Writober-2023 О наболевшем

      Оскар никогда не был заметным или каким-то выдающимся человеком. Он был обычным, таким, какими являются многие. Неприметный, скромный и совсем незначительный мужичок лет сорока. Он не был высок или красив, не был умен или глуп, не был влиятелен. Он был средним по умственным способностям, низкого роста и телосложением напоминал нечто несуразное: худые костлявые конечности и полноватое обрюзгшее туловище.       Оскар работал в офисе, на самой низкой должности, но зарплаты хватало на то, чтобы обеспечить свою одинокую жизнь. Да, он был одинок. Жил в старой квартирке на краю города, доставшейся ему от родителей. Даже без кошки.       Он никогда ни с кем не разговаривал без надобности, не вступал в споры. Старался избегать больших скоплений людей и, самое главное, никогда не общался с женщинами. Да, у него были проблемы с женщинами. Оскар страдал от сильной неуверенности в себе и своих силах, что часто становилось проблемой, когда он хотел произвести впечатление на противоположный пол. Впрочем, все попытки он забросил еще в тридцать, когда понял: женщинам он не нравится. Ни одна не стремилась с ним говорить, а если и говорила, то с отвращением. Может быть, дело в его речи? Оскар не заикался, нет, у него не было речевых дефектов, но то, что он говорил, наверняка могло быть той деталью, что отталкивает их.       Он не приглашал их переспать с ним, не стремился как-то оскорбить или обидеть, но каждый раз говорил невпопад. То выдаст какую-то чушь, то не вовремя вставит свои пять копеек. Вероятно, это и было его главной проблемой. Так он считал.       А поскольку с женщинами не ладилось, он начал пить. Пил немного, но позволял себе опрокинуть пару-тройку рюмок крепкого после очередного тяжелого дня.       У Оскара не было даже друзей. Он был, как уже говорилось, абсолютно одинок.       А еще у него недоставало одного пальца на левой руке. Он никому не рассказывал, что случилось, да никто особо и не интересовался. Ни его пальцем, ни его жизнью.       Однажды прохладным осенним вечером он решил прогуляться. Брел по улице, а мимо то и дело проезжали машины. Собирался дождь. Небо заволокло темными тучами, ветер все агрессивнее бил в лицо, раскидывал полы куртки, и Оскар, запахнувшись, решил переждать бурю в каком-нибудь баре. А заодно и выпить. Не любил он кабаки. Слишком шумно и людно. Но тем не менее спустился в какой-то подвальчик, где находилось прилично обставленное небольшое заведение. Людей почти не было — вечер вторника, никто особо не развлекается. Только за столиками в самом углу сидела пара человек, но это не особо мешало Оскару.       Он подошел к барной стойке, заказал выпить и сел на высокий стул. С барменом он не говорил, пил молча и медленно, как всегда витая где-то в своих мыслях. Сложно было понять, о чем он думает, что у него в голове. Что вообще может быть в голове у такого серого человека?       Неожиданно рядом с Оскаром возникла фигура. Тот сразу же повернулся и увидел красивую женщину лет тридцати пяти, ярко накрашенную, но более-менее прилично одетую. Она присела на соседний стул и поздоровалась с Оскаром. Облокотилась на стойку и смотрела прямо ему в глаза. Оскар лишь поздоровался в ответ, отвернулся и снова пригубил стакан.       Женщина представилась. Ее звали Мэри, и она, конечно, не сказала, что была проституткой. Но Оскар все понял. Он не умен, но и не глуп. Женщина снова начала с ним говорить, на что мужчина просто кивал, но никак не стремился превратить ее монолог в диалог. Она, видимо, поняла, что добиться от него слова просто невозможно и уже собиралась уйти, как Оскар вдруг спросил ее, не хочет ли она выпить. Мэри согласилась. Заказали еще выпивки. Они не напивались до беспамятства, но он уже решил кое-что для себя.       Раньше Оскар никогда бы не стал опускаться до того, чтобы переспать с проституткой. Он считал это низким, недостойным его, но годы одиночества сделали свое дело, и он, увидев, что Мэри выбрала именно его, решил, что это шанс. Он пока не знал, что за шанс, но точно был уверен, что упускать его нельзя.       Они разговорились. Мэри, на удивление, не выражала никакого отвращения к Оскару, наоборот, была заинтересована в том, что он говорит. И Оскар рассказывал. О себе, о своей жизни, об одиночестве и отсутствии кошки. О работе и квартире, о давно умерших родителях.       Мэри слушала так внимательно, как никто и никогда не слушал его. Она давала понять, что ей действительно интересно. Когда Оскар говорил о своем одиночестве, он почти даже заплакал, и тогда Мэри легко приобняла его и сказала, что была бы не прочь прогуляться.       Они вышли из бара. Погода, на удивление, успокоилась, дождь так и не решился помочить землю, а ветер хоть и бушевал, но уже ничем не мог напугать прохожих. И тем не менее почти все спешили домой.       Оскар и Мэри прогуливались вдоль улицы, пока он вдруг не предложил ей поехать к нему. Зачем? Он сам не знал, но ему хотелось провести время с женщиной, единственной, которая от него не отвернулась после первого же его слова. Даже если она и была проституткой.       Они поехали к нему. В квартире было довольно чисто — Оскар не любил мусорить, он любил порядок. Они снова немного выпили и долго разговаривали, пока Мэри не начала вести себя странно. Она двигалась к Оскару, все чаще касалась его, а потом и вовсе заговорила шепотом, таким проникновенным. И таким пошлым. Она перевела тему в единственно важное для нее русло. Вообще-то в ее интересы не входила беседа по душам, но это было необходимо, чтобы расположить к себе Оскара. Он был недостаточно пьян, чтобы потерять над собой контроль, но был достаточно пьян, чтобы поверить в свои силы. И они отправились в спальню.       Мэри быстро разделась и поманила Оскара к себе элегантным пальчиком. Она не была красива. Местами полновата, обвисшая грудь ложилась на живот. Но Мэри была сексуальна. Для него.       Он видел перед собой обнаженную женщину, такую же, какую видел в порнороликах, только на этот раз она была настоящей. Ему это нравилось. Он неловко разделся, помялся немного, но пошел к ней. Она манила его. Такая настоящая, теплая. Она ласкала его, спускаясь все ниже, а он возбуждался. Хотя и не так, как ему бы хотелось. Он давно знал свои склонности, но в интернете найти что-то по этой теме оказалось проблематично, поэтому приходилось довольствоваться только своими фантазиями.       Оскар попросил Мэри подождать и побежал на кухню. Там он вытащил из ящика небольшой топорик, которым обычно рубил мясо, и уже с ним вернулся в комнату. Мэри испугалась, но Оскар быстро успокоил ее, протянув орудие. Он положил перед ней руку с растопыренными четырьмя пальцами и попросил отрубить один из них. Так, он объяснил, ему понравится. Женщина в ужасе отбросила топорик и отползла к стене. Тогда Оскар взял инструмент и под аккомпанемент ее крика ударил. Палец покатился по кровати, измазав простыню кровью, а Оскар, казалось, не почувствовав боли, улыбался Мэри.       Она вскочила и бросилась к двери. Принялась дергать за ручку, то толкать дверь, то наоборот тянуть на себя. Но та не поддавалась. Была заперта. Оскар встал. Мэри кричала, звала на помощь, и это сильно не нравилось мужчине. Он покрепче перехватил топорик и начал приближаться к ней. Медленно, шаг за шагом. Она кричала. Громко. Оскар сильнее сжимал рукоятку. Он подходил все ближе, а кровь с пальца капала, оставляя след из точек на полу. Мэри вжалась в стену и, умоляюще глядя на него, начала оседать. Топорик вонзился ей в лицо, рассекая пополам, ото лба к подбородку, чуть наискосок, слева направо. И Оскар смотрел, как красная жидкость стекает по шее и льется на пол. Он присел, провел трехпалой кистью по паху. Взял в руку член и, измазывая тот в крови отрубленного пальца, принялся удовлетворять себя. Он смотрел на мертвое тело, и ему все равно чего-то не хватало. Оскар снова взялся за топорик. Продолжая двигать рукой, помогая себе бедрами, он вытащил орудие из лица Мэри. Ему нужен последний рывок.       Комната наполнилась тяжелым дыханием и стонами, Оскар даже запыхался, но никак не мог довести себя до разрядки. В отчаянном порыве он отрубил и второй палец. А потом третий. Кровь заливала пол, Оскар снова принимался за свой орган, но этого было недостаточно. Он продолжил рубить пальцы. Теперь и на правой руке тоже. Потом от тела отделилась кисть левой руки. Он продолжал удовлетворять себя, истекая кровью, то и дело бросая взгляд на топорик.       Мало. Этого мало. Нужно еще. Измазанное орудие снова оказалось в трехпалой ладони, на этот раз он рубанул по лодыжке. Но не отсек ее полностью — берцовая кость была слишком крепкой. Он замахнулся снова.       Крики, вздохи, стоны. Оскар уже ничего не видел — перед глазами стояла красная пелена боли. Он не мог, не мог довести дело до конца. Тело содрогалось, кровь растекалась на полу большим пятном, а у него все никак не получалось добраться до высшей точки наслаждения.       Он снова рубил ноги. Отсекал в несколько ударов ступни и, теряя сознание от боли, продолжал удовлетворять себя единственной оставшейся рукой. Он продолжал и продолжал, пока не понял: это не все.       В порыве страсти он, закатив глаза и представляя себя полностью лишенным конечностей — это так возбуждало его, — снова взялся за топорик. Взмах! И окровавленный орган падает на пол, а Оскар содрогается в невероятном удовлетворении своих фантазий. Он рухнул прямо в лужу собственной крови, иногда подергиваясь всем телом, а потом выронил орудие. Единственная оставшаяся рука еще недолго тряслась в судорогах.