Китана и Лю Кан: Вместе и навсегда

Маленькая Катрина росла как на дрожжах, — так сказали бы земные бойцы. Малышка не капризничала. Китана, как и прежде, берегла себя как зеницу ока… С материнским молоком крошка получала всё и ни в чём не нуждалась. Груди Китаны обвисли, но она говорила, что обратится к лучшим врачам или вызовет Скарлет, чтобы та помогла ей вернуть прежнюю форму. Лю Кан от этого не стал любить Китану меньше: он уверял, что она — его судьба до конца, если может быть у богов конец их бытия… Лю Кан, как и во время беременности Китаны, готов был носить свою эдениечку на руках. Он всё так же оберегал свою ненаглядную красотку, слова и поступки его были настолько душевными, что растроганная Китана долго плакала. — Я от тебя, — повторяла она ему, утирая слёзы счастья, — столько получаю внимания и поддержки, сколько не получала даже от мамы… Ему впору бы воскликнуть: «Соберись, тряпка, ты боец или размазня?!». Лю Кан был сделан из другого теста. Выдержка и такт монахов Шаолиня всегда побеждали… — Просто я очень тебя люблю, — обнимал Китану Лю Кан, — ты — лучшее, что есть у меня. И Катрина тоже. — Я тебя тоже люблю, мой защитник, мой рыцарь, о боги, как же хорошо, я вся трепещу от твоих объятий и поцелуев, таю на губах… как снежинка, таю я в твоих руках… — Стаю эденийских птиц боишься ты спугнуть движением своих ресниц, — пересказал на свой лад Монах Шаолиня слова одной известной песни артистки Земного мира, которую случайно услышал, посетив Китай во время последнего визита. Иногда, заигравшись и перевозбудившись, эденийка желала секса. Помня о том, что его любимая может залететь, Лю Кан не кончал в неё. Китана не могла долго наблюдать, как бедный мужчина мучается и не может ей отдаться. Ассасин вновь разместила в матке спираль: Китана обожала, когда Лю кончал в неё. Презервативы они оба считали чем-то противоестественным. Лю Кан доводил свою красотку до полубессознательного состояния, её мозги кипели, она готова была взорваться, а присутствие маленькой Катрины не смущало их. — Пусть дочка знает, как любвеобильна её мама, — шутил Лю. — И как она любит её папу, — смеялась ассасин. После долгих утех, во время которых оба кончали не менее, чем по двадцать раз, вспоминая всё самое лучшее и трогательное в их жизни, следовали совместные прогулки по городу. Полностью удовлетворённая и умиротворённая, выговорившаяся принцесса Эдении светилась от счастья. Она включала вокруг себя светящееся кольцо — или воздвигала нимб над головой. Все, кто её видел в эти минуты, знали, что синему ассасину очень хорошо… Китана и Лю брали Катрину с собой: пусть девочка становится ближе к своим будущим подданным, решила ассасин. Эденийка понимала, что нужно приобщать ребёнка к социуму с первых дней жизни. Жители города часто толпились вокруг них, чтобы лишний раз взглянуть на прелестную девочку. О ребёнке и о своей ненаглядной Лю Кан отзывался так трепетно, что горожане перестали считать его наглым чужестранцем, который «ездил по ушам» принцессе, обманул её… Завистников в Эдении поубавилось: прославленный боец-землянин, побеждавший на турнирах узурпатора и тирана Шао Кана, любит их красотку, и всё тут. А Катрине, говаривали старейшины Эдении, повезло родиться в такой гармоничной семье, как эта. Нагулявшись, молодая семья не спешила домой: Китана обожала бродить по паркам города… Её часто тянуло в центр Эдена, она искала и находила в этих прогулках саму себя, заново знакомясь с родным городом… — Наши предки заботились о том, чтобы Эден остался процветающим, — задумчиво произнесла Китана, уча маленькую Катрину уверенно стоять на ногах и делать первые шаги. — Так красиво, любимый! Ничего лишнего… — Здесь не Земля, — соглашался Лю, — видела бы ты, что творится в Соединённых Штатах, особенно в трущобах, в беднейших кварталах окраин Нью-Йорка, Далласа, Чикаго… Подъезды расписаны нецензурной бранью, разрисованы обозначениями свастики и половых органов… — Фу! Гадость! — сморщилась от отвращения эденийка. — В Китае я такое почти не наблюдал… Китайцы более дисциплинированы. Впрочем, в каждой стране найдутся уроды, портящие облик своих окрестностей… — Ужас… Во Внешнем мире, у бедноты, говорят, тоже встречаются и графоманы, и вандалы… — Вандалы, — внезапно повторила Катрина, Китана от неожиданности лишилась дара речи, Лю Кан несказанно удивился: — Я не сомневался в том, что Катрина не по годам умная… Что это было, Китана? Убейте меня Старшие боги… — Боги, — повторила малышка. Глаза эденийки широко раскрылись, как у Скарлет. Они сделались выразительными, как шары: — Лю, я поражена: в год со дня рождения — и уже. Я думала, что Катрина позовёт меня, как все дети, или тебя, а она зовет богов. — Эденийка не выдержала и звонко засмеялась. — Я так и знал! Чудеса случаются! — Здравствуй, подруга, — послышался мягкий, бархатистый голос. К ним подошла зелёный ассасин. Джейд не любила дежурное вроде: «Как дела?», «Привет!». Зелёный боец, как и вся элита Эдении, любила изысканную речь. — Без Коталя? — мысленно отреагировала Китана. — У него солнечная ванна, он направил на себя огромную линзу-зеркало, которую установил у нас на балконе силой магии, — так же неслышно объяснила Джейд. — Она собирает даже рассеянный облаками свет. Погода облачная, Коталю не хватает солнца, вот он и вышел из положения оригинальным образом, — пожала плечами зелёная эденийка. — У Бога солнца особые причуды. После таких процедур я таю вся от его лучей, — разомлела зелёный ассасин. Этот диалог занял не более секунды… Китана уставилась в зелёные, как молодые горошины, глаза Джейд. Она улыбнулась ей. — Катрина знает такие слова, что удивит многих, Джейд. — Ассасин Джейд, — тотчас произнесла Катрина. — Ты будешь первой, подруга, кого она назвала по имени, — растрогалась Китана, — годовалый ребёнок догадался о том, как мы с тобой преданы друг другу, — и глаза синего ассасина заблестели. — Звание упомянула. — Джейд взяла Катрину на руки: — Катрина, скажи «ассасин Китана». Карие глазки Катрины засияли в ответ: ей понравилась «зелёная тётушка». — Она чувствует твою доброту, Джейд. — Голос Китаны стал чуть ниже. — Синий ассасин, — проговорила малышка. — Всё понимает, — констатировала Джейд, слегка укачивая её. — Отличный боец будет, — улыбнулась она. — Желаю приятно провести время, — Джейд осторожно поставила Катрину на ноги. — Спасибо, — выговорила Катрина. — Пока, Катриночка. Улыбающаяся Джейд, послав Китане воздушный поцелуй, заспешила своей дорогой. Лю Кан знал о трепетных отношениях Китаны и Джейд. Ассасины первые десять тысяч лет заменяли друг дружке родственников. Две породнённые души, Китана и Джейд, отличались взаимовыручкой в групповых боях и массовых сражениях, каждая из них рисковала жизнью, спасая другую. Злые языки называли ассасинов лесбиянками, однополыми любовницами. Однако никакой лесбийской любви у подруг отродясь не водилось. Джейд и Китана — воплощение светлых чувств: душевная близость между ними была настолько тесной, какой не было ни у одного другого бойца женского пола. Никто никогда не видел, что Китана и Джейд целовались в губы, поэтому все досужие домыслы недругов, завистников не попадали в цель. Фразу «Я люблю тебя, Джейд» могли произнести и Коталь Кан, и Китана. Только в устах первого это означало любовную страсть и очевидную недвусмысленность, понятную каждому. Сказанное второй — лишь дружбу, безграничное доверие и иные благие побуждения, а никак не тот самый «бубновый интерес». — Пошли, Катрина утомилась, столько приятных впечатлений, — вернул Китану в реальность голос Лю Кана. — Я знаю, о чём ты думаешь, любимая, — мысленно продолжал Воин Шаолиня, — чтобы никто не подумал о вас с Джейд плохого, которого нет и не было никогда. Я чту твою подругу, готов ей помочь по твоей первой же просьбе. Ты мне очень нужна, Китана, я хочу, чтобы жизнь твоя была лучше, чем она есть на самом деле. Земной боец не мог сдерживаться, эденийка внимала ему, затаив дыхание и смотря куда-то глубже его глаз. Тонкие, незримые лучики телепатического восприятия обоих супругов вновь соединили их сознание. Для обоих время замерло… — Я делаю всё, чтобы ты была счастлива. — Он дотронулся до неё. — Твоя энергия питает и меня, придаёт мне новые силы. Я очень люблю тебя и Катрину, вы для меня — мантра, что не позволит ни в чём уступить сопернику и сдаться ему. Вздохнув, эденийка положила ему голову на плечо. — Я счастлива, любимый!