Багровый горизонт

В начале всегда — красный. Алый, иногда бордовый, редко — цвета крови. Он окрашивает реальность, бросая брызги в глаза, так что ты безнадежно слепнешь. И пока пытаешься найти себя, заново собрать свою реальность — мир снова успевает поменяться. И теперь ты — последний глоток красного вина, который некто не успел допить и выронил бокал… Осколки впиваются в сознание, и ты кричишь от вспыхнувшей боли, а еще — оттого, что точно знаешь: дальше будет хуже. Дальше придет черное отчаяние: ты — никто, ничто, безымянное. И осознание этого выпивает всю волю, до того, как случится. Ненавижу. Боюсь и ненавижу. И себя, за то, что ничего не могу сделать. Ничего не могу изменить. Все, что мне остается — свернуться калачиком, притвориться, что меня не существует, переждать эту пустоту. И возможно, мне снова разрешат существовать. Пока я им нужна, я могу жить. Но ощущать, как ломается сама привычная реальность, как миры начинают перетекать один в другой, и это обязательно станет концом всего, и все из-за амбиций и прихоти чужаков… Сколько еще может выстоять этот мир? И как его крах отразится на судьбе всех остальных ячеек? — Ха Сонбин. Голос вкрадчивый, глубокий, но в нем нет ни капли добра или милосердия. Он звучит в моем сознании, без малейших усилий пробивая мою слабую защиту. — Ты снова проявила преступное своеволие, допустив мысль, что сможешь обмануть меня. Я не нахожу в себе сил, чтобы открыть глаза и посмотреть на него, но точно знаю, что он возвышается надо мной, как обычно, спрятав руки в широких рукавах, высокомерно прищурившись и задрав подбородок. Это Седьмой — именно он с самого начала следит за мной. Другой предпочитает общаться с Чен, и его аура мне почти не знакома. Седьмой же за это время стал моим личным кошмаром; иногда мне кажется, что у меня не осталось вообще ничего своего, что только благодаря разрешению Куратора я все еще дышу. — Я не… хотела, — выдыхаю, едва слыша свой голос. Отстраненно думаю: о чем я говорю? Я не хотела предавать доверие Куратора? Или не хотела попасться ему на этом? Или что? Седьмой смеется — глухим, коротким смехом, в котором больше равнодушия, чем злости. Потом медленно склоняется — я слышу шелест его мантии — и я буквально ощущаю, как его аура выдавливает мою. Как будто я тону, а сверху опускается темнота… Я начинаю задыхаться, и открываю глаза… только чтобы задохнуться снова, теперь уже от пристального взгляда, пронзающего душу. Отодвинуться не могу, и только еще больше вжимаю голову в плечи. — Это неважно, — роняет он небрежно, продолжая изучать мое лицо. Я молюсь, чтобы он не вздумал до меня дотронуться… но именно это и происходит. Куратор поднимает руку и проводит длинными ледяными пальцами по моей щеке, отчего меня выворачивает прямо на него. Сжимаюсь в ожидании неминуемой расплаты, но Седьмой только хмыкает. — Неважно, чего ты хотела, — продолжает он таким же ровным тоном, даже не думая отряхнуть одежду. — За ошибки нужно платить. В той безумной реальности, которая стала моим миром, стеклянные осколки, окрашенные кровью, начинают кружить вокруг нас с Куратором. С закрытыми глазами я вижу его так же четко, как если бы смотрела в упор. А он смотрит пристально, изучающе… и меня ужасно пугает этот взгляд. — И ты заплатишь. Вихрь из стекла и крови кружится все быстрее, но Куратор делает шаг назад и выходит из круга, оставляя меня одну. Я не успеваю осознать, когда поднимаюсь на ноги, и теперь стою посреди ускоряющегося хаоса. Скорее всего, это Седьмой так пожелал. Потому что я совершенно без сил. — Не думай, что тебе позволено все. Осколок задевает щеку, и я невольно вскидываю руку — и получаю еще один осколок в ладонь. Но чья это кровь? — Ха Сонбин. — Голос Куратора становится едва слышным из-за стены осколков. — Ты живешь только пока я разрешаю. Отчаяние грозит захлестнуть меня, и я закрываю глаза… и тут же вспыхивает яркое воспоминание, отгоняющее панику. О человеке, рядом с которым я чувствую себя живой. Нужной. И которому, вероятно, нужна моя помощь. Не успев понять, что же делаю, я прыгаю сквозь стену кровавых осколков, прямо к Седьмому. Куратор явно не ожидал такого, и не успевает поставить блок или оттолкнуть меня. И я опрокидываю его на пол. Сознание буквально затопляет ошеломляющая волна образов, настоящий калейдоскоп красок, звуков, запахов, ощущений. Все, что чувствует Седьмой, теперь чувствую и я. И это совсем не легко. Меня придавливает невероятный груз, словно само сознание Куратора стремится вышвырнуть меня обратно. Но я должна узнать его слабое место! Чтобы Адриан смог уничтожить его. В мгновение становится куда легче, как будто само воспоминание об Адриане помогает мне. И я могу силой воли разогнать лишние образы и увидеть-осознать самое важное. То, что Седьмой надежно хранил в своей памяти. Красный камень, ограненный и сияющий внутренним светом. Орбитальный город внутри сферы Дайсона, сгорающий в огне нейтронной звезды. Старинный готический замок, со шпилями и флагами, на скале. Синий китайский дракон на спине халата озорно улыбающейся девчонки. …А потом меня вышвыривают в привычный мир, и я больно ударяюсь спиной о стену. Но эта боль радует: облегчение в том, что можно ощущать саму боль. Седьмой смотрит на меня с яростью, и странное дело — почему-то я не ощущаю страха или удивления. Я знаю, что все так, как должно быть. Что он… боится меня? Я улыбаюсь, понимая, что точно буду за это наказана, и поднимаюсь на ноги. — Я тебя не боюсь, — говорю это почти спокойно, и накатывает такое облегчение, что хочется смеяться. — Я не боюсь. — А надо бы, — и разъяренный Седьмой одним жестом запускает в меня остановившиеся осколки, и заслониться или увернуться я не успеваю. Только вспомнить, кто я такая.