江山如有待 | It Seems the Hills and Rivers Have Been Waiting | Горы и реки живут ожиданьем моим

Фань Динсян шестнадцать, когда она впервые видит заклинателя из ордена Вэнь. Ей всё ещё шестнадцать, когда она убивает его, поскольку это происходит почти сразу же. По правде, трудно сказать, кто из них больше удивился этому. Размышляя о случившемся позже, Фань Динсян предполагает, что он, должно быть, удивился больше, так как в итоге это обернулось его смертью. Вот как всё происходит: Фань Динсян входит в сарай с ведром помоев для свиней, ныряя в дверной проём, который, несмотря на рост нынешнего поколения, по-прежнему упорно построен для людей с гораздо меньшим ростом, как, например, её предки четыре поколения назад. Стук двери пугает мужчину в сарае, который, в свою очередь пугает Фань Динсян, потому что кто, демоны побери, находится в её сарае? Бандиты, опять? Мужчина поворачивается, демонстрируя красно-чёрное одеяние с золотым гербом, которое она отчасти узнаёт. Меч в его руке позволяет ей опознать в нём заклинателя, но зачем заклинателю находиться в сарае? В одну из свиней вселился призрак? И почему его клановый наряд не пурпурный, как у Юньмэн Цзяна? Одно долгое мгновение они просто пялятся друг на друга в тишине, а затем заклинатель говорит: – Эта ферма теперь находится под надзором ордена Вэнь! У Фань Динсян достаточно времени, чтобы успеть подумать: «К гуям это», прежде чем он обнажает меч, и теперь грёбаный меч направлен на неё. Фань Динсян не колеблется. Она швыряет в него ведро с помоями. Фань Динсян укрощает свиней с шести лет. К двенадцати годам Фань Динсян могла в одиночку нести целую бочку маринованной свинины. В тринадцать лет у Фань Динсян произошёл резкий скачок роста, а это означает, что она на добрую руку выше этого мужчины, и даже с учётом того, что в нынешнее время зелья от лекаря мешают ей продолжать наращивать мышцы, она всё ещё достаточно сильна, чтобы поднять взрослого человека с земли одной рукой. Всё это говорит о том, что когда Фань Динсян швыряет ведро, она швыряет его сильно. Оно попадает заклинателю прямо в лицо; помои разлетаются повсюду, а бамбук раскалывается от удара. Заклинатель пошатывается, отступая назад и пытаясь проморгаться. Едва отправив ведро в полёт, Фань Динсян берёт мотыгу, прислонённую к стене возле двери, и отправляет следом по той же траектории через весь сарай. Заклинатель не успевает среагировать, прежде чем она сражает его, словно нападающего кабана. Металл мотыги пробивает кость, когда она соприкасается с его головой; ужас и гнев, нарастающие внутри Фань Динсян, словно приближающаяся гроза, каждый мускул, который она знает, и некоторые, которые она не знает, вес её тела – всё это стоит за ударом, который она наносит. Заклинатель падает на землю, словно камень, и единственным, что нарушает тишину в сарае, остаётся тяжёлое дыхание Фань Динсян и невозмутимое хрюканье свиней. Она кратко думает о том, что ей следует проверить пульс заклинателя, а затем смотрит на конец мотыги и обнаруживает, что он полностью погружён в череп мужчины. Она почти уверена, что независимо от вашего уровня совершенствования, в этом конкретном случае пути назад уже не будет. Всё, что находится внутри вашего черепа, должно оставаться там – как только оно выходит наружу, у вас возникают реальные проблемы. Фань Динсян добирается до корыта для свиней прежде, чем её стошнит, потому что даже с дрожащими от ужаса коленями она остаётся практичной. Не то чтобы это как-то заботит свиней. Они ели и хуже. – Бабушка, – говорит она, когда возвращается в дом, – я думаю, началась война. Бабушка поднимает взгляд от миски с рисом, из которого она выбирает шелуху, вздёргивает брови и хмурит лоб. – Почему ты так решила, А-Сян? – Мёртвый заклинатель в сарае – довольно большая подсказка, – отвечает Фань Динсян, пройдя через панику и обретя странное спокойствие. Бабушка моргает и встаёт из-за стола. . . . – Ага, – говорит бабушка, тыкая ногой мёртвого заклинателя. – Это мёртвый заклинатель, всё в порядке, – она щурится на его отличительные символы. – Ты сказала, он из ордена Вэнь? Фань Динсян кивает, изо всех сил стараясь не поднимать свой взгляд выше талии мужчины. Мотыга всё ещё торчит из его головы. Она не может заставить себя вытащить её. – И он сказал, что ферма теперь под их надзором. – К гуям это, – лаконично говорит бабушка, отчего Фань Динсян немного выпрямляется, потому что да, к гуям это. Бабушка щурится, глядя куда-то вдаль, за пределы сарая. – Вспомни несколько историй об ордене Вэнь, случившихся раньше, – наконец говорит она. – Похоже, это плохие новости. Хорошая работа, А-Сян. – Спасибо, – говорит Фань Динсян, потому что любой комплимент от бабушки требует вежливого ответа. – Бабушка, что нам делать? – она машет рукой, имея в виду всё, лежащее на полу сарая, и до сих пор чувствует лёгкую тошноту. Бабушка долго смотрит на тело задумчивым взглядом. – Свиней нужно кормить, – говорит она, приседая, чтобы развязать пояс мертвеца. – Отличная ткань. Нет причин позволять её пропасть впустую. Фань Динсян понимает, что, возможно, за свои шестьдесят три года жизни бабушка повидала какое-то дерьмо. Или, точнее, повидала больше дерьма, чем Фань Динсян раньше представляла. – Бабушка, – говорит она, неохотно вытаскивая мотыгу из черепа мужчины и отбрасывая её в сторону, – что нам делать, если они вернутся? Бабушка бросает на неё острый взгляд. – Мы защищаем то, что принадлежит нам, – говорит она, словно это самая простая вещь в мире. – В конце концов, свиней всегда нужно кормить. Той ночью перед тем, как лечь в постель, Фань Динсян прячет меч мертвеца под расшатанную половицу в своей спальне. Она долго лежит без сна; ведро летит через сарай каждый раз, когда она закрывает глаза. Если бы она бросила его на ширину ладони правее или левее, или чуть-чуть ниже, она бы промахнулась. Она была бы мертва, и бабушка, вероятно, была бы мертва, и её брат с матерью были бы мертвы, и кто тогда будет кормить свиней? Я должна стать лучше, думает она про себя, и забывается в тревожных снах. . . . Следующие три недели Фань Динсян соблюдает новый режим тренировок, который она придумывает для себя. Он включает метание камней по мишеням, нападение мотыгой на почти засохшее дерево, бег туда и обратно по фермерским полям и множество отжиманий. Это настолько близкое воплощение, насколько ей удаётся, к тому, что описано в приключенческих романах, которые она покупает, когда накапливает достаточно денег. Ей хотелось бы меч, но она не имеет ни малейшего представления, как им пользоваться, поэтому решает, что лучше продолжать придерживаться мотыги. К ней уже привязана её мышечная память. (Об использовании меча мертвеца не может быть и речи по многим причинам. Фань Динсян считает, что это было бы грубо. Кроме того, он запечатался, и она не может его вытащить – впрочем, она попыталась всего лишь раз, прежде чем спрятать его.) Она носит в карманах камни размером с кулак и оставляет мотыгу рядом с кроватью перед тем, как лечь спать. Никто в её семье не задаёт ей вопросов об этом – не после того, как получает особенно пристальный взгляд от бабушки. Фань Динсян находится посреди своей утренней рутины и четвёртой недели с тех пор, как её мир изменился в брызгах крови и треске костей, когда она замечает второго заклинателя ордена Вэнь через окно сарая. Он направляется к дому, и она не может его опередить, но может проскользнуть следом за ним. Она достаёт из кармана камень, проводит большим пальцем по его тёплому боку и ждёт. Тренировки не напрасны. Камень так сильно врезается в череп заклинателя, что когда бабушка перерезает ему глотку, это просто формальность. Свиньи снова едят, а Фань Динсян ложится спать с двумя мечами под половицей в своей комнате и думает о том, что мужчина находился к ней спиной, о том, что оба раза она имела преимущество благодаря внезапности, и именно это её спасло. Я должна стать сильнее, думает она. Я буду способна на большее, если стану сильнее. . . . – Как действует лекарство? – спрашивает Фань Динсян аптекарь, аккуратно ощупывая её подбородок. – Есть ли побочные эффекты? Уже начали появляться волосы на лице? – Нет, – отвечает Фань Динсян, с привычным терпением подчиняясь этой проверке. Она ненадолго задумывается и добавляет: – По крайней мере, мне не требуется выщипывать больше, чем бабушке, а она женщина, которой не нужна помощь, чтобы вырастить грудь. Аптекарь громко смеётся и хлопает её по плечу. – Что ж, дай мне знать, если что-нибудь изменится. Мы всегда можем переделать рецепт, если понадобится. Фань Динсян кивает, как обычно, и ждёт, как обычно, пока седеющая женщина за прилавком перетрёт и смешает её обычный заказ. Всё это очень нормально и скучно, а ей хочется стучать кулаками по дереву и кричать о мужчинах, которых она скормила свиньям, о мечах под кроватью и о пятнах крови, которые не выводятся с пола сарая. Она этого не делает. Она берёт свёрток, прячет его в складках своих одежд и подхватывает корзину с еженедельными покупками для фермы. Аптекарь возвращается к своим заботам, когда она уходит, а Фань Динсян успевает пройти несколько шагов по дороге и замедляется, пока не останавливается полностью, задумавшись. Она может сразу пойти домой. Это то, что она обычно делает. Но несмотря на то, что сейчас вокруг неё течёт привычная деревенская жизнь, что-то в мире уже изменилось, и есть кое-кто, у кого она могла бы спросить об этом. Вреда ведь не будет, если она спросит, верно? Фань Динсян кивает сама себе, отрывает взгляд от дороги и выбирает другой путь. Заклинатель (в их деревне живёт только один, поэтому за глаза все называют его просто «заклинатель», а в лицо – Чэнь-сяньши) живёт в домике с очень опрятным садом и прудом с карпами. Технически, как она предполагает, он бродячий совершенствующийся, за исключением того, что на самом деле он не путешествует, как это обычно бывает в рассказах. Он просто живёт вместе со своим супругом и заботится о призраках, монстрах или лютых мертвецах, когда те появляются. Он рассказывает хорошие истории, и однажды, когда Фань Динсян была ещё маленькой, он купил ей булочку со свининой взамен той, что она уронила в грязь. Бабушка не особо любит заклинателей, но даже она, пусть и неохотно, признаёт, что этот неплох. Когда Фань Динсян добирается до нужного дома, то видит, что заклинатель возится в саду, и находит это удачным, поскольку она уже думает, что этот разговор может выйти странным, и если бы ей пришлось стучать в дверь, она, вероятно, просто развернулась бы и пошла домой. Он улыбается ей, и его глаза превращаются в полумесяцы. – Разве это не маленькая Фань Чжуэр! – восклицает он, как будто звал её так с тех пор, как она действительно была маленькой. – Что привело тебя сюда? – Чэнь-сяньши, – приветствует она, поднимая руки в наиболее доступном ей правильном поклоне, учитывая мешающуюся корзину. – Эта хотела бы знать, может ли она задать вам несколько вопросов, – когда она снова выпрямляется, глаза мужчины сосредоточены на ней, а его губы изгибаются в чём-то, напоминающем заинтригованную улыбку. – Почему бы тебе не зайти на чай? – спрашивает он, жестом приглашая её. – Всегда приятно, когда кто-то решает заглянуть, чтобы составить старику компанию. Усевшись по разные стороны низкого столика в жилище Чэнь-сяньши, они хранят молчание до тех пор, пока чай не оказывается разлит по чашам. Меч заклинателя лежит рядом на столе, и взгляд Фань Динсян периодически падает на него. – Ну, – говорит мужчина, ставя перед ней чашу и устремляя на неё оценивающий взгляд. – Что привело тебя сегодня ко мне, Фань Чжуэр? Фань Динсян медленно отпивает чай, пока приводит свои мысли в порядок. Сидящий за столом заклинатель ждёт её ответа с терпением, которое, как она предполагает, свойственно человеку, проводящему много времени в медитации. Она ценит это. Чэнь-сяньши никогда не относится к ней как к тугодумной только потому, что ей хочется быть уверенной в том, что она собирается сказать, прежде чем открывать рот. – Чэнь-сяньши, – наконец говорит она, со вкусом травяного чая на языке и воспоминанием о запахе крови в ноздрях. – Как лучше всего сражаться с заклинателем? Чэнь-сяньши моргает; удивлённое выражение мелькает на его лице, прежде чем на него возвращается его обычная спокойная улыбка. – Как же так, Фань Чжуэр! – дружелюбно говорит он. – Разве я чем-то провинился перед тобой, что тебе нужно сражаться со мной? Фань Динсян какое-то время молча смотрит на него. Он бродячий заклинатель, но он живёт на территории Юньмэна, и она не думает, что между ним и орденом Цзян есть какие-то разногласия. Она решает рискнуть и сказать правду. – В прошлом месяце на нашу ферму приходили два заклинателя. Они пытались заявить права на неё от ордена Вэнь. На этот раз удивление на лице Чэнь-сяньши оказывается более выраженным: его седые брови взлетают вверх. Фань Динсян может предугадать вопрос ещё до того, как он его задаёт, по его взгляду на неё – здоровую, бодрую и определённо до сих пор живую. – Где сейчас эти заклинатели? – Убиты, – говорит Фань Динсян. Слово падает на стол, как будто высеченное из камня и сброшенное с большой высоты. – Чьими руками? – спрашивает заклинатель. – Моими, – говорит Фань Динсян, роняя ещё один камень. Честность заставляет её добавить: – С последним помогла бабушка, – она делает ещё один глоток чая, чтобы обдумать свои слова. – Думаю, это вторжение. Заклинатель кивает, поглаживая бороду, что придаёт ему очень мудрый и учёный вид. – Я слышал кое-что, – признаётся он. – Но надеялся, что мы находимся достаточно далеко и нас это не коснётся, – он снова смотрит на неё, обеспокоенно и немного сожалеюще. – Лучше всего сражаться с заклинателем, маленькая Фань Чжуэр, можно только будучи заклинателем. Фань Динсян кивает. – Можно ли этому научиться, Чэнь-сяньши? – спрашивает она, потому что это её долг. Кто-то должен быть в состоянии защитить ферму, и бабушку, и её мать с братом. – Хм, – гудит заклинатель и выжидающе протягивает руку. Она предлагает ему свою, и он бережно обхватывает пальцами её запястье, проделывая какие-то свои заклинательские штуки, которые она не понимает, но которые заставляют его хмуриться. Когда он отпускает её руку и смотрит на неё, в его глазах на этот раз полноценное сожаление. – Мне очень жаль, Фань Чжуэр, – говорит мужчина, и его голос звучит так мягко, как она никогда прежде не слышала. – Быть может, если бы ты начала намного раньше, это было бы возможно. – Почему я не могу? – спрашивает Фань Динсян. Она лишь немного разочарована – не то чтобы её сердце по правде лежало к заклинательству. – Я не пытаюсь спорить, Чэнь-сяньши, – добавляет она, снова кланяясь над столиком. – Хотела бы понять. – Дело в твоём золотом ядре, – объясняет заклинатель, наливая им ещё по чаше чая. – Оно – источник силы для заклинателя, основа его совершенствования. Твоё же… – он делает паузу, которую Фань Динсян распознаёт как попытку проявить тактичность. – Неразвитое, – деликатно говорит он. – Ты не обладаешь духовной силой, необходимой для того, чтобы следовать пути меча. Фань Динсян снова кивает, потягивая чай и размышляя. Чэнь-сяньши позволяет ей это, наслаждаясь своим чаем в дружеском молчании. – Простите этой её невежество, – говорит Фань Динсян, наконец поднимая взгляд, – но ведь не каждый клинок требует духовной силы, не так ли? Разве… – она замолкает, пытаясь подобрать более ловкую формулировку своего вопроса. Спустя мгновение она сдаётся и заканчивает: – Разве меч, по сути, не просто очень длинный нож? Заклинатель открывает рот, потом закрывает его, потом снова открывает и в итоге склоняет голову набок. – Полагаю, это один из способов толкования, – говорит он так, словно не совсем с ней согласен. – И я не нуждаюсь в духовной силе, чтобы сражаться сейчас, – упорно продолжает она, потому что это правда. Если оставить в стороне двух вэньских заклинателей, большинство деревенских хулиганов знают, что к ней не стоит лезть. Фань Динсян не начинает драки, но она вполне уверенно заканчивает их, и по крайней мере одна сломанная рука тому подтверждение. – Если бы мне нужна была духовная сила, чтобы нанести удар, я думаю, что уже заметила бы это. – Полагаю, это так, – снова говорит Чэнь-сяньши, поглаживая бороду. Теперь он выглядит ещё более задумчивым. – И я имею в виду, – продолжает Фань Динсян, потому что она потратила много времени, обдумывая эту речь, и теперь собирается закончить её, – бабушка всегда говорит, что человек умрёт так же, как свинья, если его выпотрошить, – она смотрит в глаза заклинателю, крепче сжимая челюсти. – Я выпотрошила много свиней, Чэнь-сяньши, – и двух заклинателей, не добавляет она, но очень громко думает. Чэнь-сяньши долгое время просто смотрит на неё. От этого у Фань Динсян возникает чувство дискомфорта, и ей вроде как хочется ёрзать, но бабушка хорошо её воспитала. Она сидит с прямой спиной и расправленными плечами, почтительно опустив взгляд, и ждёт. Это простая вежливость – дать ему время подумать, как он сделал то же самое для неё. – Почему ты хочешь этого? – в конце концов спрашивает он. – Это будет опасно. Я не могу обещать, что действительно научу тебя чему-нибудь. Удивительно, что ты вообще до сих пор жива. Почему, Фань Чжуэр? О, это лёгкий вопрос. Она даже не думает перед тем, как ответить. – Потому что кто-то должен, Чэнь-сяньши. Он довольно фыркает. – Что ж, маленькая Фань Чжуэр, – говорит он, наливая ей ещё чая. – Почему бы тебе не вернуться завтра, и мы посмотрим, что можно сделать? Фань Динсян чувствует, как на её лице расплывается ухмылка – огромная, полная надежды и совершенно не похожая на то, что прилично позволить себе в обществе уважаемого заклинателя. – Спасибо, Чэнь-сяньши, – говорит она, отодвигаясь от столика, чтобы иметь возможность низко поклониться, касаясь лбом пола. – Эта сделает всё возможное, чтобы не разочаровать вас. – А я сделаю всё возможное, чтобы не убить тебя, – говорит заклинатель. – Это точно оживит здесь обстановку, я уверен. . . . Вот как всё происходит: Дважды в неделю Фань Динсян рано утром приходит в домик Чэнь-сяньши. Он нападает на неё с мечом, а она пытается не умереть. (– Если бы ты состояла в ордене, ты бы тренировалась каждый день, – говорит он. – Я не состою в ордене, а свиней всё ещё нужно кормить, – отвечает она и в двадцать шестой раз за утро поднимается на ноги.) Фань Динсян однажды пытается подержать его меч в качестве проверки. Она почти сразу роняет его и теряет сознание, что, безусловно, отвечает на любые вопросы, которые могли возникнуть у них, о её способности использовать духовное оружие. Когда она возвращается в следующий раз, то берёт с собой кабанье копьё и невероятно острый нож, которым она пользуется, когда разделывает свиней, – тот самый, который скользит между костями и жилами, словно сквозь воду. Заклинатель смотрит на нож и говорит: – Да уж, не хотелось бы мне увидеть такой тёмной ночью. – Вы бы не увидели, – говорит Фань Динсян, что звучит более зловеще, чем она намеревалась. – Я имею в виду, что лучше, когда свиньи не видят его перед тем, как умереть, – поясняет она, чтобы Чэнь-сяньши не подумал, что это тщательно продуманная уловка и она всё-таки планирует убить его. Он весело улыбается ей, когда возвращает нож, так что она думает, что это сработало. Но на всякий случай добавляет: – Я не планирую вас убивать, просто неудачно выразилась, – и это уже заставляет его смеяться до слёз. – Спасибо, маленькая Фань Чжуэр, – хрипло говорит мужчина, вытирая глаза. – Иногда приятно слышать, как люди говорят это вслух. Фань Динсян не учится пользоваться мечом, но она учится уклоняться от меча, и это кажется не менее важным. Если ей удастся удерживать противника на другом конце кабаньего копья, то она будет в безопасности. В противном случае, если ей удастся проникнуть сквозь его защиту, она также будет в безопасности, хотя процесс проникновения туда в лучшем случае рискован. Она учится некоторым базовым навыкам парирования с помощью своего разделочного ножа, но затем на лезвии появляется зазубрина, и ей приходится тщательно шлифовать его дома и заново затачивать, поэтому она перестаёт брать его с собой. – Возможно, будет лучше, если мы продолжим развивать другие твои навыки, – говорит заклинатель, когда она объясняет причину. – Если дело дойдёт до настоящего боя на мечах, то ты, считай, уже проиграла. Чэнь-сяньши никогда раньше не обучал не-заклинателей, поэтому иногда он говорит ей сделать что-то, что для неё не имеет смысла, и она просто притворяется, что понимает, о чём идёт речь. Он, кажется, не может удержаться от комментариев по поводу её ядра (как будто она в любом случае может что-то с этим сделать), так что она занимается тем, что напрягает пресс всякий раз, когда он вновь заводит эту тему, и, похоже, это работает хорошо. По крайней мере, всё это помогает ей становиться сильнее и быстрее, чего она и хочет добиться. – Они не будут ожидать, что ты окажешь сопротивление, – повторяет он ей снова и снова. – Это будет твоё величайшее оружие. – Кабанье копьё тоже очень хорошее, – говорит она, прежде чем успевает остановить себя, и Чэнь-сяньши от души смеётся, что заставляет её покраснеть от гордости. – Кабанье копьё пойдёт на второе место, – исправляется он. – Эффект неожиданности и кабанье копьё. – Одного из Вэней я убила камнем. Заклинатель прищуривается, глядя на неё. – Ты мне дерзишь? – Конечно нет, Чэнь-сяньши, – говорит Фань Динсян с лёгким поклоном и невозмутимым выражением лица. – Я лишь хочу убедиться, что вы обладаете всей информацией, чтобы обоснованно оценивать мой выбор оружия. – А вот это определённо дерзость, – говорит он и указывает на неё мечом. – Иди возьми своё копьё, чтобы я мог попытаться заколоть тебя ещё раз. – Да, Чэнь-сяньши. Примерно через месяц после начала этой новой рутины заклинатель из ордена Вэнь находит Фань Динсян в лесу, когда она собирает травы, с корзиной в руке, камнями в карманах и маленьким ножом, спрятанным за поясом. Фань Динсян знает предупреждения о том, что случается с девушками, оказавшимися наедине с мужчинами в лесу, и, глядя в жадные глаза заклинателя, она думает, что он тоже знает эти предупреждения. Она сжимается, стараясь казаться меньше, флиртует и извиняется, позволяя ему подвести её к дереву, а затем ждёт, пока он не подойдёт так близко, что она сможет почувствовать тошнотворный жар его тела. После чего пинает его по члену с такой силой, что его глаза собираются в кучку, а ноги на мгновение отрываются от земли. Мужчина инстинктивно наклоняется вперёд, скручиваясь вокруг источника жуткой боли, и когда его лицо опускается вниз, она вонзает нож ему в глаз. Кость трескается, и кровь хлещет ей на ладонь, когда нож зарывается внутрь по самую рукоять. Фань Динсян отходит от дерева, и тело падает на землю. Это третий. Тащить его на ферму – занятие не из весёлых, и Фань Динсян еретически жалеет, что он не был достаточно тактичен, чтобы напасть на неё поближе к дому. Ещё один меч прячется под половицей. Свиньи снова едят. Вода для стирки раз за разом становится розовой от крови, пока наконец не остаётся прозрачной. Фань Динсян привыкла смывать кровь со своей одежды, но, если честно, ей это уже надоело. (– Вы все думаете, что мы… кто, дураки? Что мы беспомощные? Мы для вас младенцы? – спрашивает она Чэнь-сяньши на следующем уроке. – Легко стать высокомерным, когда обладаешь силой, – признаёт он, что не является отрицанием.) Пристань Лотоса повержена. Новости об этом, как и большинство новостей, доходят до деревни намного позже самих событий. Цзян Фэнмянь и госпожа Юй мертвы, наследники исчезли, орден практически уничтожен. Бабушка фыркает и возвращается к помешиванию отвара. – Так им и надо, – бормочет она. – Вечно летают вокруг, словно всё здесь им принадлежит, и сражаются за то, кто сможет сотворить самую зрелищную магию. Бесполезные. – Бабушка, – умоляюще говорит Фань Динсян. Никто из них никогда не встречал членов правящей семьи ордена Цзян, но когда заклинатели в пурпурных одеждах приходят в деревню, чтобы охотиться на то, с чем Чэнь-сяньши не может справиться в одиночку, они всегда ведут себя уважительно. (Невысокая, крепкая женщина с мечом, сияющим, словно блики на воде, однажды купила ей лунный пряник. Фань Динсян – человек, который любит и ценит еду. Она до сих пор помнит тот лунный пряник.) – Смутьяны, – настаивает бабушка, но в её словах нет жара. . . . Цзян Ваньинь возвращается на Пристань Лотоса и отбивает её обратно. Под половицами лежат четыре меча. Фань Динсян умеет крутить колесо и делать сальто из положения стоя. Иногда она делает это в перерывах между домашними делами просто потому, что это действительно довольно весело. Она не теряет бдительности. . . . Фань Динсян семнадцать, когда она слышит, что орден Вэнь потерпел поражение и Юньмэн Цзян набирает новых людей в свои ряды. Её брат женился и привёл в их дом свою жену. Под кроватью Фань Динсян спрятаны пять мечей. Она сильнее и быстрее, чем когда-либо прежде. Она может подбить хурму в воздухе с помощью метательного ножа. (Затем Фань Динсян собирает хурму, моет её и консервирует – она всё ещё фермер. Нет смысла тратить еду зря.) Она кормит свиней, стирает, тренируется с Чэнь-сяньши и думает. Если война окончена, ей не нужно продолжать тренироваться, но она обнаруживает, что ей это нравится. Фань Динсян нравится бросать себе вызов, нравится проводить время со старым заклинателем, нравится сотню раз терпеть неудачу в чём-то, при этом зная, что если она продолжит пытаться, то сможет добиться успеха. Ей нравится знать, что она может защитить свою семью и свою деревню. Ей также нравится идея защищать других людей. – Бабушка, – говорит она, пока они пропалывают бок-чой, – думаю, я хочу пойти на Пристань Лотоса. Бабушка громко фыркает. – Не могу представить, зачем тебе это, – говорит она, бросая сорняк в корзину с большей силой, чем необходимо. Фань Динсян открывает рот, чтобы попытаться объяснить своё решение с помощью разумных и обоснованных доводов, над которыми она тщательно работала, когда бабушка продолжает: – Когда ты уйдёшь, А-Сян? Фань Динсян закрывает рот и моргает. – Скоро? – говорит она, пожимая плечами. – После забоя в этом году, – она делает паузу, во время которой стряхивает землю с сорняков и кидает их в корзину. – Ты не сердишься? – Ох, А-Сян, – вздыхает бабушка, выпрямляясь. – Если ты останешься здесь, твоя мать попытается выдать тебя замуж за сына кузнеца… – А он – обрезанный рукав, – заканчивает Фань Динсян, закатывая глаза. – Мы с ним говорили об этом. Он явно испытает облегчение, – он довольно милый парень, и они хорошо ладят как друзья, но Фань Динсян хотела бы выйти замуж за того, кто действительно будет её любить. – Возможно, ты сможешь вбить немного здравого смысла в этого главу ордена, пока он ещё молод, не дать ему превратиться в напыщенного прихорашивающегося петуха, – добавляет бабушка, потому что сентиментальность – для других людей и будет немедленно отброшена, если есть заклинатели, которых можно оскорбить. – Я попробую, – говорит Фань Динсян. Бабушка довольно гудит и возвращается к прополке. . . . – Они не примут тебя как заклинательницу, – предупреждает её Чэнь-сяньши, когда она рассказывает ему о своём плане. – Я знаю, – спокойно говорит она. – Но я могу быть полезна. И кто знает? Возможно, однажды глава ордена отправится на охоту на кабана, и ему понадобится моё экспертное мнение. – Что только ни случается в жизни, – замечает заклинатель с весело поблёскивающими глазами. – Мне понравилось тренировать тебя, Фань Чжуэр. Не забывай писать мне. . . . Фань Динсян семнадцать, когда она отправляется на Пристань Лотоса с кабаньим копьём в руке и пятью мечами вэньских заклинателей в свёртке за спиной. . . . У Цзян Чэна чертовски плохой день. На самом деле, ничего нового. Это была непрекращающаяся череда плохих дней, один за другим, с тех пор, как Пристань Лотоса сгорела, и его родители умерли, и его брат исчез, а потом его брат вернулся, но другим, а потом он воевал на войне, а потом его брат помог выиграть войну с этой огромной проклятой кучей мертвецов. Где-то за глазами у него витает неприятная ноющая боль из-за постоянного напряжения, и в его графике назначено около пятнадцати встреч, а Вэй Усянь опять удрал неизвестно куда. Боги. Цзян Чэн – глава ордена, но также ему семнадцать лет, и он скорее умрёт, чем признается в этом вслух кому бы то ни было, но было бы чертовски здорово, если бы рядом с ним был хотя бы один надёжный человек, с которым он мог бы поговорить, кроме Яньли – которая является лучшей сестрой на все времена, но иногда он просто хочет иметь возможность громко и свободно ругаться на кого-то и/или вместе с кем-то по поводу вещей, и это не а-цзе. В любом случае. Цзян Чэн вновь сосредотачивает внимание на зале перед ним, где последний проситель объясняет проблему, которую только он, благородный и преданный глава ордена, может решить. Похоже на обычную ночную охоту, возможно, на лютого мертвеца. После войны их довольно много, и он в основном слушает и кивает в нужных местах, а затем направляет человека поговорить с одним из немногих выживших в войне старших учеников, чтобы они могли собрать больше подробностей. Есть грань между тем, чтобы быть доступным для помощи людям и поднимать тревогу каждый раз, когда кому-то слышатся жуткие завывания в звуках ветра, и Цзян Чэн пытается пройти по этой грани с переменным успехом. Следующий вошедший человек одет в грубоватую фермерскую одежду, и его сердце немного падает при неизбежной мысли о том, что его попросят рассудить какой-нибудь мелкий земельный спор. Просто возделывайте одну и ту же грёбаную землю и делите её поровну, кого это волнует? – рефлекторно думает он, когда проситель… просительница останавливается, а затем он моргает, анализируя её размер. А именно, насколько она чудовищно огромна. Лотосовый трон находится на помосте, но Цзян Чэн догадывается, что, если бы он стоял, она была бы на добрую руку или около того выше него, а её плечи были бы не менее широки. Это само по себе настолько интересно, что он наполовину перестаёт беспокоиться о местонахождении своего брата и действительно обращает внимание на то, как она опускается на пол и низко кланяется, прижимая лоб к половицам. – Цзян-цзунчжу, – говорит она полу, с самым чистым деревенским акцентом, который он, кажется, когда-либо слышал. Это там… у неё копьё? Это уже намного интереснее всего, что произошло вчера, и он садится чуть прямее. – Спасибо, что предоставили этой аудиенцию. – Да, – отвечает он немного нетерпеливо. – Почему ты здесь? – ох, возможно, ему стоило быть менее прямолинейным, но он неделями слушает одни и те же истории о призраках, и у него просто пока нет достаточного количества заклинателей для всех ночных охот, и если ему нужно добавить ещё одну в список, он хочет покончить с этим прямо сейчас. Она садится на пятки и поднимает взгляд примерно на уровень его стоп. – Эта пришла со знанием того, что орден Юньмэн Цзян набирает новых членов, – говорит она этим деревенским голосом, с расправленными плечами и ровной спиной. У неё простое лицо с волевой челюстью, а её волосы заплетены в косу и обёрнуты вокруг головы. Она выглядит взволнованной, но, слава богам, вроде бы не собирается обмочиться в штаны. (Подобное… определённо произошло во время одной из аудиенций.) – Да? – снова говорит Цзян Чэн, на этот раз вопросительно. – У тебя есть ребёнок, которого мы могли бы обучить? – он быстро оглядывается вокруг, но, похоже, эта девушка пришла одна. Откуда она? Она не может быть намного старше него самого. – Нет, – говорит она его ступням. – Эта хотела бы присоединиться к ордену Цзян, если они пожелают принять её. – Ты заклинательница? – она могла бы быть бродячей совершенствующейся, хотя он не видит у неё меча, только копьё и свёрток за спиной. – Нет, – твёрдо отвечает она. – У этой не развито ядро для этого, – она делает паузу и поднимает на него взгляд – так смело, что он находит это немного пугающим. – Я верю, что могу быть полезна ордену Цзян, несмотря на это, и я принесла подарок, чтобы доказать свои слова. Могу я показать вам? Теперь уже полностью заинтригованный, Цзян Чэн кивает. Девушка плавно снимает со спины свёрток, развязывает пару узелков и разворачивает его на полу. Цзян Чэн поднимается на ноги прежде, чем осознаёт это, и волна шепотков проносится по залу. Там, на лошадиной попоне, находятся пять мечей вэньских заклинателей, предложенных ему девушкой, которая выглядит так, будто слово «деревенщина» было придумано специально для неё. Какого гуя. – Где ты их взяла? – спрашивает он вместо того, чтобы спросить: «Какого гуя?» вслух, потому что это было бы неподобающе для его статуса главы ордена. Девушка снова встречает его взгляд, поднимает подбородок и просто говорит: – Я убила людей, которым они принадлежали. По залу проносится вторая волна шепотков, а Цзян Чэн снова садится и поправляет свои одеяния. Спокойствие. Достоинство. Он смотрит на девушку, потом на мечи, а потом снова на девушку. – Как? Она протягивает одну загрубевшую ладонь и останавливает её над рукоятью меча слева от него. – Мотыгой раздроблен череп, – говорит она, затем переводит руку к следующему. – Камнем размозжена голова и перерезано горло, – к следующему, – Удар ножом в глаз, – к следующему, – Пригвождён копьём к стене и перерезано горло, – к последнему мечу. – Выпотрошен, как свинья. Какого. Гуя. Цзян Чэн снова смотрит на неё, а затем встаёт. Он пересекает зал и останавливается, едва не касаясь сапогами попоны. Так близко он может видеть пыль на её одежде и пот в её волосах. Она проделала долгий путь, чтобы попасть сюда, это очевидно. Он выжидающе протягивает руку, и спустя мгновение она вручает ему меч – первый, от человека, которого, по её словам, она убила грёбаной мотыгой. Он даже не до конца уверен, какое это сельскохозяйственное орудие… одно из тех, что предназначены для копания, верно? Меч тяжело оттягивает его руку своим весом; искусство изготовления, несомненно, принадлежит ордену Вэнь. Он кладёт ладонь на рукоять и пытается обнажить его, в качестве проверки. Абсолютно ничего не происходит – он принадлежал заклинателю, и этот заклинатель мёртв, так что его меч запечатался. Цзян Чэн смотрит вниз, на эту обычную с виду девушку. Либо она говорит правду и на самом деле убила владельцев этих мечей, либо она лжёт и на самом деле… Что, пробралась куда-то и украла их? Бродила по полю битвы, словно лютый мертвец, собрала их и принесла сюда? Какого демона ей нужно было проходить через все эти трудности, если это ложь? Он резко пихает ей меч обратно, не в силах справиться с вопросами, сменяющими друг друга в его голове. – Что ты? – спрашивает он, затем осознаёт, что это неправильный вопрос, и исправляется: – Кто ты? – Эту зовут Фань Динсян, вежливое имя Чжуэр, – говорит она, снова кланяясь. – Я фермерша, Цзян-цзунчжу. – Фань Чжуэр, – повторяет Цзян Чэн. – За этим именем стоит какая-то история? – Да. Цзян Чэн ждёт, но она, похоже, не склонна вдаваться в подробности, поэтому он идёт дальше. – Сколько тебе лет? Она снова выпрямляется, встречая его взгляд. – Семнадцать. Семнадцать. Даже не заклинательница. Убила пятерых Вэней. По крайней мере, это не трудное решение. – Орден Юньмэн Цзян приветствует Фань Чжуэр, – Цзян Чэн кивает одному из своих помощников, и тот спешит исполнить свои обязанности. – Эта благодарит вас, – говорит Фань Чжуэр, складывая руки в поклоне. Цзян Чэн слегка кивает ей и возвращается на трон. У следующего просителя такое самодовольное лицо, как у человека, который собирается отнять у него много времени. Головная боль возвращается в полную силу, сдавливая его голову, и он сжимает челюсти. К демонам его жизнь.