Композиция VI

За окнами было белым-бело, и небо сливалось со снежным покровом: наверное, если бы не было всех этих домов и деревьев, они бы и вовсе стали одним целым. Ну и хорошо. Хорошо, что не становились: какая-то дифференциация во всём же должна присутствовать. Вот, опять терминология всякая в голову лезла. На нервах, не иначе. В ней же не так много смысла, как во всех этих Жениных… что он там учил, альтерации? Гемоперикард? Фенилке… Так, всё. Женя уже зачёт по патологической анатомии сдал, и другие зачёты сдал, и даже все экзамены умудрился закрыть без пересдач. Медицинскую информатику, например. Марку казалось, что он бы этот предмет пересдавал столько, сколько разрешалось, и в итоге бы попросту вылетел, хотя Женя и говорил, что ничего там страшного не было. Женя наполучал четвёрок и уехал на каникулы спокойно домой — думали ещё на новогодних праздниках, что, может, Марк с ним уедет, но не срослось: мама Марка загрузила делами в Москве, да ещё и научная руководительница выпросила пару очных встреч, пока и у неё было свободное время, и у него — якобы — тоже. Погрустили, посидели у Марка в квартире перед отъездом. За последние месяцы они вообще постоянно перебирались с места на места, из комнаты в общежитии в квартиру Марка и наоборот. На Новый год вот Женя домой не съездил. С Марком встретил. Не планировали особо даже, Марк до последнего был уверен в том, что Женя уедет, а потом он вот такой ему сюрприз выдал. И сказал первого числа первым делом, что он его лю… Было хорошо. Очень. Марк сверился с календарём, сверился с заметками. Всё верно: февраль, достать чернил и плакать, второе число, два часа дня. Второй семестр. Двойственность сплошная — спасибо хоть, что день недели по счёту пятый. Пока грохочущая слякоть Весною черною горит. Закрыл заметки, вернулся на главный экран с приложениями. Сегодня телефон подкинул ему селфи с Женей, которое они сделали, когда готовились к экзаменам, каждый к своему. Женя сидел за своим столом и что-то выписывал по микробиологии, а Марк, которому уже невмоготу было читать краткие содержания повестей Помяловского и запоминать смысл эпиграфов в «Бесах» и прочих текстах, подлез дурачиться. Хорошо хоть телефон сейчас приличную фотографию на экран вывел, а то если б полез в следующие дубли, то случайные прохожие бы напряглись. А если бы на камеру попало и то, что было дальше… Хотя — какая разница? И где эта разница между приличным и неприличным, правильным и неправильным? Это же про чувства всё, а они всегда искренние. Настоящие. Им уже почти три месяца вот было — ну, если официально. Так-то понятно, что появились они раньше. И у каждого — в разное время. Марк вот и на экзаменах по литературам — и зарубежной, и русской — что-то про чувства наплёл в итоге. А на зарлите ещё и про синдром Стендаля. Принимавшей аспирантке понравилось, пять поставила, а вот преподавателю русской литературы не хватило фактов. Информации об эпиграфах. Имён каких-то. Впрочем, четвёрка Марка вполне устраивала. Дважды два — четыре. Какой-то уже апрель. — В апреле конференция, тезисы не будешь подавать? — напомнила Аня сегодня: они приехали в корпус вместе, разошлись буквально минут пять назад. Были у неё там какие-то студсоветские дела очередные, вот и решили пересечься. Новости из учебки, эксклюзив для старост. А потом Марк зашёл в свободную аудиторию — переждать. Ждал сообщение. — Как скажут, — ответил Марк. Большого желания — ну, или большой цели — участвовать у него не было, но если научная руководительница предложит, то выступит. Расскажет всякое про База Лурмана и про рыб. Позовёт послушать. Ещё бы он не позовёт, как же. Это было бы как минимум некрасиво, как максимум — неправильно. А так вроде на своих местах все. Марк вот из поэтического кружка выписался ещё в ноябре. Стал время от времени рисовать. Маркерами, Женя ещё на Новый год подарил набор и бумагу специальную. Марк сверился с календарём, сверился с заметками, сверился с мессенджером. Закрыл. Хорошо, что не убрал телефон сразу. Женя 🥰 [Видеосообщение] Кружочки они начали друг другу присылать в тот же вечер, в который во всём друг другу признались. Женя тогда прислал весточку из автобуса, мол, всё в порядке, едет обратно в общежитие, живой. Пара молчаливых секунд, глаза — красивые — в кадре, ворот куртки натянутый и часть чёлки. Хорошо, что не всё лицо целиком, а то Марк бы совсем поплыл от таких недавних воспоминаний о том, каково это — это лицо пылко расцеловывать. Ладно, всё равно он пересмотрел этот кружочек в итоге очень много раз. Не считал. И полночи уснуть не мог — сначала с Женей переписывался, а потом вспоминал, как оно всё случилось. Вспоминал что-то про птиц и уверенное соприкосновение губ. И то, как Женя его удерживал — почти что на плаву. И то, как зашептал сбивчиво всякое о том, что Марк ему тоже нравился. Конечно, нравился. Давно. И все следующие кружочки Марк тоже всегда пересматривал. Тепло от них было. Особенно такой холодной зимой. Лёд скользкий под ногами, глыбы, сугробы, которые вовремя не убирают… Марк присел на парту, открывая уведомление. Женя предупредил до этого, что пропадёт на какое-то время, но куда именно он собирался, не сказал. А теперь вот — сразу кружочек. Марк включил. — Смотри, что я нашёл, — сказал Женя в самом начале, когда в кадре ещё было только его лицо — такое радостное, оживлённое. А потом он отодвинул камеру, чтобы Марку было видно, на фоне чего он стоял. — Да ладно, — вырвалось у Марка, хотя его никто и не мог услышать. За спиной у Жени красовалась та самая картина. Василий Кандинский. Композиция VI, 1913 год. Холст, масло. Мурашки по спине и жар. Надо же, запомнил. Женя её нашёл. Женя специально для этого поехал в музей, Женя не стал говорить о том, что без персонального экскурсовода ему там делать нечего, а может — может, он просто чувствовал, что Марк с ним рядом? Даже когда так далеко. Марк рядом, Женя рядом, я всё ещё очень далёк от людей, с которыми близок. Марк поставил реакцию — эмодзи с глазами-сердечками. Марк наприсылал эмодзи-сердечек. Марк сбивчиво напечатал что-то о том, как это круто, а потом и голосовое записал с вопросами: что ты видишь? Как ты видишь? Что ты об этом думаешь? — Тут всё выглядит так, будто всё уравновесилось, — ответил Женя голосовым сообщением, и Марк вспомнил, что примерно об этом же говорил и Кандинский. Кандинский писал: все, в том числе и взаимно противоречащие элементы, уравновесились, так что ни один из них не берет верх над другими. Кандинский добавлял: грандиозная, объективно совершающаяся катастрофа есть в то же время абсолютная и обладающая самостоятельным звучанием горячая хвалебная песнь, подобная гимну нового творения, который следует за катастрофой. Кандинский приписывал месяц: май. Марк записал ещё несколько голосовых. Снова пересмотрел кружочек. Сохранил его к себе в галерею — как будто урвал частичку искусства. Подсмотрел в замочную скважину. Улыбался. Закрыл мессенджер, заблокировал экран, включил его снова, чтобы посмотреть, сколько времени. И тут телефон прожужжал в руке, уведомляя о новом сообщении. Петя Я внизу, тебя подождать?