Я никогда не буду твоим

К чему может привести невзаимная любовь и вечные отказы? Явно не приведет ни к чему хорошему. Эдуард, который страдает по Антону Шастуну не первый год, уже не может держать свои чувства в себе. Антон приглянулся ему ещё в телевизоре, а когда он лично пришел на программу, тогда убедился, что Шастун ему не равнодушен. Этот зеленоглазый свел сильного альфу с ума. Он не может смириться с безответной любовью. А что делать ему? Как ему избавиться от этой зависимости, как избавиться от постоянной тяги к этому зеленоглазому чуду? Эдуард пересматривал все импровизации, смотря только на Антона, даже когда тот не участвовал. Его бесили взгляды Антона на Арсения и наоборот, но он не принимал их слишком серьезно. Мысль о том, что парень может оказаться его соулмейтом, не давала покоя. Единственный способ проверить — оставить метку. Поцелуй превратится в цветок и останется на всю жизнь, а если вы не избранные, то исчезнет через сутки. Ещё можно было проверить запах. Но только во время близости. Чувствуешь аромат цветка — молодец, и печально, если не можешь уловить запах партнёра. Эдуард после концерта импровизации в Москве признался в чувствах, но получил отказ. Было больно, но от этого чувства не прошли. Стали сильнее, как притяжение к запретному плоду. Хотелось добиться взаимности любым путем. Да и в душе теплилась надежда, что в один прекрасный день Антон поймет, что любит Эда. Скруджи давно мечтал, чтобы Шастун оказался в его сильных руках, чтобы выстанывал его имя, чтобы целовал его и просил творить с его телом разные непристойности. Но это — всего лишь мечты и мокрые сны, а реальность оказалась совсем другой. Ни ухаживания, ни знаки внимания не впечатляли Антона, и он так же отказывал рэперу. Особенно больно ему было, когда он видел его счастливым с Ирой. «Она же с ним только из-за денег, она его вовсе не любит. А я люблю, искренне люблю его.» — думал Эдуард. Сначала начали появляться мысли сделать что-то с Ирой. Заплатить много денег, чтобы та исчезла или что-нибудь похуже. Насмотрелся он этих эдитов под песню «Формалин» и мечтает, как он будет вместо нее. Потом ревность переключилась на Попова, Волю и других импровизаторов, гостей. На всех, кто оказывается рядом с его запретным плодом. Они с ним рядом, а Выграновский один, без Антона. Попов ещё тот гад, прикасается к нему, перекатывается через Шаста в красной комнате, томно смотрит на Антона. Ревность так и кипела в его жилах. Все фанаты приписывали им роман, кричали на всех углах: «Артон — Канон», а Скруджи вынужден это терпеть, закрывать на бред фанатов глаза, и делать вид, что этой искры нет между коллегами. С появлением Шастуна в его жизни, тот забыл про свой гулящий образ жизни. Он больше не таскался с текущими по нему омежками, не ходил в клубы, после концерта не имел никого в гримерке. Одним вечером Эд сидел в баре и выпивал. «А я хочу ее, если хочу — то буду» — пропела песня «Ламбада» и в голову к нему пришла мысль. Ужасная и отвратительная, но такая желанная. Парень с татуировками направился к Шастуну в гости. Время было уже позднее. Антон сидел дома. Звонок в дверь. — Неужели так быстро? — вслух спросил Антон и не глядя в глазок открыл дверь. — Ну, привет, Тоша. — Эдуард уже хотел войти в квартиру (и не только в квартиру), но Антон преградил ему путь. Если бы знал, кого это принесло, то двери бы не открыл. — Поговорить надо. — Эд, ты пьян. Поговорим завтра, а сейчас ты иди домой. Поспишь, а потом приходи и я ещё раз тебе скажу, что люблю Иру. — В смысле спать? Нееееет. Спать я точно не хочу. Хочу кое-что другое, — врывается в квартиру Антона. Втягивает его в наглый поцелуй и держа одной рукой голову юноши, чтобы тот не мог отстраниться, а второй собственически сжимает ягодицу Антона, намекая на свои желания. Во время поцелуя он ведёт его в спальню. Антон отпихивает его, старается избежать поцелуя и скинуть с себя наглые руки. — Нет, Эд! — отталкивает младший. — Да! — он толкает Антона на кровать и быстрыми движениями разрывает футболку на Антоне. Хватается за домашние шорты, но Антон не позволяет их снять с себя, продолжая колотить его. Выграновский сидит у Шастуна на бедрах, не давая ему двигаться. Перехватывает его руки и держит за запястья. — Сам напросился! — снимает с себя ремень и связывает руки нижнего, привязывая к спинке кровати. — Пусти! Что ты делаешь? — Беру свое. Все то, о чем я так давно мечтаю. — Антон дёргает связанными руками, но ничего не может сделать. Скруджи срывает шорты вместе с трусиками. — Не делай, прошу! — зелёные глаза наполнились слезами. — Я ещё ничего не делаю. Да и как ты смеешь говорить мне «нет»? Ты мой! Слышишь? Ты доводишь меня до безумия, превращаешь меня в животное, которое хочет только одного секса. Дикого, животного, страстного секса с тобой. И только с тобой. Ты даже не знаешь, что я пытался тебя заменить похожими мальчиками, что продают свое тело, но не вышло. Что пытался отвлечься с фанатами. Не получилось! Они не такие, как ты и не могут даже претендовать на сравнение с тобой. Ты — особенный. А ещё заставляешь меня испытывать боль, боль от невзаимности. Но сейчас все будет по-другому. Теперь ты станешь моим… Моим… Моим… — повторяет как безумный. Выграновский мнет своими руками дрожащее тело юноши, тот понимает, что не сможет дать отпор со связанными руками. — Прошу, не надо! — кричит Антон, в надежде, что его услышат соседи и помогут. От осознания того, что никто не придет на помощь слезы покатились из невинных глаз. Может, Эдуард услышит его, придет в себя и остановится. — Не плачь, тебе понравится, — шепчет Эд на ушко, на это милое оттопыренное ушко, что так любит он в Шастуне, стирает слёзки. Такое заботливое движение, но заботы тут вовсе нет. Антон отворачивает лицо, но альфа грубо разворачивает обратно, заставляя смотреть на себя. — Ты будешь смотреть мне в глаза все время. Когда я буду тебя растягивать, когда буду входить, когда буду любить тебя, когда буду кончать. Понял? — Да пошел ты! — зажмуривает глаза, лишь бы не видеть своего мучителя. — Тоша, я же хочу по-хорошему, а ты вынуждаешь меня на плохое. Расслабься и будь хорошим мальчиком! — его тон даёт понять, что лучше не шутить и делать все то, что тот попросит. Он наклоняется и целует все лицо, нос, щёчки, губы. Нагло проникает в рот своим языком, стараясь изучить как можно больше, чтобы насладится каждой секундой, жаль, что Антон ему не отвечает. С жадностью целует эти сладкие губы с пухлой нижней губой. Особенно она так нравится Эду, а уж сколько раз он представлял, как его розовые губы двигаются на его члене, не сосчитать. Артист целует шею, ключицы. Антон сдается, когда горячий язык касается эрогенной зоны на шее, он тихо постанывает. Перед течкой все омеги такие чувствительные. Организм готовится к спариванию и зачатию детей, все для продолжения рода. — Ты такой нежный и чувствительный,— голос мужчины гипнотизирует. Альфа раздвигает его худые ноги. Шастун сопротивляется, сдвигает ноги обратно, за что получает сильный шлепок по бедру. — Я так долго желал тебя, Антоша. Я бы хотел тебя вылизать, но ты себя плохо ведёшь и не даёшь подарить тебе ласки и мою любовь, — надавливает на колечко мышц, вводит смоченный слюной палец. К нему там ещё никто не прикасался. Антон старается вырваться из сильных рук, но сил нету, его никто никуда не отпустит, пока не наиграется. Палец не может продвинутся дальше чем на фалангу, Антон сжимается и старается вытолкнуть чужой палец. — Расслабься, я кому сказал. Ты будешь делать все, что я скажу. Если будешь зажиматься я тебя просто на всего порву, хочешь? — ответа не было. А молчание — знак согласия, так решил старший — Да без проблем, — он стянул с себя футболку и джинсы, и уже хотел войти в неподготовленное тело. — Я буду слушаться! — страх быть порванным оказался выше всего. — То-то же. — Антон расслабился, а альфа продолжил растягивать, не смотря на слезы парня, он растягивал девственную дырочку, играл с ней, а второй рукой ласкал соски. От этих действий они набухали, а член стал приподниматься. Антон готов был себя убить за это, за то, что возбудился от ласк насильника. К этому всему у омеги должна быть течка со дня на день. Дырочка Антона стала влажной. — Мне нравится твоя реакция на меня,— рука ушла с груди, спускаясь ниже. Сильные пальцы обхватили орган парня кольцом и начали двигать вверх-вниз. Антон протяжно заскулил. Кажется, течка началась. Теперь он полностью зависит от альфы. Он течет, возбуждается все сильнее. Не думал он, что так случится от рук Выграновского с помощью течки. Он не хочет этого, но действия старшего заставляют его возбуждаться и физически его хотеть. Второй палец и точное попадание по простате и следом громкий стон из розовых губ парня, Выграновский радуется этому. Его Антону нравятся его действия. Он бы все отдал, лишь бы каждый раз слушать эту сладкую мелодию из стонов его любимого. Эдуард пытался понять запах, но ничего не чувствовал. Может Антон просто недостаточно хочет его и поэтому запах слабый. Так уверил себя старший. — Малыш, готов? — тот отрицательно покачал головой. Холодный голос вывел его из недолгого момента удовольствия. Серые глаза смотрели в зелёные и радовались, что через пару секунд Антон станет полностью его. Антон же не разделял эти чувства. Он стал дергать руками, но они привязаны так сильно, что нет шансов на освобождение. Пряжка ремня колотилась и звенела о железную кованую спинку кровати. — Смотри на меня! — приказал старший. Он медленно стал погружаться внутрь. На крики и сопротивления Антона он никак не реагировал, сейчас было важно лишь удовольствие. Несмотря на подготовку, было больно. У Эдуарда совсем не маленький член, в принципе, как и у любого альфы, который он не думал смазать хоть каким-нибудь кремом, если не было смазки. Эдуард начал вдалбливаться в беспомощное тело. Парень под ним ревел и старался вырваться, но ничего не получалось. Его не планировали отпускать. — Вот ты и стал моим, только моим. Такой узкий и невинный. Только мой. Я не слышу, как ты стонешь мое имя. Давай, я жду, — он закинул худые ножки себе на плечи и полностью навалился на худенькое тельце, так проникновение стало глубже и стало ещё больнее. Его губы оставляли засосы и терзали нежную шею, она же слабое место Антона. — Эд, прошу, Эд… — лучше играть по правилам. — Что ты просишь, Антоша? — Скруджи наконец-то услышал то, что давно хотел. — Отпусти… — Ну как я могу тебя отпустить, мы же ещё не закончили? — такая просьба ему явно не по душе. Артист наращивает темп, а Антон под ним уже не сопротивляется. Антон уже не умолял о свободе, не плакал. Это же бесполезно. Он просто смирился. Было все равно на затёкшие руки, на порванное анальное отверстие, на эти мерзкие губы и поцелуи, было обидно лишь за грубо украденную невинность. Кому будет нужна траханная омега? В этом мире и так сложно быть омегой. Вся власть принадлежит альфам, а омеги лишь их жалкие игрушки. А чтобы альфа захотел с тобой поиграть, то омега должен быть невинным и мог подать детей, продолжая род. Омега не может решить за кого выйдет замуж и не может решать о своей беременности, родах и аборте. Отец альфа должен дать согласие, а если его нет, тогда будешь делать как муж хочет. Раньше, когда такого произвола не было, альфа и омега женились только в том случае, если были избранными. Они обменивались клятвами верности и вечной любви, ставили метки и радовались, что они не пропадут. Важно сказать, что, если тебе метку ставит не твой соулмейт, метка исчезнет через сутки, но не бесследно. На этом месте останется шрам, который будет с тобой на всю жизнь. Антон бездушно смотрит в потолок. Сейчас ему хотелось только одного — умереть. Рэпер целовал его губы, несмотря на старающегося отстраниться Антона, запускал к нему в рот язык и двигал им внутри, не забывая руками трогать его, лапать. И, конечно же, не забывая двигать бедрами и жёстко трахать свою жертву. То мужчина двигался очень быстро, то переходил на ужасно медленный ритм, только чтобы его хватило на подольше. — Назовешь меня папочкой? Своим папочкой? — Да пошел ты… — без сил сказал младший. Это конечно же не понравилось альфе. Он вышел и с силой вошёл обратно. Из глаз опять начали литься слезы. От боли. От насилия. От беспомощности. От невозможности сбежать. — Я же люблю тебя, а ты вот так со мной, — эти грязные руки опять трогают его тело, позволяют себе абсолютно все. — Если бы ты любил, ты бы не причинил мне боль. Ты бы не насиловал меня... — усталым шепотом сказал Шастун. Эдуард старался не слушать это, не слушать правду. Хотел пропустить мимо ушей эти слова от своего любимого. Он был уже на пике и ему хватило пару рваных движений, чтобы кончить в парня. — Нет… Нет… — шепчет омега. У него течка, а значит, все шансы забеременеть. Если Эд выйдет, не сцепится с ним, тогда все будет хорошо. Но насильник не торопится вытащить. Начинается сцепка. — Нет! Пусти! Не надо сцепки! — вырывается Антон. — Надо. Не дёргайся! — крепче прижимает омегу. — Ты разве не наиздевался? Тебе мало моих слез? Мало моего позора? — кричит и плачет Шастун. — Какой позор? Я возьму тебя в мужья. — Пусти! Я же забеременею! Разве тебе не хватило моей боли? Хочешь меня сделать отцом одиночкой? — Антон не может выбраться из-под него, не может остановить сцепку. — Мы будем вместе воспитывать малыша. — Я не хочу! Не хочу тебя и ребенка от тебя! — Омегу никто не спросит. Радуйся, что кто-то тебя любит и хочет взять в мужья. Я же мог тебя трахнуть, заделать ребёнка и выкинуть. Тебе ещё повезло, что ты не траханный, такого в мужья не взял бы, — сцепка почти закончилась. Эд развязал затёкшие руки, взял запястье, что его тут же начало колотить, оставил метку. Яркий пион распустился на коже. Эдуард наклонился к шее и пытался учуять запах, но его не было. — Ты пахнешь пионом. Ты — моя омега. Люблю пионы, — лжет Выграновский, думая, что так убедит Антона его полюбить. — Мы соулмейты, слышишь. — Я не люблю тебя. Не чувствую запаха. Это ложь. — Правда, Антош. Ты просто переволновался из-за первого раза. — Эд все ещё не выходит, хочет наверняка беременности. — Выйди уже из меня… — Вроде получилось, — целует импровизатора и выходит. Насильник устало упал рядом и принялся целовать любимого, тот пытался отвернуться и выбраться из объятий, но тот не позволил. Ноги никак не собирались вместе, семя вытекало вместе с кровью из пульсирующего порванного отверстия. Губы покрывали поцелуями кожу, но сейчас все равно. Уже все равно. — Прости, прости меня. Я просто не сдержался. Прости меня, мой мальчик. Я же от любви так. Что я сделал… — шептал Выграновский все так же целуя любимого. Он молил о прощении. Только сейчас он пришел в себя и понял, что натворил. Что сделал страшное. Слезы старшего лились на бессильное тело, он не двигался, как будто уже ушёл из жизни, но Шастун всё ещё был тут, хотя предпочел бы смерть этим мучениям. Предпочел смерть такой любви и ласки. Предпочел бы смерть поцелуям и объятиям от этого «не человека». — Тоша, прости… Я же люблю тебя. Боже, что я наделал… — Эд старается привести его в чувства, не выходит. Зелёные глаза закрыты… — Что я сделал со своим мальчиком… Нет мне прощения за это… — Я никогда не буду твоим, никогда, — на секунду открыл глаза, с болью смотря в серые глаза насильника. И после Антон блаженно закрыл глаза… Эдуард кричал и просил открыть глаза. Молил о прощении: — Прошу, вернись, Антоша. Я не хотел… — Но ничего уже не вернуть…