Убожество

***

      Россия не видел смысла смотреть в окно, ведь природа за толстым стеклом никак не изменилась. Пейзаж на улице оставался всё таким же серым и безжизненным. Трава не росла, деревья не покрывались листвой, лишь сильный ветер завывал, напоминая о том, что зима всё ещё рядом. Грустные мысли то и дело роем крутились в голове Виктора, который смирился с этой тоской.       Вроде есть и крыша над головой, и еда, но не хватает чего-то... Как будто человеческого отношения и любви. В доме у отца было хорошо, любящие братья, сёстры и отец, который иногда проявлял заботу. Всё это казалось чем-то далёким, уже давно не родным, словно вымысел талантливого писателя.       РСФСР больше не хотел ни-че-го. Он чувствовал себя грязным, опороченным злым Вернером, сломленным и никому не нужным. Виктор чувствовал себя вещью, которой больше нет места в привычной жизни. Война закончится, но никто больше не заживёт как прежде, ведь каждый потерял что-то в этой жестокой войне. Даже американцы за тысячи километров ощутили этот холод, исходящий от вечно горящей Европы и Азии. Сначала СССР, а после... После весь мир? Мысли об убийстве Рейха больше не пугали Россию, ведь они стали... Стали привычными.       И вот, с дня на день России уже будет семнадцать. На протяжении четырёх лет этой беспощадной войны, Виктор, словно белка в колесе, бежал, пытаясь сохранить свою шкуру. Он ведь ещё даже не страна, а столько боли и ужаса повидал. Жизнь изрезала его беззащитное сердце, оставив после себя лишь разбитые надежды и слёзы.       Сегодня, третьего марта, в свой день рождения, Россия готов положить всему конец. Не долго думая, он стащил нож с кухни, спрятав его между белыми простынями, которые должен был стелить. Идя быстрым, уверенным шагом, РСФСР старается не думать о том, что будет дальше, сейчас со всем этим должно быть покончено.       Выглядел со стороны Россия и вправду угрожающе, ведь увидя его Сигаль, еврей лишь озабоченно кивнул, сразу же убираясь в комнату. Путь этот РСФСР знал наизусть, за это время он изучил здесь абсолютно всё. И вот, стук в дверь, стук в сердце. Тихий, чуть охрипший немецкий говор, Виктор тянет ручку двери, слыша, как легко подалась некогда тяжелая преграда. В кресле сидит расслабленный немец, который читает газету, совсем не обратив внимание на гостя. Именно сейчас Россия готов, он делает шаг, зная, что после начнётся новая глава в его жизни.

***

      Неумелые руки еле как сумели подобрать нужный угол, щелчок и дверь балкона легко открывается, впуская в комнату холодный ветер, а вместе с ним незваного гостя. Парень в кровати чуть морщится, ощущая зябкость. Приоткрывает свои тяжёлые веки и озадаченно приподнимается. Чуть помутнённый взгляд привлекает занавеска, которая от ветра стала подниматься.       — М? Что за бред? —не успевает парень договорить, как его рот грубо закрывают большой ладонью, заставляя возмущённо вскрикнуть, а после начать брыкаться, кусая, — Бляхм!       Чёрный силуэт появляется рядом, подносит указательный палец к своим губам, а после протяжно шипит, призывая к тишине. И это срабатывает, юноша прекращает свои попытки выбраться, выжидающе смотря, пока руки, лежащие под одеялом, нервно сжимают пистолет, готовясь действовать.       Незнакомец хихикает, а после отодвигается, чтобы достать из под плаща спичку. Чиркнув, он зажигает свечку, которая в миг вспыхивает, одаривая всё теплым, чуть приглушённым светом. Славянин чуть ли не бьёт американца, который лишь самодовольно улыбается.       — Дурак! Какого хуя, мать твоя женщина? Видно тебя давно не били, раз ты считаешь это нормальным, — Америка криво ухмыльнулся, стянув с себя плащ. Секунда, и иностранец буквально полетел с кровати от пинка недовольного Андрия.       — Если это часть БДСМ практики, то я только за, — поняв, что дело в грязной обуви, Америка принялся её снимать, слыша то, как Андрий впопыхах пытается спрятать пистолет. Вряд ли бы он смог объяснить иностранцу такую странную вещь.       Залезая обратно, Америка буквально наваливается на Андрия, который в разы уступает в весе. Не успевает Украина повозмущаться, как уже оказывается зажат между Аме и матрасом.       — Меня не было день, а ты не соскучился! Что за безобразие, мой лучок, — специально подбешивая, Америка всё-таки сползает на место рядом, ложась на бок, а голову подпирая рукой.       — У меня и без тебя проблем полно, я чуть инфаркт не словил с твоей шутки, — УССР сонно зевает, раскидывая руки и ноги так, чтобы они точно упали на Америку. На такое зеленоглазый лишь улыбается, ощущая жажду в тактильности.       — Хосе, скажи пожалуйста, ты иногда мозгами думать можешь? А если отец узнает? Он и меня, и тебя, и твою родословную... — американец делает вид, что задумался.       — Фу-фу-фу, грязный извращенец. Как я, кто-то столь светлый и набожный, может приходить и требовать такое?! — делая щенячьи глазки, спрашивает Америка, видя как Андрий постепенно начинает улыбаться, — Я вообще-то с благой целью здесь, но если хочешь, то я уйду.       Его пинают куда-то в коленку, недовольно фыркая. Украина очень сильно хочет спать, но этот назойливый американец всё время обламывает весь кайф. По-хорошему Андрию не сдались эти "недоотношения", однако приятные потрахушки и защита сверхдержавы притягивает обратно (прошу без негатива, под конец произведения мнение Украины про Америку изменится, поэтому ждите). Хосе и вправду хороший, симпатичный, но самооценка у него... Это конечно ад.       — Рассказывай, болванчик, — нежно протянув последнее слово, Андрия переворачивается на бок, теперь лёжа параллельно Америки, который чуть ли не хвостиком готов вилять.       — Твой брат... Как его там... Э, ну, РСФСР, точно. Я знаю, где он, я молодец ведь ? — Андрий резко вскакивает, ошарашенный данной новостью. Брат жив? Это всё взаправду?! Резко схватив Хосе за подбородок, юноша целует его, зная, что проявление инициативы это главное, что требует от него иностранец.       — М-м-м, вот такое мне нравится. Он живёт в семейном особняке Рейха, недавно там устраивали собрание и один из наших шпионов присутствовал там. Шпион сказал, что в особняке был один парень, на вид похожий на твоего братишку. Но отцу пока-что не рассказывай! Ни в коем случае не рассказывай, милый мой украинчик!       Пытаясь сгладить ситуацию, Хосе снова улыбается, стараясь игнорировать озадаченный взгляд Андрия, который сильно забеспокоился.       — Но почему?! Отец с ума сходит, не зная, жив ли Россия, надо хотя бы сказать, что мы знаем, — взгляд Америки моментально тяжелеет, от его прежней улыбки не остаётся и следа. Приподнимаясь, он нависает над Андрием.       — И что дальше? Он бросится туда, а там его и... Ты понимаешь?! Подождём, если что — украдём. Сейчас всех мужчин отправляют на восточный фронт, когда эта змеиная нора ослабнет, тогда и спасём мы твоего брата.       Тяжело вздыхая, Андрий отворачивается, а после и вовсе залезает под одеяло. Ему грустно от мысли, что сейчас их и так хрупкая семья буквально разбилась на кусочки. Парень думает о всех своих братьев и сестёр, но Россия... Он словно что-то очень родное, тем более русский в плену. Роман ничего с этим поделать не может, ведь официально Рейх об этом не заявлял. Такое лишь больше усугубляло ситуацию. Мысли прерывает Хосе, который залезает рядом, чтобы обнять парнишку, подарив ему лёгкий поцелуй в щёку.       — Потерпи, я с тобой.

***

      Ягер даже головы не поднимает, когда Россия заходит внутрь, закрывая за собой дверь. На сильных плечах мужчины накинут коричневый плед, в котором немец прячется от холода. Виктор заходит за спину Рейха, видя, как же беззащитен сейчас его враг. Скалясь, совсем тихо русский берётся за рукоять ножа, до дрожи сжимая оружие. Именно в этот момент Третий Рейх оборачивается, заинтересовано смотря на лицо Цветаева.       — У тебя такое лицо, будто ты меня убить собираешься, — отшучиваясь, Рейх чуть наклоняет голову, не зная, что в руках у России сейчас нож, который должен перерезать ему горло.       — Как хорошо, что ты пришёл. Присаживайся, нам надо с тобой поговорить, — Россия неуклюже кивает, из рук не выпуская стопку простыни. Он садится вместе с ней, до сих пор сжимая нож в одной руке. На такое Рейх лишь приподнимает бровь, но ничего не говорит.       — Ну что же, начнём.