилось наклонять голову, чтобы слышать дочь лучше. Будто в наказание себе, он отказался от лечебных настоек и восстанавливался куда медленнее обычного. Понимание его поступка так и не подступило к Корнелии. Зелья не замазывали её боль чем-то другим, фальшиво радостным. Пик агонии захлестнул её в вечер тридцать первого августа, когда неверие и отрицание прошли, а на их место пронеслась реальность. Правда не жаловала кого-то в ближнем окружении и Корнелия сдружилась с одиночеством и тишиной своей комнаты. Постоянные слезы изнуряли хуже беспокойных коротких снов, но вершиной кошмара стал отец, утерявший смысл в жизни. Присутствие дочерей, важной должности и наследия обратились для него в бессмыслицу. Корнелия смирилась с мыслью, что нагрянь Пожиратели в их дом, отец не повел бы и пальцем. Он ведь слеп, слаб и едва слышит. Месть в нём заледенела и раскололась. Всему виной отчаяние. И слишком яркие отрывки прошлого, вцепившиеся в его душу. — Во Францию меня уже не пустят. Мракоборцы внесли моё имя в списки подозреваемых, — безрадостно сообщил Гарольд, — думают, что я не просто так вышел прогуляться до кондитерской перед самим взрывом. Он не нуждался в идеальном зрении, чтобы видеть, как она удивлённо приподняла брови. Свою первую дочь он знал лучше, чем себя самого. И её реакции на свои слова научился предугадывать давным-давно. — И ты позволяешь им подозревать тебя? — Опешила Корнелия. — После всех заслуг перед Министерством? Их не волнует, что ты потерял жену и сам чуть не погиб? — Эти условности и меня бы не остановили. Фадж хочет видеть списки с именами, названиями артефактов, которые могли быть использованы, он их и получит. Не всё так просто, дочь. Волшебники ждут объяснения и официального расследования, а Фадж не выступит перед миллионами магов, не имея на руках хоть какого-то документа. — Это глупость, — не согласилась Корнелия, смахнув с кончика носа капли, — списки составляются в спешке. Скольких магов, записанных по ошибке, подвергнут пыткам? И всё ради того, чтобы у министра нашлось более подходящее оправдание всему. Тебя в любой момент арестуют, а что делать Лилиан? Я о себе позабочусь, но Гуди и Лилиан сойдут с ума. — Глупые совпадения отпадут, когда расследование получит огласку. Сейчас необходимо увидеть картину происшествия целиком. Ни у кого в Министерстве пока нет правдоподобной версии и это спасает всех нас, поверь. Ни один отдел не уцелел. Особенность расположения здания усугубила трагедию. Взрыв, а после и ударная волна разнесли по крупицам каждый сантиметр, похоронив в общей могиле тех невыразимцев, что вызвались поработать ночью. Поставленные Фаджем сроки по переводу и отгадке значения пророчества истекали. Три месяца, проведенные в зное и разъездах по всей Европе привели к малому. К ничтожному отрезку фразы, который удалось расшифровать на заре тридцать первого июля. Колдомедики и могущественные маги не могли сразу же пробраться сквозь завалы к нижним уровням. Концентрация тёмной магии въедалась к разум намертво, стоило им приблизиться к пораженному участку Уайтхолла. Что ещё хуже — взрыв повлек за собой землятресение по всему Лондону. Восемь баллов из двенадцати. Поток разрушительной силы, не найдя достаточного выхода наружу, устремился в стороны. Сдерживающих барьеров не было, как и чар, поглощающих волшебство. Темза, впервые за несколько сотен лет, вырвалась за пределы каналов и беспощадно смела всех живых существ вблизи набережных за несколько секунд. В завершении, феерично-убийственном, здания в радиусе полукилометра от Министерства растормошило так, словно в каждом из них одновременно выпустили Бомбарду. Многие маглы оказались раздавлены; транспорт подорвался; всё электричество в центральном Лондоне отключилось из-за оборвавшихся линий передач. Цепная реакция последующих разрушений и пожаров унесла с собой не меньше сотен магловских жизней. Заголовки магловских газет пополнялись всё более устрашающими версиями. Одни гремели о Боге и возмездии за совершенные грехи. Другие, брызжа слюной, рвали страницы географических пособий и расклеивали по всем улицам свойства литосферных плит. Научное сообщество, наконец найдя случай, схлестнулось с религиозным. Правительство предпочитало не слушать ни тех, ни других, поручив, центральному органу обороны разобраться в происшествии и привлечь виновных. Они прибыли в Хэмпшир незамедлительно, чтобы провести похороны. Если бы месяцем ранее Корнелии сказали, что учебный год её не начнётся вовсе, а сентябрь навсегда запомнится этим мрачным и отвратительным днём, она бы не поверила. Вырытая могила казалось чересчур глубокой. У надгробия в пёстром изяществе цвели белые хризантемы. Дикие кустарники барбариса проросли по всему участку, источая неприятную вонь. — Когда-то я забрал её из этого места, — Гарольд осёкся, отвернувшись от дочери. — А теперь возвращаю обратно. Авроры вернули им тело пять часов назад, не выразив сожалений. Они не снимали шляпы и не кланялись. Им было всё равно на девочку, смотревшую на них с нескрываемым презрением. Выглядывая из гостиной, Корнелия видела только белую натянутую простынь поверх бездыханной плоти. Ни бледного умиротворенного лица, ни увлажнённых кремом рук с поблескивающими при свете свечей кольцами. Замотанные в бинты окоченевшие ступни больше никогда не пройдутся в излюбленных лодочках на высокой шпильке. Громкий стук каблуков не разбудит Наполеона и, отец, наконец, сможет поработать в желанной тишине. Некоторые из туфель до сих пор лежали в коробках, припрятанные на особые случаи и мероприятия. Например, на выпускной в Хогвартсе. Или на свадьбу старшей дочери, грезившей о фотографии в свадебном платье с родителями в обнимку. В холле уже не чувствовался неповторимый аромат её духов, На кухне проигрыватель не хрипел любимые мамины песни, на столе плесневели хрустящие печенья, приготовленные Корнелией по её фирменному столетнему рецепту. Разбивающее вдребезги понимание настигло её только сейчас. У Корнелии отняли будущее. Раскромсали запланированную свадебную фотографию, которой уже никогда не случиться. Сожгли мантию, в которой она должна была отправиться в последний путь от станции Кинг-кросс до ворот Хогвартса. Разрушили Министерство, в котором её ждала блистательная карьера. Кто-то уничтожил всё за одну ночь. Распотрошил до мелких атомов мечты, а на рану, поселившуюся в сердце, сыпал соль. Как именно? Тем, что жил и продолжал дышать, пока она, замерев у могилы матери, не представляла, что делать дальше. — Волан-де-Морт жив? — Корнелия спросила прямо, шмыгнув носом. — Об этом говорилось в пророчестве? Гарольд опустил палочку, замолчав. Какое именно заклинание он произносил, Корнелия не расслышала. Ветер с дождём стихли, и о сильном ливне можно было догадаться только по сыреющей земле. Но только не по тучам, плотно зависшим над графством. И не по тёплому воздуху и неуловимому запаху кедра в нём. Она была слишком строга к нему. И требовательна. Корнелия протянула ладонь, взялась за его подбородок, заставила отца посмотреть на неё и не забыться в преследующих сознание кошмарах и терзающих воспоминаниях, а встретиться с её пристальным взглядом и вместе с тем оказаться заново в реальности, пробивающей на неконтролируемый плач. — Я задала тебе вопрос, — напомнила и голос её, недовольный и проникновенный, обжёг под кожей. — Не смей закрываться от меня снова и горевать, пока убийца мамы живее всех живых. У нас нет права на это. Тем более, у тебя. — Ты всегда была сильнее меня, — Гарольд ласково погладил её костяшки. — И за это я тебя уважаю. Но имей в виду, что в следующий раз ты пожалеешь, что заговорила со мной в таком тоне. Образ скорбящего и сломленного болью растворился в предупреждении, сказанном с такой угрозой, что Корнелия попятилась, едва не провалившись в яму от потери равновесия. Таким она видела отца не раз. Но никогда прежде его беспощадность и суровость не касались её, первую и любимую всеми дочь. — Он жив. Переживёт нас всех, если не высунется сейчас из своей норы. Перед взрывом в Атриуме на секунду у центральной колонны вспыхнула метка. Змея с черепом. Это был точно не он. В Министерстве каждая шавка натренирована для его поимки и никто из сотрудников не упустил бы присутствия этой твари. На Министерство напал некто, кто по силе наравне с Волан-де-Мортом. Или же сильнее его, — уверенно предположил отец, потерев глаза. Стоило ему прикрыть веки, как вместо темноты появлялся свет. — Куда страшнее, если мои предположения подтвердятся и окажется, что не взрывчатка всему виной, а тёмная магия. Не так просто проникнуть в Атриум, не так просто попасть в Отдел тайн, не так просто пронести с собой палочку, не зарегистрированную в Министерстве. Святой Мерлин, уничтожить Министерство… Подумать только! Тот, кто это совершил, не просто знал всё об охране. Он или она знают о тёмной магии, артефактах, заклинаниях намного больше, чем мы. — Кто бы это ни был, его ждет смерть, — пообещала Корнелия, отвернувшись от могилы. — Либо от твоих рук, папа, либо от моих. Гарольд натянуто улыбнулся. — Не совершай глупостей. Из Азкабана обратной дороги нет. — Меня всегда интересовали дементоры. Я не расстроюсь. — Рвёшься запятнать руки в крови? — Его неодобрение задело, и Корнелию вновь обуяло раздражение от бессмысленных наставлений. — Ты не должна становиться подобием тех, кто убил не только маму, но и сотни других маглов. — Имею право, — холодно процедила Корнелия. — Если мы с тобой не ошибаемся и всё вертится вокруг пожирателей, то Министерством они не ограничится. Волан-де-Морт жив, и он определенно не планирует провести остаток жизни в какой-нибудь шотландской деревушке, разводя коз. — Не прикрывайся благими намерениями, — отмахнулся Гарольд, отсекая все её пререкания. — И не делай вид, будто тебя заботит судьба нашего мира. Слышать об этом не хочу. Корнелия, я не смирился! Не забыл о том, что произошло. Я хороню жену, с которой прожил тридцать лет и которую клялся защищать! Я дал слово её родителям, что никакие болезнь и катастрофа не заберет у неё жизнь. Я обещал себе, что умру раньше вас всех! — он судорожно выдохнул. — Не смей думать о Пожирателях и о мести, пока я не разберусь во всём. — Но… — Я не собираюсь выкапывать и твою могилу, Нели. А это непременно произойдет, если ты ослушаешься меня. За порывистым всхлипом последовало молчание. На мгновение показалось солнце. И лучи мягко коснулись Гарольда. Но не Корнелию, застывшую в тени дерева.