Магазинчик шалостей

АЛЬТЕР ЭГО — ШОРОХ

***

            

С юных лет мне прививали особенную любовь к тьме. Ею нужно восхищаться, её нужно желать во всех смелых фантазиях, бояться и принимать. И я уже не знаю, ничего искреннее того что существует в природе, кроме любви по отношению к ней. Ведь она поблизости. Смотрит только на тебя, целиком завладевая разумом. С ней я стараюсь идти рука об руку. Ужасаясь того что незаметно поглотит, но не прячась от неё.       Ведь только тьма внутри нас способна показать, кто мы есть на самом деле. И прямо сейчас… Я смотрю ей прямо в лицо… «Спасибо» моему «отцу».

***

      То чего касаюсь языком и подушечками пальцев: пульсирующее, твёрдое, контролируемое природой, а не примитивной эмоцией. Половой орган партнёра отзывался, пылая от жара моего дыхания.       Глядя из раза в раз, в одной скромных комнатушек студенческого общежития, примерочной магазинчика вещей или в кабинке общественного туалета захудалого бара, на то как подо мной охотно извиваются — нет желания убирать со своего лица злорадную ухмылку или удалять всплывающие иконки «запертых» в мой гаджет — новых героев.       Чаты и случайные свидания моего никнейма: «Пропащий мальчик с Мёндона».        Как же быть, когда тебя раздразнивают на таких встречах до дрожи в коленях?       «Не вздумай сопротивляться мне» частенько вторю своим «гостям», способствуя тому, что за мной оставляют позицию актива и очень рад тому, что среди них попадается каждый второй послушный.       Быть может, всё дело как раз в том, что я был немного разборчив последние пару месяцев в поисках «комфортной» для меня пары… Но правда в том, что там, где я касаюсь всегда и у всех… Так… Влажно. И весь секрет не в моей самоуверенности, или маленькой частичке нарциссизма… А в том, что я ненавижу всё, что напрямую связано с сексом.       — Ах, — кусая губы и сотрясая сладострастно воздух, произносит мой приятель, — Почему бы тебе не взять его в рот целиком?       — М-м-м, — многозначно произношу, крепко сжав в своей ладони чужую правую ягодицу и предотвращая шанс «одноразовому» знакомцу к любому пути отступления, кроме прохладной кирпичной стены. Не хотелось бы его расстраивать, но, если я позволю ему с собой распоряжаться как только его извращённой душеньке будет угодно, придётся оставить всё так и не доведя дело до конца.       Слегка отстраняя губы от влажной «головки» крохотного члена, «на этот раз моего постоянного» сто-восьмидесяти сантиметрового капитана юниорской сборной по плаванию, я поднимаю свои глаза, чтобы встретиться с умоляющим меня взглядом — «продолжить» и чуть ли не смеюсь, когда всё так как я и представил.       — Видишь ли, рыбка, — говорю я, вырисовывая понятный только мне узор на кончике его «достоинства», затем обхватывая ладошкой полностью, и опуская её «вверх» и «вниз», — Когда ты о чём-то спрашиваешь и просишь — тебе нужно помнить лишь о двух вещах, — смачивая пальцы смазкой, наношу на член, продолжая двигать рукой более интенсивно и хитростно притормаживая, отчего он прерывисто дышит, сдерживая свои постанывания.       — О к-каких же?..       — Во-первых, я делаю что-то и для кого-то только тогда, когда сам этого захочу, — оставляя влажную дорожку поцелуя от живота до идеально выбритой внутренней стороны бедра, ощутив как обессиленно он при этом скатился по стене на пол. — Во вторых, не надо смотреть на меня, блять, таким надменным образом. И этот твой тон… Дьявол! — смеясь над бедолагой без тени угрызения совести, шиплю ему прям между ног, и кусая его там, где с минуту оставлял поцелуи:       — Как ты только дожил до этих дней с таким наглым ротиком.       А в ответ — нетерпеливое ёрзание, громкие вздохи, будто бы мои маленькие шалости приносят ему настоящую пытку…       — Прости, — произносит он наконец членораздельное, исказив своё лицо похотливой ухмылкой, и смело обхватывая мою шею руками, чтобы я наконец посмотрел на него, а не только на его член. — Прости меня за это… Но я просто больше не могу ждать… Делай со мной всё что хочешь, Ликси… Но я итак п-почти на пределе…       — Ну, я мог бы, — издевательски чмокнул его в живот, играя роль «сочувствующего», — Мне правда бы хотелось, но, ты ведь знаешь… Я захочу большего и тебе придётся хорошенько постараться, чтобы я остался довольным. Возможно, придётся «благодарить» меня всю ночь… Ты справишься, рыбка моя?       — Д-да, да… Конечно! — заговорил послушно, теряя контроль перед моими ручками и я довольно улыбаюсь. Этому соглашению и этой тьме - поселившейся в моей комнате с приходом позднего вечера.        Больше ничего не сказав, я взял его затвердевший член в рот. Слыша удовлетворяемые стоны, просящие быть грубым, я дразняще облизываю его прежде чем начал посасывать. Взяв его в рот не так глубоко, отстраняюсь, замечая на себе его растерянный взгляд.       — Я не настолько щедрый, — поднимаясь с колен, рывком разворачиваю, лежащего на спине парня, на живот и стягиваю с него брюки, но, он как кукла-неваляшка снова ускользает…       Не смотря на то, что в прихожей небольших апартаментов горел тусклый свет старой лампы, которую я так и не успел поменять, окончательно позабыв о ней, вопреки бесчисленным просьбам от соседа по квартире, за весь день, «сменить её на новую», мой «гость» сумел-таки доползти, на угад, до дверного проёма в нужную, незапертую, комнату. Теперь мы были где-то между этими зонами…       Но ему не уйти. Я, как хищник, настигаю его, хватая за горло, в то время как он повернут спиной к моему лицу. Руки любовно завожу ему за спину, чтобы он не мог больше противиться мне, а затем с предвкушением натягиваю на свой разгорячённый член презерватив. С каждым его жалким и умоляющим стоном «ублажить» его ртом, сам не заметил, насколько сильно завёлся.       — Я хочу, чтобы ты поблагодарил меня за то, что был заботлив по отношению к тебе, — сжав его сильные бёдра, расслабляющиеся под моим массажем, я нежно, но немедля, вошёл в него, от чего он иступляюще ахнул.        Наклоняюсь к его ушку, чтобы услышать желаемое, но так или иначе перемещаю большую часть своего веса на него, заставляя кудрявого рефлекторно прогнуть спину ниже и встать в позу «собачки».       — Мне нужно сделать так, чтобы ты ответил по-человечески? — грубо «толкнувшись» в нём, плавно качнул бёдрами, при этом слыша эротичный шлепок между мной и его ягодицами. Даже представить себе не мог, что нечто подобное сможет вывести меня из себя.       — Спасибо. Я благодарен. Я. Ох… М-м-м.        Покорно прогибаясь всем телом как пёсик, он принимал новые толчки, словно целенаправленно напрашиваясь на них. Смажистые, грубые, интенсивные.        Я придерживал его от падения за бедра. Накрепко взял за горло. В то время как он, помогал «задерживать» нас в рискованной позе — выставив свои руки на уровне виска и стоя на коленях.       Дверные «косяки» служили ему спасательными бортиками почти на пике удовольствия, а мне — то, как он стонет моё имя и подпрыгивает на мне так, как если бы подтягивался на низком турнике, «вверх-вниз» с каждым мои толчком.       Его губы жадно глотающие воздух, через плечо, находят мои и я впиваюсь в них, продолжая поступательные движения, не ослабляя темпа. Ему только и нужно было, что стонать… Стонать громко… Не сдерживаясь, и нуждаясь в моём члене, как в призовом кубке по заплыву на соревнованиях.       — Я… Больше не могу, Ликс… Внутри меня всё взрывается… Жар разливается… Кажется, я почти…       — Стоп… Что?! Не-ет, потерпи… — рычу ему в ухо беззлобно, едва ли контролируя свои же эмоции. Мурашки от его бедер и ног передались мне электрическим зарядом. — О-о-ох, блять!.. Ещё немного… Мы можем кончить вместе в любой момент, поэтому прошу, Джихо, потерпи… — опустив ладонь, наверняка, с раскрасневшейся шеи, властно сжимаю его плечо, большим пальцем надавливая на болевую точку, в том же темпе всё ещё горячо «имея» его в дверном проёме своей комнаты, в которой даже свет не горит.       Два резких щелчка замочной скважины… Но, чтобы остановить то что сейчас — нужна волшебная палочка Гарри Поттера, а у меня такой нет. Всё слишком быстро происходит… Входная дверь квартиры открывается, слышу как кто-то застыв, буравит взглядом мне в спину, а я не могу так рано выйти из растекшегося, как мороженое в летний сезон, горячего пловца.       И даже при том, что на нас теперь смотрит лишняя пара глаз, своими последними грубыми толчками заканчиваю-таки прямо на спину юниорскому спортсмену. Дышу, как обезумивший, медленно озираясь на тень человека, застывшую у входной двери. Зашедший роняет с плеча рюкзак.       — Ох, ебать… Ма-ать тво-о-ю!.. Что здесь… — сокрушается Ким Сынмин, предпочитающий отвести взгляд в полуобороте, вместо того чтобы рассмотреть обнажённые тела в нашей с ним общей съёмной квартире.       Парень, который провел со мной незабываемых два часа, ползком — с раскрасневшимся личиком собирал свои тряпки, разбросанные по полу. Забирая одежду, и прикрывая все интимные места, кудрявый скрывается в туалете, пока я удовольственно потягивался в полный рост, разминая кости. Облизнув влажные губы ощущаю на них солёный привкус капелек пота.       — Ну и какого хера ты тут творишь?! — разъяренно подкравшись ко мне, выплёскивает спесь Ким. Голос срывается то ли на визг, то ли на рык, но всё еще в пол голоса, чтобы не втягивать мою «жертву» в разговор.       — Рыбачу, — ёрничаю я с победной улыбкой, буравя взглядом запертую дверь туалета. Сынмина мой ответ вгоняет в состояние — истерики. Но он, ни на йоту не теряя самообладание, хватает меня за предплечье и тащит на кухню. Потихоньку во всех уголках появляется свет. Эта маленькая уютная квартира возвращает себе домашнюю атмосферу. — Да ладно тебе, Сынмин, не психуй… Тебя ведь даже дома не было! Есть же у меня право расслабиться…       — Тебе уже двадцать, Феликс, — напоминает с упрёком мужчина, взбешенно заваривая кофе, и с украдкой поглядывая в прихожую, как бы страшными глазами говоря: «вышел ли тот парень или нет», — В этом году зрелого возраста достигнешь! Поэтому как можно быть таким беспечным?!       — Да бли-ин! — капризно протягиваю я, раздражаясь, — Мне что нужно было в лес уйти, чтобы потрахаться?!       — Что за… — шипит гневно, делая вид, что замахивается ложкой всерьёз, угрожая ударить, — Ах ты мелкий! — я отступаю на шаг, но не в испуге, скорее от неожиданности. Он что правда меня ударит что-ли?! Но Сынмин лишь легонько хлопает меня по плечу — отчего я морщусь, даёт подзатыльник, когда думает что этого не достаточно и возмущается:       — Что за тон?! Я всё ещё твой старший вообще-то… Бо-о-оже… Маленький паршивец… Посмотрите на него… Если уж невтерпёж для таких вещей есть отели! Понял? Сюда не приводи кого попало, если это не тот человек, с кем ты в отношениях.       Я нахмурился, надувая обиженно губы. Возразить и крыть было нечем, оттого чувствовал себя побеждённым.       — Теперь скажи… Что там за патлатый прячется в нашем сортире?!       — Хорошенький правда? — хвастливо расплываюсь в улыбке, отчего Сынмин раздражённо закатывает глаза и делает вид что занят варкой напитка. — Этот малыш почти профессионально плавает «кролем» и проплывает пятьдесят метров брасом за тридцать секунд.       — Говоришь так, будто бы тебе правда в нём это интересно, — саркастично подмечает Ким и пожимаю плечами.       — На самом деле, меня больше волнует — сплю я с «неудачником» или выпала прекрасная возможность «поиметь» призёра спортивной лиги, — бесцеремонно слизывая кофейную пену с чашки своего соседа, я вызвал в нём новую волну раздражения с бессилием перед моими невинными выходками.       — Э-эм, Ликси, — неловко прочистил горло, возникший рядом с кухней взъерошенный пловец, — Мне уже пора уходить. Но… Ты же звякнешь мне потом, да?       — М-м-м, лучше напишу тебе в «лайн», рыбка. Сладких снов, — спустив рукава помявшейся белой рубашки, расстегнутой абсолютно на все пуговицы, я приобнял мальчика за талию.       Встав на цыпочки, чтобы тот наклонился и я смог чмокнуть его в уголок ямочки губ. Отчего он опешил и, под салютование моих игривых пальчиков в фразе «прощай», очаровано покидает наше, с Сынмином, скромное жилище. Мы остается вдвоем, с минуту наполнения помещение молчанием и насыщенным ароматом кофе.       — Напомни мне после всего, что я увидел за вечер, проблеваться перед сном, — просит Ким, отхлёбывая из своей чашке напиток и я усмехаюсь.       — Поужинаем? — отметая остатки напряжения от этой причудливой ситуации, предлагаю я и замечаю как эти «остатки» заставляют мужчину колебаться. Всё же он соглашается. — Я «сообразил» нам «чапчхе», с грибами, мясом и овощами. Только вермишель не нашел. Взял длинную лапшу.       — Я думал у тебя на этой недели дополнительные лекции в университет, поэтому не рассчитывал, что по вечерам будем видеться… — предположил он, увидев в холодильнике еще и закуски. — К тому же, ты типа был занят тем… — «Парнем» добавляю я за смущённого Сынмина, сдерживая смех. — Неважно. Я к тому, что не понимаю, когда ты только успел все приготовить, если занят.       — Твоя информация устарела также как и частичный ассортимент «Сорванного цветка».       — Скажешь такое при Бан Чане в следующий раз и ты — труп, — пережёвывая овощи, предупреждает меня Ким и я фыркаю.       — Папочка Чан скоро прирастёт к своему кабинету как когда-то Прихлоп Билл к «Летучему Голландцу» и уже не сможет разозлиться на мои безобидные шутки. Так чего мне бояться? — с разочарованным вздохом, недоумеваю я и хотя бы в этом наше мнение с Сынмином начинает сходиться.       — За последние пару лет, он стал серьёзнее, чем раньше, — вымученная улыбка мужчины была пропитала сожалением.        Да, всё так. Даже если бы Сынмин не сказал, это видели и понимали все вокруг, кто когда-либо встречал управляющего Бан Чана. Он и раньше был нелюдим, но сейчас, он даже не улыбается. Замкнут, работает день и ночь, хороня себя в бухгалтерии.       Да и в кабинете его редко застанешь, чтобы элементарно, даже если захочется, «наехать» на него за добровольное затворничество. Чану тридцать, но, он будто намеренно прибавляет лишние годы, всё дальше и дальше отдаляясь от всех, и от этого мира.       В мои семнадцать, когда я впервые встретился с его стальным взглядом, он выглядел отчуждённым и… каким-то далёким. К примеру, если и дотронешься до его руки — он сделает вид, будто этого нет. Но на его лице иногда проскальзывала участливость, надёжность и даже когда он кого-нибудь подкалывал — всё в нём отзывалось теплом.       Глядя на Сынмина, который почти не изменился - приобретя ворчливость, я всегда думаю о Чане. Поэтому я хочу верить, что внутри него ещё есть место — для кого-то из нас двоих.       — Вот они, снова эти глаза, — выудив из пачки сигарету, подмечает друг. — И хотя я говорю, что ты взрослый, но, я-то понимаю, что ты всё ещё наше дитё малое из подсобки. Стоит нам заговорить о боссе, вижу всё то же влюблённое выражение лица.       — Разве после того, что ты видел… — я осёкся, подбирая правильные слова, — То как я делаю это с другими и прочее… И что я влюблён… Разве обо мне всё ещё можно такое сказать?       — Я лишь говорю, что вижу.       Но это же не может быть возможным… Во мне этого нет… Ничего светлого... Я позаботился об этом. Искоренил и продолжаю искоренять.       Чувствуя как мои глаза начинают слипаться, никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что кофе наоборот, должен был отогнать сон прочь, но…       В моей памяти семнадцать лет — это… Заплесневелый запах стен, спёртый воздух, старый грязный матрас, кишащий клопами-убийцами и собачья цепь на лодыжках… Древесно-фужерный парфюм, несоответствующий захудалому месту… Длинные пальцы как у пианиста, трогающие меня везде… Белая фарфоровая кожа и неисчезающая холодная улыбка на губах, которые взывали ко мне:             «Ликс…»       — Не усни-ка ты, дружочек, на стуле, — приятельски похлопав меня по плечу и погладив щёку, подбадривал меня Ким. — Отправляйся к себе, я тоже иду укладываться.       — О’кей, только душ приму, — я взъерошил блондинистую копну волос на голове. Кивнув, только Сынмин развернулся ко мне, чтобы уйти на свою «половину», я его торможу. Хотел поговорить ещё немного и… — Слушай, если я завтра припозднюсь к открытию… — «Какая тупость», — Оставит ли меня Чан хотя бы до обеда в живых? — веселясь, задаю вопрос я, замечая как мужчина поджимает губы и сдержанно прячет руки в карманы брюк. «Да, Сынмо, я знаю, что несу полный бред. Но… Прошу, подыграй…»,— Ну, чисто риторически. Сохранит жизнь?       — Извини, вряд ли… Опоздаешь и он пересмотрит твою кандидатуру на испытательный срок, — хмыкает старший и я с тяжестью вздыхаю. Я всё это понимаю, Сынмин. Просто хочу, чтобы ты улыбнулся. Я так скучаю по тому как ещё пару недель назад мы вволю смеялись над тупой комедией или над тем, как кто-то как-то уронил вибратор в магазине, пытаясь его включить… И сейчас тоже хочу увидеть как ты улыбаешься. Прошу… — Тебе магазин открывать. Забыл?       — Да я просто дурачусь, — сразу же отмахиваюсь с ехидной ухмылкой и неторопливо иду уже на свою «половину», поймав себя на мысли, что мы оба на долю секунду застыли друг напротив друг друга, у своих комнат, — Ну, сладких.       — Угу, ты уж постарайся, — прежде весёлый и энергичный Ким Сынмин, почти не проявлял эмоций в каких-то таких мелочах, зато язык его тела хорошо говорил за него… Едва держась на ногах от усталости и на пороге своей зрелости как мужчины, он шаг за шагом, оставляет позади озорной мальчишеский дух. И, кажется, что только я не готов к этому.       Закрывая двери своих комнат, мы воздвигаем невидимую стену.       В этом тёмном помещении, в гнетущей тишине, я мысленно «возвращаюсь» к настоящему себе. К маленькому ничтожному мальчишке, у которого единственным развлечением когда-то было торчать, ночами напролет, на станциях метро, глазеть на исписанные стены, чередуя в плейлисте одной песней за другой, потому что не было сил возвращаться туда, где был он. Смеющийся, распускающий руки тиран и садист.       Если бы тот человек — Хван Хёнджин только знал, насколько сильно я жалею, что не мёртв… «Если бы»... Не наступит. Не по его вине, во всяком случае. Но если бы он как-то узнал о моём маленьком желании, взрощенное им, и которую я хороню глубоко внутри себя ... Ему бы понравилось?