Возвращение Феникса

      Феррус Манус возвышался над своим убийцей.       Сколько времени его душа скиталась по варпу, не в состоянии рассеяться или обрести покой. Месть... Эта жажда причинить боль брату, соразмерная боли, которую испытал сам Железнорукий, заставляла безутешный дух примарха рыскать по всей галактике.       Все эти тысячелетия душа Ферруса была одержима найти его.       И наконец нашла.       Фулгрим, убийца, подлец, предатель, стоял на коленях перед ним, жалкий, слабый, презираемый, и смотрел без тени страха в глазах. Без малейшего намёка. А должен был! Руки, покрытые металлом, схватили Фулгрима за горло, сдавили, подняли. Ноги грешника повисли, не касаясь земли. Фулгрим обожженными латными руковицами схватился за призрачные руки брата, чувствуя, как ему перекрывают воздух. Умирать так, он мог долго, а потому Феррус хотел сломать ему шею, раздробить позвонки в пыль, разорвать спиной мозг и лишить головы.       Фулгрим захрипел. Его глаза налились кровью — в них лопнули сосуды. Феррус держал его стальной хваткой, поднимая над головой. Призрачное пламя отражалось в тёмных зрачках Грешного Примарха. Фулгрим судорожно приоткрыл посиневшие губы, но не для того, чтобы глотнуть ещё немного драгоценного воздуха и оттянуть роковой момент.       — Брат, — прохрипел Фулгрим, пытаясь подтянуться руками чуть выше, только чтобы успеть сказать. — Я ждал... Тебя...       Не хватало ни сил, ни воздуха, но Фулгрим превозмог боль и сипло выдавил:       —Убей... Меня...       Стоило ему только это сказать, как он отпустил руки Ферруса. Его собственные обмякли и упали вдоль туловища безвольными тряпицами. Ему ещё хватило бы сил побороться, но он самовольно выбрал принять смерть от рук Ферруса. Так было бы справедливо. Удовлетворенная местью душа тогда бы обрела покой. А сам Фулгрим ни смерти, ни жизни уже давно не заслуживал. Он прожил слишком много, больше, чем позволяла совесть.       Глава Призраков зарычал и затряс обмякшее тело, призывая сражаться. Всё не могло закончиться так! Так бесславно, так просто! Но Фулгрим уже закрыл глаза, вверяя жизнь металлическим рукам, и молча ожидая прихода конца.       Феррус ещё раз потряс безвольным телом, уже не выбивая сопротивление — моля о нём. Но Фулгрим не отвечал.       Он медленно проваливался в темноту.

* * *

      Фулгрима вычеркнули из истории столь скоро, что обделили миры Империума самой трогательной легендой предательства. Поговаривали, правда, что она гуляла в нижних этажах ульев, передаваясь из уст в уста.       Великолепный воин в белых кудрях оказался подлецом и самовлюблённым идиотом. А его близкий друг, заклейменный как жертва, вернулся из чертогов смерти, чтобы свершить правосудие...       В своём приключении легенда потеряла многие подробности, обрела новые и извратилась настолько, что никто уже и не смог бы подумать, что речь о двух братьях-примархах.       — Этим обязательно заниматься сейчас?       Зубцы вилки глубоко вошли в мясо, и из него полился ароматный сок.       Юноша, с которым разговаривал Фулгрим и который раскладывал перед примархом трофеи, вздрогнул и затравленно обернулся. Феррус буквально выжигал на нëм взглядом клеймо презренной твари.       — Мой драгоценный брат, прошу тебя, ещё пару мгновений, и я непременно вернусь к разговору о металлургии, — Фулгрим сделал вид, что не заметил гнева Ферруса.       Феникс манерным движением поднял одну из театральных масок, кидая на неё оценивающий взгляд. Это была восковая конструкция с огромными вырезами для глаз и рта. По характерным чертам лица можно было заключить, что маска должна была пародировать самого Фулгрима. Правда, черты лица были несколько обезображенны и гипертрофированны.       — Скажи, мой драгоценный брат, маска достаточно хороша, но до меня ей далеко, — улыбнулся Фулгрим с явным самодовольством. — Аборигены в своём протесте проявили творческую жилку. Они отлили такие маски и начали шествие, пародируя славные парады Астартес. Весьма изобретательно, пускай и вульгарно. Жалко, никто не выжил до сегодняшнего вечера, чтобы посмотреть, что я подготовил для них.       Феррус ответил Фулгриму мрачным молчанием, а потому тот продолжил.       — Подобные акты протеста меня забавляют. Сегодня будет разыграно представление о завоевании этой жалкой планетки! Оно будет транслироваться на всю систему! Оцени по достоинству мою маленькую месть! — Фулгрим засмеялся наигранным, искусственным смехом.       Феррус не выглядел особо впечатленным.       — Просто куски воска.       Фулгрим покачал головой. Внезапно он схватил другую маску и приложил еë к лицу. Это была маска демона Слаанеш, обильно — до безвкусицы — осыпанная блёстками.       — Как ты смеешь так разговаривать со мной, Феррус, я повелитель тьмы! Я есть Совершенство и имя мне Совершенство! Преклони колени передо мной, недостойный! — нарочито искажённым голосом сказал он.       — Это не смешно, — ответил Феррус. Его густые темные брови сомкнулись.       Фулгрим снова залился смехом. Он смеялся не столько над своим комичным представлением, сколько над мрачным лицом Ферруса. Однако стоило смеху затихнуть, как на лице Феникса всего на несколько кратких мгновений показалось смущение.       — В любом случае, я обязан быть на представлении сегодня, — Фулгрим смахнул незаметные пылинки с масок и бережно возложил их на подушку в руках слуги. — Извини, что проявил неуважение. Теперь я полностью твой.       Как только слуга исчез, Фулгрим улыбнулся. Неуверенно, быть может, робко, это никогда ему не шло. Но Феррусу не оставалось ничего иного, кроме как признать поражение перед очарованием Феникса.       — Я пойду с тобой, — сказал Феррус, отправляя в рот ягоды оливок. Его голос потеплел всего на полтона, но брат это заметил.       Фулгрим похлопал глазами.       — Мой драгоценный брат, о чем...       — Я пойду с тобой. Я хочу пойти с тобой, — отрезал Феррус несколько грубо.       Фулгрим положил подбородок на руки и расплылся довольным котом.       — Какой жук тебя укусил, Феррус? Внезапно проснулся интерес к театру?       Феррус промолчал.       В дни особо сильных варпштормов Железнопалый становился раздражительнее обычного. У него частенько саднило шею, мрачные мысли порой увлекали его. В такие дни он особо требовательно искал внимания Фулгрима. Словно присматривался, пытался выискать в поведении брата какие-то одному ему известные знаки. Но никогда не говорил, что его тревожит.       Он никогда никому не говорил, что видит будущее в непонятных спутанных снах. Он почитал сомнения в брате своей главной слабостью. А слабость Феррус терпеть не мог. Он всегда был таким. Молчаливым. Резким. Слишком прямолинейным. Он любил бесхитростные атаки. Он не занимал свою голову высокими мыслями, не интересовался искусством, не вникал в политические игры и собственный внешний вид его мало заботил. И всё же они с Фулгримом были похожи.       Похожи больше, чем каждый из них готов был признать. Два идеалиста. Два непреклонных воина, не терпящих слабости. Два упрямых барана, что сцепились рогами, как только дорожка стала узка для обоих.       Феррус...       Ах, если бы Фулгрим был чуть более проницателен. Если бы он заметил, если бы он догадался, если бы он протянул руку, помог. Вместе они бы нашли решение! Если бы он сам открыл своё сердце, попав в западню!       Если бы они оба нашли в себе силы попросить о помощи, то... Что тогда? Всеми забытого предательства бы не свершилось? Один бы не попал в многотысячелетний плен, другой бы не стал беспокойным призраком?       Есть ли смысл спорить с судьбой, когда небеса повелели предательству свершиться?

* * *

      Фулгрим открыл глаза. Он лежал, раскинув руки. И смотрел в небо.       Со дня своего возрождения он променял свинцовые тучи Медузы на мерцающий варпом небосвод над Виджилусом. Но это небо было светло-голубым.       В бескрайнюю светлую синеву верхушками упирались кривые ели. От них тяжело и очень горячо пахло забродившей хвоей и смолой. Сверху спускались белые хлопья. Они падали на лицо Фулгрима и тут же таяли. Примарх даже не успевал почувствовать их холод.       Было тихо. Так тихо, что Фулгрим слышал как трещат, разбиваясь, снежинки, сталкиваясь друг с другом. Замолк даже ветер, до того плутавший где-то в ельнике — впрочем, и небо, и лес словно наблюдали за посторонним, но не спешили что-либо делать.       Брони на примархе не было. Только полупрозрачная призрачная туника. Он начал подозревать, что Феррус смог закончить своё дело. Но Феникс чувствовал себя поразительно живым: шрамы ныли, горло неприятно саднило, а позвоночник просто исходил от боли.       Он вспомнил, как на коленях полз по земле, усеянной осколками, моля, чтобы Феррус не оставлял его. Как обнимал воздух, как зарывался пальцами в неприветливый песок, рыдая, словно ребёнок. Как даже когда последние слезы высохли на его лице, он продолжал содрогаться в ауре скорби и раскаяния.       Но увы, Фулгрим был прощён. Теперь остался лишь один человек во всей вселенной, кто всегда будет винить Фулгрима. И какой же это жуткий, угрюмый тип. Какой несговорчивый... Речь о Пертурабо, разумеется.       Фулгрим, поборов боль, поднялся и сел. Он слышал от Льва, что тот после своего возрождения приобрёл способность прыгать в карманное лесное измерение. Но Лев был уверен, что подобную способность ему подарил сам Император. Фулгрим же навряд ли мог надеяться на заступничество Отца, а чтобы создать нечто подобное, нужно было бы быть сильным псайкером.       И внезапно он заметил, как на него легла бесшумная тень. Он вскинул голову и встретился взглядом с местным чудовищем. Огромное, высокое, худое антропоморфное существо с бледной бескровной кожей, натянутой меж ребер, склонилось над ним. Сверху на чудовище был накинут тёмный плащ из чёрных перьев, а вместо головы на плечах покоился олений череп. Ветвистые рога извивались под неестественными углами точно так же, как местные кривые деревья. Из под черепа выбивались чёрные волосы, густые, неопрятные, с точно такими же редкими седыми прядями, как у самого Фулгрима.       Примарх уставился на хозяина этого леса. Прошло, быть может, с двадцати ударов сердца, как чудовище наконец прекратило рассматривать Фулгрима. Примарх услышал тихое ворчание на нострамском, а после фигура отвернулась и, пошатываясь, скрылась в лесу.       Фулгрим молча проводил её взглядом. А после проснулся.

* * *

      Для рядового слуги он был слишком расторопен, слишком всеведущ и слишком вездесущ.       Он был в курсе всех слухов корабля. Он не оставлял без внимания ни одной сплетни и ни одного слушка. Он был в курсе всех измен и драк. Поговаривали, что он бывал и в роли любовника, и в роли зачинщика драки, но всегда уходил сухим из воды.       Его никогда не было видно, он незаметно передвигался по всей флотилии и тихонько выплетал свои паучьи сети. Каждый знал его как того самого "клëвого парня", с которым приятно опрокинуть рюмку после тринадцатичасового рабочего дня, но редко кто мог вспомнить его имя.       И он всегда был в комнате, где принимались решения. Даже если решения принимал не он.       Прошло уже три дня, как Астартес вернулись с поверхности на корабль. Для Сигаля же жизнь не изменилась никаким образом. Сигаль занимался рутиной жизни слуги: нёс в каюту примарха стопку отчётов. Иногда отчётов становилось настолько много, что начинало казаться, что нет никакого Сигаля, а это у стопки отчётов отросли ножки.       Один привлек его внимание. Сигаль схватил планшет и поднёс к лицу:       — Монстр с красными глазами? А это интересно.       Он пытался прочитать текст, однако тот расплывался перед глазами. Или вернее глазом. Сигаль с раздражением понял, что его руки дрожат мелкой навязчивой дрожью.       — Император милостивый, опять, — он сунул планшет под полу жилетки. Время прочитать отчет ещё найдётся. А сам он начал поспешно хлопать по карманам брюк, пока не нашёл фляжку и с расслабленным вздохом выпил содержимое до дна.       Подходя к покоям примарха, он с удивлением обнаружил магистра ордена Астертес, что с упрямостью гунна ломился внутрь покоев примарха.       Зиз колотил по двери бронированным кулаком.       — Лорд Фулгрим! Выходите! Вы не можете избегать меня вечность! — и снова несколько настойчивых ударов по металлу. — Лорд Фулгрим!       Сигаль пристроился чуть поодаль, размышляя, оставить ли важнейшие отчёты под дверью или же дождаться благосклонности примарха. Судя по воплям космодесантника, благосклонности можно было не ждать в ближайшие недели.       — Лорд Фулгрим! — не унимался Зиз.       Но всë же Сигаль решил последовать примеру магистра и остался ждать.       Сигаль ждал, а Зиз продолжал ломиться в покои примарха ровно до того момента, как в коридоре не появилась небольшая процессия во главе с лорд-капитаном. Мари Фишиг самолично покинула рубку, любопытствуя состоянием Фулгрима.       — Проблема? — без приветствий спросила она.       — Лорд Фулгрим отказывается иметь с нами дело, лорд-капитан, — пожаловался магистр Сынов Феникса. — Заперся в своей каюте, не принимает ни еды, ни сменного белья. Не отвечает ни мне, ни слугам, ни даже господину Омниссиону!       Мари оценивающе пробежалась взглядом по металлической двери, а после повернула голову к одному из сопровождающих её. Тот тотчас подобострастно наклонил голову к крохотной женщине. — Вскройте замок, у нас нет времени на детские капризы, — отдала короткий приказ Мари ровным тоном.       Зиз и Сигаль чуть попятились, а место у двери заняли флотовцы, которые принялись со знанием дела вскрывать замок двери.       Внезапно дверь распахнулась, и один из флотовцев резко был отброшен назад. Сигаль поймал его, подхватив под мышки. Но и планшеты сберег: несколько ловко словил коленом, другие — вытянутой стопой, затылком, а один поймал зубами.       — Что вам надо?! — на пороге комнаты появился Фулгрим.       Под его фиолетовыми глазами — Сигаль заметил, что они ярче обычного и как-то подозрительно поблескивают в полумраке — пролегли тени. Всё лицо было исполосано шрамами. Неровно обрезанные волосы небрежно падали на плечи, среди них затесалась седина. Фулгрим возмужал в один единственный бой. Вид его обязывал устрашиться. Но почему-то его аура не мерцала злостью. Словно гнев был фальшивым. Не выглядел Фулгрим злым. Только если усталым и до отчаяния грустным. Сигаль осторожно вытянул голову, пытаясь заглянуть внутрь каюты и определить, сколько же ему убирать после всплеска погромов.       А после осторожно потянулся ментально коснуться ауры примарха. Определённо что-то изменилось. Обыкновенно невозмутимый, Фулгрим мерцал энергией варпа. У Сигаля вновь задрожали руки.       Мари подошла к Сигалю и резким движением вырвала планшет из его зубов. Протянула Фулгриму.       — Мы сели на след хаоситского корабля. Он слаб, как никогда. Корабли Железных рук массивнее, они напрягут свои двигатели и пойдут на опережение. А мы...       — Пусть идут.       Слова примарха отразились несколько раз от стен, а после молчание поселилось в коридоре. Фулгрим застыл, словно каменная статуя, смотря куда-то в сторону. Мари выжидала, но после воскликнула:       — Это измена!       Фулгрим не пошевельнулся.       — Сэр, другого такого шанса не будет! — слова Мари вновь разбились о безмолвие примарха.       Оказавшись вдали привычной обстановки капитанской рубки, не понимая, на кого повышает голос, она вытянулась по струночке.       — Миры Империума ежедневно теряют сотни, тысячи и миллионы бойцов, но вы принимаете у себя одного изменника. Миры Империума постоянно терпят набеги мутировавших тварей, но вы так просто даёте им уйти. Миры Империума постоянно нуждаются в помощи, но вы готовы им отказать. Признайте! Вы просто струсили! Вы уничтожили то, чего действительно должны были бояться, но не без помощи! Что ж, если страх затмил ваш рассудок, то так тому и быть! Но клянусь Богом-Императором, мы атакуем этот паршивый корабль и заберём все лавры себе! А вы и дальше сидите здесь, словно скулящая собака! — для довеска Мари топнула металлической ногой.       Фулгрим сжал кулаки, нависая над невысокой пухленькой женщиной, но та так смело смотрела на него снизу вверх, что он оставил всякие попытки.       — Хорошо.       — Славно, — Мари протянула Фулгриму планшет. — Нам нужно поторопить, если корабль скроется в Оке Ужаса, шторма унесут его и мы потеряем след.       Мари сотворила аквиллу, развернулась на каблуках и ушла, оставляя Фулгрима наедине с планшетом, а Зиза, Сигаля и несчастного забытого флотовца — со своим шоком.       — Слушай что, мужик, — Сигаль хлопнул по опухшему плечу флотовца, и тот взвыл от боли. — Я же женюсь на ней.       Флотовец всхлипнул.       — Но это... Это моя девушка, — сказал он.       — Ничего, брат, ничего. подвинешься.