genshin impact hot headcanons

ДИЛЮК Он знает горе, знает, как оно обвивает его, словно объятия любовницы, знакомые, удушающие и нежеланные. Ты говорила, что красный - это цвет любви. Это цвет его волос, цвет его губ и цвет его щек, когда ты наклоняешься достаточно близко, чтобы услышать, достаточно близко, чтобы почувствовать твое тепло, достаточно близко, чтобы заключить тебя в свои объятия и никогда не отпускать. Красный, как ты говорила, твой любимый цвет. Был твоим любимым цветом. Дилюк считает, что красный - это цвет, который выскальзывает из дрожащих пальцев и капает на землю, красный - это тишина, неподвижность после кровавой бойни. Когда все сказано и сделано, когда борьба покидает твое тело и солнце начинает сходить с небес, красный - это цвет, который окрашивает землю в насмешку над искусством. Тебе так холодно. Почему ты такая холодная?

("Ты такой теплый", - изумилась ты, прижимая его ладонь к своей щеке и ухмыляясь румянцу, проступившему на его щеках. "Я хочу обнимать тебя так вечно").

Ты ускользаешь, как искры уголька, как мерцающий огонек свечи, как кровь, забрызгавшая его одежду, как дождь, проливной и смывающий красное, размазанное по его пальцам и застрявшее под ногтями. Он наклоняется ближе, резкий запах железа ударяет по его чувствам, и вдруг... Вдруг ему восемнадцать, он один под дождем, стоит на коленях рядом с телом отца, а с неба падает вода, смывая кровь с его кожи, но не с его души.

("Холодно", - вздрогнула ты, заползая под одеяло и приглашающе раскидывая руки. "Согреешь меня?")

Он прижимает тебя к себе, грудь к груди, щека к щеке, защищая от дождя. Что-то мокрое просачивается сквозь его одежду. Его дыхание затруднено, пальцы дрожат, и он держит тебя рядом, пока у него не остается тепла, пока он не начинает дрожать от холода. Он вдыхает прохладный воздух, проникающий в легкие, вдалеке собирается буря, но его мысли потеряны, далеко.

("Сезон дождей почти подошел к концу". Ты лежала на траве, нежась на солнце и подзывая его поближе. "Я бы хотела выйти замуж летом, когда погода будет теплой, приятной и солнечной.")

Я бы тоже этого хотел. Но дождь никогда не прекращается, а солнце никогда не приходит. Он понимает, что тебя больше нет. КАДЗУХА Ощущение падения, невесомости, когда он замирает во времени, когда мир уходит, оставляя только его и его мысли. Только падение не совсем похоже на липкость рук, не включает в себя острое ощущение земли, впивающейся в колени, и влагу, собирающуюся в глазах, и быстрый стук сердца, отбивающего последние такты. Кадзуха, при всей своей житейской осведомленности, при всем том, что ветер благоволит ему, при всем том, что он слышит твое тяжелое дыхание, не может ничего сделать, кроме как стоять на коленях рядом с тобой, все и ничего донося ветром до его ушей. Есть твоя улыбка, есть твои глаза, есть твоя рука, прижимающаяся к нему с силой, которая медленно рассеивается с каждой секундой. Он дышит, и на мгновение чувствует запах земли, листьев и резкий запах железа и ржавчины. Ты истекаешь кровью, и он прижимает, прижимает, прижимает рану, но это бесполезно - бесполезно. "Все будет хорошо", - говорит он тебе, и сам не знает, кого он пытается убедить - тебя или себя. В воздухе пахнет серой и чем-то еще, чего он не хочет называть, как в воздухе, когда он достиг Тэнсюкаку, чтобы только ухватиться за ничего не значащее видение, как мир проносится мимо, пока он блокирует технику тысячелетней давности, как в тот момент, когда его имя сорвалось с твоих губ придушенным шепотом: "Кадзуха", и ты упала, упала, упала на землю. Невесомо, так, как он чувствует себя сейчас. Когда-то он думал, что падение похоже на полет: ветер проносится мимо и оставляет приятное ощущение в животе. Но падение похоже на полет только до тех пор, пока земля не настигнет тебя, пока грубые руки не поползут вверх, чтобы поймать твой спуск, и он не поймет, что падение - это всего лишь тонкая оболочка смерти. Ты умираешь. Ты открываешь рот: "Я..." Мгновение паузы, улыбка, вздох, вечность, заключенная в одной секунде. А потом все исчезает в тишине. Кадзуха, не прислушиваясь, понимает, что сердце остановилось. Твоя рука невесомо выскальзывает из его руки. Она не остается висеть в воздухе, как он надеялся, а падает, как рушится его мир, но так и не строится заново. СЯО В тоне твоего голоса, когда ты зовешь его, есть что-то почти ласковое, как мед, стекающий по губам, которые на вкус как сахар и все, чего он никогда не знал, что хочет. Но теперь твой голос напряжен, его имя падает на испачканные кровью губы, как молитва, как последнее спасение от смерти, кроме... кроме того, что он ничего не может сделать. Как кровь, прилипшая к коже, как пятно, которое он носит в душе, как любовник, умоляющий не уходить, горе цепляется за него, обвиваясь вокруг шеи, как петля, медленное удушье, которое никогда не принесет плодов, потому что при всей своей слабости от боли и многовековых страданий Сяо цепляется за горе так же сильно, как оно цепляется за него, хотя бы для того, чтобы помнить, каково это - быть живым. И он в сотый раз за последнюю минуту задается вопросом, что было бы, если бы он был на секунду быстрее, на минуту раньше, чуть менее медленным и чуть более быстрым. Может быть, тогда бы именно ты прижалась к нему с ухмылкой, как сахар, губах, а не наоборот. "Ты пришел...", - шепчешь ты, с облегчением в голосе, как будто ты сомневалась, что он прибежит при одном только шепоте своего имени на твоих губах, как будто он не проводит каждое свободное мгновение, прислушиваясь к ветерку, предвкушая звук своего имени на твоем языке. В этом моменте есть что-то почти нелепое, как будто он не совсем настоящий, а ты не совсем там, и мир накренился на шесть градусов влево так, что трудно уловить даже самые простые мысли. Но это знакомо, он знает, это то самое, что цепляется за него и покрывает каждую щель его души, каждый уголок, пока ничего не остается нетронутым. На его щеку ложится рука, что-то влажное и теплое пачкает его кожу. Он никогда не мог прижать тебя к себе, никогда не мог обхватить тебя руками и почувствовать твое тепло, никогда не мог прикоснуться к тебе больше, чем на расстояние легкого прикосновения, боясь, что его карма испортит тебя... "Ты можешь обнять меня сейчас?" "Но все это бесполезно перед лицом смерти, не так ли?" Поэтому он наклоняется ближе и заключает тебя в свои объятия. Когда-то он мечтал об этом, мечтал, чтобы ты была так близко, чтобы он чувствовал запах твоих волос и слышал, как бьется твое сердце в груди. Но он никогда не думал, что будет делать это в то время, когда ты находишься в нескольких секундах от смерти. Это почти приятно, почти приятно, почти как объятия двух влюбленных. Если не обращать внимания на твое затрудненное дыхание, не обращать внимания на влагу, прилипшую к твоей груди и испачкавшую его одежду, не обращать внимания на то, как слабо стучит твое сердце в грудной клетке, то можно почти обмануться, решив, что все в порядке. Но сердце бьется раз, два, три раза, пока наконец не останавливается. И Сяо снова остается горевать в одиночестве.