зима, где снег и грязь, навечно чёрный снег.

«февраль. достать чернил и плакать! писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною чёрною горит».

— пастернак.

первая и последняя.

о том, как чёрный март задержался на дюжину месяцев, а юта сходит с ума от тяжёлых сигарет и дун сычена.

— выруби, умоляю. иначе я вырублю тебя. сычен стоял на коленях перед японцем и медленно выходил из себя. по его ушам бил совсем бесчеловечно дурацкий рок, который играл из их общего старого плеера (один наушник в ухе юты, а второй — сычена, и так каждый раз, когда они занимаются сексом, под безвкусицу). раздражало до скрипа в зубах и ломки тонких запястий. но даже в контексте этого он умолял. почему-то юте нравился японский рок, быстрый секс под него, до одури тяжёлые сигареты после и дун сычен. — заебал, — юта меланхолично выдернул наушник из уха сычена. грубо, резко и болезненно. как будто ковырялся ножом где-то в сердце или под желудком, пытаясь найти крупицу того, что мог бы потом предъявить как доказательство ненужной боли. он прикрыл глаза и ждал, когда сычен продолжит, но так и не дождался. он обиженно встал и ушёл в другой угол их однокомнатной съёмной квартиры, чтобы побыть одному, хотя это понятие очень сильно размывалось в данной ситуации, потому что этот ублюдок юта всё ещё находился в семи шагах от него. сычен воздвигал невидимые стены, от которых юту просто вело. кажется, винвин был ведьмой, устанавливающей барьеры. вообще сычен не умел обижаться на японца, потому что слишком сильно его любил (в конечном счёте это его погубит). он обожал его жестяную банку из-под рождественского печенья, в которую тот скидывал окурки и пепел, потому что «детка, это круче любой пепельницы», его выкрашенные в яркий красный волосы, которые постоянно пахли шампунем с клубничкой, что не вписывалось в общую атмосферу их скромного существования, и его пиздецкакиеклассные бледные руки, костяшки на которых постоянно были сбиты, японец даже сам начинал забывать из-за чего, хотя парень догадывался, что тот просто не хочет лишний раз беспокоить его этим. юта фыркнул и ожидаемо потянулся к пачке сигарет, которая валялась где-то под подушкой на их старом диване (и лучше не знать, что они делали на нём, и что это за красное пятно в опасной близости от левого бедра). где-то там же он обнаружил пепельницу, которую не использовал со времён появления наикрутейшей жестяной банки с рождественским оленем (просто она была где-то рядом с сыченом сейчас), на удивление, эту стекляшку до сих не разбили об чью-то голову. в наушниках не переставал играть японский рок, так что накамото умиротворённо, насколько позволяла ситуация, закурил, беспокоя запахом сычена и соседей, если дым всё-таки доберётся до вентиляции в туалете. хотя им, кажется, было всё равно. а вот первому нет. у винвина чесалось где-то под сердем и покрывалось коркой из тромбоцитов. а у юты этого сердца и вовсе не было, потому что он скормил его холодному февралю, которому дверь открыл сам винвин авансом в начале зимы. сычен не выдержал и открыл окно, заодно опасно свесившись наружу. где-то внизу почти не ходили люди, почти не ездили машины, и было почти тихо. дун был влюблён в этот спальный район. он смотрит на заснеженную землю и кусочки асфальта, выглядывающие то тут, то там. третий этаж, шею свернуть будет проблематично. и не очень практично. но он бы попробовал. интересно, что почувствует юта, если дун прямо сейчас не удержится и упадёт? — почувствую, что мне вырвали сердце, — сычен резко вернулся к их однушке и повернул голову к накамото, удивлённо хлопая глазами. — ты опять говорил вслух. неважно, с какого момента. и неважно, что у юты этого сердца давно нет. юта кинул наполовину докуренную сигарету в пепельницу и встал с дивана, заодно подтягивая треники, которые до этого стянул сычен. и всё-таки какой же он ахуенный даже со своим отсутствием всякого чувства такта. никаких красивых слов, только чувства. немного плохой романтики или

«я знал двух влюблённых, живших в петрограде в дни революции и не заметивших её».

— опять пастернак.

винвин тоже не заметил, как сердце юты украли, а его ранили. украли сердце. и сердце ранили.

сильные ладони, пахнущие сигаретным дымом, обняли из-за спины, прижимая к себе так крепко, что хотелось задохнуться. и сычен совсем не против, если однажды эти руки задушат его, кажется, у него настоящий фетиш. а юта, честно, вряд ли будет против того, чтобы сделать это в конце концов. — винко, ну не злись, — юта дышал в затылок своему парню, думая, что тому очень идут сожжённые из-за осветлителя волосы. если он однажды решит прогуляться ночью по квартире в белой рубашке, то японец точно подумает, что он настоящий ангел. просто пока что живой. винко не злится. просто ебаный японский рок преследует его каждый половой акт с ютой. сычен отчего-то ненавидел музыкальный вкус накамото. начинает капать. это похоже на начало весны и чёрного марта. но так капают остатки бензина на сломанной бензоколонке, осталось поджечь и убить. между прочим сычен уже ранен. игра в морской бой. когда он понимает, что юта слушает сейчас только его, то разворачивается и целует со всей любовью, которую только имел на данный момент. самый не нежный поцелуй их карьеры, как и их отношения в целом. винвин будто прыгает с края карьера. юта отвечает неожиданно, до боли в губах и слабых коленок, будто сычен какая-то безнадёжно влюблённая школьница. хотя так и есть. накамото кусает до крови, до болезненных стонов и почти незаметных ударов по плечу. он был бы не против переломить винко его тонкую шею. сычен прямо-таки растекается по полу перед ним, готов вылизать его любимые берцы и расцеловать руки, если он ещё раз так поцелует его. он зависим. куда-то улетает футболка сычена (спасибо, юта, что не в окно), его шея и плечи подвергаются таким же поцелуям, которые трудно таковыми назвать. накамото просто пытается выпить из него всю кровь в самом прямом смысле этого слова. пьяный до одури человеком, его ведёт от этого букета любви и влюблённости. ведёт себя как дикое животное. винвин только рад этому и подставляется под эти болезненные укусы, которые будут заживать ближайшие семь пачек сигарет (лучше не знать, сколько они курят в день). сам в ответ не целует, только пошло стонет, чтобы ещё больше раззадорить юту, он просто сумасшедший на всю голову. ему бы только поскорее сдохнуть. юта отстраняется, чтобы перевести дыхание, а сычен опускается на колени перед ним, стягивая во второй за сегодня раз старые спортивки. юта тоже немного сумасшедший, потому что носит их на голое тело. его член в руке сычена, и ему кажется, что его винко сейчас прекраснее самой афродиты. поэтому он говорит об этом немного в другой формулировке. — детка, я сейчас кончу от одного взгляда на тебя. сычену, безусловно, льстит это, но уважаемыйнакамотоютавымудакиявсеещезол, так что… — завали. но завалили на диван сычена. а проиграл всё равно юта. винвин проводит рукой по члену, вынуждая юту прикрыть глаза и выдохнуть. и, кажется, сычен сейчас сам кончит, потому что смотреть на него вот так было чем-то сродни его тайных желаний и мокрых снов (которые часто мучали его в последнее время). ещё в последнее время он мучал сам себя и ютину голову, который никак не мог перестать думать о нём. в какой-то момент сычен оказывается сверху, в ногах юты. сначала он еле касается губами головки, скорее просто обдавая её тяжёлым тёплым дыханием, чтобы услышать сдержанный стон накамото и мысленно улыбнуться, а потом наконец берёт член в рот полностью. и, кажется, юте очень хорошо сейчас, потому что он перестаёт сдерживать стоны («обожезачемтыделаешьэто я кончу от твоих безумно красивых стонов» остаётся висеть в воздухе пошлыми звуками крышесносного минета, который делал винвин). юта, конечно, хочет кончить не в рот сычену, поэтому останавливает его весьма простыми движениями своих рук, чтобы оказаться над ним и поцеловать грубо и жадно. японец любит и влюблён, его ведёт от одного человека, и рядом с сыченом включаются звериный инстинкты, перекрывающие всё. юте нравился японский рок, быстрый секс под него, до одури тяжёлые сигареты после и дун сычен. ещё дун сычен спрыгнул из этого окна, в которое каждый раз смотрел и думал вслух, прошлым февралём, рядом лежит незнакомый парень, и ему необходима новая доза, запитая алкоголем, потому что выкрашенные волосы мерещатся всюду, а язык предательски может назвать только его имя. каждый день он вспоминает эти «а что, если», видит перед собой винвина и начинает думать сам об этом: «а что почувствует винко, если я спрыгну?» сердце ему вырвали и не вернули на законное место, эту бензиновую лужу, созданную сыченом, внезапно подожгли прошлым февралём, и от неё остались только угли. в какой-то момент зима юты закончится, потому что чёрная весна задержалась на дюжину месяцев. почему-то в голове слышится «твой японский рок режет уши». юта готов отрезать эти чёртовы уши.