как так-то?

Когда Птица впервые поцеловал его, Игорь опешил, но только внешне. Внутренне он выдохнул, потому что насколько бы грязно это не звучало, но когда хотят его тело, ему намного понятнее, чем все эти разговоры с неуравновешенным недо-маньяком. Когда всё так, сразу понятно, как себя вести — не отталкивать Птицу, целовать его и будет им и, что немаловажно, всему Питеру счастье. Птица никогда больше не говорил, что сожжёт человека или всю культурную столицу России, так что их отношения не были построены на постоянном шантаже, Игорь считал, что лишь оттого, что эта тема и не нуждалась в повторении, Гром овчарка служебная, с первого раза всё понял, но как бы там ни было — они держались. Птица и не человек вовсе, с поведенческой точки зрения. Он почти-что «ребёнок Маугли», только рос он не среди зверей в полном смысле этого выражения, но и человеческого социума был лишён. За всю жизнь до Грома он говорил, только с Сергеем и ставил его благополучие, как он его понимал, на первое место. И когда рыжий программист был потрясён тем, что Гречкина выпустили на свободу… Да, он решил его сжечь. Система оценки и Птицы была далека от идеальной, но всё же была, и Игорь учился существовать в ней, слегка корректируя и сглаживая углы. Проблема была в том, что с Разумовским он так и не был знаком, так что большого влияния на Птицу через него оказать не мог, разве что-то общечеловеческое: «Сергей наверняка бы расстроился, если бы узнал, что кого-то сжёг». Гром сам себе не хотел признаваться, что он, взрослый мужик, испытывает привязанность, почти любовь, не просто к мужчине, который успешнее его в несколько тысяч раз, а к шизе этого мужчины. Это казалось… Пиздецом, мягко говоря, как будто он девчонка в дешёвом женском романе, влюбился в миллиардера с раздвоением личности. — Как Сергей относится к твоим… Отлучкам? — Тряпке нравится, как ты на меня влияешь и то, что я ему не мешаю, когда он уходит в очередной раз в работу с головой. — Так он знает обо мне? — Игорь старался звучать деланно-незаинтересованно, хотя внутри всё обрывалось. С любым другим человеком этот номер бы не прокатил — лгать Гром не умеет совершенно, у него всё на лице написано — но Птица слабо разбирался даже в эмоциях Сергея, с которым делил одно тело, мимика других людей была для него тёмным лесом. — Конечно. Мы поделили время. Ему спокойнее, когда ты «присматриваешь за мной», особенно после того случая с огнемётами. Хотя, как по мне, это чушь собачья. Ни ты, ни он меня не контролируете! — в это время альтер-эго миллиардера сжало горло Игоря, к счастью, не сильно. — Мы и не пытаемся. — Правильно! Игорь старался не показывать Птице, как ему больно от этих слов. Для Разумовского он лишь нянька для его шизы, кто-то, кто и знакомства личного не достоин. Не то чтобы Игоря это задевало, он и раньше знал, что не ровня известному на всю Россию миллиардеру. Но вообще-то, да, задевало. В глубине души майор знал, что хотел не знакомства и даже не дружбы с этим человеком, а его полностью, но знал, что этого не получит, просто он не ожидал, что его не удостоят даже встречей. Но Гром понятливый — больше он эту тему с Птицей не поднимал. Хотя тот в таких вопросах ничего такого и не видел. Игорь не знал, было ли это связано с тем, что тот не умеет ревновать к Сергею, или с тем, что сам он ему нахрен не сдался, но допытываться не собирался. Странно было бы устраивать что-то вроде сцены ревности тому, кому чужды подобные проявления чувств. Птица как будто существовал с ними параллельно, никогда не пересекаясь, Игорь и сам так хотел бы порой. Дальше поцелуев их с Птицей отношения никогда не заходили, Птица не предпринимал попыток по каким-то своим причинам, а Игорь бы всё равно на такое не пошёл — как бы там ни было, а это, всё же, и тело Сергея, который, к слову, с ним и знаться не желал, а подобное… На грани изнасилования, как трахнуть человека без сознания, Гром от сомнофилии не страдал. Так что, всё что у него было, помимо работы, это недо-отношения с недо-личностью, во всяком случае так Игорь думал, когда на него нападали упаднические настроения. Конечно, он понимал, что это грубо во всех отношениях — во-первых, Птица был вполне себе полноценной личностью, со своими мыслями, чувствами и порывами, а во-вторых, отношения без секса не являются «недо-», живут же как-то асексуалы. А Гром и до этого предпочитал трахаться исключительно с работой, да собственной рукой. Единственное, что его иногда торкало от неуверенности в том, что их отношения совсем без секса. В конце концов, он видится с Птицей 2-3 вечера в неделю, свободного времени полно. А ведь есть ещё и Сергей — молодой, красивый, богатый и знаменитый, обычно даже сочетание любых двух качеств из четырёх хватает для того чтобы девушки были не прочь провести с тобой ночь и глупо было бы думать, что Разумовский этим пренебрегает, Игорь глупым не был. У него не было и одного из четырёх качеств. Думать о том, что кто-то из них с кем-то ещё было невыносимо, но Игорь Гром принял это за аксиому их отношений и выдохнул. Порой жизнь та ещё сука, но начни он высказывать свои эмоции и потеряет даже то, что у него есть — компанию пару раз в неделю. Молодёжь назвала бы такие отношения нездоровыми, но Игорю как-то… Здоровые отношения для здоровых людей, а он явно их не заслуживает. Когда Птица не писал, что зайдёт, неделю — Игорь не слишком-то волновался, в конце концов он знает, что у «Вместе» скоро презентация нового обновления, вероятно, работа Разумовскому сейчас важнее. Главенство работы над личной жизнью он понять мог — сам так жил последние лет двенадцать. Хотя его знакомые заявили бы, что у него и вовсе никакой личной жизни вне работы нет. В общем — он не переживал, просто ушёл в работу с головой. Когда он не написал и спустя несколько дней после презентации — Игорь немного напрягся, но успокоил себя тем, что человек перенервничал и надо дать ему отдохнуть. Писать одному из самых известных людей России «А Птица выйдет погулять?» было бы по меньшей мере по-детски, по большей мере — жалко. После трёх недель отсутствия в его жизни его навязанного когда-то долгом и так необходимого сейчас собеседника, на Игоря и смотреть было страшно. Но только на контрасте с тем, что было несколькими неделями ранее, в общем Игорь выглядел, как выглядел и до встречи с «не-Бетменом» той роковой ночью — уставшим, голодным, хмурым и одиноким. Возможно более хмурым, чем было, да и одиночество чувствовалось острее, но в целом… Важно помнить, что у Птицы вздорный характер и тот игнорирует половину морально-нравственных норм, а о второй половине и вовсе не знает. Так что ждать от него какой-нибудь своевременной смс-ки с текстом в стиле «прости. занят. дела. напишу, как освобожусь» было бы глупо, что немного утешало. Но тут же некстати приходили мысли о том, что если тот решит его бросить, если это слово вообще уместно по отношению к тому, что между ними было, то Игорь также может не дождаться и простого сообщения. Тот просто уйдёт однажды и всё, а может уже ушёл. Боже, Игорь Гром — один из тех неудачников, кто был бы рад, даже если бы его бросили по смс, во всяком случае, он бы хотя бы знал. Все их встречи проходили только у него в доме — Игорь и сам прекрасно понимал, что башня — это территория Сергея, на которой ему, простому менту, делать было нечего. Разумовский — как принцесса в своей башне, вот только Игорь не рыцарь, да и программист в своей башне не в заточении, а властвует над всем и вся. А ещё, судя по всему, Гром с ума от привычного ранее одиночества сходит, раз думает о такой херне в два часа ночи, когда завтра сегодня четверг и ему вставать в шесть утра. Спустя месяц с их последней встречи, Гром наконец-то вспоминает, что он, в общем-то взрослый мужик, а не трепетная девица и берёт себя в руки. А ещё спустя три дня ему приходит смс от Птицы «Волков вернулся с армии, Серёжа на седьмом небе. В прямом и переносном смысле — взял себе отпуск, наконец-то, и мы полетели по странам. Сейчас в Венеции. Скоро в Италию, уже были во Франции, не скучай». Игорь весь с лица спадает, он бы рассмеялся нервно, истерически, если бы не был в участке. Вот и всё. Вот и рыцарь, который вызволил принцессу из башни. Игорь слышал про Волкова и раньше, Птица от него в восторге не был, но признавал его полезность, так как для Серёжи он был всем, у Игоря никогда не было таких друзей, так что полностью он это вообразить не мог, но то, что мог, уже заставляло его сердце кровоточить. И вот он вернулся из Сирии к своей рыжеволосой «принцессе». В общем-то, он получил то, чего хотел — его бросили по смс, пусть и не прямым текстом, но Игорь же не полный идиот — теперь, когда у Сергея есть Олег, никакой Игорь для того чтобы «следить за Птицей» ему не нужен, он предпочтёт проводить свободное время с другом может и не другом, а Птица примет это как должное — благополучие Сергея для него первостепенно и если тот будет доволен… Ну, это высшая цель, если Разумовский доволен, то и сжигать никого не надо и Игорь, тоже, в общем-то, не нужен. — Что, Гром, подружка бросила? Ничего удивительного, ты так страстно изменяешь ей с работой… — Цветков. Как всегда вовремя, когда-нибудь он договорится, и Игорь ему всё-таки врежет. — С чего ты вообще взял, что подружка была? — Гром очень старательно напоминает себе, что Птица (Сергей) свободный человек и может делать всё что хочет, и Игоря это, в общем-то, не касается, а сам он в участке и при исполнении и бить коллег — не то, чем он должен заниматься, кроме того это гарантирует крики Прокопенко и душевный разговор с ним же, а во всей этой ситуации нет ровно ничего, что Гром мог бы ему рассказать. Так что бить он догадливого ни к месту Цветкова не будет (дела бы так расследовал, следователь, мать твою), даже если Костик явно давно напрашивается. — Да ладно тебе, Гром, ты с работы стал чаще вовремя уходить и меньше дел домой таскать, улыбался даже время от времени и в целом, спокойнее стал, а потом всё как вернулось, сразу ясно, что не всё гладко, а сейчас ты сообщение прочёл и вовсе в лице изменился. Ну, она и так тебя полгода терпела, я бы не смог. — В командировку уехала подружка. А тебе меня терпеть никто и не предлагал, Костик, оставь свои грязные фантазии при себе. — Майор поспешил покинуть отделение хлопнув дверью, пока не хлопнул Цветкова, а то это уже за гранью добра, зла и его душевных сил. Сейчас ему нужен только зал Бустера и несколько парней, которые выйдут с ним на ринг — остальное после. Бустер, в общем-то, не менее болтливый, чем Цветков, но во всяком случае не бесит Игоря так, как коллега. То ли потому, что они в школе за одной партой сидели, то ли потому, что знает, когда замолчать, а может и вовсе оттого, что в отличие от Костика, от Бустера есть реальная помощь в работе. Всё идёт своим чередом. Игорь страдает, работает и ночует дома два раза в неделю. Всё вернулось на круги своя, вот только теперь, когда он знает, что может быть пусть немного, но по-другому, что-то внутри воет и отчаянно рвётся. Что-то душа внутри сжимается в позу эмбриона где-то в районе солнышка каждый вечер, умирает каждую ночь и поднимается каждое утро — потому что нужно идти на работу. Вот только с каждым разом это что-то душа всё более прозрачное и потрёпанное, как будто зомби, в тысячный раз поднятый некромантом, — задолбался уже вылезать из могилы, зная, что скоро всё равно возвращаться в землю. И ему от этого мерзко-мерзко-мерзко. Потому что слабость, потому что зависимость, потому что внутри всё червями поедено. Спустя два месяца с их встречи он перестаёт считать. Знает, что Разумовский вернулся около двух недель назад и сразу же вцепился в работу — в отделе кто-то болтал про очередное обновление и про то, что им бы тоже вдохновение в голову било, если бы они так по отпускам разъезжали. В отделе вечно болтают, правда мало по делу. Знает, что Волков постоянно рядом с ним — то ли телохранитель, то ли глава службы безопасности. Раньше Разумовскому телохранитель был не нужен, впрочем, на этой мысли майор предпочитает себя одёргивать, ведь «ему и ты был не нужен. Только Волков, и вот он рядом, отпала нужда в суррогате». Он перестаёт считать и отпускает его их с чистым сердцем и на все четыре стороны. Это как в фильме — герои преодолели множество препятствий на своём пути: войну, построение своей технической империи и одиночество, и теперь снова вместе, а Игорю, как положительному второстепенному персонажу, остаётся только за них порадоваться, даже если он чувствует себя использованным. С такой точки зрения Игорь на фильмы ещё не смотрел, теперь и вовсе их видеть не может — судьба второстепенных персонажей столь несправедлива… В общем он отпускает. Говорят люди: «Если любишь — отпусти, твоё всегда к тебе вернётся, а что не вернётся, то никогда твоим не было». Вот только Игорь знает — не вернётся, потому что не его и ему не принадлежало, даже временно, потому что грелся в лучах чужого света, пользуясь чужими трудностями, паразитируя. Хорошего понемножку, хотя для него, кажется, и этого было слишком. Конечно, как только Игорь преисполняется своего жертвенного благородства и смирения, всё просто обязано снова пойти по пизде. Жизнь у него такая, судьба, карма. Щенков он что ли в прошлой жизни пинал или котятам шеи сворачивал? Пистолет он с собой как не носил, так и не носит, потому что шалопай, а тот мирно лежит себе в ящике рабочего стола. Кто знал, что очередное задержание обернётся «перестрелкой»? Перестрелка, к слову, ввиду отсутствия у него пистолета, является скорее расстрелом. Грубо говоря, конечно. Нападавший целился в молоденькую девочку-студентку. По итогу у майора Игоря Грома три пули в груди, серьёзные повреждения лёгких и вообще он с трудом выжил. А нападавшего ждёт суд, подкрепление Игорь всё же вызвал и преступника задержали. Цветков, чтоб его. Может же, когда хочет. Грома не выпустят из больницы месяц, а он даже возразить по этому поводу не может достаточно внятно — зычный и мощный, словно гром, голос, теперь выдавливается из глотки чуждыми, еле слышными хрипами, сквозь боль. Не то чтобы из-за этого Игорь перестал пытаться отстаивать свою точку зрения, но эффекта это должного не оказывало. А он терпеть не мог больницы, ещё с того момента, как отец погиб. От пуль, также при исполнении, на чужих ошибках он, очевидно, не учится. На своих тоже вряд ли будет, оружие Гром не очень-то жалует. Он с ума сходил в последние два месяца от одиночества, изнывал от него, а теперь только и может, что мечтать о том, чтобы его оставили в покое. Как оказалось, в компании Игорь нуждался, но в очень, очень ограниченных дозах — вот Птицы, раза два-три в неделю было достаточно, часов по десять-пятнадцать на семь суток — изумительно, а то, что происходит сейчас… Игорь вешаться готов. И при этом где-то на грани сознания мелькает предательская мысль, что теперь-то, когда Игорь в больнице, Птица просто обязан появиться. Но она быстро глушится здравыми мыслями о том, что а) Птице на все эти условности привычно-человеческие, как-то по боку, б) он и не знает об этом, не следит же за ним. А потом на смену приходит ставшее перманентным с момента попадания в стационар раздражение. Если у него не врач, то девочка-студентка благодарит за спасание. Если не студентка, то медсёстры. Если не медсёстры, то родители студентки, деньги и помощь предлагают. Если не они, то над ним причитают Прокопенко, которые уже ему, как родители. Если не Прокопенко, то Зайцева с Цветковым. В последнего он запускает принесёнными апельсинами, от чего сразу сбивается дыхание, давит в груди и стреляет в руку. На апельсины у Игоря аллергия и Цветков об этом знает, и Игорь знает, что он знает. За несколько дней в его палате перебывало всё отделение полиции и Бустер с парнями из зала… Гром уже даже не против, чтобы одна половина арестовала другую — им их ещё оформлять придётся, а значит и те, и другие его палату покинут, хотя бы на время. Игнат со своим украинским колоритом очаровывает всех медсестёр, в следствии чего совершенно никто не замечает того, как он курит в открытое окно прямо в палате, не прекращая разговор с пациентом. Сам Игорь ему завидует нещадно, курить хочется нестерпимо, но даже об одной мысли о дыме, лёгкие сводит спазмом, чёрт его знает, когда ему снова можно будет курить и можно ли будет вообще когда-нибудь. Голос его сейчас напоминает что-то среднее между скрипом качелей и рёвом мотора советской волги, говорить Игорю больно и, немного стрёмно, так что своих «посетителей», тоже мне, нашли место для посещения, он даже прогнать не всегда может. Слабость, боль, беспомощность, постоянное наличие людей вокруг и безделье раздражают неимоверно. Гром уже не помнит, когда в последний раз просыпался в тишине или, по крайней мере, не от звука чужих голосов, так что, открыв глаза однажды и не обнаружив в зоне слышимости никаких раздражителей, не считая медицинского оборудования (которое, к слову, тоже бесит, но как-то не так глобально), он считает, что это сон. Но повернув голову вправо он обнаруживает на стуле для посетителей Олега, мать его, Волкова, читающего книгу, он понимает, что это не сон. Не такое у него богатое воображение. Тут, конечно, по ощущениям Игоря, чуть ли не весь город побывал, но какого чёрта тут забыл Волков, он искренне не понимает. Но вопрос не задаёт, не в том состоянии его голосовые связки, чтобы полноценные дебаты устраивать — он Волкова не звал, тот сам пришёл, значит сам и скажет, что ему надо. Сомнительно, что он тут для того, чтобы выяснять отношения и «бороться» за Разумовского, ради такого в больницу не приходят, и, тем более, не ждут терпеливо, пока «соперник» проснётся. Идей, зачем бы Волкову здесь находиться, больше не было, но за тишину Игорь мог простить ему всё что угодно. Скорее всего, тот ещё своим хмурым лицом и парочку других посетителей спугнул, Игорь почти его обожествляет. Наконец-то тот замечает, что на него смотрят и отводит серьёзный взгляд от текста, на Игоря смотрит и книгу откладывает на тумбочку, на которой, вот сюрприз, ни цветов, ни апельсинов, наконец-то. — Гром Игорь Константинович? Я Волков Олег Давидович, друг Сергея Разумовского. — и руку протягивает. Игорь немного приподнимается на локте и ответить на рукопожатие хочет, но плечо ощутимо простреливает болью, и он только опускается обратно на кровать, выпуская воздух сквозь зубы, Волков понятливо убирает руку, кивает и снова садится на стул. Смешной такой, по фамилии имени отчеству разговор начинает и голос немного потерянный, но серьёзный, как будто он сам не совсем понимает, где он и что тут забыл, но твёрдо уверен, что так надо. Должно быть, недавно отучился по званию представляться и честь отдавать, явно ещё не совсем освоился на гражданке, отпуск с Сергеем явно был не лишним. — Я… Только недавно узнал, какие у вас отношения были с Серёжей и… С не-Серёжей и собирался с вами и так встретиться и поговорить, но вся эта ситуация с перестрелкой… В общем, Серёжа — идиот, идиот, который привязался к вам на основании слов Птицы и вообразил себе невесть чего, начиная с того, что они вас к чему-то принуждают, продолжая тем, что его альтер-эго имеет право на личную жизнь, в которую он лезть не имеет права и заканчивая тем, что он совсем не Птица и будет вам не интересен. У самого Птицы… Весьма искажённые взгляды на человеческие взаимоотношения, но он скучает. Как их поведение может выглядеть со стороны и о том, что по этому поводу можете чувствовать лично вы, они, как-то не задумывались. Я и узнал-то обо всём случайно, Птица появился ненадолго и… Волков ему Разумовского сватает? Когда до Игоря доходит суть происходящего он пытается что-то сказать, но от эмоций и паники хватает больше воздуха, чем может себе позволить в нынешнем положении и только закашливается, задыхается почти, но упорно пытается что-то сказать. Успокаивается немного только от того, что замечает, что Олег (какой он ему Волков, после всего, что прозвучало в этой палате?) размеренно сжимает и разжимает его ладонь и сам дышит в такт, показывая, как надо. Ещё и молчит, не пытаясь довести его до инфаркта своими сенсационными заявлениями, за что Игорь ему безумно благодарен. — Я им мозги вправил, немного. — дождавшись пока Гром кивнёт, позволяя ему продолжать, он снова пытается говорить, тщательнее подбирая слова. Было видно, что ему неловко, но он был нацелен довести этот разговор до конца, за что Игорь его уважал безмерно — сам бы он на такую хуйню в жизни бы не подписался. — Они сами хотели к тебе приехать, как осознали, что натворили вообще. Серёжа настоящую истерику устроил от того, что ты там умираешь, одинокий и недолюбленный. — Олег говорил о друге с почти братской нежностью, ревностью тут и не пахнет, позволяя себе небольшую ироничную улыбку по отношению к близкому человеку. — Впрочем, как я заметил, одиночеством тут у тебя и не пахнет. Игорь только рукой махнул, насколько позволяли возможности и глаза закатил, мол «не напоминай». — Птица только подкаркивает что-то, не совсем уверенный в том, кто виноват и что с этим делать. То берёт контроль, то обратно Серёжу выпихивает «на свет», истерички. В общем, я представляю, как дико это может звучать для тебя и что все эти новости… Ну охуеть просто. Но тебе тут явно не слишком удобно и Сергей хотел бы, чтобы остаток больничного ты провёл в башне, деньги позволяют ему и оборудование, и врачей, и вообще они с ума там сходят. Ты согласен? — Как именно Птица проговорился? — Гром хрипит нещадно, но, всё-таки, произносит это небольшое предложение достаточно слышно и внятно. Умом он понимает, что происходит какой-то пиздец и он задал явно не тот вопрос, который должен его волновать. В конце концов его хочет забрать домой миллиардер, с которым он лично не знаком, но заочно влюблён, сквозь призму видения Птицы и Олега, и быть его наседкой, при этом он якобы испытывает к нему те же чувства, что и он и его альтер-эго с ним солидарно, а сообщает ему всё это недавно вернувшийся с армии лучший друг этого миллиардера. Сюжет для фильма, которые он с недавнего времени вообще не смотрит. Но, с другой стороны, суть в жизни в том, что она действительно такая дурацкая, как порой показывает в фильмах… А ментовская чуйка, подсказывает ему, что для решения ему действительно нужен только ответ на этот вопрос, как будто он всё расставит на свои места. Бред полнейший, почему чуйка не подсказала ему, к примеру, взять с собой оружие в тот роковой день? Игорь оправдывает себя тем, что он больной человек и внимательно смотрит на немного нахмурившегося Волкова. Тот будто что-то взвешивает, пытается решить сколько именно ему, Игорю, сказать, но потом, будто плюёт на всё: — Мы с Серёжей спорили о моей службе и необходимости всего этого… Дела минувших дней. К компромиссу не пришли, да и не стоит нам об этом говорить, никогда не договоримся, Серёжа предпочёл «покинуть чат» скинув управление на Птицу, а тот на волне Серёжиных эмоций сказал, что лучше бы я и не возвращался со своей армии, лучше бы Игорь остался, с ним было лучше и спокойнее. — Волков говорит сухо и безразлично. А у Игоря глаза по пять рублей, он руку мужчины сжимает, наплевав, как на свою боль, так и на чужие неудобства. Так нельзя. Он же ему фактически смерти пожелал, да Гром такого даже Цветкову бы не сказал никогда, ни в шутку, ни всерьёз, а это о многом говорит. — Этого не должно было происходить. — Игорь говорит громче, чем привык за последнее время. Хрипит нещадно, но даже не морщится от боли в груди и глотке — сейчас ему было бы всё равно, даже если бы он кровью начал кашлять. — Это Птица. Нет смысла обращать внимания, когда он говорит такое, у него фильтра нет между раздражением и языком, лишь бы кольнуть побольнее. Они оба эгоистичны в какой-то мере, защитить себя им всегда важнее, чем не обидеть другого. С детдома ещё. Потом, конечно, они извинились раз сто, но меня это мало волновало, а вот, что это за Игорь такой, с которым «лучше и спокойнее», меня заинтересовало. Не отказался бы от того, чтобы всё стало лучше и спокойнее, если честно. Только Сергей от моего приезда поначалу вообще обо всём забыл, а Птица почему-то считал, что количество человек в их окружении не должно превышать одного. Не здоро́во. — Я и сам не очень здоров. — говорить всё-ещё было тяжело, никого моментального выздоровления не произошло, но ухмылка всё равно тронула его губы. — У тебя есть оправдание — в тебя стреляли. — Олег вернул ему ухмылку. О, да, чёрный юмор, они прекрасно друг друга понимают, чем не начало дружбы? — Я поеду.

***

Башня Разумовского казалась раем на Земле. Врачи появляются раз в несколько дней, а рядом — никого. Ти-ши-на. И настоящие бумажные книги, которые Волков таскал ему в обход технологий Разумовского. Конечно, вечером приходил Олег со своими армейскими шутками, которые Игорь принимал благосклонно, Серёжа морщился, а Птица игнорировал, кажется не совсем вникая в суть. А сам Разумовский, вместе с Птицей носились вокруг него, как наседки. Собеседником Игорь сейчас был не важным и отношения их продвигались очень медленно, отчасти именно из-за этого, что заставляло Грома чувствовать себя виноватым, но в целом, да, они были и да, они двигались. Обе версии Разумовского оказались невероятно тактильными и постоянно его касались, когда были рядом. Волков смотрел на это, как на чудо из чудес и даже не думал иронизировать по этому поводу. Все свои подколки он потом выскажет Грому, когда тот оклемается и будет способен ему ответить, лежачего не бьют. — Люблю. — говорит Серёжа однажды ночью, когда лежит рядом с Игорем на кровати. В лицо ему не смотрит, потому что собственное, покрасневшее, прячет куда-то ему в шею. Игорь здоров почти и на службу через три дня выходит, он и не думал, что что-то сможет порадовать его больше, а тут такое. Поцелуй в шею, потом ещё один. И за первым люблю, сыпется целый ворох, перемежающийся с «прости». Игорь только по волосам его гладит и к себе прижимает крепче. Его голос уже никогда не будет таким, как прежде, и в целом он в норме, но говорить всё ещё не про него — ему всегда проще, когда тело к телу. Серёже тоже трудно в слова, но он их сказал, его смелый мальчик, его мужчина. Игорь тоже так хочет, хочет дать что-то в ответ, потому что ты не нужен, если не можешь в ответ, но прежде, чем ему удаётся наскрести в своей склеенной скотчем душе нужные слова и положить их на язык, поцелуи сменяются укусами. Игорь разжимает руки и устраивает мужчину на своих бёдрах. Это Птица и ему слова не нужны, он их не понимает, не так. Они целуются хищно, жёстко, как будто съесть друг друга пытаются, борются за доминирование, хотя Игорь и знает, что скоро отступит. Это их первый подобный поцелуй — жёсткий, сильный, с укусами, они делят кровь с губ на двоих, и она кажется самым сильным наркотиком. Раньше такого не было, раньше было тело Сергея, портить которое никто из них бы не решился, сейчас Серёжа довольно наблюдал за их действиями, не стремясь, как-то их останавливать. А ещё это первый их поцелуй с того самого расставания, с которого прошла третья часть года. Они делят на двоих кровь и страсть, Птица оставляет на Игоре царапины, Птица кусает Игоря и заявляет свои права, Птица владеет им, Игорь оставляет синяки от крепкой хватки на его бёдрах и боках и выдыхает слова, так далёкие от романтичных, в его губы. Игорь подставляется, смотрит в золотые глаза когда кончает сам и когда на пике его визави, не даёт отвести взгляд, гипнотизирует, клеймит душу, как клеймил тело. Отдаётся и берёт одновременно. После Серёжа смотрит на него лучистыми голубыми глазами и поцелуями нежит все метки Птицей оставленные, пока тот урчит внутри. Это нелепо. Они оба выглядят, как жертвы аварии, а не пара любовников. И Игорь прекрасно знает, кто завтра будет выслушивать все шутки, которые только сможет сгенерировать мозг Волкова. И он не против. У них кровать королевских размеров, но Серёжа почти полностью забирается на него, прежде чем заснуть. Это неудобно, тело быстро затекает, а кости/локти/колени Разумовского упираются в его кости, ощущения ниже среднего. Но всё ещё лучше, чем спать с Птицей — тот забирает себе всё одеяло и ворочается без остановки до самого утра. Игорь откидывает голову назад, смотрит в потолок и вздыхает — шевелиться он не собирается, а потом, вспомнив о чём-то своём он сгибает шею под неудобным углом, только чтобы губами коснуться рыжей макушки и выдохнуть туда почти беззвучное, скупое: — Люблю. Голубые глаза открываются и почти сразу закрываются в темноте спальни. Гений засыпает с улыбкой на губах, почти полностью повторяющую улыбку его мужчины.